Текст книги "Гроза над Русью"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
5. Единство рождает силу
Глава первая
Стан сторонников русских
У городища Змеева расположились боевым станом более двух тысяч сторонников – свободные смерды, закупы, обельные холопы, бежавшие от своих хозяев, и даже тати лесные.
Атаман разбойников, медведеподобный мужик, до глаз заросший черной густой бородой, низко поклонился Добрыне и сказал глухим утробным голосом:
– Примай в дружину свою, воевода! Не час свару разводить. Обещаем послушание тебе и неистовость к ворогу.
Добрыня нахмурился было, но, подумав, махнул рукой:
– Становитесь под стяг будятинского десятского Луки Чарика. За огурство[85]85
Огурство (др.-рус.) – своеволие.
[Закрыть] – головы с плеч!
Разбойники загудели, соглашаясь, и нестройной толпой подались к будятинским мужикам.
Лука выслушал атамана, приказал построиться, осмотрел оружие. Все тати лесные были вооружены длинными засапожными ножами, дубинками и короткими копьями. У кого-то был лук с колчаном, полным стрел, а у вожака на левом бедре болтался узкий хазарский меч.
– С сего дня буду обучать вас ратному строю, обороне и нападению. Кто строптивиться будет, тому батогами по спине!
– Ла-адно... – проворчали тати.
Вскоре в сотню Луки прислал Добрыня еще десятка два мужиков с вилами, косами, цепами и рогатинами. Отряд будятинцев расположился кругом возле своего артельного котла. Расторопная рябая баба, здоровенная и горластая, споро раздавала плошки с овсяной кашей. Атаман попробовал было пошутковать с дебелой поварихой, но получил такой отпор, что вмиг оказался на земле, только сапоги сверкнули.
– Погладь его ишшо, милушка! – хохотали мужики. – Авось от ласки такой он враз добрее станет...
А народ русский, поднятый степной грозой, все прибывал. Поскрипывали тяжело груженные волокуши с припасом, продавливая в рыхлой земле глубокие борозды.
Оружейники везли копья, кожаные и железные брони, щиты, кольчуги, мечи; смерды – жито и квас; охотники – копченые окорока, битую птицу, лосиные и оленьи кожи; рыбаки – дары озер и рек.
Из киевских гридей Добрыня назначал сотских, и тс сразу пр« ступали к формированию отрядов из прибывающих сторонников Сотский Мина был назначен податным воеводой[86]86
Податный воевода (др.-рус.) – помощник главного военачальника.
[Закрыть] с приказом обучать смердов и холопов ратному делу и его помощники учили мужиков ходить строем, быстро смыкаться в плотные шеренги, в непробиваемую русскую «стену», делать рывки вперед, не нарушая целоcтности этой «стены». Добрыня ежедневно устраивал потешные бои, гоняя сторонников до седьмого пота. Те молча и безропотно бегали, кололи копьями, отбивались щитами, орудовали секирами и мечами. Вытирая пот с лица, ратники улыбались друг другу – понимали, что здесь, вдали от поля брани, многотрудием своим они уже сейчас отводили острие вражеского меча от своей груди.
Главным и привычным оружием лесных жителей были топоры, рогатины и легкие луки. Среди сторонников нашлось немало умельцев, владевших разными ремеслами. Добрыня сбивал из них отдельные ватаги лесорубов, лодейных мастеров и городников. Он назначал старшин по кузнечному делу, кожемякам, возчикам. Всем находилась работа. Свозили к городищу железо, наковальни, мехи, щипцы, кувалды. Все железное, что только можно было отыскать вокруг, будь то лемех сохи или ухват, перековывалось в мечи, секиры, наконечники копий. Из отходов железа и меди ковали наконечники для стрел: шли на них за нехваткой металла и осколки кварца и кость.
Под руководством мастеров-кричников ладились помости и гати Мужики черпали из гнилостной хляби болотную руду, свозили ее к глиняным домницам. Подмастерья качали в них воздух мехами из козьей кожи, а когда плавка подходила к концу, они по знаку маете ра разбивали печь, подхватывали щипцами малиново-жаркие крицы, укладывали их на наковальни. Ухали один за другим молоты, веером разлетались искры. За считанные минуты масса раскаленного металла превращалась в двухпудовую гладкую лепешку. Кузнецы точными ударами рассекали ее на равные доли, превращая их после долгой ковки в обоюдоострые мечи, боевые секиры, в шлемы и нагрудники.
Металл, кованный в жарком пламени, называли харалужным...
Ну а если в ночи раздавался дробный перестук копыт и летели сквозь тьму огненные круги... то в страхе молились сторонники, которым казалось, что сам бог небесного огня Сварог пишет огненным перстом своим на черном покрывале ночи колдовские магические знаки: это на холодном ветру закаливались клинки будущих мечей. Когда сталь остывала, мастер подгонял уставшего коня к кузнице и уже на свету рассматривал металл, постукивал по нему пальцем, слушал внимательно и по одному ему только известным признакам определял качество закалки. Если она не удавалась, кузнец снова разогревал полосу, выбегал с ней на воздух, вскакивал на свежего коня и летел по поляне, вычерчивая раскаленным клинком огненные круги...
Таким образом создавалась знаменитая русская сталь – буссть. Клинок из буести прорубал кольчугу и не ведал преград из щитов и броней.
Только самые искусные мастера могли создавать такие клинки. Их уважали, боялись, им воздавали всяческие почести, ибо во все времена и у всех народов искусное ремесло ценилось превыше всего. А во времена суеверий помимо всего кузнец считался волшебником и колдуном!
Около Добрыни остановился сгорбленный седой старик. Он был в таком возрасте, до которого доживает только носитель добра. Все злое в нем, если и было, давно умерло. Обрамленное сединами лицо старца источало одухотворенность и спокойный свет мудрости. Но он. подошедший к порогу Псрунову, не внушал чувства неизбежного – жизнь, неуемная и буйная, горела в его лучистых светлых глазах, искрящих добро. Ибо только добро есть символ вечной жизни!
В правой костистой руке старик держал длинный посох, за плечами висел на лямках холщовый мешок.
Добрыня невольно соскочил с коня, склонился в поясном поклоне.
– Кто ты еси, внучек? – спросил ласковым голосом старик.
– Так, ста, дедушка, воевода яз княжецкий, а по имени Добрыня, – почтительно ответил витязь.
– Ты-то мне и нужон, внучек. Подмогни-кось котомку снять. Добрыня подошел, снял мешок с плеч старика. Тот вздохнул
свободнее и даже немного распрямился.
– Вот и ладно. А теперича, добрый молодец, вынь из котомочки, што в ней лежит.
Витязь развязал лямку и вынул длинный сверток. Развернув его, увидел меч старинной работы. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить качество клинка – черная сталь отливала золотистыми искрами.
Вокруг уже собралась толпа любопытных. Среди ратников нашлось немало знатоков.
– Буесть из Дамаскии! – восхищенно воскликнул один из кузнецов.
– Нет, мил человек, – возразил старик. – Чудный меч сей на Руси кован, Нагибой-мастером.
– Кто же владеет славным оружием сим? – спросил Добрыня дрогнувшим от волнения голосом.
– Был сей меч-кладенец в моей деснице. Не раз поднимался он на заступу Руси, и серым волком утекал от него ворог по яругам[87]87
Яруг (др.-рус.) – овраг, балка, рытвина.
[Закрыть].
– Кто ж ты еси, дедушка?
– Имени моего, чать, уж не помнят на святой Руси. В иные времена был яз витязем славного князя русского Оскольда и звали меня Политой.
Изумленный шепот пробежал по рядам ратников: ведь князь Аскольд правил Киевом в середине прошлого века. Значит, старик Давно уже переступил через вековую черту! И теперь все, к чему обращался его взор или прикасалась рука, приобретало особый смысл, предрекая удачу и счастье...
– Витязь Полита, а кому ж ты принес сей меч славный? – спросил Добрыня.
– Тебе, богатырь. Ибо в тебе яз разглядел молодость свою.
– Разве нет у тебя детей да внуков, дедушка Полита? Пошто ты даришь сей добрым клинок чужому человеку? – спросили рядом.
– На святой Руси нет у меня чужих, – ответил старый витязь. – Все вы дети, внуки и правнуки мои... А на твоем челе, богатырь, – обратился он к Добрыне, – зрю яз жребий светлый. Много подвигов свершишь ты во славу Руси. Отдаю тебе мой меч... – Старик на мгновение замолк и со вздохом закончил: – А как срок твой придет, так передай клинок сей в десницу доброго богатыря. Пускай, разя ворогов, трудится он вечно во славу земли Русской!
– За Русь! – прогремело над толпой и молнии сотен клинков сверкнули в ратном салюте. – Во славу витязя Политы! Пер-рун!
Когда клики смолкли, старый богатырь сказал, улыбнувшись:
– Ну вот и ладно. Спокойный яз теперь. Пойду...
– Куда ведет тебя путь твой, славный витязь русский?
– Туда. – Полита поднял перст к небу. – В дружину грозного Перуна! Все, што положено мне было по судьбе моей, сделал яз на земле светлой. Прощайте, друзи! Буду ждать каждого из вас в черед свой за братчинным столом бога-витязя. А меня уж заждались товарищи трудов бранных и князь мой Оскольд.
Старик повернулся и зашагал по лесной тропе. Через минуту кусты скрыли его...
– А ведь это был сам Перун, – молвил кто-то с суеверным страхом.
– Верно! Не могла длань человеческая отковать клинок сей, – поддержал его рябой кузнец в кожаном переднике.
Добркня заметил на лезвии надпись, вгляделся и прочитал вслух:
– «Яз заступник Святой Руси в деснице витязя Политы Буславича. Дар князя Аскольда».
– Нет, братие, не бог он, а богатырь земли Русской!.. Вечерело. В сгущающихся сумерках продолжали стучать молоты, взметая ввысь мириады ярких искр, – Русь ковала оружие!
Возле одного из костров пузатый мужик вдруг ухватил какого-то парня за ворот ветхой рубахи и завопил истошным голосом:
– По слову воеводы Ядрея!.. Беглый холоп он! Вяжи его! Дер-жи-и-и!
Парень, широкоплечий и высокий, стоял, вжав голову в плечи, и не пытался сопротивляться. Сторонники окружили их. Раздались голоса:
– Ты, кровопивец, отпусти парня по добру...
– Ишь вцепился, ако клещ!
Кто-то ухватил пузана за пояс, пытался оттащить от холопа. А атаман татей, недолго думая, вкатил ему звонкую затрещину в ухо. Мужик покачнулся, но парня не отпустил.
– Ка-ара-а-у-ул! – завопил он, получив удар по второму уху. – У-убива-а-ют!!!
Добрыня верхом на коне въехал в свет костров. Сторонники, ворча, расступились.
– Кто таков?! – грозно спросил воевода.
– Так ить... – испугался пузач. – Воеводы преславного Ядрея тиун есмь...
– Пошто смуту разводишь?!
– Так ить... обельный холоп от... – Он кивнул на парня. – Беглый как есть. Повязать его да батогов...
– Батогов, сказывашь? Будут батоги, – пообещал Добрыня. – Пошто не оружный ты?! – вдруг рявкнул он, свесившись с седла. – Где вой твои?! Пошто приказ княжецкий не сполняешь?! К битве с ворогом не справен? Отвечай!
– Так ить... пресветлый болярин, немощен язмь... И колотье в боке и-и...
– А ну-ка, братие, выбейте из него батогами всю хворь разом!
Дважды повторять приказ не пришлось – уж больно натерпелся простой народ от корысти и засилия вездесущих тиунов. Да и Добрыня юность свою нелегкую вспомнил. Стегали Ядреева приказчика со смаком, с прибаутками, весело. После полусотни хлестких поцелуйных ударов гибкими ивовыми прутьями Добрыня остановил расходившихся мужиков.
– Ну што, сердешный, прошли ли хвори твои? Аль колотье в боке донимает ишшо? – спросил он тиуна ласково.
– Ох, прошли, пресветлый болярин-князь. И колотье как рукой сняло. Смилуйся, вели им отступиться, душегубцам!
– А это кто? – Добрыня указал на обельного холопа.
– Так ит... Суржа, пресветлый болярин-князь.
– Беглый холоп, речешь?
– Не-о-о...
– Так-то Суржа энтот убежал Русь от ворога спасать! – громко и зло заговорил Добрыня. – Живот свой положить на поле бранном. А ты-и-и!.. – воевода так посмотрел на тиуна, что тот пал ниц как подкошенный. – Да ведаешь ли ты, што яз прикажу повесить тебя, ако пса шелудивого, за неисполнение воли княжецкой?!
– Смилуйся, князь-батюшка, леший попутал! – не поднимая лица от земли, слезно просил тиун.
– Немедля поутру, – уже спокойнее продолжал Добрыня, – штоб все мужики в голове с тобой были здесь, оружны!.. А добро Ядреево оборонять хватит баб да стариков. Грабить вас ноне некому, бо и тати лесные все тут. И берегись, коль не сполнишь приказ мой! Повешу! Пшел вон, короста лешачья!
Тиун мгновенно исчез, как будто тут его никогда не было.
– Ловко смылся! – расхохотались ратники. – Исполать тебе, воевода!.. .
Сторонники еще обсуждали столь необычное происшествие, когда к их костру подошел слепой старец с гуслями за спиной. Рука его покоилась на плече мальчонки-поводыря.
– Мир вам, люди добрые! – звучно молвил старик.
– Милости просим к трапезе нашей! – ответил в наступившей тишине Лука Чарик.
– Благодарствую за приют ласковый песнотворцам русским, – отозвался старый гусляр, с помощью мужиков усаживаясь на чурбак.
Тотчас гостям наложили в плошки вареной полбы, дали по ломтю житной лепешки и по бараньей кости с мясом. Старик, а вместе с ним и мальчик бросили по кусочку от каждого яства в огонь костра – дань покровителю песенников богу Велесу – и неторопливо принялись за еду.
Кругом благоговейно молчали. Сказитель былин в гостях – честь великая! В мирное время каждый старался завлечь его в дом, посадить в красный угол, накормить самым лучшим. Даже в тереме княжеском гусляры принимались почетно. Хмурились иной раз сильные мира сего, слыша дерзкое слово правды, скрежетали зубами от ярости: но кто же осмелится тронуть сынов Велесовых? К дарам и богачеству сказители былин были, как правило, равнодушны, поэтому свободны, как птицы.
Чаще всего старые песенники сами когда– го были удалыми богатырями, отлично знали дружинную среду и потому в тревожное, бранное время были вдвойне принимаемы, ибо умели зажигать сердца для битвы, как никто другой.
Когда песнотворцы-странники справились с полбой и бараниной, им с поклоном поднесли ковш вареного меда. Вой русские ждали почтительно, когда трапеза кончится и потечет сладкая и хмельная для души сказка-былина про богатырскую силу, удаль и смекалку...
– Пошто, русичи, закручинились? – спросил старый гусляр, обтерев усы. – Али рык зверя лютого слышите, али ворон над вами надсмешку чинит?
– Дак ить скоро битва грядет с козарами да печенегами. Кто ведает, чья голова скатится от меча вострого? – сказал поротый старшой и тяжело вздохнул.
– Пока есть человек, он не горем жив! – поднял руку гусляр. – Кто ж хоронит себя прежде времени? Русь на битву идет со веселием: сим сердца врага затрепещивает! А не спеть ли вам песнь удалую? И какая ж вам больше по сердцу?
– Сказывают, в иные времена жил на Руси славный богатырь Полита Буславич, – подал голос Лука. – Не ведаешь ли ты были про него?
– Были такой не ведаю... А вот сказ светлый о могуте[88]88
Могут (др.-рус.) – богатырь, силач, атлет.
[Закрыть] том ходит по святой Руси.
– Так поведай нам сказку сию!
Глава вторая
Сказ о Полите Буславиче
Старик достал гусли из-за спины, положил их на колени и взмахнул сухими перстами... И тренькнули струны тихим звоном малиновым, зажурчали струею прозрачною, зашептались травою зеленою. Тихим грудным голосом запел гусляр:
Как во славном граде Чернигове
Да у чистой речки Лебединки,
Как у черного смерда Буслава
Уродился отрок убогий:
В нем и силушки нет, да и стать крива,
Да и глас к разговору не вяжется.
Ой, кручинится старый смерд Буслав,
Планет матушка, убивается:
«Да на то ль яз родила убогого,
Сына милого да кровиночку,
Чтоб во старости со клюкой ходить,
Не плечом молодым подпираючись!»
– плакали жалобно гусли. Высокий мальчишеский дискант поводыря вторил звучному голосу сказителя. Слезы навернулись на глаза сторонников русских: каждый из них в трудах повседневных и тяжких знал цену горю, оно им было близко и понятно... Но вот мелодия выровнялась и потекла спокойнее, размеренней:
Чередой год за годом минули,
И уж много раз снег растаивал...
Только все во кручине родители,
Побелило их горе горькое,
Думы тяжкие о кровиночке...
Раз пускал Буслав по чащбе огонь,
Да топориком острым помахивал,
Да соху за рогалики держивал,
На солову кобылку покрикивал.
А старуха его пироги пекла.
Калачами да печь укладывала.
А убогий их отрок на реке играл —
Звонки камешки перекидывал.
На саженю их в воду забрасывал:
А уж было ему за шестнадцать лет,
Да вот силушкой Белее не миловал.
Враз услыхивал отрок на том берегу
Голос слабый со горькими стонами.
Поглядел и узрил он старинушку,
Старину-ma калику перехожия.
Ухватилась немощь за ракитов куст,
Тонет в речке тихой Лебединке,
Тонет в реченьке на быстриночке
И зовет его слабым голосом:
«Ой ты, молодец добрый Политушка,
Ой, спаси мою душу безвинныя,
Поддержи над водою светлыя
Да снеси до крутого бережка!»
А убогий Полита и встать не мог
Все ползком по земле продвигаючись.
А и глас свой подать он не в силушке,
С изначалу немым уродившиись.
А калика та перехожия
Уж не может держать за ракитов куст,
А и дед водяной тут старинушку
Во омут тащит да побулькивает...
Гусли звенели смятенно, голоса песенников источали боль человеческую. Громкий аккорд предшествовал следующему куплету:
Закипело тут сердце у отрока,
На чужую беду ту глядючи.
Мыслит: «Сам потону, а и сгинуть не дам
Той старинушке сирыя, слабыя!»
Поднатужился отрок и в речку пал.
И почуял Полита Буслава сын,
Што он резво плывет, далеко плывет,
Будто утица серыя легкия.
Чует, силушка в нем молодецкая
И доселе им не испытанная.
Как подплыл он к калике перехожия,
Поддержал над водою старинушку,
Да как выплыл со речки быстрым
Как на сух бережок-ma муравистый.
И тут речет старинушка сирыя,
А и вторит ей небо синее,
И леса и поля земли Русских:
«Исполать тебе, добрый молодец!
Да за душу твою широкую!
Так пускай с сего часа светлого
Станет сила твоя по душе твоей.
Ибо есть она во сто благостей
И на добры дела обозначена!»
Струны рокотали все быстрее и быстрее, звуки расширили пространство и, казалось, заполнили весь мир!
И исчезла старинушка сирыя.
Вдруг почуял Полита силушку,
Да такую, што стать расправилась,
А головушка закружилася,
И Полита десницей да о дуб хватил:
Загремела земля тут матушка;
Пригибалась трава муравая;
Возбурлилась речка Лебединка;
Пал на землю дуб трехсотлетним,
Што корнями врос до среды земли!
Как расправил тут плечи Политушка,
Зашагал прямо к батюшке в займище.
Он склонил свою буйну голову
Да и речет ему тихим голосом:
«Здравствуй, батюшка да старинушка.
Ты примай меня, сына родного,
Дай в десницу мою могутную
Той сохи кленовой рогалики.
Не желаю быть захребетником,
А желаю быть вам помощником!»
Закачалися боры стоячие,
Расплескались озера светлые,
Разбежалися волки лютыя,
Разлетелись по небу вороны.
На колени пал родный батюшка.
Убежала кобылка соловая!
Молвил батюшка да старинушка
Слабым голосом со смирением:
«Гой ecu да ты, добрый молодец.
Да какого ты званья да отчества?
Да и коей земли заморския?»
Да какого народа великия?
«А яз есмь земли Святорусския, -
Отвечал ему сын неузнанный, -
А по имени яз Полита есмь,
А по отчеству сын Буславич-та».
Прижимал ко груди его белыя
Черный смерд Буслав, сына узнавши.
Прибегала тут его матушка,
Што дитя свое да кровиночку
Во обличьи узрит даже волчиим.
Оливала она слезьми светлыми
Да милое чело свово отпрыска,
Пирогами его да потчивала
И просила Политу-кровиночку
Сим держать ответ по-ученому:
«Што он думушкой да замысливает.
На какое дело нацелился?»
Мерно переговаривались струны, тихо текла беседа между сказителем и его поводырем, и слушали ратники голоса былинные:
И ответствовал тут Политушка
Своим батюшке а и с матушкой:
«Не хочу яз быть захребетником,
Для заботы плечо молодецкое,
Нам во старости яз опорою,
А во горести вам отрадою...»
Но вот заговорила мудрость, отмеченная светом прожитых лет. Богатыри русские – защитники родной земли – с интересом прислушивались к ответу старых родителей своему вновь обретенному сыну:
А и сказывали тут родители,
А и батюшка с родной матушкой:
«Дал Перун тебе стать могутную,
Силу сильную богатырскую!
А плечо твое молодецкое
Для опоры не нам, а Святой Руси!
Ибо горесть земли Святорусския
В тыщу горестей против нашия.
Мы ж родной земле, чать, не пасынки -
Кровь от крови ее, плоть от плотии!
Если горе падет в землю Русскую,
Нам горючей всего жить на светушке.
Ну, а радость на Русь -
Нам в сто радостей.
A и слава ее -
Пусть потомкам в век!
И жила бы Русь песней светлою,
Да враги ее заколдобили:
Жжет поля земли Святорусския
Змей Горынович – сын Кагановый.
Он отцов мертвит, да их жен вдовит,
Сиротит слабит детушек малы их.
Ополчи ты десницу могутную
Да на злого Змея поганого.
Коль с победой придешь – слава воину!
Коли в битве падешь – память вечная!»
Все ратники, как один, вздохнули с облегчением, пораженные мудрой речью родительской. Многие из них поступили бы точно так же, хотя нет горшей судьбины, чем расстаться, может быть, навсегда, с единственным сыном.
Но что же ответит сын? Не испугается ли смерти? Не растратит ли силушку свою богатырскую в гульбе да ярмарочной похвальбе?.. Но гусляр продолжал:
Загорелась душа добра молодца.
Поклонился он батюшке с матушкой,
Вырвал с корнем дуб трехсотлетним –
Сделал палицу богатырския.
Взял в тряпицу он горстью полныя
Да родной земли, потом вспоенной. Бра
л тростиночку он да водицы налил
Как из тихой речки Лебединки.
И вот весело заплясали струны. Напряжение спало. Заулыбались русичи. И даже пламя костра, казалось, весело приплясывало в такт музыке...
Вот идет богатырь по полюшку.
Он дубинкой своей да помахивает,
Да чуток no-соловьи посвистывает.
А от маха того ковыль клонится,
Да овраги в степи прорываются
В мать сыру землю
Глубиной в версту!
А от свиста того да Соловьева
Припадают к траве дерева-леса,
А козорин летит головой в бурьян;
Печенег лихой катом катится,
На краю земли только может встать!
Но вот тревога обуяла сердца сторонников, Гусли внезапно оборвали веселый перезвон: плясовая кончилась.
Как подходит Полита Буславич-та
К той высокой горке Кагановой,
Што над речкой Итилью возвысилась,
Подпирает небо высокое.
Там парят орлы
По три года в пути,
А вершины доселе не видывали!
А кругом горы не трава растет,
А стоят востры колья железные
Лесом черным, диким, немерянным.
А на каждом колу голова торчит,
А и сколь тех голов – не сощитано!
Струны гудели тревогой, голос слепого сказителя внушал трепет в сердца...
Омывает тот лесец реченька,
Дым клубится над темной равниною.
А во той-та речке широкия
Не водица течет студеная,
А как кровь-руда та горячая!
А как бросил Полита Буслава сын
Да былинку в ту речку рудую:
Почернела былинка и вспыхнула –
Только серым пятнышком пепельным
И остался след от былиночки.
Тут сказала земля ему родная,
Што у сердца была богатырского:
«Ой ты, молодец добрый Политушка,
Ты кидай меня в речку рудую –
Так авось мы мосточек и выстроим,
Злого ворога с горки повытравим!»
И бросал богатырь горсть родной земли,
Горсть святой земли, потом вспоенной.
Как бросал ее в речку рудую,
Речку дымную ту, кровавую.
Казалось, вдруг лопнули струны! Рванулся ввысь мальчишеский дискант. Сжались сердца слушателей.
Вдруг взбурлил огонь,
Аж до неба стал!
И спалил орлам крылья легкия,
И упали они головешками
На немирну землю ту горючую!
Как огонь облака-то подпаливает,
Мечет стрелочки-ma багровыя
До вершины горы, што орлам невмочь!
Тут Полита Буславич понурился,
Отступил на шаг, пригорюнился...
И услыхивал он голос ласковый,
Голос тихой речки Лебединки:
«Ой ты, молодец добрый Политушка,
Ты возьми меня, воду светлую,
Из родной стороны Святорусския.
Ты плесни меня да во злой огонь:
Так авось мы уймем пламя буйное
Да и ворога с горки повытравим!»
И плеснул богатырь воду светлыя,
Воду чистыя из Лебединки –
Речки тихия, речки малыя
Из родной стороны Святорусския.
Вмиг опало пламя могутное,
Зажурчала речка, да не кровию
И не злым огнем ожигающим,
А той чистой водой родниковою,
Што налита из речки Лебединки
Да у насыпи из родной земли.
Тут прошел богатырь через реченьку,
Подступился он к горке Кагановой.
А как в той-то горе дверь железная,
Дверка крепкая да на версту ввысь.
А замочки на ней стопудовые,
А петельки на ней как во тыщу пуд!
Опять заплясали струны. Но одна из них – самая низкая – продолжала гудеть тревогой...
Тут притопнул Полита с веселостью
Да как кликнет голосом громкиим:
«Эй ты, Змей – нутро ненасытное!
Разве так-то, поганый Горынович,
Да встречают гостей долгожданныих,
Што приходят к тебе из Святой Руси?!
А пошто во горе ты пришипился?
Аль колени от страха не выпрямишь?
Языком повернуть не осмелишься?
Али силу казать стесняешься!»
Как от голоса богатырского
Закачалась гора Каганова.
На вершине ее тут окошечко.
Заскрипевши, вдруг отворилося.
К басовой струне присоединилась еще одна – тревога нарастала. Но веселость струилась неистребимым светом:
Вылетает оттель ворон черныя,
Птица пакостна, вполверсту крыло.
Молвит голосом он человеческим:
«Што пищишь ты, мужик неотесанный
Как комарик, на ветке сидючи?
Спит властитель наш Змей Горынович
Почивает от дел многотрудныих
После ловли на землях Русии!
От работы такой да охотницкой
Он проснется не ранее месяца...
Ты бежал бы отсель, мужик-лапотник,
Не то голову сломишь – спохватишься
Дак ить новой тебе не приделают!»
Не ответил Полита, Буслава сын,
Той пичуге – почел зазорныим.
А хватил лапотком он по дверочке:
Загремели замки стопудовые,
Застонали петельки, што в тыщу пуд
Грохот тукнулся в небе черныим!
От удара того богатырского
Вполовину та горка осыпалась.
От могутного грома железного
Ворон пал да на землю каменную
И сломал себе шею черную,
Изошел смрадным дымом поганыим!
И вот загремели все струны тревогой. Казалось, ахнули громы небесные. Сторонники русские отшатнулись.
Пробудился тут Змей Горынович
Да как гаркнет голосом страшныим:
«Ты пошто шумишь, мужик-лапотник?!
Не даешь отдохнуть моим косточкам!
Али жизня тебе опротивела,
Што в пасть мою так торопишься?»
И ответствовал тут Политушка
Голосочком своии да ласковыим:
«Што ты, волчья сыть, похваляешься?
Да позавтракать мной собираешься.
Лучче б ты сощитал свои косточки,
Ан придет твой час – будет неколи.
Яз пришел доискать живота твово...
Выходи на бой, Змей Горынович!
Ты попробуй на зуб силу русскую,
Силу смердову – богатырскую!»
Как завыл, завопил Змей Горынович:
«Ну держись за подол, мужик-лапотник!»
И завыла тут буря грозная
От змеиных крыльев поганыих,
И стрелою пал с неба черного
Змей Горынович на Политу Буславича.
Норовит поганое чудище
Попалить огнем, ухватить когтем,
Головы лишить поединщика!
Но удалый Полита, Буслава сын,
Легкой белкою прыскнул в сторону
И, махнувши дубовой палицей,
Угодил по башке по поганыя.
От удара могутного русского
Отлетел Змей Горынович-чудище,
Будто чижик в лапте, аж на сотню верст
От поганой горы Кагановой...
Змей трясет башкою тяжелою
И от звона в ушах не отцепится.
Тут кричит ему добрый молодец:
«А пошто ты, нахвальщик бессовестный,
Развалился на отдых так скоренько?
Аль устал языком намолачивать,
Похвальбу на круги рассыпаючи?!»
Ратники засмеялись:
– Знай наших!
– Видывали мы таких, кои силу русскую с налета сломать вознамеривались!
Между тем грозно гудели гусли и песнь-былина вещала о брани...
Закипела тут удаль у чудища,
У поганого Змея Горыныча,
Налетает он снова на русича.
Да уроком добрым наученный,
Сподтишка норовит в поединщика.
Но Полита ухваткой русскою
Да не дал тому ворогу хитрому
Из-под тиши к себе приблизиться:
Да как палицей той могутною
Угодил он Змею по спинушке...
День за ночью три года минуло,
Как колотятся поединщики...
Стал кончаться огонь у Горыныча –
Только дымом из пасти харкает.
А Полита дубинкой помахивает
Да врага по бокам охаживает!
Вот в четвертый год, на кровав рассвет
Порешил Змей поганый Горынович
Раздобыть себе силу в реченьке
Речке рудыя да кровавыя,
Штоб огнем запастись во утробищу
Да Политу Буславича потчевать.
Камнем пал с неба высокого
Змей во речку свою заповедную...
Да просчелся поганый чудище,
Ведь в той речке вода сменилася
Из горючей на воду светлую,
Воду чистую из Лебединки.
Ключевая вода та русская
Ухватила Змея Горыныча,
Очи выела, в прах рассыпала,
Разметала по стрежню быстрому
И землицей русской присыпала.
Поклонился Полита, Буслава сын,
Тоей горсти земли со водицею,
Што принес из сторонушки родныя
На победу себе и во прах врагу...
Весело, по-праздничному звучала музыка. Голоса водили хороводы. И показалось, темная ночь волшебно осветилась. Души людо кие раскрылись навстречу добру.
И развеялись тучи черные,
Воронье по лесам рассыпалось,
В небе синем, высоком да ласковом,
Засветилось солнышко красное.
Зацвела вкруг земля от радости,
Жаворонки во славу затренькали.
Опадала та дверка железная,
Што неволей злой была кована.
И из чрева горы Кагановой
Вышли сто королевичей бледныих
А вослед пошли девы-лебеди
Да царевишны целой тысячей
А за ними – народу черного.
Столь числом – и досель не сощитано
На колени они все попадали
С благодарностью к руссу-воину
Пели песни в пиру, удаль славили
Пили меды во здравие русича!
Разбредались они в разны стороны
И на ста языках чужедальниих
Они славу поют да Святой Руси
А и храбру Полите Буславичу
За добро и живот поединщику!
...Долго еще у костров пересказывали друг другу былину славные сторонники русские. Прибавляли от себя новые подробности: Змей Горынович – сын Кагановый – обрел двенадцать голов вместо одной, и все они слетели от могутных ударов Политы-богатыря; Полита Буславич сел на богатырского коня; кузнецы отковали ему палицу «ажио в тыщу пуд»!
По сказкам русских витязей, былинный богатырь Полита Буславич разметал по камешку ту «горку Каганову», а на месте том лежал меч-кладенец, при одном виде которого слепнул ворог и падал ниц. Все утверждали, что этим волшебным мечом владеет теперь прославленный в боях воевода Добрыня...
