Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
7. Тяжела десница возмездия
Глава первая
В пламени
Буря затихла только перед рассветом. Промозглым и неприветливым было наступившее утро. Желтая от глины вода в Глубочице успокоилась, а по Днепру все еще гуляли пенные валы. Чайки на отмелях дрались из-за добычи. Ветер спал, было тихо.
Окрестности Киева за ночь преобразились: среди боевого стана кочевников валялись груды сучьев, лоскуты войлочных кошм, остывшие головешки разметанных ветром костров.
Печенеги многочисленной толпой растеклись по правому берегу Глубочицы. В свете всходящего холодного солнца степняки настороженно озирали противоположный берег. Воды изрядно прибавилось, многие отмели закрыло. Все побережье было усеяно обломками ладей вперемешку с водорослями, древесной корой, сучьями и мертвой рыбой.
Путь на Подол был открыт. Правда, на противоположном берегу стояла русская дружина, но сравнительно небольшая. Печенеги отметили это опытным глазом – руссов было меньше в шесть или в семь раз.
Бек-хан Илдей долго глядел на Подол, на русскую дружину и все никак не решался дать знак к переправе. Что-то удерживало его, а что он не мог объяснить: смутная тревога будоражила душу, сжимала сердце предчувствием беды.
Куря не выдержал томительного ожидания – для его открытой натуры все было ясно, как божий день: урусов мало, они не в силах будут противостоять огромной орде, боевые суда их разбиты. Чего еще ждать?!
– Вперед, мои батыры! – раздался его громовой голос. – Там! – бек-хан указал на Подол, – вас ждут добыча и слава!
Орда лавиной скатилась в воду. Кочевники, держась за гривы коней или за наполненные воздухом бурдюки, устремились к левому берегу. Руссы открыли по ним стрельбу из луков. Воздух загудел от стрел. Взбурлилась вода. Пронзительно заржали раненые кони. Течение сносило вниз сраженных воинов...
Вот первые валы печенегов ступили на отмель. Тогда русская дружина коротким разбегом ударила по врагу. Вся масса коней и людей мгновенно была сброшена назад, в реку, одновременным ударом тысяч тяжелых копий. Вода у берега окрасилась в багровый цвет. На песчаной отмели вопили раненые.
Стена русских полков, продолжая осыпать печенегов стрелами медленно отошла, чтобы набрать разбег для следующего удара. Каждый лучник успевал сделать до десяти прицельных выстрелов в минуту.
Половина кочевников повернула назад. Громовой голос бек-хана Кури прорвался сквозь шум битвы:
– Назад, сыны шакалов! Или вы найдете смерть от своих же мечей!.. – И он страшными словами поминал всех степных богов.
Илдей все еще колебался и не давал знака своим воинам. Взбешенный Куря подъехал к нему, бросил зло:
– Брат, я дивлюсь тебе! Мои батыры гибнут, а ты не желаешь помочь мне. Может, ты хочешь, чтобы...
– Я ничего не хочу, брат, – перебил его Илдей. – Я жду момента, когда урусы выдохнутся...
– «Когда урусы выдохнутся», – передразнил Куря. – Когда они выдохнутся, то от моего тумена ничего не останется. Я требую...
– Все исполнится в свое время, – усмехнулся Илдей, но увидев ярость в глазах «брата», прищурился зло, но все же крикнул своим:
– Степные коршуны! Идите и опрокиньте урусов! – добавил вполголоса: – А то у нашего брата Кури штаны лопнут от напрасной натуги.
Однако Куря услыхал. Схватился за рукоять меча. Вырвали клинки и охранные батыры Илдея. Увидев, что силы не равны, Куря с лязгом вогнал меч в ножны и, резко развернув коня, отъехал...
Трижды стена русских витязей сбивала печенежские валы в реку. И только когда бек-хан Илдей бросил свой тумен на подмогу Куре, руссы стали медленно отходить, защищаясь с флангов конными отрядами из богатырей в тяжелых бронях. Вскоре весь левый берег заняла пестрая масса степняков.
Натиск печенегов стал организованнее. Руссы продолжали отступать в глубь Подола, отбивая натиск кочевников короткими выпадами копейных жал и стрельбой из тяжелых луков в упор.
Дружина из гридей Ряда Полчного отходила через торговище к реке Почайне. Бек-хан Илдей ударил по ее правому крылу, намереваясь если не разгромить, то хотя бы повернуть русские полки на плес реки Глубочицы и сбросить их в воду. Плотный вал легких всадников наконец смял заслон руссов, и печенеги устремились в тыл пешей рати. Но во фланг им врубилась русская засадная дружина комонников. Случилась скоротечная рубка: кочевники вновь откатились – все их попытки прорвать чело тяжелой пешей русской рати оказались тщетны. А руссы продолжали медленно, не нарушая строя, отходить под защиту крепости Замятии. Командовал ими хладнокровный князь Рогволод. Стрелы тучей летели в его сторону, но стальная броня и щит хранили князя от ран. Под ним Пало уже три коня. И Рогволод пересел не четвертого...
Кое-где на Подоле вспыхнули постройки. Потянуло гарью. Дым клубами рванулся в небо. Печенеги бросились грабить амбары купцов, врывались в пустые дома киевлян, хватали все, что попадалось под руки.
Предусмотрительный бек-хан Илдей оставил на правом берегу Глубочицы заслон из нескольких тысяч воинов, наказав темнику од страхом смерти не двигаться с места. Когда же печенеги из орды Кури на челноках и плотах перевезли в свой стан связки дорогих мехов, кипы шелковых и аксамитовых тканей, резерв дрогнул и заволновался...
Подол уже полыхал вовсю. Сорванные горячим ветром искры чертили воздух, поджигая все вокруг. Гул буйного огня был слышен далеко. Отступала сквозь пламя русская дружина. Конная масса печенегов наседала на нее, и был момент, когда в последнем броске тумен степняков строем помчался в центр русских полков. Удар был настолько сильным, что линии русской рати прогнулись. Но устояли они и на этот раз.
По команде князя Рогволода стена гридей стала медленно разворачиваться влево, спиной к горящему городу. Печенеги завопили от радости – теперь можно будет загнать урусов в пламя!.. Но из-за горящих построек донесся вдруг тяжелый топот и рев гонимого огнем тысячного стада коров. Животные ринулись к реке. Дружинники успели освободить путь обезумевшим коровам, и всесокрушающая сила их ударила по печенегам. Степняки шарахнулись в разные стороны. Закрывшись от палящего жара щитами руссы ускорили движение и оказались в устье реки Почайны, рядом со сторожевыми башнями. Теперь печенеги не преследовали их. Они носились по горящему городу, набивая переметные сумы. Купеческих товаров в Подоле оказалось немного – руссы успели их вывезти. Но кочевники не унывали: все могло сгодиться в нищем хозяйстве степного пастуха: и тряпка, и лоскут овчины, и гвоздь. Увлекшись добычей, многие попадали в огненное кольцо, метались в поисках выхода и гибли в пламени.
Напрасно печенежские вожди пытались собрать воинов для последнего удара по русской дружине, который опрокинул бы ее в воду.
Илдей, сплотив часть своей орды, внезапно повернул коней и стал поспешно отходить назад. Он вдруг сообразил: урусы заманивают их в ловушку!
«Мы вошли в Нижний город, – думал бек-хан, подгоняя коня, – но где женщины, дети, старики, что обычно мечутся при внезапном прорыве кочевников? Успели уйти в леса? Значит, урусы заранее решили отдать Подол. Зачем? Всех ли батыров показали сегодня они? О-о, хитер каган Святосляб! Он замыслил беду для нас. Надо уходить, пока не захлопнулся капкан!..»
Каган-беки Урак стоял в окружении пышной свиты на вершине кУргана, где недавно были похоронены ал-арсий и сраженный им орел. Отсюда хорошо был виден Подол и берега реки Глубочицы. Урак наблюдал за действиями печенегов.
– Умело дерутся урусы, – говорил он своим военачальникам. – Толпой их не взять. Смотрите, Куря и Илдей ничего не могут с ними сделать, хотя врагов перед ними совсем немного.
– Но, Непобедимый, урусы все в железе, – почтительно вмешался Сегесан-хан. – Это не байгуши, а богатуры самого коназа-пардуса...
Каган насупился и засопел: Сегесан-хан поперхнулся последними словами. Недовольный Урак долго молчал, потом оживился:
– Смотрите! Вот сейчас верно. Наши друзья устремили копья в правое крыло урусов, и краснобородые отходят!
Фаруз-Капад-эльтебер склонился к уху повелителя – молодой военачальник был любим каганом, и ему дозволялось многое.
– Не пора ли нам, о Разящий, ударить по Звенигороду? – И указал рукой туда, где отряды спешенных хазар тащили штурмовые лестницы к стенам русской сторожевой крепости. Воины останови лись в тысяче шагов от нее, страшась русских стрел и камнеметов.
Большая орда всадников встала слева от ворот Вышнеграда, чтобы не дать киевской дружине выйти на помощь Звенигороду.
– Нет! Рано, – ответил Урак. – Пусть наши друзья печенеги как следует увязнут в Нижнем городе. И на этом берегу их еще слишком много осталось. Надо подождать, пока они все уйдут за реку.
– Но они могут и не сделать этого, – возразил Фаруз-Капад. – Это запасная орда. Печенеги опасаются нас больше, чем урусов, и заслон их может стоять здесь все время.
Высокий горбоносый красавец смело смотрел сверху вниз на грозного кагана. Урак невольно залюбовался им. Не захотел каган-беки отпускать от себя лихого рубаку, назначил начальником конного тумена бесстрашных алан.
На левый берег Днепра был направлен Гадран-хан, двадцатилетний родственник ишана Хаджи-Мамеда: пришлось бросить кость старому волку. К себе же Урак приблизил Фаруз-Капад-эльтебера, снискавшего громкую славу среди воинов. Подвиги молодого тумен-тархана внушали зависть: только в поединках он победил девять чужестранных богатуров и среди них трех урусов.
Урак считал необходимым при каждом удобном случае поучать молодого военачальника. Вот и сейчас он сказал ему назидательно:
– Запасная орда печенегов долго не простоит. Вон, видишь. Нижний город уже в огне и наши друзья, оставшиеся на этом берегу, заволновались. Мы поможем им ринуться в пламя.
– Как? – изумился Фаруз-Капад. – Силой?!
– Ты славно рубишься с кяфирами, мой эльтебер! – рассмеялся Урак. – Но врага... да и друга тоже надо побеждать не только силой! Святой ишан! – позвал каган-беки.
– Слушаю с почтением, о Надежда правоверных!
– Как думаешь, – спросил Урак, – а не помочь ли нашим братьям печенегам всем до единого уйти в Нижний город Куяву?
– Надо помочь, о Светоч вселенной! – быстро согласился старик и тут же помчался на кауром жеребце к печенегам.
Все с любопытством наблюдали, что из этого выйдет. Конь ишана нырнул в Замковую падь, потом показался на берегу Глубечицы и исчез в массе печенегов. Вдруг вся орда заволновалась, закипела, словно вода, в которую бросили раскаленный камень, и печенеги устремились в реку. А ишан развернул каурого и поспешил обратно к кургану.
– Поистине волшебник наш Хаджи-Мамед! – загалдели ханы.
– Сам Аллах всемогущий помогает нашему учителю!..
– Сколько урусских богатуров надо, чтобы столкнуть в реку почти целый тумен печенегов? – Урак посмотрел на своего любимца.
– Хватит и пяти тысяч, – ответил Фаруз-Капад-эльтебер.
– Верно! – согласился каган. – А сколько времени им потребуется для этого?
– С восхода до полудня. Не меньше!
– И это верно... – кивнул Урак. – И то, на что понадобилась бы такая большая сила, сделал ум дряхлого старика... Что ты им сказал, святой ишан? – спросил каган подскакавшего Хаджи-Мамеда.
– О, самый пустяк, – ответил мулла, соскочив с коня. – Я спросил наших братьев, не помочь ли им перетаскивать золото на этот берег? То золото, которое сейчас собирают в торговых рядах горящего урусского города их передовые отряды. Они ответили: «Сами управимся!» – и ринулись на тот берег. Ханы хотели удержать их, но воины не послушались.
Урак и окружавшие его военачальники рассмеялись...
Между тем на дальнем берегу уже не было видно ни русской дружины, ни печенежских туменов. Только иногда на фоке сильного пламени мелькали группами и по одному всадники. Потом в реку ворвалось огромное стадо коров, неся на рогах обломки копий и окровавленные клочья одежды.
Ветер, пахнувший с Подола, донес душный жар и тошнотворный запах паленой шерсти. Быстрое половодное течение сносило плывущих коров вниз, к Днепру.
Глава вторая
Грозная твердь Переяслав
Переяслав упорно защищался. Его трехсаженный ров во многих местах был завален трупами до самых краев. Но и защитников города, способных держать оружие, становилось все меньше и меньше: подмога все не приходила. Раненые не хотели оставаться дома и, обмотанные тряпицами, ковыляя, поднимались на стены.
Хазары дивились упорству руссов. Харук-тархан пять раз посылал послов с предложением сдаться на милость кагана-беки Урака. Словом Непобедимого обещал отпустить всех куда пожелают, и воинам оставить оружие и стяги. Изнуренные боями, охрипшие, с черными от усталости лицами, руссы только смеялись в ответ на лестные предложения хазарского тумен-тархана. Ни одного посла не допустили к воеводе Слуду. Всякий раз для переговоров в поле выходил захудалый с виду ратник в ржавой кольчужке и лаптях. Он придурковато смотрел на разнаряженного хазарского гонца и, откусывая от ситного пирога, лениво отвечал:
– Не-э, повременим малость. Нам и за стенами неплохо. А вы родили бы подобру-поздорову, а то неровен час князь Святослав нагрянет. Куда бежать будете? От него, чать, не убежишь...
Взбешенный хазарский посол однажды чуть было не зарубит лапотника. Однако мужичонка оказался на диво проворным: хан не успел и до половины обнажить саблю, как ощутил у своего горла острие русского клинка...
– Ну, што на сей раз сказывал тебе посол козарский? – спрашивал Тимку Грача воевода Слуд.
– Дак, ста, злато да серебро давал за Переяслав-град. Грозился страшно и ругался. По-русски кроет почище нашенского. Во гневе сказывал доспешник, што сегодня или завтра лодии ихние со многими вои приплывут сюда от прагов Непры-реки. Похвалялся, што хакан Урак пожег стольный град Киев, а нашего князя-заступника Святослава в колодки забил. Обещался завтра показать.
– Вон оно как, – усмехнулся воевода. – Чего ж они: кругом верх взяли и Киев-град пожгли, а нас купить норовят. Киев-град, чать, посильнее Переяслава будет и воев там не в пример более нашего! Да и князь Святослав никогда хакану казарскому или кому другому живым не дастся... Ежели везде их верх такой же, как тут, то дела у козар и печенегов ой как плохи.
В дверь постучали. В гридницу вошел отрок из дружины воеводы и, протягивая Слуду листок бересты, сказал:
– Болярин-князь, горлица из Киев-града весточку принесла.
Воевода пробежал глазами текст, его лицо осветилось улыбкой:
– Стоит, ако утес каменный, славный Киев-град! Весел и здравствует князь наш Святослав свет Игоревич и измышляет ворогу похмелье смертное!
– Слава Перуну! – воскликнул Тимка Грач.
– Истинно – слава! – отозвался воевода и в радости стукнул кулаком по столу: в послании из Киева было еще что-то, о чем Слуд не счел нужным рассказывать до поры.
– Снесите весть отрадную богатырям переяславским! – приказал он отрокам, потом обернулся к Тимке. – Иди сымай свои лапти да поменяй броню. Лицедейство кончилось, пора на сечу собираться...
Ежедневно при штурмах в город летели зажигательные стрелы. Переяславцы не успевали тушить пожары. Многие постройки выгорели дотла. Сохранились лишь полуземлянки, которых, к слову сказать, в городе было больше всего. Пострадал и терем воеводы, но его берегли и сгореть не дали.
Следы огня виднелись на башнях и стенах крепости. Защитники тушили пламя, заливая его водой, недостатка в которой переяславцы не испытывали – твердь стояла на откосном песчаном мысу между реками Трубежем, Альтой и Воинкой. Подпочвенные воды находились всего в сажени-двух от поверхности, поэтому ров вокруг города всегда был заполнен до краев. Внутри крепости, вдоль ее стен, горожане загодя выкопали множество колодцев.
Городник Будила, смерды Кудим Пужала и Тимка Грач с самого начала битвы за город держались вместе. Будила был ранен – три дня назад хазарское копье пропороло ему мякоть левой ноги. Он ходил, опираясь на клюку, но стену тем не менее не покинул. Рядом с ним постоянно находился старший сын – пятнадцатилетний Ломка. Он метко стрелял из лука и ловко владел легкой хазарской саблей, которую подобрал здесь же, на стене. Будила не прогонял сына даже во время сечи, тем более что Ломку послала мать, дабы присматривал за отцом.
Сама Прокуда была ранена стрелой в грудь. Ухаживали за ней младшенькие – десятилетняя дочка Милена и девятилетний Лазутка. Ему не сиделось дома: соседи не раз видели его то на стене возле камнеметов, то с охапкой стрел, то с бадейкой воды у котла, то возле горна кузнеца. Он старался не попадаться на глаза отцу и Ломке тоже – встретив брата, тот тумаками прогонял его домой.
Такие же непоседливые друзья Лазутки повырывали хвосты у всех сохранившихся в городе кур и гусей – не хватало перьев для стрел. Сбивали они для этой надобности и ворон, благо в Переяславе их было великое множество. Собирали и хазарские стрелы, залетавшие в город, сносили их на стены.
Однажды на рассвете Лазутка сбил стрелой низко пролетавшего орла, за что удостоился похвалы самого Кудима Пужалы. Дед Лагун наделал несколько дюжин стрел для богатырского лука, с которым Кудим теперь не расставался.
Мальчишки были вездесущи, и даже в битве слабая детская рука иногда поражала зазевавшегося степняка меткой стрелой.
Вот и сейчас возбужденный Лазутка влетел в горницу, схватил сосновую скамейку и ринулся с ней на улицу.
– Куда, пострел? – крикнула строгая мать и застонала от боли: рана была глубокой, и Прокуда лежала на лавке.
– Маманька, стрелы делать надобно, а сухой сосны, почитай што нету. Из скамейки-то сколько стрел исделать можно?
– Ладно, возьми, – разрешила мать. – Вон и стол заберите, да пускай беретьянницу[111]111
Беретьянница (др.-рус.) – кладовая для хранения меда.
[Закрыть] сломают...
Лазутка появился через пять минут с ватагой мальчишек. Они, как муравьи, облепили тяжелый стол со всех сторон и с сопением выволокли его вон. А за дверью уже стучали молотки, душераздирающе скрипели доски – мальчуганы споро разбирали пристройку. Когда Лазутка появился снова, мать сказала:
– Собери што ни есть железного в истбе и снеси ковалю. Пущай оружие мастерит, – и добавила со вздохом: – Потом сызнова наживем. Как там батянька наш? Ранетый ведь.
– Батянька наш теперича воевода.
– Измышляешь ты все.
– Разрази гром, правда! – вытер сопли Лазутка и устремился к порогу.
– Погодь! – крикнула мать.
Но того уж и след простыл...
Слуд назначил Будилу порокным воеводой[112]112
Порокный воевода (др. рус.) – начальник над мастерами метательных и стенобитных машин.
[Закрыть] вместо погибшего тысяцкого Шолоха. Городник умело руководил мастерами, а иногда, в минуты затишья, сам брал в руки топор и исправлял повреждение в метательных машинах.
Сегодня воевода Слуд приказал вынести из оружейной избы тяжелые свертки и котлы необычного вида. С десяток их установили на стенах, а рядом поставили трехведерные бадьи с уксусом. Возле встали молчаливые гриди из охранной сотни воеводы. Они копьями отгоняли любопытных...
Кудим Пужала давно уже стал героем обороны города. А посте того как он рассек тумен-тархана Хаврата, разметав при этом полтора десятка могучих тургудов, за ним толпами бегали мальчишки. Гриди при встрече с Кудимом почтительно кланялись.
Но и его не миновала хазарская сабля – оставила на лице кровавый след. Тимка врачевал рану жеваным подорожником.
Кудим пристрастился охотиться за неосторожными хазарскими наездниками, метко разил их из Ерусланова лука с большого расстояния. Окружающие дивились:
– Под десницей Перуновой рожден муж сей. Какую же длань иметь надобно, штоб так попадать стрелой?
Хазары тоже хорошо знали рыжего смерда-богатыря: немного желающих среди них находилось лезть на тот участок стены, где стоял Кудим. Страшный урусский «иблис-богатур»[113]113
Иблис (араб.) – дух зла и мусульманском учении.
[Закрыть] со своей огромной секирой наводил на них панический ужас.
Сейчас Кудим, опершись о заборало на стене, разговаривал с городником Будилой:
– Пересохнет землица, давно сеять пора. И што надобно поганым от нас? Степь без конца и краю. Всем места хватит – живи не хочу!
– Пошто им земля твоя? – отозвался городник. – Трава коню есть, степняку и лад. Это ханы ихние без крови жить не могут и жадные зело: своих пастухов до нитки обобрали, норовят теперича и с нас шкуру содрать. Как будто у нас своих содиральщиков мало...
– Глянь, Кудим! – прервал Будилу Тимка Грач, указывая рукой в поле. – Вишь, какой-то шалый казарин скачет. А одетый! И-е-эх, ако жаро-птица. По всему видать, хан. Должно непуганный, из тех, кто вчерась пожаловали.
Кудим обернулся: в ста саженях от стены по полю во весь опор летел всадник на белом коне. Красиво летел! Богатырь поднял лук, прицелился. Огромная стрела сорвалась с его пятерни... и всадник, взмахнув руками, слетел наземь. Испуганный конь галопом мчался в сторону хазарского стана.
– Ишшо один... – мрачно буркнул великан.
Товарищи его уже не дивились – дело обычное. Только Тимка вынул из-за пояса нож и сделал на кибити лука очередную отметину.
– Двенадцатый, – сказал он вслух.
Как раз в это время хазары двинулись на город. Тимка с натугой обеими руками поднял громадный, весь в ссадинах щит и подал другу.
– Отстань, назола! – отмахнулся Кудим. – Несподручен он мне!
– Не отстану! Яз обещался матушке твоей и жонке беречь тебя, дурня. Держи, говорю!
– Ну ладно, потом, как с козарами грудь в грудь сойдемся. А теперича не мешайся!..
Защитники крепости взялись за луки. Порокные мастера с натугой вращали вороты метательных машин, заводя боевые чаши на хроповики. Пращники наматывали ремни на правую руку.
Поднял свое грозное оружие и Кудим. Все еще были в ожидании, а он уже открыл стрельбу. Целился не торопясь. Многие ярко одетые наездники сошли с коней по своей воле, чтобы затеряться в толпе простых воинов. Те же, кто погордился, пали наземь поневоле – стрелы Кудима Пужалы разили без промаха.
