Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
Глава третья
«Ныне Русь – един кулак!»
Святослав с Асмудом разговаривали, сидя за братчинным столом: составлялся план обороны Киева.
Такого нашествия на свои пределы земля Киевская не знала со времен Атиллы. И без слов Хазран-тархана было ясно, что неожиданный союз Хазарии и Печенегии образовался не сам по себе. Здесь было замешано ромейское золото.
Святослав знал, что подобный союз не выдержит серьезного испытания. Еще не начав войны с Русью, каждый из ее противников заранее опасался другого. Вполне понятно, почему: если на слово хазар еще как-то можно было положиться, то печенеги любой договор могли в один миг поставить с ног на голову и из союзника превратиться в злейшего врага.
Печенежские племена восьми колен вторглись в земли Хозарского каганата из районов юго-восточного Приуралья. Борьба кочевников между собой была упорной и кровопролитной. Наконец ценой неимоверных усилий хазарам удалось оттеснить незванных гостей в Северное Причерноморье. Печенеги в свою очередь согнали с плодородных приднепровских пастбищ мадьярские племена. Отчаянно сопротивляясь, те вынуждены были отступить в Закарпатье.
Граница печенежских владений на запад простиралась до Карпат: на юго-запад – до устья Дуная, соприкасаясь с Балканской Болгарией: на север – до устья реки Роси, вплотную подступая к русским владениям. По Дону печенеги граничили с Хазарским каганатом.
От набегов диких кочевых орд никто застрахован не был, поэтому все соседи печенегов строили на границах с ними сеть оборонительных сооружений и постоянно держали наготове значительные военные силы.
Печенеги отличались свирепым нравом и немыслимым коварством. Им неведома была жалость. Набег, подобный смерчу, уничтожал все живое. Недаром в русских преданиях печенегов отождествляли с крылатым Змеем Горынычем, а валы, протянувшиеся на многие сотни верст на южной границе Киевской Руси, люди и поныне зовут Змиевыми.
Степняки оставляли после себя лишь кострища пожаров да груды порубленных тел. Преследовать их было почти бессмысленно. И только стремительный Святослав успевал порой настигнуть их и покарать за набег. Имя русского князя произносили шепотом у кочевых костров, боясь накликать беду: а матери печенежские пугали им своих детей. «Урусский коназ-пардус» был настолько скор, что печенеги могли ожидать его удара в любой миг. Он был неотразим, как рок, и не ведал поражений...
Два лета назад великий князь Киевский заключил военный союз с мадьярами против печенегов. Позднее он нанес вероломным соседям сокрушительный удар, и тем спас земли союзника от опустошительного нашествия. А сейчас русские гонцы, торопя коней, несли через Угорские горы[53]53
Угорские горы (др. рус.) – Карпаты.
[Закрыть] зов о помощи. Грозная опасность нависла над Русью!
Святослав знал о приготовлениях Урака. Верный своему правилу упреждать противника и вести войну вдали от своих пределов, князь-витязь загодя изготовил к бою хорошо вооруженную дружину из двадцати тысяч ратников. Но случилось непредвиденное – восстали древляне. Под Искоростень спешно отправилось десятитысячное войско во главе с решительным Свенельдом. Ближние бояре княжеской думы уверяли Святослава, что хватило бы и пяти тысяч копий. Святослав согласился с ними, но заявил:
– Сполох надобно погасить малой потерей и как можно скорее. Только большая дружина может срершить сие!
И даже с оставшимися силами князь намеревался упредить хазар. Он понимал, что каган беки Урак выставит против него огромные по численности силы, но это не пугало молодого полководца. Все свои победы завоевывал он малым числом воинов. Совсем недавно, и трех лет не минуло, Святослав во главе пятитысячной дружины наголову разгромил тумен ал-арсиев – лучших воинов Хазарии.
Однако на сей раз Урак поспел первым. Вернее, первыми ударили печенега, и князь вынужден был менять план войны. Ничего другого не оставалось, как дать бой врагу у стен своей столицы.
По приказу великого князя Киевского жители южного и юго-восточного приграничья уходили в глубь Руси, хоронились в густых лесах и болотистых поймах рек. Враг ничем не должен был поживиться на оставленной земле. Люди сами сжигали свои жилища, засыпали колодцы, угоняли с собой скот, уносили нехитрый скарб. Все это делалось с поразительной быстротой, никого не приходилось поторапливать – жители приграничья хорошо знали нрав своих беспокойных соседей и научились споро собираться как для битвы так и для схорона.
Святослав ударил булавой по медному щиту. Вошел отрок.
– Вуефаста покличь!
– Он здесь, пресветлый князь.
– Зови!
В гридницу стремительно вошел низкорослый воин лет пятидесяти: лицо изуродовано косым ударом сабли, левый глаз перевязан черной тряпицей; на грудь воеводы ниспадала густая черная борода без единой сединки.
Еще в бытность князя Игоря Вуефаст был воеводой города Киева и с рвением исполнял эту должность до сих пор. Весь израненный в походах и при защите городов русских Вуефаст тем не менее был легок на ногу, горазд на скорые дела и решения, чем нравился порывистому по натуре великому князю. Впрочем, симпатии их были взаимны. В редких сказках у походных костров воевода за глаза сравнивал Святослава с великим воителем древности Александром Греческим и прочил молодому князю-витязю сверкающую в веках боевую славу.
– Што поведаешь нам, Вуефаст? – спросил Святослав. Глаза его смотрели озабоченно.
Облик князя разительно переменился. Вместо сверкающих доспехов и роскошной одежды на нем была длинная, почти до колен, белая рубаха с вышивкой по вороту, рукавам и подолу. Широкие атласные шаровары заправлены в простые, грубой кожи сапоги. На поясе, ничем не украшенном, висел обоюдоострый русский меч. На бритой голове – клок длинных волос, указующий на знатность рода. Необходимый при встрече с хазарским тарханом торжественный парадный наряд был теперь ни к чему, и Святослав, верный своим привычкам, оделся в более удобное платье. Он вообще с пренебрежением относился к роскоши, предпочитая ей простоту и удобство...
– Все ворота в крепостях наказал закрыть, – начал Вуефаст. – Округ поставлена крепкая стража. Много сбегов[54]54
Сбеги (др.-рус.) – беженцы.
[Закрыть] на горах Киевских. Яз посылаю их далее в леса, за Дорогожичи и Вышгород. Смерды и люд работный просит оружия для битвы с ворогом. Как быть, княже?
– Пускай отроки отбирают крепких мужиков, привычных к пешему строю, и комонников. Оружить всех, кто за землю свою постоять хочет!
– Опасно сие, князь... – заметил Асмуд. – Поостеречься бы надобно черного мужичья. Не ровен час – повернут копья.
– Напаскудили тиуны да мытники и воеводы иные. Дак что ж, нам теперь надлежит страшиться гнева народного более козар да печенегов? Не бойсь, дядька Асмуд, народ боль родной земли не хуже тебя и меня чует. Костьми черных смердов да простых ратников усеяны вес поля бранные. Богатый в полон попадет – казной откупится. А оратаю и откупиться нечем – либо победи ворога, либо смерть прими, либо неволю жестокую. Так что не бойсь, – повторил Святослав. – Народная грудь, она покрепче любой брони. Не пробьет ее ни копье печенежское, ни меч козарский не осилит!.. Оружи, Вуефаст, сторонников. А тебе, дядька Асмуд, надлежит взять их под свою руку.
– Сполню, княже, – коротко ответил старый воевода.
– Выводи воев своих за Щековицу, штоб грозить левому крылу орды степной, когда потечет она к Лыбеди и попробует ее перескочить. Помимо всего возьмешь тысячу могутов из моей дружины, а Вуефаст даст тебе тысячу-две коней. Посадишь на них смердов, привычных к седлу.
– Будет, как сказано, княже.
– Как справна дружина воев княжеских? – спросил князь Вус-фаста.
– Оружна и поставлена возле крепости Язина на Лыбеди-реке. Дубовый частокол на бреге ладят городники.
– Добро. Что еще?
– Твоим именем, великий князь, наказал яз пригнать две тысячи коней из твоих табунов. Тысячу спослал в Вышгород к княгине-матушке Ольге, в дружину ее. На другую тысячу сели отроки болярские да мечники[55]55
Мечники – чиновники в Киевской Руси, исполнившие полицейские функции и приговоры суда.
[Закрыть].
– Надобно было всех взять, – заметил Святослав. – Вон и воевода Асмуд даст полторы тысячи коней. У меня забери всех – в табунах еще до двух тысяч будет. Оставь только жеребят да дойных кобылиц. На остальных посади смердов, дай им доброго тысяцкого да сотских побойчей, народом любых.
– Сполню, княже! Измыслю и воеводу сторонникам, – ответил Вуефаст и добавил: – Свой табун в тысячу коней яз тож наказал пригнать. Это помимо тех шести сотен, на коих сидят гриди Киевские.
– Добро! Иного не ждал... Гридей этих пошли вместе со сторонниками по окружным крепостям. Сам на Подоле станешь с дружиной. А коней пусть перегонят к Дорогожичам, там будет стан большого полка сторонников, ворогу неведомый.
– Сполню, как велишь, великий князь!
– А теперь поведай, что доглядчики о печенегах сказывают. Велика ли орда? О козарах нам покамест ведомо.
– Под Роденем на валах Змиевых дружина воеводы Искусеви и вой русские держат покамест печенегов. Еще вчера утром спослал яз туда тысячу комонников в подмогу. Гонец сказывал, что зашли те комонники в левое крыло орды и многих степняков посекли. Печенеги отхлынули было, да воротились: больно уж сила велика – до двух туменов будет. Со слов полонянников выходит, что хоть тьма печенегов и не считанная, а стерегутся они тебя, княже. Страшатся степняки за спиной своей оставлять твердыню Родень, ежели им от Киев-града бежать доведется. Ибо вой крепости сей отрежут им сакму[56]56
Сакма (тюрк.) – путь в степи.
[Закрыть] в Дикое поле.
– Верно мыслят, лиходеи! – рассмеялся Святослав. – Чать, спины с прошлого лета до сих пор чешутся!
– А посему, княже, – продолжал Вуефаст, – печенеги поджидают хакан-бека козарского с его войском. Тогда осаждать тверди русские оставят они силы малые, а остальные тумены сюда поспешат.
– Аль мыслят печенеги, что мы хакан-бека убоимся? – прищурился князь. – Аль головы козарские крепше печенежских и русский меч их не возьмет? Веверица[57]57
Веверица (др.-рк.) – беличья шкурка, использовалась как денежная единица в Киевской Руси.
[Закрыть] наша, злато да полон застили очи их завидущие. Множеством неисчислимым норовят раздавить нас. Однако не множество к победе ведет, а хитрое измышление ратное. – Святослав поднял правую гзуку, раскинул ладонь. – Ранее гунны, обры, готы и те же козары брали славян по частям. – Он показал на пальцы руки. – Поляне, древляне, дреговичи, радимичи, уличи – всяк сам по себе. Вот и ломались, ако персты растопыренные на деснице. Ныне же Русь – един кулак! – Святослав так сжал пальцы, что побелели костяшки. – Поглядим, сдюжат ли бек-ханы печенежские да хакан-бек козарский удар сей десницы единорусской! – Он с силой ударил кулаком по столу: толстая дубовая доска дрогнула. – Сказывай, что еще? – спросил великий князь, переводя дыхание.
– Конунг варяжский Ольгерд скрытничает чегой-то. В двух дракарах[58]58
Дракар (др.-сканд.) – боевой корабль викингов (варягов).
[Закрыть] с коими он приплыл, до двух сотен варягов сидит. На вымоле подольском стали находники забижать гостей новгородских, смоленских да черниговских. Свара была. Варяги срубили отрока новгородского Тютю, а тот, отбиваясь ослопом, двух норманнов положил. Гости оружились и загнали варягов в дракары. Яз наказал дружине не пускать их на берег, а Ольгерду пригрозил потопить его воинство, ежели ослушается.
– Вот оно што! – поднял бровь князь. – Ну, а гости?
– Все гости русские, и чудь заволочская, и булгары, и черемисы, и мордва, что собрались на Подоле, челом бьют: просят пристегнуть находников. Велели сказать, ежели ты их не образумишь, то сами найдут на них управу. Варяги встали на стрежне Непры-реки, изготовились к защите. Верно, на степняков уповают. Но мыслю яз, ежели оружные гости разом пойдут на них, то вмиг перетопят ако котят... Мытники сказывали, мало товару у варягов. Мыслимо, што идут они для воровства и разбою, – заключил Вуефаст.
– По мне пускай... – усмехнулся Святослав. – Только на Русской земле пошарпать им не придется. А ежели варяги пожгут ромейские либо козарские берега да вежи, то нам любо. Однако свены любят взять там, где хозяин плохо свое бережет... – Он минуту помолчал, потом закончил: Не удалось покамест хакану Ураку повернуть мечи варяжские в нашу сторону: пожалел, собака, казны своей. А варяги народ алчный – ни один без корысти меча не подымет. Нам же землю свою сберечь надобно, и казны на то нам не жалко. В сей грозный час две сотни мечей свенских и то подмога! Позови ко мне Ольгерда.
– А как же с гостями быть? – спросил Вуефаст. – Обидим их крепко.
– Гостям передай мое княжье слово: за обиду окажу им милость. За отрока Тютю, в бою павшего, вели заплатить родичам его двенадцать гривен серебром, как велит обычай... Да упокоится душа его в садах Перуновых!.. Прикажи тотчас позвать Ольгерда! – повторил Святослав. – Да позови всех воевод и боляр ближних да чадь нарочитую[59]59
Чадь нарочитая (др. рус.) – городская знать.
[Закрыть] для беседы ратной. Сам тоже приходи.
Вуефаст вышел. За дверью вскоре раздался звон оружия и броней. В гридницу один за другим входили соратники молодого князя.
Последним вошел высокий ростом витязь в коричневом корзнс поверх стальной кольчуги. Погодок Святослава, румяный молодец с голубыми глазами казался смущенным. Прежде чем сказать смелое слово, краснел. Но все знали его неукротимый нрав в битвах. Стрелы, копья и мечи вражеские счастливо избегали витязя – из всех сражений выходил он пока без единой царапины. На широком боевом поясе богатыря по хазарскому образцу висели четыре подвески – знаки побед, одержанных в поединках. Несмотря на мягкий норов и даже застенчивость воина, бояре и воеводы относились к нему с заметным почтением. Звали по-дружески: «Наш храбр Добрыня». Был он родным братом второй жены Святослава Малуши, и приходился дядей княжичу Владимиру Святославичу.
Великий князь жестом пригласил всех садиться. Мужи бранные, звеня доспехами, рассаживались за широким дубовым столом, занимая места по славе, почету и нарочитости. Военачальников было более сотни.
Святослав поднял руку, требуя тишины.
– Братие! – голос его гулко и мощно отозвался в гриднице. – Не для веселого пира позвал я вас. Степная гроза обрушилась на святую Русь! Хакан козарский Урак и бек-ханы печенежские Илдей да Куря черными воронами летят на бранный пир – испить крови-руды русской, изведать полона нашего! Позвал я вас, братие, чтобы промыслить о битвах грядущих! Мудрость ваша надобна мне для совета доброго. Промыслим все вместе как победить нам ворога лютого!..
Глава четвертая
Высока ханская милость
Урон среди хазарских воинов, штурмовавших Переяслав, был велик. Свыше семисот убитых осталось под стенами, во рву и вокруг него. Раненых было не меньше. Правда, воинов-мусульман и ал-арсиев погибло не более трех десятков. Полегли в основном степняки-язычники кара-будуны – полурабы хазарских ханов и эльтеберов, вечно голодные и злые. Они надеялись, захватив город, хоть раз сытно поесть, а если удастся, то и утаить малую толику награбленного от своих всевидящих властителей.
Все, кто пытался захватить русский стяг и воеводу Слуда, добывая себе этим славу и великую награду, с ужасом вспоминали двух богатырей, которые словно камыш озерный, косили одетых в кольчуги ал-арсиев, крушили щиты их и шлемы.
– Вай-вай, Аллах! – горестно качал головой один из «златоцветных» воинов, расправляя на плечах изодранный шелковый архалук. Шлем и кольчуга его были иссечены, кисть левой руки кровоточила. – Мой брат Джанги Ан-Насир мог удержать одной рукой могучего степного коня, ухватив его за заднюю ногу! Он мог повалить тура ударом кулака. Он мог задушить барса голыми руками! Одиннадцать чужестранных богатуров нашли смерть в поединках с ним! Носила его оказалась силой младенца, когда Джанги схватился с урусом, похожим на огненного джинна[60]60
Джинн (араб, и тюрк.) – сказочное существо, великан, волшебник в мифологии многих восточных народов.
[Закрыть]. Урус-кяфир разрубил его пополам! О горе мне! Уай-вай, Аллах!..
Кругом угрюмо молчали. Кое-кто с усмешкой поглядывал на Абалгузи-пехлевана. Табунщики не верили, что заезжий богатур сможет выйти победителем из поединка с огнеподобным урусом или прославленным Будули. Многие кочевники знали в лицо городника Будил у, или Будули, как они его называли. Не раз он побеждал в поединках с сильнейшими хазарскими богатурами. И сегодня многие видели его с секирой в руках. А те, кто встретился с Будули лицом к лицу, теперь уже только в райских кущах смогут рассказать о схватке с ним – смерть унесла их на своих черных крыльях.
Степняки еще и еще раз разглядывали огромные стрелы с орлиными перьями, что прилетели к ним из Переяслава перед штурмом. Им не верилось, что такую тяжесть мог так далеко метнуть человек. Они сокрушенно цокали языками, вспоминая тех, кого сразили смертоносные снаряды великана.
– Зачем слуги кагана-беки Урака привели нас сюда на гибель? – глухо ворчали воины, косясь на богато одетых и хорошо вооруженных всадников. – Мы сотнями ложились под стенами! Кто теперь похоронит наших братьев? Тени непогребенных будут летать над нами по ночам, сосать кровь из глаз и проклинать за позер поражения!
– А разве мы виноваты в этом? Наши беки трусливы и бездарны, а уруский коназ Селюд хитер и умен. Плохо начался этот поход...
– Не кончился бы он еще хуже...
Сновавшие всюду наушники докладывали Хаврат-эльтсберу о крамольных речах. Тот в бессильной злобе сжимал кулаки, понимая, что сейчас казнить хотя бы одного ропщущего бедняка – значит, вызвать всеобщее недовольство. Конечно, ал-арсии мигом погасят любую смуту, но не устраивать же побоище на виду урусов. Хаврат эльтебер даже зажмурился, чтобы представить себе, как бы это выглядело. Видение было настолько ярким, что он ужаснулся и долго не мог прийти в себя.
– Накормить досыта моих славных богатуров, храбрейших из храбрых! – поспешно распорядился он. – Да воздадут они хвалу доброте кагана-беки У рака Непобедимого!
«Сытые желудки остужают горячие головы» – усмехнулся про себя эльтебер.
– Кто поразил урусского коназа Селюда? спросил Хаврат приближенных.
– Араз-табунщик, – ответил кто-то из них.
– Привести!..
Вокруг уже пылали костры. Запах жареной конины дразнил голодных воинов. Ноздри их раздувались. Не дождавшись, пока мясо прожарится как следует, кочевники хватали его прямо из углей и, ловко работая возле самых губ острыми тонкими ножами, жадно жевали его, урча от удовольствия. Жесткая полусырая конина казалась им пищей богов.
Когда Араза-табунщика привели к дубу, сюда же подъехали бин-беки Асмид и Харук. Ханы отчаянно спорили, обзкияя друг друга в трусости и тупоголовости. Но, оказавшись около Хаврат-эльтебера, военачальники притихли.
– Ты, табунщик, ранил урусского коназа Селюда? – строго спросил Хаврат-эльтебер Араза.
Бедняк пал ниц, не ведая, что ему будет за правду. У ханов нрав переменчив как осенний ветер – не поймешь, с какой стороны дунет.
– Я, о Великий! – ответил пастух с дрожью в голосе. – Прости, если что не так, – добавил он иг всякий случай.
Хаврат-эльтебер молчал, глядя на распростертого у его ног человека. «Надо проявить милость к герою, – думал он, – чтобы у кочевых костров во все времена прославлялись справедливость и щедрость хана Хаврата!»
– Скажи свое имя. Чей ты?
– Я Араз, сын Беклемиша, из рода Ашин. А сей чac слуга блистательного Харук-хана.
Хаврат-эльтебер удивленно вскинул бровь.
– Как же потомок славного рода Великих Каганов Хазарии стал табунщиком? – спросил он.
– Кто может предугадать судьбу, предписанную Тенгри-ханом? – печально ответил Араз. – Еще мой дед задолжал доблестному Харук-хану, а долг отдать не смогли ни дед, ни отец. Теперь я раб его.
Размышляя о странных превратностях судьбы, Хаврат отметил про себя, что, к сожалению, табунщик не правоверный мусульманин, а жалкий язычник. Однако решения своего менять не стал. Торжественно и громко, чтобы услыхали толпившиеся неподалеку простые воины, эльтебер провозгласил:
– Я дарую тебе свободу, шелковую одежду, кольчугу, коня и кривой арабский меч! Будешь в отряде моих тургудов!
Араз-табунщик от прилива чувств прижался тощим животом к земле, забыв, что минуту назад жалел об оставленном куске мяса, который наверняка уже слопали доблестные воины бин-беки Харука.
– Ка-ак? – раздался вдруг срывающийся на визг голос. – Как смеешь ты дарить свободу моему рабу?!
– По праву полководца во время войны! – надменно ответил Хаврат-эльтебер.
– Нет такого права! Ты распоряжайся своим имуществом, а мое не трогай! Или ты забыл, что собственность ханов и купцов освящена Аллахом и Великим Каганом Шад-Хазаром?! – визжал старик с пеной у рта.
– Не забыл, – поморщился Хаврат-эльтебер. – Однако ты своим недостойным криком не дал мне закончить мою мудрую мысль... Я хочу заплатить тебе за этого воина-пастуха десять золотых динаров.
– Де-есять! – подпрыгнул бин-беки Харук. – Всего десять динаров за ближнего воина самого тумен-тархана?!
– Какой же он ближний воин, если только простой табунщик...
– Он был простым табунщиком минуту назад. Но ты возвысил его, посулил оружие, коня'и шелковую одежду. Теперь он богатур твоей охранной сотни и стоит не меньше ста полновесных динаров!
– Что-о?! – привстал от неожиданности Хаврат-эльтебер. – Эй, тургуды! Гоните в шею этого грязного пастуха! Я не желаю видеть его в моей охранной сотне. Пошел вон, грязный навоз! Сто-о динаров!.. Ха...
Тургуды схватили бедного Араза за ноги и, едва удерживаясь от смеха, поволокли его с холма.
– Ну что, получил сто динаров? – Хаврат-эльтебер расхохотался прямо в лицо ошарашенному Харук-хану, у которого челюсть отвисла от крайнего изумления. – Сто динаров, да еще полновесных! Как будто золото – придорожная пыль и не имеет веса. Ха-ха-ха!
Бин-беки Асмид и Абалгузи-пехлеван пали от хохота, восхищенные столь простым решением отнюдь не простого вопроса. Им вторил смех тургудов и ал-арсиев.
Араз понуро брел к своему костру, проклиная в душе скупость ханов и еще больше их щедрость: не приди Хаврат-эльтеберу мысль одарить пастуха милостью, Араз был бы сыт...
– А сейчас... – герой сглотнул слюну и безнадежно махнул рукой.
Узнав о том, как обернулась для табунщика высокая ханская милость, товарищи его сочувственно покачали головами.
– Чего другого ждать бедняку от эльтебера...
– Возьми сбою долю, Араз,– сказал один из них, друг и такой же табунщик Дамур, и вынул из рукава кусок конины.
– Мы знали, что ты наешься халвы за дастарханом пресветлого эльтебера, напьешься кумыса. Но грубую конину ханы не едят и потому не смогут тебя угостить ею. Вот мы и подумали, что твоя доля как раз пригодится, – посмеивались пастухи, наблюдая, как уплетает полусырое мясо Араз, осыпанный ханской милостью...
Харук-хан и Хаврат-эльтебер все еще меряли друг друга взглядами. Один – свирепым, другой – насмешливым. Когда страсти понемногу улеглись, хозяин сделал знак к началу трапезы. Слуги мгновенно расстелили дастархан, разложили яства. Вскоре подъехал и был учтиво приглашен отобедать бин-беки запасной тысячи воинов кривоногий Алмаз-хан, улыбчивый человек лет сорока.
– Олмин Оллоху Акбар! – пробормотали ханы молитву, повернувшись к востоку, провели сложенными ладонями от лба до подбородка и с жадностью набросились на еду.
Они начисто забыли о недавнем раздоре. Подобные стычки случались даже в присутствии кагана-беки – собственность сильных мира сего была неприкосновенна!
К дубу лихо подскакал роскошно одетый всадник на вороном в позолоченной сбруе арабском жеребце. Его сопровождали пятеро других, одетых победнее, но сидящих на хороших, сытых конях.
«Вестник кагана Урака», – узнали беки.
Тот спешился в десяти шагах. Подойдя, приложил правую руку ко лбу, потом к груди и поклонился. Ханы кивнули в ответ но к дастархану не пригласили – гонец кагана не был высокородным эльтебером.
Посланник побелел от унижения. Он стоял выпрямившись, смотрел на беков в упор. Охрана его оставалась в седлах.
– Каган-беки Разящий и Непобедимый гневается, – начал гонец резким звенящим голосом. – Хазран-тархан в плену, а вы до сих пор топчетесь около урусской крепости! Кто освободит вашего предводителя, а?! Кто расчистит дорогу Непобедимому к Куяве, а?! – выкрикивал посланник. – Завтра поутру Разящий вместе со своими туменами будет здесь! Что вы скажете ему, а?! Каган-беки Урак Непобедимый велел передать вам его слова: «Аллаху и моим светлым очам угодно увидеть пожарище на месте Пуресляба!» Что я должен передать от вас пресветлому кагану-беки?!
– Передай Непобедимому, что воля Аллаха и его исполняется, – поднял голову Хаврат-эльтебер. – Мы уже штурмовали крепость и вырубили половину урусов. В Пуреслябе остались одни пахари. Хитрый коназ Селюд смертельно ранен. Наших пало совсем немного, а под стенами города лежат горы убитых врагов. Погляди сам и ты убедишься в искренности моих слов.
Полководцу дружно поддакивали его бин-беки. Абалгузи-пехле-ван дипломатично помалкивал.
– Скажи Непобедимому, что через два часа, когда отдохнут и подкрепятся мои воины, город Пуресляб будет стерт с подноса Вселенной. И вы, пришедшие вслед за нами, увидите лишь одни развалины. Крепость еле держится и рухнет от малого натиска, – закончил Хаврат-эльтебер, с интересом наблюдая за реакцией гонца.
Тот с сомнением посмотрел в сторону Переяслава. Но спорить не стал, поклонился и, вернувшись к коню, легко взлетел в седло.
Посланник Непобедимого скакал, сопровождаемый охраной, скрипя зубами от злости:
– Я припомню тебе твое гостеприимство. Пожалеть для гонца самого кагана-беки лепешку и глоток кумыса!.. А как надменно они глядели на меня! – Он чуть не взвыл от обиды и так огрел нагайкой карабаира, что тот заржал от боли и птицей рванулся вперед.
