Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Глава третья
«Пошто поносишь гостей, князь?»
Вороной конь наметом летит по ковыльной степи. Всадник в легкой кольчуге дозорного воина свободно сидит в седле, плеткой подгоняя коня. Иногда и конь и всадник исчезают в прибрежных кустах. Днепронская гладь пуста – ни одной ладьи. Тревожно... Десятский переяславской дружины Летко Волчий Хвост гонцом спешит в Киев. Вечереет. Скоро конец пути. Ветер свистит в ушах, играет молодецкая кровь – веселит душу. Будь осторожен, гонец! Ворог рыщет вокруг...
Свист! Глухой удар! В шее коня торчит хвост оперенной стрелы. Не успел еще поверженный вороной упасть, а всадник слетел с седла, дважды перекатился в густой траве и юркнул в кусты. Мгновение – сильная рука натянула тетиву лука, а конец стрелы уже ищет цель!
К месту падения русского воина скачут во весь опор три всадника в косматых шлемах. Передний обогнал товарищей шагов на тридцать и бешено крутит над головой волосяным арканом.
– Печенеги! – воскликнул Летко, и стрела летит навстречу врагу.
Русс прыгнул в овраг, когда степной конь, уже без всадника, с диким ржанием проскакал мимо. Печенеги враз осадили лошадей, склонились над товарищем. Тот еще рвал из груди русскую стрелу, извиваясь в смертельной агонии. Вот он выгнулся в последний раз и затих. Минуту назад лихой наездник, полный молодых сил, теперь недвижим, мертв; пройдет немного времени, и степные вороны слетятся к нему на мрачный бранчливый пир...
Печенеги вполголоса перебросились несколькими словами и разъехались по обеим сторонам оврага...
Летко отложил лук с колчаном и осторожно пополз к выходу из рытвины, где кустарник рос гуще. Ни одна былинка не шелохнулась, не треснул ни один сучок. Он видел врагов, внимательно следил за каждым их движением... Вот оба печенега поворотили коней и осторожно, шагом, поминутно вертя круглыми головами, поехали к устью оврага. Один, повыше ростом, одетый поверх овчины в короткую кольчугу, первым оказался перед руссом. Летко, осторожно вынул засапожный нож. Печенег постоял, озираясь, потом тронул коня вперед. Летко скосил глаза на его товарища: тот стоял на фоне неба, как изваяние, шагах в пятидесяти. Тогда, не раздумывая, русс метнулся на круп вражеского коня и в мгновение ока оказался позади печенега. Тот даже не успел пригнуться, а острая сталь уже пробила его шею. Летко подхватил еще живого врага за пояс, резко рванул на себя и выбросил его в траву.
Последний оставшийся в живых всадник, гикнул и, вскинув над головой копье, ринулся на русса. Видимо, он рассчитывал на то, что враг, все время прятавшийся от них, и сейчас попытается убежать. Но Летко решительно развернул коня навстречу печенегу с лязгом вырвав из ножен узкий хазарский меч.
Шагов с десяти кочевник с силой метнул копье. Летко нырнул под брюхо коня, и оно пролетело мимо. Степной наездник рванул повод влево, но было поздно. Он не успел ни увернуться, ни отразитъ удар маленьким круглым щитом: молниеносный меч русса отделил голову печенега от туловища. Она глухо ударилась о землю, подскочила и устремилась по крутому склону на дно оврага.
Летко осмотрелся. Стояла тишина. Только звенели цикады в траве да высоко в небе кружил степной орел. Кони сраженных печенегов точками мелькали вдали и топота их копыт уже не было слышно.
Конь под Леткой плохо слушался повода хрипел и взбрыкивал.
– Вот короста печенежская! – возмутился всадник, огрев его по крупу плашмя мечом. Конь заплясал на задних ногах и пустился вперед крупной иноходью...
Красный конь летит по ковыльной степи. Всадник все так же свободно сидит на спине неоседланного печенежского скакуна и шпорами иногда подгоняет его. Ветер свистит в ушах, играет молодецкая кровь – веселит душу. Будь осторожен, гонец! Ворог рыщет вокруг...
Но всадник скачет, не оглядываясь. Он по-прежнему беспечен. Такой уж легкомысленный он человек, этот Летко Волчий Хвост. Везучий. Недаром воевода посылает его в самые опасные дозоры, на самые трудные дела. Пять лет Летко в боевом седле. Лихо орудует мечом и копьем: в десятках стычек побывал на передовых рубежах Руси, и хоть бы одна царапина...
Показался Киев на той стороне Днепра. А вот и перевоз. Навстречу спешат, срывая луки, готовя арканы и мечи, пятеро всадников. Высокие шлемы, червленые щиты – свои! Летко повернул коня навстречу.
Передний наездник, саженный молодец лет двадцати, наставив стрелу на Летку, крикнул угрожающе:
– Остановись, коль голова дорога! Летко осадил коня.
– Не дорога ль она, коль всего одна. Пошто горланишь? Не видишь, свой!
– Свои курей крадут. Конь не наш, печенежский. Доспех и меч козарские. Сказывай, кто таков?!
Руссы окружили Летку. Подлетел еще десяток подмоги. Один из всадников, худощавый и юркий, закричал радостно:
– Летко Волчий Хвост, аль не признал?!
– Признал, Кирша Рачьи Глаза, – рассмеялся Летко и стукнул друга кулаком по спине,
– Куда скачешь? – спросил первый всадник, опуская лук.
– Гонцом от воеводы Слуда к великому князю Святославу.
– Зачем?
– Аль ты великий князь? – прищурился гонец и, подмигнув остальным, сказал: – В трех верстах отсюда побил яз трех печенегов, своего коня потерял. Слетайте, други, подберите добычу. Не велика корысть с басурман, но все же. Слетайте, а то мне неколи – ко князю поспешать надобно.
– Скачи, все как надо справим, – пообещал Кирша.
Через минуту в степь по следу Летки умчалось несколько комонников, а сам он поскакал к переправе.
На торжище, подле главных ворот Вышгорода, собралась толпа. Она гудела, переливаясь всеми цветами радуги. С высокого обрывистого берега Днепра были видны сотни ладей и стругов, что скопились в гавани.
На вече по славу великого князя Киевского собрались гости разных земель, что плыли по Гречнику[70]70
Гречник (др.-рус.) – торговый путь из варяг в греки.
[Закрыть] в Царьград. Группами по нескольку сот человек стояли купцы и неистово драли глотки:
– Пошто держишь нас тута, Святослав?! Нас сила великая, скрозь любой заслон из степняков пробьемся! В убыток вводишь гостьбу!
Святослав встал на возвышении, крутнул ус и подбоченился по-купечески. Простой кафтан его по обычаю русских купцов был накинут на левое плечо. Ни воевод, ни гридей рядом с великим князем не было.
Постепенно толпа утихла. Где-то еще раздавались голоса крикунов, но их глушили соседи, кто словом, а кто и увесистой затрещиной.
– Что ж вы, узорочье новгородское, смоленское да черниговское, горло дерете? – спросил князь громко. – Что ж вы, гости земель северских да вятских, хмелем насытились? А вы, искусники ростовские, белозерские да псковские, длани свои долу бросили? Аль не дорога вам мать наша – земля Русская? Кто ж, как не вы, поможет ей в трудный час? Аль вам злато да серебро очи застили?! – Князь умолк, оглядывая круг. Потом продолжил с укором: – Да, прорваться вы можете в лодиях своих по Непре-реке. Все вы оружны и к битве способны. Ан мыслится мне – половина все же поляжет костьми да на дно пойдет... Только печенегов два округа с бек-ханами своими Курей да Илдеем идут на нас: как раз в лапы к ним угодите...
Слева же козары поспешают ратью несметной с самим хакан-беком. Это только на Киев-град надвигается. А кроме того, один тумен козарский к Чернигову поворотил. На стеках переяславских братья наши рубятся уже. Крепко Русь стоит, да мало воев. Древляне бунт учинили – мыслят под десницу царя немского стать. Свенельд со старшей дружиной моей там. А в Киев-граде не более десяти тысяч ратников. Оружили мы смердов да люд работный, сбеги еще пристали. Опять же тысяч десять сторонников всего. Ан не хватает нам броней, мечей да копий. – Голос Святослава наполнился гневом. – Яз не держу вас! – крикнул он. – Идите, торгуйте, набивайте мошну! Только б не сгореть вам от срама великого, когда возвертаючись увидите вы на месте стольна града Киева пепелище. А на нем – кости жен да детишек наших, кто последними возьмут оружие из мертвых рук мужей, отцов и братьев своих!
Князь умолк: стоял, опустив на грудь непокрытую голову. В наступившей тишине было слышно, как шумит внизу днепровская волна да скрипят мачты на судах.
Неожиданно круг раздвинулся. На помост поднялся старшина новгородских купцов старый Волдута.
– Бью челом тебе, народ Святорусский, а також лику твоему, великий князь! – Старшина степенно поклонился сначала народу на все четыре стороны, потом князю. – Дозвольте слово молвить?!
– Сказывай! – зашумел круг.
Старшина молодо выпрямился, глянул с вызовом на Святослава и заговорил на удивление звонким голосом:
– Пошто поносишь гостей, князь? Аль мы не дети одной стобой земли? Аль мы басурмане, чтоб за злато родину продавать? По озорникам не суди все купецтво русское! – Волдута рубанул ладонью воздух. – От всего обчества новгородского говорю яз. Возьми от нас тысячу оружной охраны. А еще везем мы на продажу щиты, слава о коих по земле летает. Даем для укрепу стольна града Киева тысячу щитов впридачу! – Старик обернулся к князю. – А ты поучать нас вознамерился. Э-эх! – и покачал осуждающе головой.
– Так и ты нас с Улебом учивал когда-то, дядька Волдута! Аль запамятовал, как мы мальцами в огород твой лазили?
– Как тут запамятовать, – хохотнул Волдута. – Много воды утекло, а доселе помню... Пымал я вас да по тому месту, што повыше бегунцов, крапивой и попотчевал. Ха-ха-ха-ха!
Святослав от полноты чувств стукнул старика кулаком по спине
и сам захохотал.
– Чать, седьмицу сесть не могли, вот как отпотчевал. Батька речет: «Садитесь снедать», а мы: «Стоя способнее, больше влезет»! Ха-ха-ха-ха!
Напряжение в толпе спало. Вече грохотало смехом. Кто не расслышал княжеских слов, тому их пересказывали, добавляя от себя подробности. Смех волнами катился над Днепром. В небе вторили ему всполошенные грачи и галки.
Когда люди поуспокоились, вперед стали выходить купеческие старшины Пскова, Изборска, Ростова, Суздаля, Смоленска, Полоцка и других городов русских. Смоляне пожаловали Киеву пятьсот оруж-ных отроков, дали на оборону две сотни кольчуг и триста знаменитых смоленских мечей...
Через два часа после веча воевода Киева Вуефаст, сверкая своим единственным глазом докладывал Святославу:
– Шесть тысяч оружных воев дали гости городов русских и соседних иноземных сторон, коим Гречник тож нужен. Многие гости сами пришли оружны да челядь[71]71
Челядь [др.-рус.) – слуги, подневольные люди.
[Закрыть] привели. Две тысячи мечей да пять тысяч копий, секиры, сулицы да брони – пополнилась наша сила! Смоленские, суздальские да черниговские торговые люди дали пятьдесят ладей с хлебом, белозерцы да ладожцы, а також чудь заволочская пожаловали сорок лодей с соленой рыбой да вяленым мясом. Даже булгары камские отвалили от щедрот своих пятьсот пар сапог, триста пудов пшенички и двести луков с нарядом. Когда гости проведали, што тебе десяток лодий надобно, дак они все насады, кои с товаром дадены, тебе на оборону пожаловали. Более ста судов наберется.
– Оставь запись!.. – рассмеялся довольный Святослав.
Через малое время великий князь давал наставление тысяцкому Ядрею – воеводе Звенигорода. Тот, войдя боком, начал было с обиды:
– Прикажи, князь-солнышко, принуд возвернуть в сто гривен златых. Вишь ли, не хотел яз...
– Ты што, старый дурень, учинил? – нахмурил густые брови Святослав. – Иль с дружиной меня поссорить хочешь? Окула тебе кто – черный смерд, рядович[72]72
Рядович (др.-рус.) – человек, работавший по договору (ряду).
[Закрыть] аль челядин какой?! – князь в гневе поднял кулак: казалось, еще мгновение – и Ядрей испытает всю мощь его удара. Побелел Звенигородский воевода. Однако Святослав овладел собой: кулак грохнул по дубовой столешнице. – Смерда мне не жаль, хоть до смерти загоняй его работой! Но Окула есмь гридень Ряда Полчного! Трижды отмечен муж сей золотой похвалой за ратный труд! Три великих князя русских держали его подле себя: Олег Вещий, Игорь – отец мой – и яз сам! А ты-и! Да тебя братство гридей моих пришибет тотчас, появись ты пред очи их. И яз даже мечом не сумею оборонить тебя. Дур-рак!.. – Князь провел ладонью по лицу, как бы стирая с него гнев, и продолжил уже спокойнее: – Ну да ладно, дело ратное вершить надобно. Садись, разговор есть! Слово будет краткое, а дело надобно справить еще скорее. Проморгаешь – голову потеряешь! Сделаешь как велено – принуд возверну!
Ядрей, маленький, толстый, с заплывшими глазками, до смерти боялся великокняжеского гнева. Был он самым богатым человеком в Киеве. Давал серебро в долг и безжалостно, с благодушной улыбкой на устах, сиротил и бобылил и правых и виноватых. Но хитер был в ратном деле воевода Ядрей, и Святослав к нему благоволил. И тот сейчас, пережив весь ужас своего положения и чуя вину свою, умостился на самом краешке скамьи.
– Посадишь свою дружину и сторонников на сотню лодий. – Святослав в упор глянул на Ядрея. – Сговорись с варяжским конунгом Ольгердом и воеводой Претичем. Они знают, что к чему. Но весь спрос с тебя! Надобно заманить хакан-бека козарского в Пасынчу Беседу, чтоб он перевозом через Непру-реку туда попал с воями своими. На то знамено дам. Жди!
В гридницу один за другим приходили гонцы от воевод и тысяцких, а то и они сами. Великий князь отдавал распоряжения, посылал отроков проследить за исполнением приказов. Тут же смещал нерадивых и назначал других, более расторопных. Задания военачальникам давал, сообразуясь с их возможностями, умом, талантом: держал в голове тысячи мелочей и каждой находил применение.
Привели к князю тысяцких и сотских гостьбы, что встали на защиту Киева. Он внимательно оглядел всех, прикидывая, что за человек перед ним. Не упускал из памяти злоумышление полоцких купцов. Их старшину Пубскаря принял шестым по счету, говорил с ним ласково, хвалил за подмогу в трудный час. А за парчовой занавесью стояли в то время княжеские доглядчики и сквозь щели наблюдали за старшиной.
Пубскарь походил на коршуна. Подвижная маленькая голова на кадыкастой шее, горбатый нос, немигающие навыкате глаза мутно-голубого цвета. Даже сердце иного храбреца вздрагивало, когда Пубскарь смотрел на него в упор. Высокий, сухой и сутулый, он шествовал неторопливо и важно, подергивая головой. На вид ему было лет пятьдесят. Носил он черный плащ до пят.
Приняв всех старшин гостьбы, Святослав пожелал посмотреть сторонников. В сопровождении воеводы Вуефаста, старого Волдуты, Пубскаря и десятка охранных гридей выехал он в крепость Язину на берегу реки Лыбеди, притока Днепра. Ободряя ратников, князь благодарил их за подмогу, обещал награду достойным. Отметил про себя, что дружина полоцких сторонников стала неподалеку от башенных ворот с подъемным мостом через речку. Усмехнулся в душе.
– За подвиг ратный – по гривне серебра! И слава! – подчеркнул князь. – Слава!
Сказав это, заметил, как некоторые из полочан отвели глаза. Потом доглядчики доложили, что Пубскарь за спиной князя строил своим угрожающие рожи и исподтишка показывал кулак.
Святослав не стал убирать злоумышленников с опасного участка. Относительно их были у него свои планы. Только выходя из ворот крепости, шепнул что-то Вуефасту, а тот утвердительно кивнул головой.
Глава четвертая
Враг у стен Киевских
Наступил вечер. Подул северный ветер, принеся с собой холод и Ьелкий дождь. Святослав все еще обходил укрепления на берегу Лыбеди. Отрок принес теплый, на меху, плащ, но великий князь с досадой отмахнулся. Вокруг горели костры, возле них хлопотали женщины. Вкусные запахи витали окрест. Сновали вездесущие мальчишки с растрепанными волосами.
– Батянька, батянька, а яз нонче пять дюжин стрел исделал.
– Молодца!
– Дай меч поточу, батянька.
– Порежешься ишшо.
– Не-е! Яз умею.
– Ну попытай, пострел.
Большинство ратников города были в холщовых рубахах, в полосатых портах и лаптях. Ни пронизывающий ветер, ни дождь особенно не досаждали им. Зимой на охоте или на валке леса стужа лютая, но холод бежит от работы. В тех же холщовых рубахах намашутся они опорами, аж пар столбом. А нынче теплынь, ветерок пустяковый, а Дождичек брызжет к доброму урожаю.
В сторонке от костров забавлялась группа парней. Одни боролись, другие состязались в метании пудовых камней, третьи стреля-и из луков в поставленное на попа бревнышко.
Простодушные и беззлобные русичи потешались над промахом товарища и награждали победителя такими ударами по спине, от которых и бык пошатнется.
На юге сверкали зарницы, пророкотал дальний гром. Все разом повернулись туда, взметнули ладони к небу:
– Перун, отец наш, помоги сынам своим в злой сече!
– Знамено доброе, – объясняли волхвы. – Перун мечет стрелы огненные во вражьей стороне.
Наступил час трапезы. Женщины разносили глиняные и деревянные плошки с горячим варевом. Подавали их с поклоном, строго соблюдая старшинство – сначала по чину, потом по возрасту.
Около ворот крепости Язины и по чину и по возрасту старше всех был старик Окула, приковылявший сюда с внуком Бушуйкой. Не стерпел старый витязь – манил его по-прежнему гул боевого стана. Окуле всюду почтительно кланялись, приглашали к котлу, готовые уступить самое почетное место.
Всем без исключения, даже князьям и воеводам, виделся Окула скорее древним чуром, чем живым человеком. Гнева его страшились, а улыбку принимали как весенний дар Дажбога. Шутка ли – за свою долгую боевую жизнь витязь повалил более полусотни поединщиков разных стран, названия которых сразу и не выговоришь.
Когда старый богатырь начинал рассказывать о походах и битвах, собиралась такая толпа народа, словно сзывали ее вечевые била для неотложных дел. Люди пересказывали услышанное с такими подробностями и преувеличениями, что быль превращалась в сказку и летала по всей Руси, разносимая словно ветром гуслярами – сказителями былин.
В боевом стане или гриднице Окула всегда приходил в сотню своего сына, погибшего еще при первом походе князя Игоря на Царьград, более двух десятков лет тому назад. Все завидовали этой сотне, но переманить старого витязя никому не удавалось, хотя в отряде том уже трижды сменились гриди – иные состарились, другие пали в битвах.
Ценя внимание легендарного поединщика, сотня эта бесстрашно бросалась в самую гущу сечи и почиталась лучшей во всей дружине великого князя Святослава. Так уж повелось, что принимали в нее только отборных воинов, обладавших огромной силой. И мечей у каждого было по два на брата, ибо витязи орудовали обеими руками одинаково ловко.
Вся сотня была конной, и в ней не признавали щитов, считая их помехой на поле брани. Дружинник по имени Тука был самым слабым в отряде – он мог метнуть полупудовый камень всего лишь на два с половиной десятка шагов и очень болезненно переживал свое малосилие. Зато Тука был, как никто другой, остер на язык и обидным словом доводил врага до неистовства... Гриди этой сотни, как все очень сильные люди, в мирной жизни отличались простодушием, в битвах же были яростны и беспощадны.
Поэтому когда враг видел мчащегося на него колосса со сверкающими мечами в обеих руках, то стремился увильнуть в сторону или спрыгнуть наземь. Неосторожные обычно рассекались пополам. Именно в этой сотне оспаривалось право на поединки с лучшими вражескими нахвальщиками...
Когда подошел Окула, витязи встали. Сотский Святич почтительно взял старого богатыря под локоть и усадил на почетное место. Пришли отроки, принесли снедь с великокняжеского стола – горячий мясной бульон, ковриги хлеба, куски тушеного мяса, бочонок хмельного меда.
В городе и гриднице Святослав для дружины своей не жалел ничего, баловал гридей самым лучшим. В походе же князь довольствовался кониной или звериной, испеченной на углях, – ибо обозов с собой не водил. И дружина его трапезничала так же скромно.
Некоторое время все ели молча. Но после двух братин хмельного меда настало время рассказам, былинам, песням.
Гроза над Русью! Злой ворог занес меч, и уже завтра кто-то закроет очи в предсмертной тоске. А сегодня все веселы, смеются шуткам, черпают из бочонков мед и брагу. Им ли, людям ратным, горевать заранее, когда опасность и сама смерть всю жизнь от рождения ходят рядом? Что будет завтра, то Перун даст. А сегодня – гуляй Русь!
Оживление царило у костров, куда по слову великого князя прикатили бочонки с медвяной брагой, чтобы согреться вином и быть веселым. Пьянства перед битвой Святослав не терпел и не допускал никогда.
Летко отыскал великого князя у ворот на Лыбедь в сотне Святича. Старый Окула как раз рассказывал об осаде Константинополя дружинами руссов:
– ...Греки успели перегородить залив аграмадной цепью. Тогда повелел князь Олег вытянуть лодии на берег, поставить на кругляки и одеть мачты парусами. Ветер попутный был, и мы легко перетащили их посуху и спустили на воду уже в бухте. Тем временем дружины наши на суше разгромили полки ромейские. Царь ихний Леон сильно понадеялся на свою железную цепь и мыслил отсидеться до подмоги. А как узрел наши лодии у себя под самым носом, испужался и отослал гонцов мира делить.
Думали греки обмануть Олега – послали ему яства заморские и напитки хмельные с отравою. Но князь Вещий пить и есть чужого не стал, рассмеялся весело и молвил: «Ежели мне своего, злата не хватит снеди купить, то вашего добавлю!» – и потребовал от царя Леона по двенадцать гривен серебра на ключ[73]73
В данном случае – на каждого человека.
[Закрыть] и по тысяче гривен на город. А градов в походе том было целых два десятка! Седьмицу, без малого, таскали эти гривны греки на наши лодии, аж спины у них взмокли...
Круг рассмеялся. Святослав, слушавший очень внимательно, просил Окулу продолжать.
– ...Загрузили мы тысячи кусков аксамита, адамашки да паволоки[74]74
Аксамит, адамашка, паволока (др.-рус.) – драгоценные ткани: бархат, шелк.
[Закрыть], – рассказывал старый ратник. – Принесли мы с греками роту про мир меж нами, всякий по обычаю своему – они в ихней молельне, а мы Перуну – на мечах! По ряду с ромеями мы даже в мыльни ихние ходить теперича могли.
– А в мыльни-то пошто? – подал голос молодой отрок из свиты
Святослава.
– Эх ты, голова куриная! – усмехнулся Окула. – Дак в ихние мыльни одни што ни на есть греки ходить могли, а всем иным и прочим гостям полный запрет!
– А-а-а!
– Вот те и а-а-а! Варежку закрой, не то пень проглотишь, – заметил Святич смутившемуся парню.
– Продолжай, што далее-то было, дядька Окула.
– А далее вот што... Греки оченно опасались наших гостей ецких и выговорили по ряду пускать в един раз на торговище в город не более пяти десятков их, и то неоружных. Олег посмеялся, Дал добро, потом прибил свой щит на вратах царьградских: вроде как зарубку на носу царя ромейского исделал на долгую память. Следы, чать, от того щита до сей поры остались...
В это время к Святославу подошел воевода Вуефаст, шепнул что-то на ухо. Князь потихоньку, чтобы не помешать рассказу, встал и исчез в темноте.
Окула, не заметив ухода Святослава, неторопливо продолжал свою повесть:
– ...И повелел Вещий Олег поставить на лодиях паруса из паволоки. Стал караван наш ако стая жароптиц сказочных, а Стрибожьи внуци[75]75
Стрибожьи внуци (внуки) – ветры буйные в мифологии древних славян и руссов.
[Закрыть] повели нас домой – на Русь Арабы потом сказывали, што царь Леон от злости и кручины великой корзно свое изодрал в клочья. Однако ж цельный месяц не решался сорвать щит русский со своих ворот. Страшился, а вдруг мы воротимся...
– Знай наших! – смеялись дружинники. – Не забижай Русь!
– Да-а... А на третий день разгневался Стрибог, дунул и порвал все наши паруса. В гордыне своей позабыли мы дань отдать грозному богу. Так он сам взял ее с нас. Волны – слуги царя морского Переплута – в един миг ухватили два десятка лодий с людьми и узорочьем. Тогда Переплуту да Стрибогу быстрому повелел князь наш Олег дань отдать щедрую. Исполнили мы волю божескую, честию поклонились: успокоились тогда внуци Стрибожьи, стали дуть тише. И сказал князь Вещий: «Полотняные паруса принесли нас сюда, к победе и славе, они же доставят нас домой!» и повелел ставить паруса русские с ликом Дажбога. А на Олеговой лодии был парус с ликом Перуна грозного. Весь путь помогали нам Стрибог да Переплут и скоро довели нас до дома. Весть о подвиге нашем облетела соседние стороны быстрее стрелы Перуна. Мы еще разгружали по градам да весям дань ромейскую, а Итиль-хан козарский послов с великими дарами в Киев-град прислал, вечного мира просить у Олега. Братом называл и заказался шарпать русские пределы от века и присно.
– Коротка, однако ж, память козарская, – отозвался Святич. – Несчетно набегов с тех пор свершили козары на Русь.
– А што, дядька Окула, сказывают, не было тогда печенегов близ пределов наших? – спросил Тука.
– Верно сказывают. Появились они при князе Игоре. Поначалу мир обещали крепкий, но уже через четыре лета были с нами ратны. Печенег, он ако ветер-круговей: налетит, размечет все округ, пошар-пает, где плохо лежит и был таков. К стойкой битве печенег не способен. Напасть мыслит исподтишка, задавить тройным перевесом, а чуть не по его – бежит сломя голову. К дружбе крепкой не способен – коварен зело и дик...
– Дак сказывают, миром они с козарами. Вместях на нас прут, заметил все тот же молодой отрок.
– Вместях? – глянул на него Окула насмешливо. – Помяните мое слово, поцарапаются печенеги с козарами на виду у нас. Надолго их мира не хватит.
– Братие! – раздался вдруг голос Святослава. Он стоял в середине круга, около костра, положив руку на плечо невысокого ростом воина. Многие узнали в нем переяславского дозорного ратника Летку.
– Братие! – повторил князь. – Славные вой переяславские силами малыми скрозь посекли переднюю орду козарскую!
– Слава! – громыхнуло окрест и покатилось от костра к костру. Слава-а-а!!!
– Четыре тысячи степняков полегли у стен Переяслав-града. Их воевода Казаран-тархан еще нынче поутру взят в полон сторожей сотского Колюты...
– Слава сотскому Колюте! – прогремело вокруг.
– А Хаврат-эльтебер, тот, что привел воев козарских к Переяслав-граду, рассечен надвое смердом Кудимом Пужалой!
– Слава смерду Кудиму! Слава богатырю земли Русской!
– В поединке. – продолжал Святослав, поднимая руку – городник переяславский Будила повалил заморского богатыря Абулгаса и взял его в полон!
– Слава Будиле-городнику!
– А побит лютый ворог промыслом славного и зело хитрого в науке ратной воеводы Слуда!
– Слава витязю Слуду! Слава Перуну!
Вороны и галки, гомоня, взлетали с вершин деревьев в ближайшем лесу и метались в свете костров. Иные подлетали так близко, то перья их вспыхивали и птицы падали в огонь. Все знали – то жертва небес, счастливейший знак! Берегись, козарин! Страшись, печенег! Не попасть бы и вам в полымя, ако те вороны да галки.
А Святослав, показывая на смущенного общим вниманием Летку, сказал:
– А вот везучий да удачливый витязь Летко Волчий Хвост. Хотели его гри печенега обратать во чистом поле, да не дался он им. Потеряли те три печенега свои буйны головы. А Летко вновь без единой царапины. Вот такой он удалец! А посему, братие... Слава комоннику русскому Летке!
– Слава! – пронеслось по кругу. – Слава комоннику русскому!
Летко Волчий Хвост покраснел от смущения. Он считал – напрасно гремят ему «славу». Дело-то обычное – схватка с печенегами...
Однако добрая весть передавалась из уст в уста: народ отдавал должное молодечеству русского наездника, повалившего в чистом поле трех лихих степняков.
– А что? – оглянулся вокруг Святослав. – Чать, к лицу будет Летке золотая похвала? – И с этими словами князь торжественно надел на шею героя плетеный золотой обруч – один из самых высоких знаков русской воинской доблести.
Уходя от костра, Святослав позвал с собой сотского Святима. Поведав ему об измене полоцких купцов, наказал крепко сторожить ворота и, не подавая вида, приглядывать за коварными гостями. Но не трогать их до поры по времени.
– На то знамено дам! – сказал, прощаясь, великий князь.
Поутру, едва солнце показало багровый лик свой над изломанной кромкой дальнего леса, в поле с юга налетела туча печенегов. Полыхнули огнем оставленные смердами селища и погосты. В Киеве и окружных крепостях загудели била.
Толпа степняков сотни в четыре бурей пронеслась по правому берегу Лыбеди, осыпая защитников градом стрел. В ответ полетели из катапульт раскаленные камни и ответные стрелы руссов. Когда лавина печенегов прогрохотала мимо, на земле остались лежать десятки неподвижных тел. Другие, раненые, с криками пытались отползти подальше от опасного места Несколько покалеченных лошадей бились в смертельной агонии.
Шестерых киевлян нашли печенежские стрелы. Двое были убиты наповал. Четверо ранены, один из них тяжело – в глаз.
Степняки издали кричали что-то оскорбительное, грозили длинными узкими мечами. Но скакать близ киевских стен желающих больше не находилось.
– Скоро не сунутся, – заметил коренастый ратник в шлеме без навершия и с широким мечом у левого бедра. – Это им не в поле шарпать...
