Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
– Я про это ведаю.
– То-то, брат Рогволод; плохое время выбрал ты для измышления своего. Ныне Русь ако десница сжатая. И сейчас нам всем надобно на Степь обрушиться. Чем скорее вызволим Русь из беды, тем ближе будем к власти единоначальной... Ждать надобно, брат Рогволод. Власть чаше всего в тиши сменяется. Для этого звон мечей да кровь великая не надобны...
– А я в Киев-град своих людей загодя спослал, чтоб подмогнули хакану, – ухмыльнулся Рогволод.
– Зря! Проведает Святослав – не сносить тебе головы! Даже яз помочь не смогу. Больно уж скор на руку волчонок.
– Что ж, сделанного не воротишь. Буду начеку...
– Сражаться тебе, брат, со степняками надобно так, чтоб любая хула отпала от тебя. Святослав-князь отвагу любит и простить за это может все.
– Спасибо за добрый совет. Трусом я никогда не был. – Рогволод тяжело вздохнул и закончил: – Буду рубить головы козарские да печенежские, раз так дело повернулось. А по мне бы...
Глава третья
Летят стрелы Перуновы
Добрыня встретил Свенельда и Рогволода с почетом, как и подобает встречать старших. Древлянскому князю Дубору лишь холодно кивнул. Тот не обиделся – понимал что к чему.
Говорили долго. Добрыня рассказал о событиях под Киевом, изложил предварительный план Святослава по разгрому врага.
Свенельд мысленно согласился с этим планом, но одобрил в нем не все: он считал, что кочевников ни в коем случае нельзя было пускать на Воиново поле перед Вышнеградом и Звенигородом.
– Тверди надобно защищать до последней крайности. Пока стоит Звенигород и держатся окружные крепости Лядовка, Детинка, Замково и Замятна-на-Подоле, ворогу Киев-града не взять! – твердо заявил Свенельд.
Опытный полководец, он считал, что хазарские и печенежские тумены можно окружить и уничтожить у подножия Киевских гор за рекой Лыбедью. Свенельд был прямолинеен, что свойственно было варягам, и привык поражать врага в лоб. Правда, такое решение часто стоило большой крови. Но не своей же!
Каган-беки Урак, будучи не менее опытным полководцем, ждал от противника именно таких действий, а следовательно, был готов к ним. К тому же под рукой Урака были куда большие силы, чем у Святослава, а он-то знал, как лучше всего ими распорядиться...
Добрыне не понравилось возражение Свенельда и его заносчивость.
– Святослав-князь ближе нас к ворогу, значит, ему и ведомо больше нашего! – горячо возразил он варягу. – Нам надобно все сотворить по слову и измышлению его. К тому ж великий князь наказывал, штоб ты, воевода Свенельд, выполнил без слова волю его!
Свенельд нахмурился, шрам на его лице стал багровым. В горнице повисла тишина. Было слышно, как гудел шмель, ударяясь в слюдяное оконце. Казалось, что гнев грозного воеводы через мгновение выплеснется наружу. Но Свенельд сдержался. «Вот она, та сила, что стоит на моем пути, – подумал он зло. – Голь перекатная! Три лета тому кологривом[102]102
Кологрив (др.-рус.) – конюх.
[Закрыть] при князе был, а ныне тысяцкий – чадь нарочитая... с посконным рылом! Надобно потом приструнить его – больно уж смел стал...»
Словно угадав мысли варяга, Добрыня чуть заметно улыбнулся. «Злобствуй, да молча! А поносить русичей вслух мы тебе не дозволим. И Святослава тронь-ка, попытай – он тебе вмиг голову сымет!»
Свои соображения для передачи их Святославу Свенельд изложил на листочке распаренной бересты, и вскоре голубь унес его в Киев.
– Споро обойти ворога можно только конной дружиной, – сказал Свенельд спокойно, – а в седлах у меня всего четыре тысячи воев. Где взять коней хотя бы еще для шести тысяч ратников?
– Святослав-князь прислал из своих табунов две тысячи коней, да мы тут насобирали еще тысячу. Бери всех, воевода, – предложил Добрыня.
– Это хорошо, – оживился варяг. – Но еще столько бы...
Ни вдруг раздались громовые голоса бил, завопили рожки, зашумел боевой стан. Воеводы встали. В дверь протиснулся пожилой ратник.
– Беда! – хмуро прогудел он. – Печенеги близко. Передовая сторожа баит, орда-де в три-пять тысяч степняков скачет прямиком на нас.
– Дружины в строй! – распорядился Добрыня.
– Какой тропой бежит печенег? – спокойно спросил Свенельд.
– Сказывают, в полуверсте от берега Непры-реки.
– Добро...
Свенельд подозвал тысяцкого Велемудра и что-то вполголоса сказал ему. Тысяцкий быстро вышел.
Добрыня продолжал отдавать краткие распоряжения. Входили и выходили люди. Свенельд с любопытством наблюдал за молодым воеводой и пока ни во что не вмешивался. Застенчивость с витязя как рукой сняло – сейчас он был полководцем, твердым, решительным, может быть, несколько горячим.
– Впереймы яз спослал пять десятков лодий с гридями. По знаку моему – ударят они в спину ворогу. – Свенельд положил руку на плечо Добрыни. – Да не горячись так! Выйдем в поле, глянем сами, что к чему.
Рать сторонников еще только выстраивалась на опушке леса длинной линией на десять рядов в глубину. Но впереди уже стояли щитоносцы. За ними – лучники. Третья и четвертая шеренги составлялись из копейщиков. Остальные шесть линий собирались из смердов, вооруженных топорами, сулицами, рогатинами, мечами и палицами.
Почти все сторонники имели щиты: у одних добротные, обтянутые кожей, обитые железными или медными полосами и бляхами; у других – просто сбитые из дубовых досок или сплетенные из ивовых прутьев.
В кольчугах, медных или железных панцирях были воины двух передних шеренг. Остальные одеты кто во что горазд: на одних – кожаные панцири, на других – стеганые тягиляи[103]103
Тягиляй (др.-рус.) – стеганный на кудели или вате боевой доспех с нашитыми на него железными, костяными или деревянными щитками.
[Закрыть], на третьих – Доспехи из дуба, другие обмотали грудь и плечи просмоленной веревкой в несколько слоев. На головах многих ратников были надеты шлемы, выдолбленные из корневищ березы, осины, дуба или вяза.
Свенельд приказал Рогволоду и Дубору построить свои дружины позади киевлян – в запасную рать. Часть всадников прикрыла фланги дружин, другая ушла вперед, чуть вправо, схоронившись в засаде
Свенельд и Добрыня проскакали перед челом войска. Сторонники, как было им приказано, молчали.
– Где сторожа Луки? – Спросил Добрыня сотского Мину. – Он же прямо на пути ворога стоит, над Змеевой падью. Неужто порублена?
– Сопливый глуздырь, што он понимает! Попался, ако кура в ощип. Раненько ему богатырей водить, да еще в дозоры, – не преминул съязвить Мина, ревновавший к успехам будятинского гридя.
– Не мели попусту! Лука – гридень сторожкий, зря на рожон не попрет. Здесь што-то не то... Хотя бы один дозорный, а прибежал бы. Вся сторожа Луки на добрых конях.
– Окрутить могли. Заманить. Печенеги – вои зело ухваткие да хитрые, – не сдавался Мина.
На опушку леса вылетели дозорные с ближних сторожевых застав. Завидев ровную линию полков, на мгновение осаживали коней и скакали к воеводам.
– Ворог близко! – кричали они еще издали. – Печенеги!
– Идут с полуденной стороны. Часом здесь будут!
– Прошли селище Пчелино!
Добрыня удивился:
– Пошто дыма не видать? Пчелино в двух верстах всего.
– Не ведаем...
Свенельд внимательно посмотрел на доспешников, воевод и обратился к Добрыне:
– Диковинно, штоб печенег острога не спалил. Может, степняки проведали про стан твой и мыслят из-под тиши наскочить?
– Их всего-то три-четыре тысячи, а может, и того меньше. Не дураки, чать, печенеги, понятие имеют, што в боевом стане русском немалая сила должна быть... – Добрыня помолчал, прикидывая что-то в уме. – Тут не все ясно. Степняки леса стерегутся и малой ордой в него не сунутся. Да и не ходят они без дозора доброго.
В это время над лесом, что тянулся по противоположному краю поляны, поднялись с гомоном стаи птиц. И тут же на опушку выехало несколько групп всадников. Завидев готовые к бою дружины, они остановились. Трудно было с такого расстояния определить, кто они, эти всадники. Но низкорослость коней, их длинные хвосты и гривы говорили сами за себя – на таких конях ездили только печенеги, кочевые хазары да угры, это знал каждый.
Мало-помалу перед руссами оказалась вся орда. По команде Добрыни ратники передней линии чуть повернули щиты вбок, а лучники второго ряда изготовились к стрельбе сквозь образовавшиеся щели.
От неведомой орды отделилась группа конных и во весь опор поскакала к русским дружинам. Впереди на рослом коне сидел витязь в русском доспехе. Рядом, откинувшись в седле, скакал богатырь во фряжеском панцире и косматом хазарском шлеме: за спиной его вился по ветру архалук из узорчатой паволоки.
Когда всадники приблизились на сотню шагов, Добрыня воскликнул:
– Дак то ж Лука! Но кто тот козарин?
– Проведаем, – обронил Свенельд.
– Чаво это вы взбеленились? – изумился Лука Чарик.
– Как чаво? – передразнил его сотский Мина. – Рать чуждую встречаем.
– Што-о? Да то ж вои князя волынского с уграми в подмогу нам!
– А откель нам сие ведомо? – строго спросил Добрыня.
– Дак яз к тебе доспешника сразу и спослал.
– Где ж он есть? – Добрыня нахмурился. – Аль сорока по пути унесла?
– Не ведаю, куда его леший занес, – пожал плечами сотский.
Не сорока унесла лихого дозорного. И леший его не трогал. Не острегся воин. Догнала его стрела печенежская, пронзила спину. Кулобич, рыскавший по дебрям, как волк-одиночка, устерег русича и попользовался добычей...
– Потом разберем, – прервал Свенельд. – Сказывай, кто таков? – обратился он к наезднику в хазарской одежде.
– Аль не признал меня в этом обличье, воевода? Князь я волынский Владислав.
– Верно! – обрадовался Свенельд. – Не признал тебя сразу. Давай обнимемся, князь.
Они обнялись, похлопывая друг друга по плечам.
– Поведай, каких печенегов привел ты с собой? – спросил Свенельд.
– То не печенеги, – рассмеялся Владислав. – То вои мои на конях печенежских да тысяча угров. На подмогу вам пришли. Когда еще к Киев-граду собирались мы, примчались в Волынь три тумена угров с князем их Термицу. Святослав посылал к уграм гонцов, вот Термицу и повел подмогу на Русь. Один тумен с нами пошел, а с двумя другими хан Иелех двинулся в Печенегию.
– Много ли коней у тебя, князь Владислав? – спросил Добрыня.
– Хватит. Нас с уграми до пяти тысяч воев и у каждого заводной конь, а то и два.
– Откуда ж у тебя кони печенежские?
– Заплутала тут в дебрях орда степная до пяти тысяч копий. На нас нарвалась. Побили мы печенегов и коней у них взяли...
– Добро! – обрадовался Свенельд. – Теперь дело ратное с поспешанием сотворим. – К Добрыне обернулся, приказал: – Вели сполох кончать! Отведи воям волынским и уграм место для стана. Часом ждем тебя в истбе для беседы ратной. Воеводу угорского тож покличь...
На полянах вокруг селища Змеево полыхали костры. Искры чертили сумрак. В артельных котлах варилась каша, а на песчаном берегу днепровском лодейная дружина бражничала с местными смердами, охотниками, рыбаками. Угры расположились особняком, раскинув шатры кругами. Кочевники резали кобылиц, ловко свежевали их, рубили на куски и жарили мясо прямо на углях. Еду запивали кобыльим молоком.
Шумел боевой стан. У дымных горнов без передышки ухали молоты – в последний час перед грозной битвой Русь перековывала орала на мечи...
– Яз так мыслю, друзи, – заговорил Свенельд. – Десять тысяч лучших витязей моей и твоей, князь Владислав, дружины надобно посадить на коней и, часа не медля, бежать в обход Киев-града. Тебе хан Алмуц, с твоими кречетами в передовой стороже быть.
Коренастый воин сверкнул голубыми глазами и склонил белокурую голову в знак согласия. Алмуц был молод, и такое поручение льстило его самолюбию.
– По уговору, – продолжал Свенельд, – через два дня Святослав-князь подаст знак к наступлению. Надобно успеть перенять ворогу путь в Дикое поле...
– Князь Термицу с туменом угров уже стал в схороне у Печор, – вставил Владислав.
– То добро измыслено. Но ежели все тумены козар и печенегов, почуя недоброе, ринутся в степь, то в един миг сомнут угров. Так што нам поспешать надобно, дабы доглядчики вражьи про угров Термицу не проведали раньше времени... – Свенельд помолчал, собираясь с мыслями, потом заговорил снова: – Князь Владислав пойдет со мной в товарищах. Ты же, Добрыня, снаряди пешую рать, дай им доброго темника, и пускай поспешают вот сюда. – Воевода показал точку на разрисованном пергаменте, где был изображен Киев с окрестностями. – Здесь, у селища Василева, в глухом займище, сольемся мы все с ратью воеводы Асмуда. Остальных сторонников сажай на весла, яз отдаю тебе вселодии с кормчими. Подойди ночью скрытно к левому берегу Непры-реки, на версту ниже Киев-града, и по знаку с воротней башни детинца смети всей силой своей козарскую рать в реку. Чтоб ни один не ушел! Потом поплывешь половиной лодий к Подолу, а другой половиной загородишь стрежень Лыбедь-реки. Найдешь меня там. Четыре тысячи гридей Ряда Полчного поведет князь Рогволод. В помощь ему тысяцкий Велемудр, – продолжал излагать свой план Свенельд, повернувшись к полоцкому князю.
Добрыня много раз слышал о подвигах Рогволода в битвах с ляхами, варягами, германцами. Но самому князя в деле видеть не приходилось, поэтому смотрел он на полочанина с нескрываемым любопытством. «Надобно бы позвать варяга сего на потешный поединок, – подумал русский витязь. – Попытать силушку и ловкость его».
– Князь Рогволод поведет своих могутов тайно через Зарубину падь на Подол, – говорил Свенельд. – Тайно! Чтоб ворог не проведал. А поступать – тебе, князь, по слову Вуефаста. Он воеводой нынче в Нижнем граде... И времени терять нам не можно! Ты, князь Владислав, и ты, витязь Добрыня, спешно отбирайте полки по слову моему. Завтра с зарей первым уйдет Рогволод с дружиной. Да, брат! – спохватился он. – Возьми с собой древлян с князем Дубором. Древляне в лесах, как дома. Вои они добрые и к смерти бесстрашные!
Князь Дубор покраснел от такой похвалы. Встал. Поклонился всем.
– На нивы бранные поспешайте, братие! Час приспел! – Свенельд встал. Поднялись и все остальные.
Глава четвертая
Стрибог сердится
Каган-беки Урак не любил, чтобы ночью во время сна в его шатре кто-либо оставался. Памятуя печальную судьбу своего предшественника, задушенного собственными тургудами, он всю охрану удалял наружу. Долгие полвека, с тех пор как сел он на золотой трон-колесницу, спать всегда приходилось вполглаза. Чутко спать, как одинокому волку в степи.
Всю жизнь проведя в боевом седле, военный предводитель хазар сохранил сухость в теле и юношескую подвижность. Рука его оставалась твердой и точно направляла острие меча навстречу судьбе.
Врагов было много. Здесь, в собственном стане, их больше, чем где-либо. Жадные, завистливые ханы недовольны – два раза рождалась луна, а город Куява по-прежнему стоит непоколебимо. Правда, урусы оставили все окружные крепости и отвели своих воинов в Нижний город. Но это мало кого утешает – добычи нет, нечем кормить людей, потери в битвах велики.
Ханы уже вовсю развязали языки. Сначала шептались:
– Урак стар. Рука его ослабла, мозги стали жидкими. Беда будет! Каган Святосляб – грозный воитель. Как бы не потерять нам всем головы из-за слабости нашего повелителя.
Потом заговорили громче:
– Когда у волка выпадают зубы, его может укусить даже заяц!
Но каган-беки Урак тотчас доказал, что зубы у него целы и остры. По его повелению тургуды-иудеи срубили головы шести самым ретивым ханам, а два десятка сотников и простых воинов в назидание другим были забиты насмерть бичами...
– Завтра последний решительный натиск, – вслух подумал Урак. – Завтра решится моя судьба и судьба всей Хазарии...
Буря неожиданно и яростно набросилась на горы Киевские. На десятый день мая, когда буйным цветом взялись яблони, черемуха и вишня, ночью вдруг полетели «белые мухи». Дохнул Стрибог ледяным ветром: повалились наземь сотни хазарских шатров, разлетелись печенежские повозки. Из бездонного страшного неба хлынул ливень вперемешку с градом и снегом. Дико заржали кони. Заревели волы и верблюды. Многоголосый вой раздался средь кочевого стана. Смерчи содрали с земли лоскуты костров.
Златоверхий шатер кагана сотрясался, трещал, готовый сорваться и улететь в небеса. Урак молился при неверном свете масляных В шелковую обитую мехом стену что-то сильно ударило снаружи. Урак увидел дышло повозки, пробившее шатер, и тут же порыв ветра задул светильники.
– Сегесан-хан, сюда! – в страхе закричал каган.
Ему вдруг почудилось, что в темноте кто-то крадется к нему с длинным кинжалом в руке. Урак выхватил из ножен меч и что есть силы рубанул видение: клинок не ощутил препятствия. Старик испугался не на шутку.
– Сегесан, хвост вонючей свиньи, где ты? – взревел он.
Полы шатра распахнулись, на миг высветив напряженную фигуру повелителя хазар с мечом в поднятой руке.
– Кто?! Кто здесь?! – пресекающимся голосом спросил он.
– Сегесан, твой слуга, о Непобедимый!
– Где ты пропадал?
– Я ранен.
– Кем? – еще больше испугался Урак.
– С первым порывом бури орда печенегов ринулась к твоему обозу. Ал-арсии растерялись. Пока они собирались отбить нападение, неверные успели угнать четыре повозки с золотом и дорогими тканями. Я рубился с ними. Копье пропороло мне руку. Визирь Сарке-эльтебер убит.
– Что-о?! Что ты сказал? – вскочил Урак. – Как это случилось?
– Меч печенега пронзил ему горло.
– Грязный скот отогнали от моего шатра? – угрюмо спросил каган.
– Да, о Непобедимый. Но ал-арсии отгоняют сейчас одичавших от страха печенежских коней. Их табун, проскакав мимо, раздавил около сотни хазарских богатуров. Частокол повален. Порядок наводит заменивший Сарке Асмид-эльтебер.
– Прикажи укрепить шатер и зажги жир в плошках, – успокоился Урак. – В шатре кагана всегда должен быть свет.
– Шатер уже укрепляют, о Непобедимый, – ответил Сегесан-хан и хотел крикнуть слуг с огнем, но Урак остановил его.
– Слуги потом. Сначала зажги огонь.
Тот вынул из-за пояса кресало, попытался ударить по кремню, но застонал от боли и уронил его.
– Ты чего? – недовольно спросил властитель, потом спохватился: – Ах да, ты же ранен! Дай кресало, я сам высеку огонь.
Трут затлелся с одного удара, от него вспыхнул смоченный в масле фитиль. Тем временем рабы вытащили дышло из шатра и заделали дыру. Сквозь вой бури были слышны резкие хлопки бичей – это тургуды подгоняли невольников, укрепляющих шатер.
– Скажи языческим шаманам, пусть прекратят бурю! А не то я прикажу всех их сжечь на костре!
– Слушаю и повинуюсь, о Меч Ислама! – склонился Сегесан-хан, прижимая правую руку к сердцу: левая, окровавленная, висела плетью, с ее пальцев на дорогой ковер капала кровь.
– Скажи лекарю, пусть исцелит тебя, – насупился Урак. – И будь все время здесь. Ты нужен мне.
– За милость твою да будет над тобой вечное синее небо, о Великий и Непобедимый!
– Ладно, иди! – милостиво буркнул каган. – Да позови мне Асмид-эльтебера...
Асмид пришел весь мокрый. С синего дорогого архалука струями лилась на ковер ледяная вода. Он был возбужден, измучен и принес с собой холод и неуют.
Толстый весельчак избежал смерти и плена под Переяславом. Мало того, он даже возвысился, очернив покойного Хаврата перед каганом-беки. Не преминул он сказать несколько нелестных слов и о ненавистном Харук-хане, хорошо зная, как относится к нему военный предводитель хазар.
Сейчас Асмид-эльтебер временно замещал погибшего визиря Сарке. Хитрый царедворец, родственник ишана Хаджи-Мамеда, он осторожно, но верно шел к своей цели и сейчас, стоя у трона Непобедимого, ждал от него милости или кары.
– Говори! – коротко бросил каган-беки.
– Буря сбила все шатры на холмах. Стоят только те, что поставлены в лощинах. Повалило много печенежских повозок. Харачу-печенеги бросились на наш тумен. Разбойники рассеяны, несколько сотен их зарублено. Повозки отбиты...
– Если буря продлится до утра, – криком прервал его каган, – то она смоет нас, как сухой навоз, с подноса Вселенной! Асмид-эльтебер, прикажи ал-арсиям и тургудам не дремать! Пусть рубят всякого, кто без моего позволения приблизится к шатру. А сейчас позови ко мне ближних советников моих.
– Слушаю и повинуюсь с почтением, о Карающий! – наградил кагана новым именем Асмид и тотчас вышел...
Сегесан-хан появился с забинтованной, висящей на перевязи рукой.
– Стихию, ниспосланную аллахом, нам, смертным, не остановить, – глубокомысленно изрек оправившийся от страха каган и распорядился: – Пусть приготовят дастархан! Да позови танцовщиц, пусть музыканты заглушат своей игрой грубую песню бури. А пока найди мне ишана Хаджи-Мамеда...
Ишан Хаджи-Мамсд, войдя, низко склонился у подножия трона. Урак минуту разглядывал его с неприязнью. Он превосходно понимал, кто перед ним: ни один самый преданный тумен воинов не спасет его, если этот человек пустит стрелу беды. За спиной ишана стояла толпа завистливых и жадных до золота ханов. Все они только и ждут чтобы камень несчастья попал под ноги Непобедимого. Тогда они стаей набросятся на него, как шакалы на издыхающего льва. И первым, кто вцепится ему в горло, будет этот смиренный служитель Лаха...
Когда же Хаджи-Мамед поднял на кагана-беки кроткий взор свой, лицо Урака вмиг преобразилось.
– Мудрейший, – сладко пропел он, – я призвал тебя для очень важного дела... Прошу истолковать мне это грозное предзнаменование. Следует ли нам завтра штурмовать Куяву или лучше отступить в Хазарию, что бы избежать непоправимой беды?
Ишан Хаджи-Мамед потупился – давать советы кагану-беки опасно. Неверный совет мог стоить головы. Но...
– Буря с севера, – задумчиво начал он, – это последний злобный и бессильный удар урусских богов. Что может сделать он нам? Повалить сотню шатров, опрокинуть десяток повозок! Знак Аллаха Милостивого, Милосердного предсказывает нашу победу. Завтра Поутру буря стихнет, синее небо осветится солнцем. Но тепло не придет, и это хорошо. Ибо жара будет мешать нашим богатурам и битве. Прими предсказание это, как слово Аллаха Всемогущего и Всепобеждающего.
Урак, как любой практичный человек, не очень-то верил в предсказания, поэтому сказал:
– Но урусы к холоду больше привычны. К тому же от бури они укрыты стенами своих теплых домов. А мои богатуры мерзнут и не спят ночь перед битвой. Завтра они пойдут в бой усталые и...
– ...Злые! – почтительно перебил властителя ишан. – А злость ведет воина на подвиг. Только злость надо направить в нужную нам сторону. Именно это делают сейчас среди мусульман муллы, дервиши и факихи; среди иудеев – раввины; язычникам же творят свои заклинания их грязные шаманы.
– И все это успел сделать ты? – удивился каган-беки.
Ишан Хаджи-Мамед скромно потупился.
– А что ты скажешь, святой ишан, про дикие орды печенегов, управлять которыми нельзя?
– Управлять нельзя, но направить можно.
– Как?
– Надо тронуть ту тетиву их души, которая звучит громче других. Жадность – вот эта тетива! Звенигород и Куяву мы возьмем и без них. Ты верно направил силы печенегов на Нижний город – Подол, где сложены товары урусских купцов.
– На реке Глубочице стоят боевые кумвары урусов. Они перетопят всех печенегов до единого, – прищурился Урак.
– Дай то – Аллах! – закатив глаза, пропел ишан. – Как говорят урусы: «Сорная трава с поля вон!»
– Это верно, – подтвердил каган. – Пусть они все сгинут в пучине. Но что делать, грязные кяфиры покамест нужны нам.
– Печенеги, – процедил ишан, – сами стремятся в Нижний город. Как они туда попадут, какое нам до этого дело. Но буря, о которой ты так тревожишься, разбросает кумвары урусов и откроет этим путь на Подол. Так что...
– Но хватит ли у нас воинов, чтобы брать сразу крепость Звенигород и город Святосляба на высокой горе? – словно бы про себя пробормотал каган.
Но Хаджи-Мамед услышал его слова. А может быть, и сказано это было нарочно.
– На левом берегу реки Юзут, прямо против Куявы, собралось более десяти тысяч хазарских воинов. Во главе их достойный полководец – Санджар-тархан. Еще пять тысяч богатуров привел мой племянник Гадран-хан. Удача манит эльтеберов, и они все идут и идут со своими отрядами. Харук-тархан завтра должен взять Пуресляб. Слуги Аллаха – дервиши – сказали мне, что урусы там вконец обескровлены. Их осталось слишком мало, чтобы отразить решительный натиск.
– Да, это так, согласился каган-беки. – Гонец Харук-тархана принес нам эту отрадную весть. Правда, тархан просит помощи. Мы послали ему отряд ал-арсиев и алан[104]104
Аланы – предки северокавказских осетин.
[Закрыть]. К тому же я получил известие от Хамлад-тархана. Его кумвары с воинами скоро будут здесь.
– Тогда нам не страшен будет и Саванелд-беки. Тогда мы сокрушим урусов и... – ишан тонко улыбнулся, – внезапно нападем на печенегов, чтобы покончить с ними навсегда.
– Да, – согласно кивнул каган. – Тогда мы огнем и мечом крушимся на земли Канглы-Кангара и раздвинем наши пределы до прежних границ. Хазарский меч вновь нависнет над Мизией[105]105
Мизия – так в древности называли Балканскую Болгарию или западное Побережье Черного моря.
[Закрыть], Кустадинией и Хорезмом! И мы пойдем на вечерние страны и, как хунну, бросим под копыта хазарских коней все народы, страны и государства!
– Сам Аллах Всемогущий говорил сейчас твоими устами, о Непобедимый!
– Одну пятую всей добычи получишь ты, святой ишан.
– Золото – что придорожная пыль под копытами ишака, – ответил мулла. – И святые служители Аллаха презирают его. Но... – ишан значительно поднял палец, – около храма всевышнего кормятся голодные и обездоленные. Страждущие знаний молодые мусульмане толпятся у дверей медрес[106]106
Медресе (араб.) – мусульманское духовное училище.
[Закрыть]. И мечети и медресе не вырастают сами по себе, подобно чинаре. Ростки ислама надо поливать золотой струей, чтобы учение Мухаммеда процветало во веки веков. Не я, но Аллах Всемилостивейший отблагодарит тебя за щедрость... – Хаджи-Мамед помолчал мгновение, а потом спросил почтительно: – Кем ты, о Непобедимый и Разящий, желаешь заменить погибшего от руки кяфира доблестного Сарке, мир праху его? – Острые глаза его выжидающе впились в лицо хазарского владыки.
Каган на мгновение смешался, потом спросил в полголоса:
– А кого бы ты, святой ишан, хотел видеть впереди храбрейших ал-арсиев?
– Асмид-эльтебер достоин такой чести – ответил Хаджи-Мамед к удовольствию Урака.
«Один, пусть из дальних, родственников во главе охраны надежнее даже самого доблестного тумен-тархана, который умеет лихо махать мечом и ничего не смыслит в дворцовых делах», – подумал Урак.
Желание ишана Хаджи-Мамеда, а значит, и всех ханов-мусульман Великой Хазарии, больших и малых совпадало с желанием кагана-беки. Урак понял с удовлетворением, что вся эта ненасытная волчья стая сейчас заодно с ним и пойдет по его слову в огонь и в воду...
Ханы, приглашенные к Непобедимому почтительно толпились у входа в шатер, терпеливо снося хлесткие пощечины ветра с дождем и снегом.
Танцовщицы, юные и прекрасные, сидели в большой, крытой войлоком кибитке. Они весело болтали, смеялись, иногда взвизгивали все разом, когда кибитка кренилась и трещала от грозных порывов бури.
Трижды раздался хлопок из шатра. Склонившись, туда нырнул Сегесан-хан. Через минуту он пригласил всех остальных. Ханы, неистово пробиваясь локтями, ринулись вперед. Дюжие тургуды-иудеи бесцеремонно толкая их под ребра тупыми концами копий, пропускали в шатер по одному...
Буря застала печенежских бек-ханов Илдея и Курю на стене брошенной руссами крепости Детинки. Отсюда, с высоты сотни локтей, весь Подол был виден как на ладони. На стрежне реки Глубочицы, ограждавшей Нижний город с этой стороны, выстроилась линия боевых ладей.
За спиной бек-ханов огромное багряное солнце погружалось в лиловый мрак туч: Подол и все вокруг было окрашено в кровавый цвет – и ладьи, и многочисленные постройки, и крепость Замятия на берегу Днепра, и даже дальний лес за рекой. Неподвижная гладь воды была похожа на раскаленную сталь.
– Если всем нам разом ударить в одном месте, кумвары урусов не устоят, – вслух подумал Куря.
– Бурдюки есть у всех воинов, – поддержал его Илдей. – Но, брат, половина батыров не доберется до того берега.
– М-да...
На Подоле один за другим полыхнули тысячи костров. На фоне пламени замелькали далекие тени.
– Паршивый гусь Урак только и ждет, чтобы телами наших воинов мы устелили ему дорогу к урусским сокровищам! – зло процедил Куря. – Пусть он завтра у Звенигорода положит половину своих трусливых погонщиков коров, тогда мы посмотрим, что нам делать.
Бек-ханы сошли со стены, продолжая разговаривать, спустились по крутому склону в глубокую балку, сели на коней и поднялись на Воиново поле.
– Урак закрыл нам дорогу в степь своими туменами, – скрипнул зубами Куря.
Илдей не успел ответить. Порыв ветра страшной силы едва не опрокинул бек-ханов вместе с конями. В боевом стане степняков раздался вой и визг заметавшихся в страхе людей и лошадей. Через мгновение нарастающий грохот заставил вздрогнуть печенежских вождей – испуганный табун мчался прямо на них. Куря понял, что сейчас он будет сброшен с обрыва и, гикнув, погнал своего жеребца в сторону. Илдей понял другое: еще миг – и этот табун превратится в груду кровавого мяса на дне каменистой балки. Рискуя быть раздавленным, он поскакал навстречу несущимся в панике животным. В пятидесяти шагах от них бек-хан лихо развернулся на месте и во весь опор полетел впереди табуна, постепенно отворачивая своего коня вправо от обрыва.
И все же крайний косяк задел кромку оврага и на каменистом дне его завизжали покалеченные лошади.
Но основная часть табуна была спасена и мчалась теперь мимо стен Вышнеграда. Руссы открыли по нему частую стрельбу из луков и камнеметов...
Стрела ударила Илдея в бок, прорвав кольчугу. Бек-хан вырвал ее вместе с куском-мяса. Рана оказалась неглубокой, печенег выругался, схватил лук и в ярости произвел ответный выстрел.
Вблизи хазарского стана печенеги попытались перехватить лошадей, но они ворвались в скопище шатров, свалив ограду. Сотни три печенегов ринулись следом и прихватили немало добра, в том числе и четыре повозки из личного обоза кагана-беки Урака. И хотя дсмид-эльтебер доложил властелину, что они отбиты, это было не так – повозки бесследно исчезли в массе кибиток печенежского стана. А искать их там не решился бы самый отчаянный смельчак. Для хазар эта потеря была каплей в море, и Асмид справедливо полагал, что Непобедимый просто не заметит урона...
Печенеги по своему обычаю расставили кочевые кибитки кругами. Внутри кругов развели костры. Степные забияки были напуганы, сидели смирно и молили своих диких богов о спасении, когда сильный порыв ветра пригибал пламя костров к земле и плевал в лицо горячим пеплом.
Бек-ханы Илдей и Куря сидели в кибитке при неровном свете смоляных факелов. Говорили с глазу на глаз, подкрепляя беседу белым германским вином.
– Ты истинный батыр, брат Илдей, – покашливал и хрипел Куря, отводя в сторону глаза. – Я тоже хотел повернуть на перехват косяков, но проклятый конь испугался и понес меня к стенам Куявы, в лапы урусов. Еле остановил его. За неповиновение он убит и переваривается сейчас в желудках моих охранных воинов
– Я знаю твою храбрость, мой старший брат, – ответил хитрый Илдей. – Но поговорим о другом... Думается мне, что эта буря нам на руку. Она раскидает урусские ладьи. Надо быть готовым сразу перемахнуть речку. Кто остановит нас на пути к Подолу, где ждут сокровища урусских купцов и большой полон?
