355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Станислав Венгловский » Полтава » Текст книги (страница 11)
Полтава
  • Текст добавлен: 5 июля 2018, 22:00

Текст книги "Полтава"


Автор книги: Станислав Венгловский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

8

Лето – ненадёжное. Да и его тепло уходит. Поля покрылись спасовыми бородами: жнецы связывают красными ленточками несколько несжатых колосьев на меже, как подарок полевым богам! Над опустевшими просторами аисты уже открутили свои бесчисленные «колёса». Отлетели в тёплые края острокрылые ласточки. Неустанными ручейками стекает с деревьев жёлтая листва...

Гетману становится хуже. Правда, и умирая, остаётся он верен государю: по-прежнему движутся в северные города обозы с зерном, и отары, направляясь туда, вытаптывают увядшую траву при разбитых дорогах. Всё это – продовольствие для царских войск, если война загремит поблизости. В северных городах – более всего в Стародубе и в Чернигове, сказывано, и даже в более южных – в Гадяче, в Ромнах – подсыпаны валы, вычищены старые пушки. Туда подвозят порох. От гетманских универсалов на монастырских да церковных стенах народ присмирел. Не угомониться лишь гультяям...

А вскоре громом ударила новая весть: враг на украинской земле! Очень лют. Сразу меч и огонь на непокорные головы. И твой зажиток – не твой. Возле Стародуба супостаты набросились на обозы торговых людей. Многие изрублены: и торговцы, и мирные жители. Город Кричев, говорят, залит горячей кровью.

Слухи долетают до гетмана, стоящего с региментом между Черниговом и Батуриной, – и к царю недалеко, и вся гетманщина под боком. А царь в письме приказал ему идти на соединение с генералом Инфлянтом, посланным с конницей на Стародубщину. Долго думает гетман, лёжа на постели. Наконец приказывает Орлику:

– Приведи, Пилип, сотников... Есть работа... Пора.

Сотники из сердюцких полков. Их зазывают поодиночке. Немного успокоившись, они слушают ясновельможного. А когда по его знаку генеральный писарь подносит для клятвы крест и Евангелие – глаза сотников вспыхивают огнём. Отчаянные головы грезят полковничьими перначами. И так много подарков получено – вот хотя бы сотником Гусаком или Ониськом... Орлик припоминает весенний разговор об этом Гусаке с полковником Трощинским. Добрый совет дан Трощинскому. Всё обошлось. Ни разу не вспомнил гетман о чернодубской церкви... Текут денежки с того поместья. А Трощинский передал от него в подарок генеральному писарю пару жеребцов – черти, не кони. И сотник Онисько тоже ходит гоголем... А за эту службу сотники надеются получить более щедрую награду. Гетман так и говорит каждому:

   – Хочешь видеть Украину свободной? Надёжно взбунтуешь поспольство – быстрей победим. Сейчас ожидаем царского приказа, как вол обуха. Что это за жизнь?

Орлик видит: гетман не боится предательства. Кто поверит сотникам, коли не было веры Кочубею? Сотники быстро уходят. Торопятся.

А только исчезает последний из них – гетман велит подготовить бумагу и каламарь и плотно закрыть дверь. Орлику всегда приятно гадать, что же ляжет по приказу властелина на белую поверхность.

Предчувствие не обманывает. После обыкновенных приветствий царю, умело скомпонованных, надо писать: как только народ узнал о приближении шведа, так все подняли головы. У всех одна мечта – отойти от его царского величества! К тому же известно, что здрайца Лещинский уже ведёт польские и шведские полки на Волынь, а турки с татарами вот-вот сделают инкурсию. На запорожцев надежды нет. Все жалобы заканчиваются просьбой как можно быстрее слать сюда регулярные войска, чтобы эти земли окончательно не выскользнули из рук его царского величества...

Очень довольный, хоть и усталый, Мазепа откидывается телом на подушки, закрывает глаза. За ним нечётко виднеются стены, обитые алтабасом и увешанные дорогим оружием. Такое же оружие и на гетманской парсуне, написанной зографом Опанасом. Такой же блеск.

   – Пускай почешет царь затылок, – не открывает гетман глаз. – А должен прислать войско. Сотники раздуют среди гультяев огонь. А пришлёт войско – все увидят, какой почёт нашим вольностям... Нет статьи в договоре Богдана с царём Алексеем Михайловичем, чтобы царские полки стояли на Украине. Пусть царь дерётся с гультяями. Расчищает нам дорогу.

Орлик улыбается: теперь ясновельможный не оставит замышленного. Он твёрдо решил отделить Украину от Руси. А там...

Проходит две недели. Широкая Десна несёт краснобокие яблоки, жёлтые груши. Плывут тыквы, луковицы. Вода подхватывает всё. Придеснянские хлопы, собирая позднюю гречиху, оставляют работу и подходят к воде. По левому берегу продвигается на север гетманское войско. Впереди полковники, старшины, музыканты. На ветру – хоругви. Только кто не видал гетманского войска? На речном плёсе среди бесчисленных дубков, лёгких челнов, плотов, всего того, на чём плавает человек, покачивается огромный паром. Против течения, вслед за войском, его тащат бредущие берегом медлительные волы. Десять пар. На пароме в красивой палатке, говорят интересующимся, находится гетман. Хочется ему исповедаться у Киевского митрополита, когда тот будет возвращаться из Москвы. А доплывёт ли?

– И за что человек так тяжело страдает? – кладут на себя крест старые женщины, собирая в нитку сморщенные губы. – Во скольких сражениях уцелел... Богатства всякого вдоволь, а здоровья за него не купишь.

Простые казаки приостанавливаются, чтобы испить воды да съесть яблоко, – хлопы расспрашивают, не собираются ли они допустить врага к Десне. Казаки отвечают не сразу. Да, то сила огромная. Но и скупые слова язвят хлопские души. Многим жаль, что гетман заболел в такое опасное время.

Паром частенько пристаёт к берегу. На жёлтые доски сходят старшины с докладами, как продвигается войско. Ясновельможный тоже рассказывает безразличным голосом: царские министры Головкин и Шафиров извещают, что после совещания с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым решено прислать киевскому воеводе князю Димитрию Михайловичу Голицыну указ, чтобы он с царскими людьми и с добрым числом пушек направлялся на Украину и не допускал среди малорусского народа шатости. А гетман пусть отойдёт с казацким войском к Новгороду-Северскому, расставит там полки над Десною и приезжает на совет в главную царскую армию. Рассказывает ясновельможный, а сам цветёт от хорошего предчувствия и даже злится на тех, кто не сразу схватывает, что приход царского войска означает нарушение статей. Кто не понимает – тем растолковывает. Добавляет:

   – Царя при войске нет. Удалось, видите, немного потеснить под Лесной шведского генерала Левенгаупта, так празднует победу в Смоленске. Пороха для фейерверков не жаль. А для нас пороха – нет...

   – Под Лесной? Это далеко?

   – Не очень.

Известие о победе над шведами тревожит старшину. В гетманской палатке появился генеральный обозный Ломиковский.

   – Пан Иван... Нет ли опасности?.. Царь побил шведа...

Гетман вздыхает, снизу, с кровати, глядя на высокого Ломиковского.

   – Овва! Ещё сильней захочется королю иметь с нами союз. Испугались: горсть шведов побеждена тучей войска... А чернь?

Напоминание о черни донимает Ломиковского. Не с его умом давать советы мудрецу. Поняв то, пан обозный краснеет и низко склоняет голову:

   – Прости, пан Иван... Мы саблями, если что... Мы за Украину...

   – Бог простит, – отвечает гетман, а про себя думает: «Рады бы меня продать, да моё золото мне служит опорой. Я Украину освобожу, а вы...»

Ломиковский собирается уходить, и тогда гетман припоминает:

   – Пан обозный! Детей у меня нет, а для тебя оно – находка.

Круто поворачивается гость. Гетман открытым ртом ловит воздух, однако глаза его следят за генеральным обозным. Да, жаден...

   – Дарю тебе село. Респектуя на заслуги... И право на посыпание плотины. Орлик составит универсал...

Ломиковский уже задыхается в благодарности:

   – Да за твои милости, пан гетман...

   – Иди, иди. Я устал. Много дел... Власть пока царская... Ради Украины только...

На пороге дожидается аудиенции генеральный бунчужный Максимович. Он привозил из Киева к войску Кочубея с Искрой. Максимовичу тоже сейчас достанется подарок, думается Ломиковскому. Очень внимательны сегодня в этой палатке ко всем адгерентам...

Гетман в самом деле ждёт Максимовича, чтобы отправить его к царю с просьбой дать указ на отделение земель помещиков Рыльского уезда. Недавно купленные поместья нужно заселить пришлыми людьми. Пусть не сомневается царь: земли куплены в русских воеводствах – нет у покупателя плохих намерений. И ещё собирается гетман послать в подарок три тысячи червонцев... Но в первую очередь намерен приказать Максимовичу вручить его царскому величеству поздравление с огромной викторией над супостатом. Пусть порадуется царь – сжимаются бледные губы. На мёд, а не на желчь ловят мух. Известно...

Максимович, оглядев Ломиковского, уже входит в палатку.

9

В просторной светлице, хорошо знакомой Петрусю, рыжий Кирило развёл неуклюжие руки:

– Малюй, казак! Всё для тебя здесь приготовлено!

Он стукнул о стол горшочками с красками, изготовленными Петрусем уже на этом хуторе между высокими дубами, куда батько Голый добрался с большими потерями после посещения Чернодуба: погибли товарищи, пропали возы.

Но батько, бодр: здесь надёжное пристанище! Выбрал себе самую прочную хату, хоть их тут всего несколько, а товариство построило курени, вырыло землянки – придётся зимовать?

Батько запретил высовываться на большие дороги. Обещает, что казацкое войско скоро уйдёт из гетманщины. Тогда настанет его время.

Пока что приказано пропивать панское добро, какое кому удалось прихватить. Усатый хозяин хутора превратил свои владения в торговый двор. Подсыпал валы. Гультяйские возы – перед корчмой, чтобы недалеко переносить добро в погреба. Сам хозяин растолстел, словно бочка из-под горелки. А так – шустрый.

   – Удивительно, – покачал головой Кирило, рассматривая, как Петрусь кладёт на белую стену краски при помощи кисти, сделанной из лошадиного хвоста. – Умеешь, казак! А мог бы ты, примером, меня изобразить? Чтобы вроде казака Мамая, как в корчме намалёвано? Чтобы усы не рудые, а чёрные, сабля вот эта, оседлец аж за ухо и коник вдали чтобы виднелся?

Петрусь при помощи какого-то неопределённого звука дал понять, что не сможет такого сделать. Ведь достаточно кивнуть головой – и Кирило не отстанет. Да разве время браться за краски? Вот вынужден намалевать на стене петухов...

   – Бог не вразумил, – согласился Кирило. – А у моего пана был маляр, так живых людей вгонял в парсуну.

И с теми словами Кирило исчез.

Из-под кисти вышло всего два петуха, как уже в светлицу ввалился батько Голый. Шапку – на лавку под иконы. Туда приземлился и сам атаман. Э, да он уже не молод, лыс, сед... Глаза из-под косматых бровей зырили на малеванье – брови прогнулись, ладонь – бах о стол.

   – Оце... Лучше не сделаешь, чем в чернодубской церкви. Послушай... Говорят, твоя мать нас благословляла?

   – Моя.

Журбиха перехватила гультяев на развилке дорог в Чернодубе, где стоит свежевыстроенная корчма. Выставленная рука торопливо осенила крестом весь гультяйский люд, который для безопасности пропустил вперёд свои обозы. За то благословение, спрыгнув в пыль, поклонился женщине атаман Голый.

Петрусь не знал, продолжать ли работу, нет ли.

   – Сядь за стол! – приказал атаман, сделавшись вмиг каким-то необычно важным. – Оце... Уважаю маляров да певцов. Чистая у тебя душа. Не рассказываешь о гетмане... А я так скажу: разве может Бог поставить над людьми человека, который не подпускает к себе своих подчинённых? Нет! Он хитростью пролез. Только я хитрить не думаю. Я решил сам стать гетманом!

   – Как так? – удивился Петрусь. – Гетмана выбирает рада!

   – Неправду говорят. Подпаивают, выбирают. Батько Палий уже не возвратится... Хочу иметь силу над всей Украиной! Освободить людей от панов!

   – А царь? – даже приподнялся Петрусь на лавке, держась за стол побелевшими пальцами.

   – Сиди... Речь Посполитая сейчас ослабла. Освободим и Правобережье наше. Царь поддержит сильного гетмана.

Кто измерил царёв ум? Помочь настоящему гетману – дело, а здесь... Как только Петрусь попал на этот хутор, неспокойно стало у него на душе. Как же так? Гультяи вокруг... Галя, живя среди гультяйских женщин в хатёнке возле вала, завела себе казацкую одежду, выпросила у гультяев саблю. Она ежедневно спрашивает: «Петрусю-сердце! Когда же поход? Людей жалко...»

Батько вдруг захохотал, словно обращая всё сказанное им в весёлую шутку:

   – Малюй, казак!

А сам снова уставился в окно. Огромный, хмурый, умный.

За окном шумят деревья. Там, во дворе, варят кашу гультяи, слушая Галино пение. Её песни переполнены печалью о Чернодубе, о суженом. Похожая печаль и в гультяйских думах. Но здесь все убеждены, что жених её – Петрусь. Как усадил Петрусь девушку на коня из Гусаковой конюшни – так и не слезала она вплоть до этого хутора... Зачем собрались? Бездельничать?

   – Ты вот что, – напомнил батько. – Держи пока язык за зубами. А я своего времени не прозеваю. Скажу – люди поддержат.

Ничегонеделанье оборвалось неожиданно. К корчме, закрытой тёмным лесом и обставленной высокими дубами, прискакал весёлый всадник. Привязал коня к воротам с навесом и всех поднял на ноги зычным криком:

   – Казаки! Гетман увёл войско на помощь царю! Шведы бьют царских солдат, а те грабят наших людей! А ещё – убивают насмерть! Шведы нам не вредят! Только просят продавать хлеб.

   – Враньё! – закричали гультяи. Кто-то – в морду приблудника. – Твои шведы нашу веру топчут!

Весёлый всадник утёр рукавом яркую кровь под носом и выхватил из-за пазухи бумагу:

   – Пусть грамотеи читают!

Петруся нашли возле горшочков с красками. Втащили в корчму. Он только глянул на бумагу – чудо! Огромными битыми литерами, по-нашему: король шведов, готтов и вандалов, Карл XII!

Высокие слова заткнули гультяям пасти. Даже толстый корчмарь замер – с раскрытым ртом и огромным жбаном в руках. Кружки, кубки, макитры – всё отодвинуто.

   – Ну что там?

   – Король пишет: шведы не трогают мирных жителей.

   – Ты кто такой? – спросили гультяи; среди них громче всех рыжий Кирило. – Кто дал цидулку?

Но больше не совали в морду кулаками. Приблудник насмешливо повёл отчаянными глазами. Сам высок, крепок, словно пан, – откормлен, хоть одевайте сотником или полковником. Он и сознался:

   – Я служил в гетманском войске. Кто признает? Ну?

Петрусю достаточно взглянуть на толстую шею да широкое лицо:

   – Сотник Онисько!

Человек и глазом не моргнул:

   – Этого казака мне приказывали вязать! Да разве мог я оставаться там? Царь окружил старого гетмана своими солдатами. Ступи не так – на кол! А гетманово войско разбегается. Не на нас идут шведы. Вырвем наши вольности! Будет Украина свободной! А то царские офицеры казаков за наймитов считают!

Его заглушили крики:

   – Значит, швед сюда идёт?

   – Пусть батько ведёт! Ляшских панов прогнали – и своих прогоним к чёртовой матери!

Атаман Голый спал в сарае на сене – его разбудили. Для верности рыжий Кирило плеснул на огромную голову ведро холодной воды. И как был, в мокром красном жупане, усадили атамана на коня.

   – Веди! Народ просит!

   – Гетман уже повёл казаков на шведа!

   – Веди! Веди!

Ой как много люда вокруг хутора! Далеко разнеслась молва о смелом атамане. Ржут кони, блестят сабли – не удержать гультяйского моря. Взмахнул батько саблей, вытащенной из ножен:

   – Слуша-ай! На панское кодло!

   – На панское кодло! – полетело по лесу.

Солнце ещё дарило теплом. Деревья в жёлтых листьях. Следы на песке такие торопливые, колёса погружались глубоко – везли паны добро!

   – На Гадяч! – закричали. – Свою старшину над собой поставим!

Атаман Голый хотел показать, что не раздумывает ни минуты, разрешает брать и Гадяч. Словно есть у него сила сдержать люд.

Петрусь – со всеми. В жёлтом лесу осталась размалёванная хата. Смоют дожди со стен яркие цветы и кичливых петухов... Галя снова в седле, рядом. Прыткая, потому что с малых лет ездила с хлопцами на конях без седла, держась только за гриву, а здесь – в седле! Одетая в синий казацкий жупан, в казацкие красные штаны на широком очкуре, в шапке-бырке, она похожа на молоденького безусого казака. Никто не догадывается, что у казака под шапкой копна густых чёрных волос.

   – А в Чернодубе будем, Петрусь?

   – Не знаю, Галя.

Петрусь не ругал себя больше за то, что не отвёз девку под Киев, к её троюродной тётке, как обещал. Зачем? Коли здесь – буря...

   – На Гадяч! – не утихало. – На Гадяч!

Только шумело под низкими тучами. До них доставала пыль, поднятая неисчислимыми копытами.

Онисько-приблудник стал у батька правой рукою. Батько, опытный рубака, ещё и не взмахнул саблей, как Онисько уже сбил конём сердюка и компанейца, вздумавших защищаться.

Ветром ворвались в Гадяч. Хотели проскочить сквозь высокие ворота да изрубить казацкую залогу. Только замковый господарь знал службу. Ворота своевременно закрылись. Залога выкатила пушки, они плюнули с вала огнём – обезумевшие кони еле унесли отчаянных подальше от смерти.

Зато предместья клокочут.

Петрусь с Галей тоже на майдане. Чернодуб не так и далеко от Гадяча, но Галя о селе не вспоминает. Девушку покорила езда. Её сабля сверкала над лошадиной гривой, однако Галя в ужасе отводила взгляд от пролитой крови...

На майдане высокие дикие груши с мелкими редкими листочками. Трава по его краям зеленеет по-весеннему. На зелёном подаёт голос забытая кем-то коза...

Когда Петрусь с Галей пробираются к высокому крыльцу, на котором творится суд, на крыльцо вдруг выводят нового узника в богатой одежде. Человека поворачивают лицом к толпе. Батько Голый спрашивает:

   – Оце... Кто скажет? Га?

   – Купец Яценко! – ревёт в ответ толпа. – Дворец выстроил! Знаем!

Издали сверкает железо на башне в том месте, куда указывают сотни рук. Даже Псёл под осенним солнцем не может так сверкать.

   – И Яценка на дуб!

   – Его за что? Отпустите! Торговлей занимается...

Многие голоса оправдывают купца. Яценко же смотрит на людей, но глаза его ничего не видят от страха.

   – Галя! Постой здесь!

Петрусь бросается к крыльцу. Нужно подсказать атаману... Но пока пробирается, бывший сотник Онисько уже что-то шепнул атаману и обращается к толпе:

   – Люди! Казаки! С купцом поговорю сам! Скажет, где деньги!

   – Бери! – отвечают хохотом. – С твоею мордой катом быть!

Яценка заталкивают в дом. Под рёв толпы да гул церковных звонов выводят других. Толпа уже кричит, что народ взялся за оружие и в соседних городах да местечках, – вся гетманщина бьёт проклятых. Вот бы запорожцам подать весть!

Батько Голый глядит на человеческое море очень внимательно, и Петрусю, таки пробившему дорогу к крыльцу, кажется, что атаман сегодня обязательно раскроет перед всеми людьми свои тайные намерения.

10

Киевский митрополит Иоасаф Кроковский, возвращаясь из Москвы, заехал на гетманов зов в Борзну. В сильной печали выходил старик из покоев дома, перед которым толпилось казацтво, кареты, кони. Жёлтый отблеск свечей струился по чёрно-седой бороде, а сосредоточивался он в сердцевине золотого креста. На крупных ласковых глазах стояли слёзы. На пороге митрополиту встретился стольник Протасьев, присланный царём. Склонившись для благословения под митрополичью руку в пышном рукаве, стольник с немым вопросом взглянул на святого отца, но вместо ответа услышал тяжёлый вздох. И так понятно: смятенная душа вот-вот оставит иссохшее тело.

   – Не спит. Еды не принимает, – прошептал Протасьеву в полутьме покоев генеральный писарь Орлик.

Полковники со всех сторон стояли молча. На шляхетном лице умирающего проступила прозрачная благостность.

   – Помогла молитва, – раздался шёпот.

Гетман вдруг шевельнул серыми устами:

   – Поеду... За мной везут мою домовину...

Говорил умирающий чётко. Протасьеву припомнились рассказы о крепких стариках, которые до смерти сохраняют понимание и речь, и он почтительно сунул в жёлтые руки указ с большими красными печатями.

   – Писано, что вашей милости не надобно ехать. И на словах велено передать, чтобы вы с обозом оставались на этом берегу. За Десну посылайте лёгкое войско.

   – Прочти, – кивнул гетман Орлику, сверкая глазами. – Да простит его царское величество: его письма следует читать как молитву, а я...

Старшины отворачивались, как слабые женщины. Протасьев должен был смотреть, чтобы обо всём досконально доложить царю.

Протасьев уехал на следующий день, почти одновременно с митрополитом. А только исчезли важные гости – к гетману без зова сбежалась генеральная старшина. Орлик всех впустил.

   – Говорите, – подбодрил тихим голосом ясновельможный.

   – Заварил, пан гетман, кашу, – начал Ломиковский, – а сам...

И отступил с опущенной головой. Толковал с гетманом недавно. Теперь... Старшина требует...

Стоило начать, как все обступили постель.

   – Поманил калачом, а где калач?

   – Страшно! Как теперь назад?

Правда, лишь приметили, что гетман хочет говорить, – притихли. Молчание продолжалось долго, пока старец, поддержанный Орликом, не поднялся над подушками:

   – Шишка по дереву, а медведь уже ревёт!

Старшины заулыбались. Перед ними почти привычный гетман. Ему полегчало после вчерашнего соборования.

   – А где Быстрицкий? – спросил гетман Орлика. – Зови.

Быстрицкий – управитель поместий в Шептаковской волости, данной на гетманскую кухню. У гетмана поместий – будто звёзд на ясном небе. Но среди его управителей Быстрицкий – месяц среди простых звёзд. Он и деньгами ведает, и церкви строит, и с малярами да строителями ведёт дело, разъезжая по всей гетманщине... Быстрицкий вошёл прытко. Высокий, стройный. Немного смутился перед генеральной старшиной, да не забыл и подрагивающими пальцами подкрутить тонкий ус, а когда гетман заставил поклясться, что он, Быстрицкий, не выдаст большой тайны, и когда при всех доверился ему, – рука Быстрицкого свесилась вдоль тела, как на вербе после сильной бури свешивается сломанная ветвь.

Орлик пододвинул гетмана поближе к свету.

   – Он едет к королю, – указал гетман глазами на Быстрицкого. – Дай инструкцию, пан генеральный писарь!

Всё делалось настолько поспешно – Быстрицкий уже зашивал в жупан инструкцию! – что собравшиеся в светлице растерялись: не простое дело, Господи. Против самого царя!.. А к царю, к единоверному русскому народу, – ой как липнет чернь. Уже пробовал Иван Выговский... Чернь так просто не оторвать от Руси...

   – Чернь что скажет? – хрипло спросил Апостол.

Мазепа боялся вопроса, но ждал его:

   – Кто её спрашивает? Ты в Миргороде, Горленко в Лубнах, Скоропадского в Стародубе припряжём, Полуботка в Чернигове, Левенца в Полтаве. В Батурине – полковник Чечель. Ещё сердюцкие полковники... Для этой черни всё и делается. Разве ж они сами на что способны? А потом спасибо скажут, когда поймут.

Когда все ушли – на гетманский двор слуги подвели для Быстрицкого коня, он уехал в ночь, – гетман сказал Орлику:

   – Alea jacta est[22]22
  Жребий брошен (лат.).


[Закрыть]
, Пилип?

Орлик, возбуждённый, радостно кивнул головой:

   – Sic, domine![23]23
  Да, господин! (лат.).


[Закрыть]

Лёжа на постели, Мазепа думал, что ничего ещё и не начиналось. Если не туда попадёт Быстрицкий, так нет в инструкции подписи. Жребий ещё не брошен... Не так просто жечь за собой мосты, urere pontes[24]24
  Жечь мосты (лат.).


[Закрыть]
. Упадёт с плеч усатая голова Быстрицкого, вот и всё. А пискнет кто среди старшин – и его голова... Вот и Орлик. Думает, общая беда. Не понимает, что над пропастью ходит. Как не стать тебе, Пилип, рядом с гетманом, который изображён на парсуне, так и не станешь рядом с живым. А ради такого великого дела нельзя кого-то щадить.

Быстрицкий возвратился через несколько дней, ночью, смертельно усталый, приятно возбуждённый. Захлёбывался, рассказывая, как принимал его шведский король.

   – Матка Боска![25]25
  Матерь Божья! (польск.).


[Закрыть]
На чистом золоте ел и пил! Слово гонору!

«Не пронюхал ли он о договоре с королём Станиславом? – подумал Мазепа. – Не потревожит ли он этих дураков?»

   – Пока я доехал сюда, пан гетман, король уже, без сомнения, с армией на Десне!

   – На Десне? Зачем ему сюда?

Гетман задумался. Предполагалось: взяв продовольствие и порох на украинских землях, король потянет за собою царское войско на Москву. Здесь останется один властелин – гетман Мазепа. Пока что гетман... Будут его почитать как избавителя от москалей. Если он ещё, конечно, всех бунтовщиков сумеет свернуть в бараний рог...

О возвращении Быстрицкого не говорили никому. Орлик усадил его в закрытую карету и проводил за борзенские ворота. Верным слугам приказано отвезти управителя в Батурин, под надзор полковника Чечеля, верного Мазепе.

А гетману начинало казаться, что теперь в самом деле alea jacta est. Хоть и не сделано ничего такого, чтобы нельзя было повернуть назад, но если уж придётся – прольётся много крови. Так устроен мир – или ты кого ешь, или тебя. Простому человеку легче. Покорись сильному, живи его умом... А ещё московский царь слишком молод, чтобы иметь Мазепу на посылках, чтобы отдать его в подчинение сомнительному шляхтичу Меншикову, который и не таится с тем, что он ни во что ставит казацкое войско, что готов сам сделаться казацким властелином.

Мысли прервал приезд Войнаровского. Войнаровский находился при князе Меншикове будто бы для особых поручений, а действительно – он заложник. У Войнаровского в глазах одно почтение, как у людей при королевских дворах. Это могло означать, что племянник сейчас попросит денег или скажет, что вздумал – в который раз скажет! – жениться. Он – надежда бездетного гетмана.

Войнаровский одним духом:

   – Дорогой мой дядя... Я удрал от князя...

   – Почему? – ещё спокойно спросил гетман.

Племянник ответил, но дядя не вслушивался. Он сокрушённо подумал о том, что вот придётся писать Меншикову извинительное послание и поразмышлять, какой ценный подарок следует отправить светлейшему. Племянник же подсел к большому зеркалу, всему в золоте, дорогому – себе бы такое! – острым ногтем поскрёб тонкий ус и уже безразлично улыбнулся:

   – Забыл... Царь приказал ему вас проведать. Драгуны готовятся.

Разве намеревался племянник нагонять ужас на своего родного дядю? Немощный человек вмиг спрыгнул с кровати, весь в длинном, белом, тонком.

   – Франко!

Франко застрял в дверях, словно громом прибитый, завидев гетмана на ногах. Перекрестился, упал на колени.

   – Ясновельможный пан! – И молодого служку, сильного, громоздкого, поставил рядом с собой. – Молись, сыну! Матерь Божья чудо творит!

А гетман собственноручно затягивал на сухом животе очкур, искал сапоги, наклонялся – на ночь собирался в дорогу?

   – Будите полковников.

Полковники тоже остолбенели, застав Мазепу стоящим в окружении растерянных слуг, с насупленными белыми бровями, с чёрной, прежде неприметной, а теперь набухшей родинкой на лбу.

   – Готовьтесь к великому! – крикнул он.

Ломиковский вздумал его поддержать, но гетман решительно отвёл руки генерального обозного.

Орлик, войдя в светлицу, нисколько не удивился, только побледнел, услыхав слова:

   – Войнаровский еле вырвался... С огромной силой идёт Меншиков! На возах кандалы. На всех нас! Спасение для нас у короля!

Войнаровский хотел что-то возразить, но Мазепа остановил его движением костлявой руки. Полковникам приказал:

   – Сейчас же выступать... На Батурин! Сейчас!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю