Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
4. Малуша
Глава первая
«Место мое в ратном строю...»
Добрыня с двумя десятками дружинников прискакал в Будятино в три часа пополудни. Здесь уже знали о набеге степняков. Но, как всегда бывает, слухи витали самые разнообразные. Одни утверждали, что поднялась вся степь с хазарами, буртасами, саксинами и печенегами. Другие рассказывали ор разгроме хазарской орды вдали от пределов Руси – в Диком поле. Причем приводили такие подробности, что трудно было не поверить.
Один из этаких рассказчиков в старой кольчужке, с мечом в самодельных ножнах, краснорожий и наглый, назвался пасынком[76]76
Пасынок (др.-рус.) – младший княжеский дружинник, прошедший (в отличие от отрока) посвящение в воины.
[Закрыть] великого князя Качаем, уверял всех, что видел собственными глазами, как Святослав убил в поединке «самого хакан-бека козарского». Однако когда его привели к Малуше, он стал путаться, не смог назвать ближних бояр великокняжеских, которых молодая женщина знала наперечет. Ну а когда из Киева прискакал отряд Добрыни, то «княжий пасынок» тут же бесследно исчез. Смерды заподозрили в нем вражеского лазутчика, и для этого у них было немало оснований...
Селище Будятино состояло из полусотни дворов и считалось по тем временам большим. Обнесенное дубовым частоколом на высоком валу, с четырьмя башнями по углам, оно являло собой довольно грозную крепость. Расположенное в глубине лесов, в тридцати верстах от Киева, село в известной степени было защищено самим своим местоположением от набегов степняков. Поэтому весть об их нападении обсуждалась смердами больше из природного любопытства, чем для принятия каких-либо мер предосторожности.
В распоряжении Малуши было полтора десятка ратников, которые наравне со смердами занимались подсечноогневым земледелием, охотой и мало чем отличались от обычных мужиков. Их заржавленные кольчуги, мечи и копья валялись по углам задымленных полуземлянок. И только тяжелые секиры были приспособлены для дела – больно уж ладно было боевыми топорами деревья валить и раскорчевывать пни.
На дворе стоял месяц березозол – апрель. Он знаменовался на Руси густыми клубами дыма над лесными массивами – смерды готовили для посева новые клочки земли, удобренной древесной золой...
Добрыня остановил коня у крыльца высокого рубленого терема. С резного крыльца проворно сбежала сестра: среднего роста, статная, чернобровая. Добрыня, соскочив на землю, обнял сестру. Когда тысяцкий вошел в дом, Малуша поясно поклонилась гридям, сопровождавшим брата, ласково попросила пройти в подклеть, откушать с дороги.
Маленький княжич спал. Прошлой зимой ему исполнилось три года, и Святослав впервые посадил сына на коня, шагом провел вокруг воткнутого в землю копья с великокняжеским стягом. На Руси считалось это обрядом посвящения в воины – подстягой, то есть сын становился помощником отца, наследником его боевой славы.
Добрыня склонился над кроваткой и осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал племянника.
Когда брат и сестра остались одни, Добрыня сказал:
– Князь Святослав наказывает тебе с Володимиром немедля ехать в Каширин погост.
– Пошто? – встрепенулась Малуша. – Опять немилость матушки-княгини Ольги?
– Нет! Степняки силой великой идут на Русь! Дружины переяславские, родненские, немировские уже рубятся с ними. Великий князь наказывал мне сохранить сына Володимира и тебя. Приказывал еще, штоб в бучу не встревала.
– Што яз, угорская княжна? – скривила губы Малуша. – Чать, на медведя с рогатиной хаживаю, белку стрелой в око бью и на коне скачу не хуже степняка... В лихую годину место мое в ратном строю, близ князя моего!
– И не мысли! – испугался Добрыня, хорошо зная непокорный нрав сестры. – Проведает князь, прибьет. На глаза ему не кажись. Сеча за Киев-град будет злая, без пощады – такой не бывало еще на Руси. Ляжешь прахом от меча вражьего – сильно опечалишь князя. Тоскует он по тебе и любит пуще прежнего.
– Тоскует? – зарделась Малуша. – Ладно, Добрынюшка!.. Спасибо тебе за привет и ласку от любого моего. Передай, исполню волю его, сына сберегу. Яз ведь мать Володимиру, и дороже чада нашего нет у меня никого на свете. – Она помолчала, задумавшись, потом сказала решительно: – А што до ратных дел, там поглядим. Раз туча грозовая надвинулась на Киев град, то хоть краем, а нас заденет. Бывало и ранее.
Добрыня не стал спорить, только попросил сестру ускорить отъезд. Он хлопнул в ладоши – вбежала сенная девушка.
– Покличь старосту!
Но староста уже стоял за дверью и явился тотчас.
– Собери народ. Живо!
– Сполню, болярин честной, – поклонился маленький старичок с длинной бородой и хитрыми глазами. Звали его Чарик.
Добрыня прошагал в подклеть, где гриди его закусывали копченой медвежатиной, сотовым медом, запивая трапезу настоянной на травах брагой. Увидев входящего тысяцкого, дружинники подвинулись, освободили место своему начальнику, подали ему кус окорока и братину. Тот отхлебнул хмельного питья, передал ковш дальше и принялся крепкими зубами рвать мясо...
Малуша готовилась к отъезду. В тереме суетилась прислуга. Конюхи впрягали лошадей в волокуши – по болотам да топям на Каширин погост груз можно было доставить либо на себе, либо волокушами, связанными из двух жердей с поперечным настилом из ивовых прутьев. Седлали вороного коня-десятилетку для Малуши. В землю зарывалось добро, которое нельзя было увезти с собой.
Вскоре перед киевским тысяцким предстал староста Чарик и доложил, что народ собрался и ожидает «болярина» на торговище. Воевода вышел, вскочил в седло. Белый иноходец арабской породы, горбоносый и горячий, лихим аллюром вынес всадника в центр расступившейся толпы. Жеребец приплясывал на месте. Золотом сверкала на витязе чешуйчатая броня. Султан из красных и голубых перьев колыхался на яловце шлема. Рядом с Добрыней сдерживал вороного коня отрок, держа в правой руке великокняжеский стяг: барс в прыжке на червленом поле над перекрестьем из трех молний.
Пурпурный цвет – корзна, обуви, щитов, стягов – был принадлежностью только князей Руси и первого среди них – Святослава. Боевую и праздничную одежду голубого цвета носили ближние бояре и воеводы княжеские; зеленый – тысяцкие; желтый – сотские, старцы градские, купцы; коричневый – старосты, мытники и десятские. В ратном деле принадлежность дружинников князю определялась красным цветом их щитов. Смерды, закупы, рядовичи, ремесленники и иное мелкое сословие носило белый, серый и черный цвета.
Таким образом, встретив на дороге человека, в Древней Руси сразу узнавали, с кем имеют дело. Одетых не по чину строго наказывали. И даже тати[77]77
Тать (др.-рус.) – разбойник, грабитель, вор.
[Закрыть], люди лихие, не боявшиеся ни леших, ни чуров, ни водяных, опасались нарушать устав о цвете одежды. Ибо за воровство и татьбу можно было отделаться батогами, а за одежду не по чину и голову потерять...
Добрыня снял шлем, поклонился народу. Шум постепенно затихал.
– Люди русские! – заговорил воевода. – Злые вороги – козары да печенеги – занесли меч над святой Русью! Жадный хакан-бек козарский и ханы рода собачьего уже поделили нас на торжище невольничьем! А не рано ли?! Аль, мыслят они, сила из рук наших убыла! Аль наши мечи, копья да топоры притупились?! Аль стрелы наши уже перестали попадать в глаз ворогу-степняку?!
– Остры наши копья, топоры и мечи! И стрелы мечем в око по-прежнему! И рожна на копья крепко насажены! – закричали будятинцы. – Сказывай, болярин, што делать надобно?!
– Вот знак славного князя нашего Святослава! – Добрыня указал на стяг. – Становитесь под него оружны! И конны, у кого кони есть! Закажем же степнякам ходить в пределы наши! К оружию, русичи! Во славу Перуна!
– Пер-рун-н!!! – громыхнуло вокруг. – Слава! За Русь!.. Веди нас на бранное поле! Мы оружны уже! – потрясали мужики мечами, топорами,луками, копьями.
Добрыня объяснил селянам, где им собираться, что с собой брать, разослал гонцов по соседним деревням. Молодые парни, простоволосые, на неоседланных лошадях птицами вылетали за ворота и исчезали в зеленой кипени леса. Женщинам и детям было приказано следовать за «болярыней» Малушей в Каширин погост.
В селище сделалось шумно. Мужики пересаживали топоры на длинные рукояти, проверяли, крепко ли набиты наконечники на ратовища, надевали панцири из толстой воловьей кожи или полотняные стеганые тягиляи[78]78
Тягиляй (др.-рус.) – стеганый ватный доспех с нашитыми металлическими или деревянными пластинами.
[Закрыть]... Иные в шлемах, другие простоволосые, ратники собирались на торговище под надзор расторопного и веселого сотского Мины.
Обоз из женщин, стариков и детей собрался быстро. Подобные сполохи часто случались на Руси, народ привык к ним и делал даже самое спешное дело обстоятельно, без суеты.
Десяток конных гридей Добрыня выделил из своей свиты, к ним присоединил охранников Малуши и приказал им сопровождать обоз до Каширина погоста. Малуша легко поднялась в седло. Перед ней посадили Владимира; княжич строгим недетским взглядом озирал людей.
– Трогай! – распорядился Добрыня. – Яз провожу вас с гридями своими версты четыре, до глухого распадка, – сказал он Малуше. – Далее путь не опасен... А вам, – он подозвал старосту, – скорым шагом двигаться в городище Змеево. Ступайте, мы вас догоним. Да иди с осторожкой, – предупредил воевода, – дозоры наперед пускай. Гляди – налетят печенеги, не успеешь «чур меня» вымолвить, как без головы останешься. Печенег, он лихо саблей машет.
– Сполню, батюшка-болярин. Не впервой, чать, – ответил старик. Селище опустело, словно тут никто и никогда не жил, только посреди торговища суетилась забытая курица.
Глава вторая
«Молодцы-удальцы» из Будятина
До глухого распадка обоз двигался около часа. Нагнав его, Добрыня увидел ратников, приставленных для охраны княжича Владимира и Малуши. Блистательный витязь рот открыл от изумления. Пешие дружинники уныло плелись в хвосте обоза. С наскоро надетых кольчуг сыпалась ржавчина; физиономии бравых копейщиков в коричневой пыли; щиты потускнели, бляхи на них не чищены; наконечники копий побурели и зазубрились, а древко у одного из «богатырей» загажено куриным пометом.
Воевода остановил «удалых» ратников, спросил у одного из них:
– Што у тебя на левом боку, молодец-удалец?
– Ан не видишь што ли, ме-еч! – изумился тот вопросу.
– А ну-ка вытягни.
«Молодец-удалец» пытался сделать это но... все его усилия к успеху не привели.
– Ржа, што ли? – пробормотал он, оставив бессмысленное занятие. – Дак яз ить его в прошлом годе смазывал.
– Чем же ты его смазывал? – спросил Добрыня вкрадчиво.
– Дак ит, ста, маслом льняным...
Гриди Добрыниной дружины чуть не пали с коней от хохота. Воевода нахмурился.
– Да налети печенег – он с тебя десять голов снять успеет, ако с того Змея Горыныча! – задохнулся от гнева Добрыня, – Мина! – позвал он сотского. – Построй-ка мне этих молодцов-удальцов. Не доглядел яз их справу, покамест были в Будятине...
Обоз тем временем продолжал путь под охраной десятка комон-ников. Добрыня, спрыгнув с седла, медленно прошел вдоль строя, дергая за вкривь и вкось надетые пояса и перевязи.
– Кто старшой? – спросил он. Взгляд воеводы не предвещал ничего хорошего.
– Ить яз и есмь, – ответил хозяин злополучного меча, прилипшего в ножнах.
– Ты-и-и?!
– Яз, а што? – ответил тот и зарделся.
– Каково же ты службу княжецкую правишь, куриный истребитель? А ежели ворог наскочит, как защитишь ты княжича и болярыню? Отвечай!
– Дак ить, Перун не выдаст, свинья не...
– На княжецком питье да еде разбух, ако клоп! Шесть гривен погодно плачено тебе на каждого ратника с казны княжецкой. А ты-и-и!.. А ну-ка, братие! – проревел Добрыня. – Всыпьте ему батогов!
«Молодцы-удальцы» стояли, вытянувшись, словно каждый жердь проглотил. Лица их были белее первой пороши.
Гриди мигом повалили виновного, сорвали с него порты, повалили наземь, свистнули гибкими ивовыми прутьями.
– Ай-уа-а-ай! – взвыл наказуемый.
– Головой ответишь перед великим князем, короста лешачья. Вдарь сильней, штоб помнил мою доброту! – приговаривал воевода, обходя строй.
Тут он заметил, что не все были схожи со своим старшим. Трое Молодцов отличались справными кольчугами и шлемами, наконечники их копий поблескивали, перевязи и пояса золотились начищенными бляхами, а щиты наново покрашены в червоный «княжий» цвет. Глаза Добрыни чуть потеплели. Один из тройки, статный курносый богатырь, молодой, высокий и белобрысый выступил на шаг вперед.
– Дозволь воевода, слово молвить! – сказал он звонко.
Добрыня живо повернулся к нему, приказал внезапно:
– А ну-ка вытягни меч.
Тот вырвал из ножен отполированный до слюдяного блеска клинок.
– Сруби-ка ту березку: – Добрыня показал на росшее неподалеку деревцо с руку толщиной.
Юноша ринулся вперед. Сверкнула молния – и ствол, косо срубленный, воткнулся в рыхлую землю. Березка, будто нехотя, повалилась в траву.
– Любо! Сказывай.
Парень не глядя бросил меч в ножны и заговорил без страха:
– Виноватые мы перед князем, воевода. Спору нет. Да ить из тех шести гривен на ключ, што из княжецкой казны давать нам велено, до нас доходило только пять кун. А об еде и питье сами мы должны были промышлять. Из десяти коней ратных, што словом княжьим пригнать нам велено, привели три кобылы-клячи. Дак оне издохли той же зимой...
Добрыня нахмурился, помахал рукой. Гриди отпустили несчастного старшого. Тот вскочил, кряхтя, стал натягивать порты.
– Дак што нам было делать? – продолжал парень. – Не пропадать же с голодухи. Вот и взялись за кленовые рогалики сохи-кормилицы, да стрелки легкие приноровились веверицам в око пущать. Винимся мы воевода. Не гневайся, ан выправим грех свой перед великим князем и Перуном...
– Тебе-то пошто виниться, ты вон какой молодец. Справа на тебе добрая.
– Дак, ста, за товарищев яз.
– Н-да... Как величать тебя, молодец.
– Дак, ста, Лука яз – старосты Чарика чадо.
– Кто постав ведет княжичу и ратникам его?
– Воевода Киев-града Вуефаст.
– Што-о!! – отступил на полшага Добрыня.
– Так, ста, он... – подтвердили вразнобой мужики. – Он, Вуефаст-воевода, кормилец наш...
– На дыбе перед великим князем ответишь за поношение воеводы, коль словом лживым его обложил!
– Все на дыбу готовы... – как один выдохнули ратники.
– Та-ак... – вновь нахмурился Добрыня. – Ну да службу править надобно... Величаю тебя, Лука Чарик, десятским княжича Володимира Святославича!
Лука, обнажив голову, стал на одно колено. Воевода обнаженным мечом коснулся плеча его.
– Ну а этот поротый будет в помощниках у тебя. Может, и был он когда-то лихим рубакой, да на печи лежучи, заколодился. Слушай по молодости добрый совет его, а за недобрый ишшо у меня батогов отведает. Только мыслю яз, службу княжецкую отныне править он будет с усердием. – Добрыня засмеялся и, повернувшись к сотскому Мине, приказал: – Тебе же, Мина, повелеваю охранять стан княжича Володимира. Сих молодцов с собой заберу, ворога ломать. Желаю трудов бранных поискать с ними!
Веселый сотский кивнул головой, гикнул своим воинам и умчался по узкой дороге догонять обоз.
– За мной, молодцы-удальцы! – скомандовал Добрыня. – Там, в Змееве, на досуге справу ратную привести в должный вид. Завтра поутру сам пригляжу. А об Вуефасте с великим князем после битвы потолкуем... Ежели живы будем. Вперед!
Отряд скорым шагом двинулся за воеводой. Поротый, прихрамывая, замыкал строй.
Прошли версты три, и Добрыне надоел ленивый шаг коня. И дел невпроворот было. Он обернулся, крикнул:
– Дорогу ведаете! Чать, не заплутаете! Лука, веди воев своих без роздыху. Поспешать надобно... Ну, заспался! – Витязь ожег иноходца ударом плети.
От неожиданности конь заплясал на месте и рванулся вперед. Будятинцы расслабились было, но Лука зло одернул их, и они спорым охотничьим шагом устремились по следу Добрыниного коня.
Глава третья
Каширин погост
На холме, среди болот и густого леса, стояло вразброс десятка полтора изб-куренок, сложенных из столетних кряжей. В центре, на самом высоком месте, глядел в мир слюдяными оконцами теремок с трубой. Топился он побелому, не как все остальные избы. Это был Каширин погост – княжеский охотничий стан.
Зимой Святослав заглядывал сюда, чтобы отдохнуть от ратных и полюдных трудов. Любил он охоту молодецкую – один на один с рогатиной на медведя. Вместе с великим князем прилетали его соколы – товарищи в брани и смерти, неукротимые в битвах и пирах. Тогда стан оживал: напуганные буйством людским собаки прятались в чащобе, осторожно ходили вокруг и боялись войти в погост. О волках и говорить нечего – они даже выть поблизости остерегались. Эти страшные загульные люди могли вдруг ночью при свете факелов обложить зверей и устроить веселую потеху. Веселую?! Это как посмотреть! – Однажды молодые гриди заманили на поляну стаю волков, переловили и давай в каждого вливать по доброму ритону белого вина, приговаривая:
– Што они воют да тоску нагоняют. Мы веселимся, пускай и серым татям весело будет...
Напоив, выпускали и хохотали от доброго сердца, видя, как зверье с разбегу налетало на деревья, шатаясь, падало и не знало, в какую сторону бежать.
Вожаку оказали особую честь: привязали на шею коровье ботало, дали под зад пинка и так заулюлюкали, что бедный бирюк долго еще бегал, оглашая окрестности веселым звоном...
Передовую сторожу обоза остановил грозный окрик с вершины Дерева. Мина поднял глаза и увидел, что на него нацелена стрела, а на товарищей готовы сорваться с подвесов утыканные шипами колоды. Сотский поспешно крикнул:
– Княжич Володимир с болярыней жалуют на погост по слову великого князя Святослава.
– Пошто ты мне не ведом?
– Из Киев-града мы. Сторожа воеводы Добрыни...
Разговор этот мог продолжаться до бесконечности, если бы не Малуша.
– То правда, дядька Калина. Где ты сам-то? – позвала она.
– А-а, матушка болярыня наша! Милости просим! – поднялся из-за кустов старик в посконной рубахе, туго облегавшей его ширм кие плечи.
Калина низко поклонился. Кусты вокруг него зашевелились и. словно в сказке, появились у тропы мужики с рогатинами и топора ми в руках. Кое-кто из них все еще держал луки с наложенными стрелами.
Мужики заулыбались – Малушу здесь знали и любили.
– Милости просим, матушка-болярыня! – хором повторили они вслед за Калиной и тоже поклонились.
– А ежели бы мы без спросу пожаловали? – спросил обескура женный Мина.
– Положили бы вас всех тута, – сурово блеснул черными глаза ми Калина.
Гриди удивленно разглядывали страхолютого вожака сторожей Каширина погоста. И было чему дивиться: рост саженный, на грудь не натянешь кольчугу самого крупного гридя Святославовой дружины. Кулачищи, что твоя дыня! Копна черных с проседью волос и густая почти до пояса борода дополняли его суровый и диковатый облик. Сказывали: когда Калина идет лесной тропой, разбойники разбегаются в разные стороны... Мина тронул коня, но дорогу заступил рыжий коренастый мужик:
– Погодь, мил человек, аль тебе живота не жаль?
Он приподнял ковер из сухих листьев: под ним прямо посредине тропы зияла глубокая яма. Мина вздрогнул и натянул поводья. Шестеро дюжих лесовиков, кряхтя, выволокли из чащобы деревян ный шит и уложили его на тропу.
– Ходь по одному! – скомандовал Калина.
Когда прошел первый десяток охраны, двое лесных сторожей взяли коня Малуши под уздцы и торжественно провели к самому терему. Обоз последовал за ними. Последние дружинники Мины прошли через ловушку, и лесовики тотчас убрали настил, вновь замаскировав яму.
Часть сторожей спряталась в кустах, оставшись в дозоре, а остальные во главе с Калиной пошли за обозом.
Вскоре Каширин погост обрел жилой вид – курились избы, мыча ли коровы, перекликались люди, матери награждали расшалившихся детей шлепками – все было так же, как недавно в селище Будятине...
В гриднице, за широким столом, сидели княжеские дружинники и несколько лесовиков из сторожи Каширина погоста. В беседе за чашей хмельного меда Малуша сказала:
– Пристало ли тебе, гридень Мина, сидеть тут, на погосте, с ребятишками да бабами, когда ворог землю нашу топчет?
– Да яз же приказ сполняю, – возразил сотский. – Плохо сполню – Святослав-князь с меня голову сымет... А так – нам, витязям, поглядеть, крепко ли печенег аль козарин на коне сидит, самое што ни на есть время.
– И яз о том же. Так вот: ворогу нас не доискаться. В лесу степняк не воин. Заплутается да в хлебах потопнет. У меня самой три десятка добрых воев сыщется, чать, сам видел. А посему, сотский Мина, именем княжича Володимира Святославича повелеваю тебе идти за воеводой своим в Змеево! А мы тут промыслим меж собой. Калина вон тропы все перенял, не взять нас тут.
– Повелеваю! – раздался вдруг тоненький голосок четырехлетнего Владимира. Смутившись от устремленных на него взглядов, мальчик закусил губу и уткнулся в грудь матери.
Хоть и разумными были доводы Малуши, сотский мог бы и не послушать ее. Но был он, как все русичи, суеверен. Слово, прозвучавшее из уст несмышленого ребенка, могло быть только словом самого Перуна! Да, именно в уста княжича мог вложить свой приказ бог-воин и Громовержец. Мина встал, поклонился княжичу, сказал почтительно: – Сполню волю твою, князь Володимир Святославич.
– Выйдя из-за стола он крикнул своим гридям: – Полно, други, почивать, время в поле полевать! На конь!
Богатыри поднимались один за другим, низко кланялись княжичу и Малуше за привет, угощение да ласку и выходили во двор. Зазвенела сбруя, раздался храп коней и топот копыт.
– Гей, соколики! Ногу в стремя! – гремел веселый голос Мины.
– Р-рысью, вперед!
Малуша с княжичем на руках вышла проводить отряд. Комонни-ки уже минули крайние избы. Она подняла руку, прощаясь. Княжич сделал то же. И двадцать глоток грянули разом:
– Слава княжичу Володимиру! Слава! Пер-рун!
