Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
Глава третья
Змея уползает в болота
Отряд сотского Мины растянулся на узкой тропе. Через час бешеной скачки всадники наткнулись на лежащего поперек тропы человека. Закостеневшими пальцами вцепился он в густой придорожный травостой. Из спины его торчал обломок стрелы, обрамленный кровавым пятном. Мина соскочил с коня, наклонился.
– Малец, – прошептал он.
– Кешка, – выдохнул старый Калина. – Кто ж его так? Печенеги?
– Стрела русская, – отметил кто-то из гридей.
– Дышит, – Мина обернулся к воинам. – Робята, у кого брага есть?
Кто-то подал ему баклажку. Сотский ножом разомкнул плотно сжатые зубы мальчишки и влил в рот немного хмельного зелья. Малец открыл затуманенные болью глаза.
– Там. Там... – прошептал он и потерял сознание.
– Бобок! – позвал Мина. – Бери мальца и единым духом скачи по селища. Спасти его надобно. В Будятине собери воев, посади всех на конь и веди сюда на подмогу. Чую, беда с княжичем Володимиром... Да стрелу не трожь, бабка Рубаниха складнее все сделает.
Конник подхватил легкое тело ребенка и через мгновение исчез за поворотом тропы.
– Летко! – окликнул сотский. – Поспешай в дозор! Да на рожон не при!
– Сделаю! – ответил щуплый и верткий наездник, лихо сидевший на сухоногом высоком жеребце...
Прошло четверть часа, как ускакал в разведку дозорный. Но вот протяжно прокричала выпь: русичи придержали коней, прислушались. Через несколько минут звонко залаяла собака.
– Летко кличет нас. Вперед, братие! – Мина ожег коня плетью. Лошади с места взяли в карьер и вскоре влетели в Каширин погост. Картина страшного опустошения открылась их взору; еще тлели кострища княж-терсма и посадских домов; вокруг валялись трупы женщин, детей и стариков, не успевших уйти в Будятино. В иных местах тела лежали грудами – здесь насмерть рубились защитники погоста.
– Козары! – заскрежетал зубами сотский.
– Не все козары, – заметил Летко. – Глянь, вон и вон там руссы лежат. Тут, заодно с козарами были... Вон того яз видел средь гостей полоцких. Пубскаря-старшины отрок. Вишь, на скуле отметина. Буйничал во хмелю, а яз его усмирял... А теперича он совсем усмиренный лежит... рогатиной. Н-да-а.
– Пубскаря, речешь? – насторожился Мина.
Сразу посте разгрома печенегов на Подоле, полоцкие гости вместе со своим старшиной исчезли. Как потом выяснилось, исчезли и их ладьи из-под Вышгорода. Святослав за делами ратными запоздал снарядить погоню. Собравшись вести дружину к Чернигову, князь позвал сотского Мину и приказал ему с отрядом спешить на Каши-Рин погост. В последний момент, словно спохватившись, князь рассказал о предательстве полоцких купцов. Сейчас сотский пытался понять, есть ли связь между тем, что произошло здесь, на Каширином погосте, и нападением печенегов на Малушу. Решив что-то про себя, он коротко приказал:
– Полонянника сюда!
Связанный Акерой испуганно оглядывал пожарище. Тревога не покидала его – хоть голову урусы ему и перевязали, он понимал, что им ничего не стоит снять эту голову вместе с повязкой.
– Сказывай, пошто напали на комонников русских? – спросил его Мина. – Неужто мыслили после того замести след? Глупо сие.
Всего семнадцать весен встретил Акерой в своей жизни. И все они были вольны и прекрасны. У далекого степного костра ждала его невеста, и печенег не хотел умирать из-за каких-то нескольких слов правды.
– Нет, коназ! – заговорил Акерой. – Мы были обложены, как лисица в балке. Нам сказал кара-урус в архалуке до пят, что по дороге в Куяву поедет княжецкая жонка. В обмен за нее пропустят нас урусы в степь, к своим очагам. Так пообещал этот урус.
– Каков он собой? Скажешь все как есть, отпущу на волю!
– О-о, коназ! – обрадовался печенег. – Не только скажу, а если увижу где, горло перекушу! Чтоб он сдох! За смерть моих братьев я загрызу его зубами!.. Высокий он, на коршуна похож. И рябой. А еще – горбится. Глаза нехорошие, как у рыбы дохлой. А сам все время так делает, – и Акерой зябко повел плечами.
– Пубскарь! – уверенно сказал Летко.
– Так мыслишь? – глянул на него Мина.
– Он! Правду печенег речет.
– Свободу давай! – живо сказал Акерой. – Не соврал я, разрази гром!
– Да тебя разорвут в первом же селище! И княжий знак не поможет, – усмехнулся сотский. – Повремени, малость.
– Правда твоя. – Печенег опустил перебинтованную голову.
Когда его увели, сотский, Летко и лесовик Калина стали совещаться, что делать дальше.
– Окромя как через Змеево урочище, на Непру-реку им тропы нет, – сказал Калина. – А ежели пути не ведают, то поплутают крепко: болота да топи кругом. Должно лодии их на реке дожидаются. Куда их несет нелегкая? В Полоцк, што ли?
– Нет. В Полоцк они не пойдут, – возразил Мина. – Князь Рогволод не примет их, побоится Святослава прогневить. Скорее под Чернигов, к козарам побегут. За княжича Володимира хакан козарский много чего у Руси отторговать сумеет. Как мыслишь, брат Летко?
– Вестимо... Промыслить надобно, как нам злодеев переклюкать[115]115
Переклюкать (др.-рус.) – перехитрить.
[Закрыть] и княжича сберечь.
– Силой их взять и порубить можно, – сказал Калина. – да они ведь заколют Володимира, коль туго придется.
– Тут хитрость узмыслить надобно, – задумался сотский. Далече ускакать они не могли. И часа не минуло, как злодеи тут шарпали.
– До Непры-реки яз скорый путь ведаю, скрозь топи, – сказал лесовик. – В одночасье могу рать великую до брега провести...
– Не надобно рати! – прервал его Летко.
Пубскарь не ожидал такого отпора на Каширином погосте. Точно знал, что гридей там нет, а охраняют княжича лишь десяток смердов-лесовиков. Ловушка, так ловко задуманная для Малуши, сработала – та ускакала как оглашенная прямо в лапы печенегов. Да еще увела с собой троих из охраны погоста. Впрочем, Малуша мало интересовала Пубскаря: мужИчка, что с нее возьмешь. Другое дело Владимир – великокняжеская кровь. За него козары отвалят столько золота, что в век не пересчитать.
Правда, после этого путь на Русь для него будет закрыт навсегда. Ну и пусть! Богатому везде сладко. Пубскарь заранее тайно перевез свои богатства в каменное хранилище Итиль-кела. Сам Великий Каган, которого никто из смертных, кроме тургудов и трех хазарских каганов, видеть не может, ласково принял Пубскаря и говорил с ним!
Отряд Пубскаря из десятка отроков полоцких и трех десятков хазар напал на Каширин погост на рассвете. Но внезапного удара все равно не получилось. В первые же минуты несколько всадников провалились в медвежьи ямы, другие погибли под внезапно свалившимися деревьями или упали от стрел дозорных. Однако старшина приказал не останавливаться и отряд, потеряв почти треть воинов, ворвался на княжий двор.
Пока полочане и хазары кружили вокруг семерых дюжих мужиков, Пубскарь с десятком верных слуг и хазар схватил княжича с кормилицей Ненилой и, бросив остальных на произвол судьбы, поскакал по узкой тропе через болота в сторону Днепра.
В последний момент кто-то из мальцов пустил в Пубскаря стрелу, пробившую кисть левой руки. Идущий следом за старшиной остроносый полочанин обернулся и мгновенно спустил тетиву своего лука: малец не успел скрыться, стрела поразила его в спину.
Рука Пубскаря нудно болела. Но удача смиряла телесную боль. Пока все шло хорошо, как и было задумано. Княжич сидел на руках переднего всадника, исподлобья смотрел на похитителей. Взгляд ребенка был недобрый – в нем таилась угроза. Пубскарь про себя помолился заступнику Велесу и отвернулся.
Кормилица Ненила не переставая костерила полочанина бранными словами, грозила гневом Святослава и местью русских богов. В конце концов ей заткнули рот рукавицей.
Уже несколько часов отряд пробивался сквозь топи. Лошади по брюхо вязли в тине, испуганно храпели.
– Стой! – приказал Пубскарь. – Багула, пойди по тропе, разведай путь. Заехали к водяному в гости! А сказывал, тропу ведаешь.
– Верно идем, – ответил остроносый всадник и двинул своего жеребца вперед.
Всадники, ругаясь почем зря, расположились на крохотном, поросшем густым кустарником островке. Грязь и тина облепили их с ног до головы.
– Помолчите! – прикрикнул старшина. – Недалече осталось. А ты, Вита, постереги нас сзади.
Воин лет сорока сверкнул темными глазами, но промолчал, разворачивая коня и направляя его обратно в топь.
Княжич Владимир покоился на руках страхолютого мужика, большого и, казалось, неуклюжего: рыжая борода клочковата, лицо обезображено оспой, угрюмый взгляд маленьких темных глаз, спрятанных под густыми бровями, широченные плечи и медвежья стать вселяли страх в окружающих. Звали его Огура. А за бесстрашие и стойкость в бою к этому имени товарищи прибавили другое – Кремень!
Не пошел бы Огура Кремень никогда на такое разбойное дело, да деться некуда – по миру пустит Пубскарь. А тут обещал купец забыть все долги и сверх того наградить достойно, если сослужит ему Огура службу.
И вот сейчас сидел он посреди этого чертова болота, в глубине непролазных лесов, держа на коленях княжича. Тяжелая шершавая ладонь Огуры Кремня непроизвольно поглаживала мальчика по спине.
Глава четвертая
«Всяк свое находит»
Багула вернулся совсем с другой стороны и почти посуху. Он гнал перед собой тщедушного мужичонку, одетого в посконную рубаху до колен, подпоясанную лыковым мочалом, в синие порты и лапти. В руке мужичок держал длинный посох, а при ходьбе сильно припадал на левую ногу.
– От сей смерд тут все тропы ведает, – доложил Багула.
– Так ли? – спросил Пубскарь, подозрительно оглядывая незнакомца: что-то насторожило купца, не понравился ему мужичок.
– Ить, ста, так оно и есть, батюшка-болярин, – сказал незнакомец, заикаясь от страха.
Старшина продолжал разглядывать смерда. Дребезжащий голос того и страх несколько успокаивали, хотя Пубскарь готов был поклясться, что где-то уже встречал этого человека. Но сколько он ни напрягал память, вспомнить не мог. Хотя смутная тревога и не покинула купца, он все же решил воспользоваться услугами невесть откуда подвернувшегося проводника.
– Ведаешь ли краткий шлях по Змеиной пади к Непре-реке? – спросил Пубскарь.
– Как не ведать, батюшка-болярин? Ведаю. Только шляха тут нетути, а тропка добрая сыщется.
– Проведешь скоро, куну пожалую, – пообещал старшина и потряс серебром перед носом мужичонки.
Тот жадно протянул ладонь. Пубскарь сунул ему под нос кукиш.
– Проводи сначала.
– Дак поехали, батюшка-болярин.
Всадники споро вскочили на коней, проводник захромал впереди. Вскоре грязь перестала чавкать под копытами, лошади выбрались на сухую песчаную тропу, а там в просвете между деревьями блеснули воды Днепра.
Пубскарь не спускал глаз с мужичонки: он наметил ложбинку на шее куда намеревался ударить мечом, как только проводник будет им нужен.
Смерд словно почувствовал неладное и несколько раз испуганно обернулся, но Пубскарь сделал вид, что смотрит совсем в другую сторону.
Когда выехали на берег, старшина вдруг приказал:
– Багула, возьми княжича!
Тот подъехал к Огуре Кремню, принял ребенка. Пубскарь отметил про себя как изменилось лицо его должника. Он шепнул что-то на ухо огромному волосатому хазарину в зеленом кафтане, и тот, кивнув головой, пристроил своего коня позади Огуры. Тотчас, вроде бы случайно, с левой стороны хазарина поехал чернобородый Вита. Пубскарь не заметил этого, потому что двинул своего жеребца вперед, туда, где хромал проводник.
– Долго еще? – спросил купец.
– Дак, ста, две балочки минуем и, почитай, приехали.
– Как балочки?! – сразу насторожился старшина.
– Так, ста...
– А не видел ли ты тут воев чьих?
– Нету. Да не бойсь, болярин. Проведу вас глухой тропкой, где и бирюк не рыскал.
– Добро. Еще куну прибавлю, ежели заслужишь.
– Премного благодарны, милостивец батюшка-болярин, – склонился проводник чуть ли не до земли.
Отряд в это время выехал на берег Днепра. Далеко внизу плескались волны. Мужичонка наклонился, поправляя онучу. Багула с княжичем проехал мимо. В это мгновение проводник вырвал из посоха длинный нож-стилет и очутился на крупе коня позади Багулы. Блеснула сталь: остроносый полочанин, со стоном выгнувшись, еще валился с седла назад, а напавший с княжичем в руках прыгнул с семисаженного обрыва в волны.
Все произошло столь стремительно, что Пубскарь даже зажмурился, затряс головой – не померещилось ли.
– Братие! – громыхнул вдруг голос Огуры Кремня. – Не предадим земли Русской! Неужто дитя не защитим?! – Тяжелый меч сверкнул в его высоко поднятой руке.
Хазарин в зеленом архалуке прицелился, чтобы косым ударом снести голову русскому богатырю, как вдруг с ужасом ощутил хруст собственного позвоночника: полупудовая булава ратника Виты устерегла степного удальца, так далеко забравшегося в русские пределы.
– Изме-е-ена-а! – закричал срывающимся голосом Пубскарь, давая коню шпоры. Жеребец вмиг вынес его из свары и поскакал в лес, не разбирая дороги.
А из ближайшей балки один за другим вылетали всадники сотского Мины. Они в мгновение ока окружили отряд Пубскаря.
– Бросай мечи! Поспешайте, не то всех порубим в прах! – Раздались грозные голоса...
С Пубскаревых лодей видели, как человек полетел с обрыва в воду. Тут же трое полочан на челноке устремились к нему. Но удальца уже подобрала рыбачья лодка и стрелой понеслась вниз по Днепру, подальше от полоцких стругов. Тем временем челнок был густо осыпан стрелами с высокого берега: кормчий был убит, двое раненых полочан, усердно работая веслами, повернули к стругам. Там сообразили, в чем дело. Подняв паруса, ладьи пошли в догон за рыбачьей лодкой.
– Нажимайте, братие! – торопил своих гребцов мокрый до нитки Летко Волчий Хвост. – А не то пымают и голову состригут вместе с бороденкой моей.
– Куда им! – рассмеялся в ответ голый по пояс кормчий. Мускулы его на руках и груди перекатывались от усиленной работы веслом.
– Ну каково, княжич? – весело спросил Летко перепуганного Владимира. – Спужался небось и водицы как следует хлебнул? Не ушибся ли о волны непровские?
– Не больно-тки, – ответил мальчик. Он все еще кашлял – видно, хлебнул все же речной водицы. – Ши-ибко мы летели. А яз страха не ведал!
– Витязь! – похвалил его кормчий. – Как есть витязь наш Володимир Святославич!
– А што, дядька, исделалось с тем мужиком, у коего ты меня вырвал? – спросил Владимир.
– Да уж, верно, лобызается со своим смрадным богом в бездне земной, – ответил Летко под смех гребцов и кормчего.
– Дак ты его прикончил?
– Нет, под мышками пощекотал. А он возьми да лопни со смеху. Так лопнутый там и валяется.
Гребцы и кормчий громко захохотали.
– Да ну вас, – обиделся Владимир. – Гогочете, ако гуси на птичьем подворье.
– Не держи обиду, княжич! – прижал его к себе Летко Волчий Хвост. – Радуйся, што жив, на свободе и солнышко нам светит. От великой беды ушли мы с тобой... – Он обернулся к гребцам: – Наддайте, друзи! Ишь как передний струг летит, не нагнал бы.
– Не нагонит. Вон тот увал обогнем, а там нас на пологом бережку коники добрые дожидаются, – ответил кормчий, однако руки гребцов заработали быстрее.
Лодка уже огибала высокий увал, как вдруг впереди Летко увидел совсем близко множество лодей, скрытых до этого поворотом реки. Кормчий от неожиданности опустил весло.
– Святослав! Князь наш! – закричал Летко Волчий Хвост, разглядев на передней ладье знак великого князя Киевского. – Гребите туда, друзи!
Струги полочан сбились в кучу, спешно и беспорядочно разворачиваясь. От великокняжеского каравана отделился десяток легких однодеревок и устремился в погоню, заметно сокращая расстояние.
Рыбачья лодка пристроилась к корме передней ладьи, на которой алел стяг Святослава. Еще когда они подходили к флоту, Летко разглядел князя, стоявшего на носу. Сейчас он на корме встречал гостей.
– Володимир! Ты ли?! – воскликнул пораженный Святослав, прижимая мокрого сына к груди. Летко рассказал князю о событиях сегодняшнего дня. Святослав сразу же приказал своему кормчему поворачивать к берегу.
Когда судно пристало к отмели, там уже сгрудилась вся сотня Мины. Бросили сходни.
– Где Пубскарь? – был первый вопрос великого князя.
– Убег бирюк полоцкий, – ответил Мина. – Гриди мои рыскают по следу. Должны повязать.
– Змею надобно изловить и вырвать жало смрадное. – Князь повысил голос: – Пошли самых искусных лесовиков на след Пубскаря, не дай ему ускользнуть! А теперь сказывай все, што ведаешь.
Сотский подробно рассказал обо всем.
– Што с Малушей? – голос Святослава стал хриплым. – Убита?
– Когда нашли, дышала еще, – сотский побледнел, встретив взгляд великого князя. – К бабке Рубанихе повезли.
– Спошли гонца в Киев-град. Тотчас! Накажи, чтоб мой лекарь, грек Демид мигом скакал в Будятино. Не вызволит Малушу из беды, головы лишу!.. И еще, чтоб волхвы денно и нощно молили бога во здравие болярыни Малуши. Не то... – Голос Святослава пресекся. Он долго стоя к прикрыв глаза ладонью.
Все молчали.
Наконец великий князь поднял голову, подозвал Летку. Святослав по-своему оценил подвиг удалого дружинника.
Он отстегнул дорогой, расшитый жемчугом боевой пояс с прямым мечом и собственноручно опоясал им мокрые одежды Летки. Нарядное оружие очень уж нелепо смотрелось на убогом рубище. Святослав заметил это.
– Не любо к такой лопоти[116]116
Лопоть (др.-рус.) – одежда.
[Закрыть]! – Обернулся к Мине: – Одари удальца корзном своим.
Летко Волчий Хвост стоял ни живой ни мертвый от счастья. Пока Мина надевал на плечи героя плащ желтого цвета, тем самым по слову великого князя Киевского посвящая его в сотские, князь Улеб по знаку Святослава подал золотую нашейную гривну – высшую награду за воинскую доблесть...
Когда церемония награждения Летки закончилась, великий князь обернулся к пленным. В живых осталось пятеро: двое хазар и трое полочан. Хазары и двое полочан были связаны, а Огура Кремень по воле сотского Мины стоял свободно.
– Пошто не повязан? – указал на него князь.
– Дак, ста, помог он нам... – подал голос лесовик Калина.
– Молчи, старый пес! – рыкнул Святослав. – Моли Перуна во спасение, что Володимир жив и невредим! Не то бы... Помог? Пошто не помог он нам в Киев-граде!.. Человек, который в битве... да и в жизни – ни там ни сям, страшнее лютого ворога. Ибо ворога явного мы зрим и ведаем, а от сторонника тайного можно ждать всего! И удара в спину тоже!
Гриди связали Кремня.
– А теперь... – полыхнул гневными очами властитель земли Русской. – Повесить их!
Хазары ждали худшего, поэтому восприняли приказ великого князя Киевского почти равнодушно. Полочане же враз вскинули головы.
Огура Кремень в яростном порыве ринулся вперед, чтобы поразить острым навершием стального шлема грудь великого князя. Но тщетно – четверо гридей повисли на плечах полоцкого богатыря.
– Эх-х! – выдохнул Огура, глядя прямо в бешеные глаза Святослава. – Все вы в единой личине: и князья, и боляре, и купцы. Нет правды на святой Руси для простого человека!
Великий князь Киевский не ответил, отвернулся и ступил на сходни...
– Да-а, – покачал головой старый Калина. – Как судьбина поворачивает. Всяк свое находит. Только сильный находит свет, а слабый – мрак...
Но никто не услышал его: лесовик высказал свое вполголоса и только сейчас почувствовал, как жестоко горят его раны.
Глава пятая
Всадник в черной одежде
Много дней и ночей уходил от погони Пубскарь. Останавливался только для того, чтобы покормить коня и дать ему кратковременный отдых. Черный плащ укрывал полочанина от непогоды. Сам он не ощущал усталости. Страх гнал изменника земли Русской вперед и вперед.
Только на третий день после неудачи на берегу Днепра Пубскарь остановился надолго. В условленном месте его должна была ждать лодья – это на случай неудачи с пленением Владимира. Такой случай свершился.
Сообщников на месте не оказалось. Сколько полоцкий старшина ни оглядывал с высокого берега днепровскую гладь, она была пустой. Вырвавшись из стычки, Пубскарь не ведал и не подозревал о военных судах Святослава, которые пришли к месту происшествия уже после его побега.
Злоумышленник прождал лодью с восхода солнца до полудня. Дальше оставаться здесь было небезопасно, и всадник погнал коня вдоль берега, надеясь где-либо переправиться на левую сторону могучей реки, чтобы сбить со следа погоню и продолжить путь к Чернигову.
Прибрежные рыбацкие селища беглец обходил стороной. Только однажды ночью он украл из-под навеса десятка два вяленых рыбин и тем питался, запивая скудный обед только ключевой водой.
На четвертый день, огибая поворот реки, Пубскарь случайно наткнулся на святилище Хорса[117]117
Хорс, он же Дажбог – бог солнца у древних славян и руссов.
[Закрыть]. Вокруг идола стояло четыре столба с чашами наверху. Купец огляделся, волхва нигде не было. Не было около капища и землянки.
Беглец заглянул в чаши. В первой были остатки прокисшей толоконной каши, исклеванной птицами; в другой – куски сгнившего мяса. В двух остальных лежал хлеб. В одной Пубскарь нашел черствую и жесткую лепешку. В последней чаше он увидел краюху свежего еще хлеба, жадно схватил его, согнав двух негодующих ворон.
Потемневший от времени, дождей, снегов и солнца идол смотрел на вора и святотатца выпученными очами своими укоризненно и строго. Не верующий ни во что, кроме золота, купец рассмеялся:
– Че серчаешь? Не оголодаешь, чать, пугало лесное. Жуй гниль мясную. А не хошь, дак погоди маненько и еще нанесут тебе еды смерды...
На шестой день утром беглец выехал на вершину песчаного увала и снова внимательно оглядел днепровский стрежень. Ему показалось, что далеко в верховьях реки белеют точки многочисленных парусов. Купец подождал немного, думая, что какой-то неведомый караван спускается вниз и он увидит, кто это. Но белые точки вскоре растворились в утренней дымке. Пубскарь так и не понял, были в той стороне лодьи или его обманули блестки на воде от встречь светящего солнца.
Беглец перевел взгляд на дальний противоположный берег. С середины Днепра прямо в его сторону плыл рыбак в челноке.
«Как бы не спугнуть удачу, – подумал он. – Рыбачок, чать, под увалом пристанет. Надобно опередить его.»
Рыбак не видел всадника, поскольку тот предусмотрительно встал за разлапистый куст. Купец спрыгнул с седла, привязал коня к орешине и, пригнувшись, скользнул к распадку. Отсюда узкая тропка вела зигзагами вниз.
«Тут он меня не приметит», – сообразил Пубскарь и стал прыжками, увязая по колени в рыхлом песке, спускаться к берегу...
Внизу полочанин спрятался за огромный валун, вросший в песок, и внимательно огляделся. В десяти шагах перед ним стоял ветхий шалаш, около которого курился костерок. Пубскарь лег на живот и проворно пополз к шалашу.
Рыбак, дряхлый старик, неторопливо загребая веслом, пригнал, наконец, свой челнок к берегу, кряхтя вылез из него и привязал веревку к колышку, вбитому в песок. Он минуту постоял, глядя на реку и потирая поясницу, потом повернулся и, не торопясь, побрел к костру.
– Царь водяной нонче благо дал мне. А русалки много рыбки в сеть нагнали. И в вершах лещей вдосталь. Придут сынки с войны, будет чем угостить, – бормотал старик себе под нос. – От толечко все ли шестеро воротятся... И-эх, горюшко наше. Сижу яз туточки, покой тешу: не летят округ меня стрелки каленые, не звенят мечи булатные. А каково сынам моим... Двое туточки вчерась были, рыбки взяли для княжецкого угощения. В лодиях к Чернигов-граду со князем Святославом поспешают супостата бить. Сказывали, четверо со Свенельдом на печенега пошли... Хорс! – старик обратил подслеповатый взор к солнцу. – Оборони их от смертушки. А ежели... – он не закончил.
Сначала рыбак услыхал громкий предостерегающий возглас с горы:
– Берегись, дед! Сторожись!
И вслед за этим мгновенная, все заполняющая боль в спине сломала его тело. Рыбак повалился в костер и уже не ощущал палящего жара взметенных им малиновых углей.
Пубскарь, держа в руке окровавленный меч, глянул вверх: там, на увале, стояло несколько всадников. Убийца стремглав ринулся к челноку. Клинок легко рассек веревку. Мгновение – и беглец оказался в лодке.
После первых же гребков Пубскарь оглянулся и увидел, как по берегу к нему бегут двое молодых гридей с обнаженными мечами в руках. Третий не удержался на крутой тропе и, взметая песок, кубарем прокатился саженей десять вниз. Но воин тут же вскочил на ноги, рванул из-за плеча лук, и стрела с грохотом ударила в борт челнока. Пубскарь напряг усилия. Когда преследователи подбежали к воде, беглец был уже саженях в пятидесяти от берега.
– У-бег! – воскликнул раздосадованный сотский Мина. – Стреляйте же, братие! А-а, куда там... Все! Не попасть! – и с досады отбросил в сторону тяжелый меч. – Эй, Чекша, – сказал он уже спокойнее. – Глянь, што со стариком.
– А ча глядеть-та, – отозвался гридень. – Готов старик. Насквозь он его просадил, душегубец. Чать, сам видел. Однако ж достать рыбака из огня надобно...
– Коня жалко, – вслух сокрушался Пубскарь, споро работая веслом. – Пешим далеко не уйдешь... Придется на челноке покамест... Эта речка малая, кажись, укроет меня, – решил он, заметив один из многочисленных притоков Днепра. – По ней поплыву.
К полудню лодка углубилась в речушку верст на десять. Беглец правил посредине, боясь заблудиться в многочисленных протоках. Но свернуть все же пришлось: невдалеке послышался дробный перестук копыт. Пубскарь укрылся в прибрежных кустах. Он видел, как через брод, тут оказавшийся, переехал всадник. Когда он выбрался на противоположный берег, конь под ним заискрился от речной воды.
Далее все пошло непонятно: наездник вдруг натянул поводья, покачнулся в седле и мешком свалился в траву.
– Козарин! – определил Пубскарь. – Ранетый, видать? Полочанин ждал долго. Упавший с коня не подавал признаков жизни. Тогда купец решился. Несколькими взмахами весла он достиг противоположного берега. Человек лежал, раскинув руки, на кулак был намотан повод.
«Потому и конь не ушел, – сообразил Пубскарь. – А хорош коник. Нисийской масти»
К богато украшенному седлу был приторочен лук в чехле и колчан, в котором покоились всего три стрелы, но зато с орлиными перьями.
– Хан, – удивился Пубскарь. – И, видать, не из малых. – Цепкий взгляд купца сразу определил ценность оружия, брони и одежды кочевника. Одежда была порвана местами, на броне – следы от жестоких ударов. Левый бок сочился кровью.
Пубскарь встал на колени, приложил ухо к груди хазарина. Кочевник дышал. Купец сходил к реке, зачерпнул шлемом воды, вернулся. От первых же брызг в лицо хазарин вздрогнул и открыл глаза.
– Пи-ить, – прошептал он.
Пубскарь приложил край шлема к пересохшим губам раненого, тот отпил несколько глотков и вдруг глаза хана грозно сверкнули.
– Ур-рус-с! – скрежетнул он зубами, и рука проворно метнулась к рукояти кинжала.
– Постой! – отскочил Пубскарь. – Вас я ищу! Я кардаш[118]118
Кардаш (тюрк.) – друг, побратим.
[Закрыть] кендар-кагана Азиза. Вот мой знак. – Купец вынул из-запазухи синюю полоску шелка с золотыми письменами.
– Ах-х! – Хазарин расслабился. – Болит... Огонь в боку... Копьем достали. Как больно...
– Кто ты?
– Я? Ты не знаешь... Я Альбаид-тархан.
Пубскарь присвистнул.
– Дак ты ж с воями своими под Чернигов-градом должен быть?
– Были... – Губы тумен-тархана искривила мучительная гримаса. – Аллах позабыл нас... и удача отвернула свое лицо... Мы разбиты. – Дыхание кочевого владыки со свистом вырывалось из горла. Ему трудно было говорить, и он скорее бредил наяву, чем осмысливал происходящее. – Как жжет мое тело огонь раны... А душа сгорает от позора.
– Сказывай. – Пубскарь снова поднес к губам хазарина шлем с водой.
– Мы уже почти разбили ворота Чурнагива... Еще миг и... А тут, откуда ни возьмись, воины из леса...
– Откуда же они взялись?
– Не знаю... Видел только, что это воины кара-булгар, турку и меря и также много урусов...
Пубскарь задумался: «Чернигов-град устоял. Козары и там побиты... Куда теперь мне путь указан? В Козарию? Но пешим туда не дойдешь, конь надобен. А конь вот стоит...»
– Помоги подняться, – хрипел тем временем Альбаид-тархан. «Этому не выжить!» – решил Пубскарь, глядя на распростертого хазарина.
– Ты что-о! – рванулся вперед тумен-тархан, увидев в руке собеседника обнаженный меч. – Назад, уррус-кяфир! А-а-а... – и хазарин запрокинулся, пронзенный острым клинком в горло.
Нисиец золотистой масти, высокий и могучий ханский жеребец сразу взял крупным наметом. Пубскарь сидел на нем ссутулясь, и был похож на могильную птицу – ворона. Перед беглецом среди редких перелесков открывалась степь: дорога предательства, словно жестокий сыромятный бич, гнала изменника земли Русской в чуждую даль. Там, у моря Гирканского[119]119
Море Гирканское – Каспийское море.
[Закрыть], в городе Итиль-келе остановит он бег иноходца, если...
«Если несчастье не настигнет меня на этом пути!» – мелькнула у Пубскаря мысль. Впервые мелькнула и погасла безвозвратно.
А розово-золотистый конь нес на благородной спине своей всадника в черном плаще.
С запада вслед ему спешили грозовые тучи. Ветер, все усиливаясь, подгонял беглеца. Надвигалась буря.
