Текст книги "Союзник (СИ)"

Автор книги: Соня Таволга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Какие дела поздним вечером? Кроме как ублажать белокурую принцессу?

Я шагнула к нему и запустила пальцы в волосы. Обхватив ладонью затылок, я чуть приблизила его голову к себе.

– Зачем тебе принцесса, Риель?

– Зачем, по-твоему, мужчины спят с женщинами?

Я вжалась лицом в его лицо.

– Я знаю, зачем мужчины спят с женщинами. Но не понимаю, зачем ты делаешь это с леди Хэмвей.

Он мелко затрясся, и я затряслась. Я сняла губами капельку крови с его губы, и быстро зашептала:

– Ты от меня никуда не денешься, любимый, а я никуда не денусь от тебя. Расскажи, что с тобой происходит. Вдруг я смогу помочь.

– Нет.

– Я ведь помогала тебе много лет…

Ему было девять, когда я отбила его у стаи койотов. С того момента он только мой. С того момента я делала для него все. А потом он пропал, отдалился, провалился куда-то. Увяз в чем-то, скрываясь от меня.

Он отшатнулся, отодвинулся, но не ушел.

– В этот раз ты мне только помешала, – бросил он гневно. – Ты убила его, а я себя не прощу за это.

– Я всего лишь хотела узнать от него то, чего не могу узнать от тебя. Впрочем, мне следовало пойти в башню самой…

– Нет! – вскричал он в безумии. – Даже не думай об этом! Обещай, что не пойдешь!

– Если ты пообещаешь мне кое-что взамен.

Он смотрел на меня сумасшедшими глазами, и мне хотелось рыдать от злости на тупиковость и абсурдность ситуации. Я взяла его за руку, и повела с собой к кровати. Мы легли в гору подушек и шелка, крепко обнявшись, и долго лежали в тишине. Я ждала, когда он перестанет трястись и рвано дышать, будто всхлипывая, но он никак не переставал. У меня болело в груди – физически. Я уже не так здорова, как раньше, чтобы терпеть его таким.

Он окончательно прогнал меня сразу после своего избрания. Будучи молодым принцем, он мог позволить себе причуды и скандальную репутацию, но Первому негоже быть объектом насмешливых шепотков. Отношения с женщиной на три сословия ниже, и на двадцать с лишним лет старше не красили его имидж. С эпизода его избрания мы почти не виделись, но это не сюжет для драмы. Отношения с человеком другого сословия – моветон не только для венценосцев. Эти отношения не узаконить, потому что нельзя смешивать кровь и виды энергии, и такими страдальцами, как мы, всегда будет полниться мир.

– Прости меня за нее, – пробормотал он, лежа лицом на моей шее.

Прощаю. Несколько раз я уже позволяла ему девиц, дабы он вспоминал, что никого лучше меня для него существовать не может. Но леди Хэмвей… Эгоистичная спесивая лилия, с безосновательным самолюбием, слабая, глуповатая, инфантильная, внушаемая… Трудно поверить, что он увлекся ею. Те девушки, с которыми он немного отдыхал от меня – они были достойными его внимания. Да, они были одобрены мной. Леди Хэмвей – просто вареная индюшка в сравнении с ними. А с собой я даже не сравниваю. Новая пассия совершенно не в его вкусе, и это наталкивает на подозрения о корыстных мотивах. Каких?

Я взяла его руку со шрамом, нежно погладила изуродованную кожу, с любовью поцеловала обрубок пальца.

– Почему я до сих пор не знаю, откуда у тебя это? – спросила я осторожным полушепотом.

Он вырвал кисть, и убрал куда-то под себя. Спрятал.

– Я хочу спать, Джани, – выжато сказал он, перекладываясь с моей шеи на подушку, и обнимая меня с жадностью голодающего.

– Ты говорил, что у тебя еще дела, – напомнила я.

– Нет, не могу, – бормотнул он глухо, утыкаясь ртом в мою щеку, и моментально заснул.

16

Шеил Н-Дешью.

За ширмой, из-за которой появился Гренэлис, застукав меня за дерзким шпионажем, оказалась лестница, ведущая в дом, и там же – решетчатая дверь в маленькую комнатку-закуток. Если называть вещи своими именами, то маленькая комнатка с решетчатой дверью, расположенная в подземелье – это камера. В ней я стал жить.

Томиться там, скучая в одиночестве, мне не приходилось – Гренэлис почти все время проводил в лаборатории, одаривая меня своей компанией. Он фанатик. Он денно и нощно торчал в этом несчастном подвале, возясь со своими агрегатами, забывая про еду и сон. Впрочем, кто знает, как устроены кеттары. Может быть, им не нужны еда и сон.

Практически сразу он установил мне «ловушку» – страховку от попыток побега и плохого поведения в целом. Процесс установки сей хитрой штуки довольно впечатляющий. Гренэлис долго мусолил между ладонями искристо-голубой магический сгусток, а после направил эту энергию мне в грудь. Тогда я проклял все годы своего сурового елайского воспитания, которые приучили к выдержке и терпению. Боль от установки «ловушки» – это нечто немыслимое. Настолько, что единственное, чего мне хотелось, это потерять сознание. Но не получалось, спасибо активному многолетнему общению с отцом и воздушным хлыстом.

Гренэлис подробно объяснил, что собой представляет эта штука, и какое оказывает действие. Он вообще много рассказывал, наш гениальный ученый. Очень гордился своей работой и хотел похвастаться. Мне следовало захлебываться восхищением, но этого, отчего-то, не происходило.

Я поверил, конечно, в рассказ о «ловушке», и принял к сведению совет не испытывать ее, но все-таки испытал. Просто из любопытства разбил один из его аппаратов. Интереснее было бы попробовать сбежать, но для этого я не имел разбега. Решетку на оконце Гренэлис починил, и без магии мне никак не повредить ее снова, а дверь наверх запиралась на тяжелый засов со стороны верха. Я разбил аппарат, и в следующий миг уже лежал на полу без единой возможности пошевелиться. Моя «ловушка» устроила мне паралич всего тела, оставив подвижными только глаза. Эффект прошел лишь тогда, когда кеттар спустился в подвал, и снял его. Возможно, от уничтожения имущества это не самая эффективная страховка, а от побега – именно то, что надо. Если вырубишь своего стража, будешь лежать, пока он не очнется; если убъешь – будешь лежать до скончания веков. Кстати, легко ли убить кеттара? Так же, как любого другого человека, или не все так просто?

Настроение Гренэлиса было одновременно радостным и злым, воодушевленным и раздосадованным, и я знал, почему. Потому что у него одновременно и новые интересные затеи, и отсутствие энергии на их осуществление. По нескольку раз на дню он поминал Риеля недобрым словом, грозился вызвать его, и взять ресурсы самолично. Что до меня, так я канцлера не торопил и не приглашал. Установка «ловушки» впечатлила меня, и я подумал, что у дельнейших кеттарских действий тоже есть шансы меня впечатлить.

В основном, я занимался тем, что преобразовывал человеческие останки в магическую энергию, и слушал рассказы титана наук о его работе. И о том, какая Эра Благоденствия наступит, когда ему удастся осуществить свои мечты и планы.

По смене дня и ночи в окошке под потолком я насчитал пятеро суток. Альтея собиралась в башню в ближайшее время, но не демонстрировала расторопности. Впрочем, Гренэлис все равно не позволил бы ей меня обнаружить.

Я спросил у него, не желает ли он использовать меня в качестве донора. Заряжаясь энергией на улице, я мог бы отдавать ему ее. Он сказал, что мои силенки для него ничтожны, и что брать в доноры офицера – все равно, что вспахивать целое поле ради пары грядок моркови. Прозвучало это довольно обидно. Вот так живешь себе нормально, и не знаешь, что твои силенки ничтожны. Надо будет рассказать Ксавьере – ее это знатно позлит.

Мой оптимизм в эти дни достиг невиданных размахов, позволив мне сохранить надежду когда-нибудь повидаться с Ксавьерой.

Риель Сиенте.

Милая она, Альтея Хэмвей – мягкая, как зефирное пирожное. И улыбка ее нежная, вечно смущенная, и ямочка на щеке, и платья изящные, одно другого кукольнее, и походка мелкими шажочками – все это мило. Она очень женственна, в отличие от большинства ниратанок, у которых женственность не в почете. Она экзотична для наших краев.

Общаясь с ней, я почему-то чувствовал себя пожившим, бывалым, тертым, хотя я лишь немногим старше нее. Мне показалось, что она довольно искренна. Ее реакции живые и непосредственные, мысли – наружу. Для придворной дамы это удивительная редкость. Впрочем, для придворной дамы это скорее отрицательная черта, нежели положительная. А для королевы – подавно. Вероятно, я перестарался с выполнением задачи, которую Гренэлис обозначил как «расположить ее к себе, заполучить ее доверие», и теперь она немного отвлеклась от наших дел. Она расслаблена, будто живет в заповеднике бабочек, и цветущее лето продлится вечно. Очень скоро я начну раздражаться этим, поскольку вокруг меня вовсе не сладостный заповедник. Мне совестно перед ней за то, что сознательно втягиваю ее в свое болото, но еще совестнее мне перед Джани. Создатель, как же мне стыдно перед Джани!

Мы по-настоящему познакомились в тот день, когда она спасла меня от койотов. Мне было девять лет, а ей тридцать. Я был чахлым ребенком со слабым здоровьем и без успехов в освоении магической науки, а она была самой дивной женщиной на свете. Меня донимали братья и сестры, более успешные в магии и коммуникации, и даже кошки были со мной странно агрессивными, а она разогнала тех койотов, забредших из степи, так, словно это были тараканы. Она проводила со мной больше времени, чем моя мать, и даже когда я, перепутав заклинания, сломал себе ноги в одиннадцати местах, именно она сидела у моей постели, пока целитель собирал осколки.

Не знаю, что нас объединило, что вырастило эту связь, но очень быстро она стала для меня самым родным человеком. Не было зрелища прекраснее, чем вид ее пыльных ботинок, когда она возвращалась из очередного путешествия; и не было прекрасней аромата, чем запах полыни, разогретой на солнце, который она приносила с собой. Она обнимала меня, едва вернувшись – пыльная, уставшая, и запах полыни от ее одежды так отпечатался в памяти, что с тех пор я улыбаюсь, стоит мне где-то ощутить его.

У нее не было своих детей. Возможно, поначалу она увидела во мне того, о ком она могла бы заботиться – о ком ей хотелось бы заботиться. Но это только поначалу. Время шло. Из чахлого, болезненного и незадачливого ребенка я превращался в юношу со смазливой внешностью, оказавшейся столь притягательной для придворных кокеток. Я не замечал их, я всегда любил лишь одну женщину.

Теперь не вспомнить, когда была преодолена та грань – когда трогательная дружба переросла в нечто совершенно иное. Это казалось таким естественным, таким правильным и само собой разумеющимся, несмотря на откровенный ужас моих родителей, насмешки братьев и сестер, брезгливое закатывание глазок тех кокеток. Мне не было дела до реакции окружающих. Все, что связано с Триджаной, было для меня безусловным счастьем, в сравнении с которым прочее ничтожно.

Мой лучший друг, моя первая женщина, моя единственная любовь.

Теперь она оскорблена моим недоверием, зла на мои секреты. Я так и не рассказал ей о ссоре с кеттаром, и о последствиях ссоры. Да, Джани, я незадачливый, как всегда. В детстве я постоянно терялся в бору за окраиной столицы, падал с балконов дворца, травился ягодами из сада, дружил с городскими мошенниками, а теперь впутался в Гренэлиса. Он сумасшедший, помешанный на своих исследованиях, и люди для него по ценности равны лабораторному инвентарю. Он безумец с неимоверным самолюбием и необъятной обидой на жизнь. Он обижен на мироздание, будто паралитик с мечтой быть знаменитым танцором. Гренэлис – иллюстрация страшного явления – столкновения чувства собственной важности с чувством собственной ущербности. Великий маг без собственной энергии – ошибка, уродец, монстр.

Наш договор действительно был взаимовыгодным. Я получал новые знания, он – энергию. Все было честно. Я забыл о досаде, сопровождавшей меня всю мою историю – досаде от осознания того, что в своей семье я самый незначительный. У меня не было и половины шанса получить пост Первого, потому что моя популярность при дворе была ниже нуля. А ведь хотелось… Гренэлис изменил главное – мое отношение к самому себе. Когда ты способен на то, на что не способен почти никто в мире – это поднимает тебя над твоими собственными слабостями, над грузом неудач, над твоим прошлым и будущим. Стоило мне почувствовать вкус своей силы, как окружающий мир волшебным образом начал считать меня сильным.

Конфликт произошел тогда, когда я узнал о тех его исследованиях, в которые он предпочитал меня не посвящать. Он похищал людей, использовал их в экспериментах, убивал без оглядки – так, словно и не считал живыми. Они были просто материалом, веществами, препаратами. Он брал их, как свежие овощи для обеда. И их было много – не несколько, а именно много.

Я решил прекратить сотрудничество, и сразу заявил об этом. Его это разозлило. Он не для того тратил время на мое обучение, чтобы я столь внезапно и просто разорвал договор. Его первая реакция была довольно импульсивной: он уничтожил камень резерва, что я держал в руке. На мое счастье, тот был уже почти пуст. Полный камень разнес бы меня на миллиарды брызг и лоскутков, а так я получил лишь лопнувшую барабанную перепонку, порезы от осколков камня, оторванные пальцы и ожог.

Затем была долгая и непростая беседа, в ходе которой он рассказал мне о том, почему наше сотрудничество не должно быть прекращено. Он привел всего один довод, которого стало достаточно. Это довод – «ловушка». Магическая капсула, вживляющаяся в тело – гордость его изобретательского пути. Ее можно настроить по-разному. Капсула способна выпускать в организм яд или мутаген, или забирать жизненные силы, медленно убивая, или взорваться, убив быстро. Меня впечатлил мутаген. Под его воздействием человеческий организм постепенно перестает быть человеческим. Гренэлис показал мне несколько подопытных – монстров, не похожих ни на одно живое существо, и тех, кого он назвал пустышками. Пустышки – создания-куклы, отталкивающе красивые, поддающиеся обучению и управлению, бессмысленные, бездушные, неразумные. Глядя на них, трудно поверить, что они были нормальными людьми.

Моя «ловушка» – комбинированная. Гренэлис рассказал о ее возможностях, и попросил не испытывать их на практике. Я, разумеется, испытал, на некоторое время забросив работу над камнем резерва. Навалилось много дел, Ниратан посещали иностранные делегации, мне было некогда заниматься камнем. Моя капсула устроила мне взрыв сознания – подлинное безумие со страшными галлюцинациями, ночными кошмарами, потерей чувства реальности. Во время визита послов! Мои секретари и Высокий Совет совершили подвиг, обошлось без скандалов, но после этого я начал всерьез опасаться Гренэлиса.

Теперь я у него в руках. Моя жизнь, моя разум, мой пост, моя репутация – все это так же доступно ему для модификаций, как изуродованные тела в подвальной лаборатории. А еще, вероятно, моя семья, несмотря на уверения, что семья как раз таки в моих руках. Что мне достаточно просто удовлетворять его нужды, чтобы родственники оставались в стороне.

Мой нынешний камень полон уже процентов на восемьдесят. Я взял хороший темп, и дела пошли быстрее. Недавно мой Младший Анрес плакал, в очередной раз приводя меня в чувство – такой хороший у меня темп. Прости, Анрес. В детстве я попадал в пчелиные ульи, а теперь попал в это.

Я, пожалуй, сформулировал причину, по которой не хотел посвящать Триджану в суть своей проблемы. Сколько можно быть слабым рядом с ней? Сколько можно вынуждать ее гладить меня по головке? Боги, как бы мне хотелось быть для нее нормальным мужчиной – тем, кого она заслуживает!

Мой камень наполнялся быстро, но у Гренэлиса появился новый проект. В глади транслятора кеттар сиял ярче полной луны – это верный признак того, что его голова обогатилась превосходными идеями. Когда он получит достаточно энергии, каждая из идей обрушится на отчаянного капитана, совершившего роковую ошибку. Возможно, я напрасно торопился с камнем резерва…

Леди Хэмвей, несомненно, заметила пропажу спутника, и вскоре начнет нервничать всерьез. Знать правду ей никак нельзя, следовательно, потребуется какая-то другая правда.

Первейшая задача для нее – развитие. Я познакомил ее одним из моих наставников – с Амиром Орейте. Я специально выбрал самого добродушного и терпеливого, самого милого – ей подстать. Пусть она будет спокойна, уверена с себе, воодушевлена, пусть получает удовольствие от обучения. Главное для нее – развить королевскую способность к выработке энергии, получить возможность быть генератором наравне со мной. Чтобы вампиру меньше требовалось от меня. Чтобы я мог нормально исполнять свои обязанности Первого, не пугать Младших, не заставлять плакать Анреса, и не отказывать Триджане, когда ей хочется любви.

– Я вижу, ты правильно понял мое послание, – благодушно произнес кеттар, открывая дверь своего дома, и жестом приглашая войти.

Не понять было бы трудно. Когда незримая сила вдруг начинает душить тебя так, словно вот-вот отправит к предкам, это можно растолковать лишь одним образом. Это может быть только Гренэлис, потерявший терпение.

– У тебя ведь есть другие союзники, – заметил я, проходя в дом. – Почему ты торопишь именно меня?

– С другими у меня все мирно, – ухмыльнулся он. – Все согласно условиям договора. Они со мной не ссорились, и у меня нет рычага давления на них.

Нет «ловушки» – нет рычага давления.

Я вынул камень из маленькой замшевой сумки, и положил на столик у окна.

– Он почти полон, – сообщил я. – Если бы ты дал мне еще несколько дней, я бы с ним закончил.

Гренэлис взял камень, сжал в ладонях. Его глаза стали похожими на жерла проснувшихся вулканов.

– Сейчас я принесу тебе новый камень, – сказал он с придыханием, – и можешь идти с миром.

Он направился к лестнице, а я окрикнул его:

– Дир. Могу я спуститься в подвал?

Он обернулся с удивлением, развел руками, и равнодушно бросил:

– Если хочешь.

От множества зажженных ламп на стенах и потолке в подвале было светло, а я бы предпочел полумрак. Слишком нелицеприятный антураж.

Я обнаружил капитана Н-Дешью сидящим на скамье у стола, заставленного множеством специфических магических принадлежностей. Заметив меня, он встал, низко склонил голову, щелкнул каблуком. Напрасно. В этом подвале неуместен этикет нормального мира, наши роли не просачиваются сюда сверху. Я кивнул в ответ, и взглянул на него внимательно. Он выглядел нормально, не замучено – Гренэлис до сих пор вынужденно берег его. Острая досада затопила меня до краев.

– Зачем вы сюда пришли, капитан? – спросил я, стараясь не слишком афишировать чувства.

– Я хотел лучше узнать господина Гренэлиса, – ответил он. – И узнал.

– И кому это принесло пользу?

Он промолчал.

Легкое жжение в пальцах привлекло мое внимание. Я стянул перчатки, и ощущение стало сильнее. Я подошел к нему ближе, и тихо бросил:

– Расстегните рубашку.

Он принялся расстегивать пуговицы – без вопросов, без раздумий. Я чуть вытянул ладони к его груди, и едва не вскрикнул от густой боли всех оттенков, всколыхнувшейся в левой руке.

– «Ловушка», – констатировал я, отходя подальше, и жестом позволяя ему застегнуться. – Поэтому вы не взаперти. Вы на коротком поводке.

– Можно ли избавиться от нее? – спросил он спокойно.

Мне было странно слышать от него этот вопрос. Разве я не пособник кеттара по его разумению?

– Гренэлис может вынуть ее, но ему незачем это делать, – ответил я. – Мне жаль, что так вышло, – добавил я искренне.

Он сложил руки за спиной и промолчал.

– Гренэлис не навредит леди Хэмвей, если она будет соблюдать его правила, – произнес я убежденно. – Вы напрасно беспокоитесь о ней. Вы попали в скверную ситуацию, поскольку нарушили его уклад. Я тоже нарушил в свое время, но у Альтеи не будет моих проблем. Она получит уникальные магические знания, тиладский трон, и шанс удачно распорядиться властью. Гренэлис получит энергию для исследований и своего человека во главе государства. То есть, получит власть и возможность потешить самолюбие. Это выгодно для всех… Кроме тех, кому придется стать подопытными.

– И кроме тех, кто ими уже стал. Позвольте задать вам еще вопрос, Первый?

– Задайте, – разрешил я.

– Почему ему понадобилась именно леди Хэмвей? Ведь есть много высших магов в разных странах. Зачем тратить время на ту, кто даже не знает своих способностей?

– Его интересует Тилада, – отозвался я, – и тиладская королева. Лилиан отказалась иметь с ним дело, и он решил заменить ее. И ему это удастся, не сомневайтесь.

– Благодарю вас за ответ, Первый.

Он стоял по струнке и разговаривал чинно, хотя обстоятельства позволяли ему обойтись без церемоний. Я для него – никто. Спускаясь сюда, я не ждал хладнокровия и манер от человека, для которого уже нет мира, кроме этого подвала. Человека, который обречен. Он же наверняка понимал, что обречен.

– Знаете, в чем сила кеттара? – заговорил я, решив, что он заслуживает немного откровенности. – В том, что от него нельзя отделаться. Его нельзя просто проигнорировать (пример Лилиан нам это демонстрирует), его нельзя убить. Если он хочет иметь дело с кем-либо, он будет его иметь. Причем, на своих условиях. И лучшее, что можно сделать, это принять его условия. Теперь я это понимаю. Раньше у меня была иллюзия свободы, потом он разрушил эту иллюзию. Я сам его вынудил, и не рад этому. Не собираюсь обелять Гренэлиса, но, надо отдать ему должное, он довольно добросовестен. Он честно выполнял свою часть договора, делясь со мной знаниями. И мне действительно, как он и обещал, было несложно делиться с ним энергией. Пока у меня не было этой проблемы, – я показал ему увечную руку. – С ее появлением делиться энергией стало мукой, любая магия стала мукой. Но ведь у Альтеи нет этой проблемы. Не волнуйтесь за нее, капитан.

Он так и стоял – неподвижно и прямо, будто в строю. Слушал внимательно, но без следов интереса на лице.

– Еще раз благодарю, – произнес он, когда я замолчал. – Вы сказали, что его нельзя убить…

Я кивнул:

– Верно.

Если бы его можно было убить, неужели я бы этого не сделал?

Велмер Виаран.

Я привык его во всем поддерживать, но в этот раз он неправ. Леди Хэмвей не дите, и не дурочка, наверно, аристократка, госпожа-сапожа, пусть сама бы разбиралась со своим вампиром. Зачем лезть, если нет приказа? Я понимаю, когда дают задание, хочешь не хочешь, а суешься в неприятности. Обязанность у нас, долг такой (родиться не успели, уже задолжали, ага). Но если тебя в срань не гонят, то самое верное – сидеть в пивнушке и резаться в картишки – таково мое железное убеждение. А этому чудаку не сиделось.

Когда он выставил меня из своей комнаты, я сразу решил идти к леди Хэмвей, и рассказывать ей. Чтобы помешала ему делать глупость. И что же? Меня не пропустили! Раньше, до телепортации и хождения по степи, почти все закоулки дворца были открыты (кроме всяких там личных покоев, само собой), а теперь вдруг территория благородных загородилась от неблагородных. Я отловил лакея и попытался передать через него записку, но тот то ли не понял меня, то ли сделал вид, что не понял. Вообще, простолюдины, в отличие от образованных магиков, с тиладским нечасто дружат. Так что, наверное, он и вправду не разобрал, чего мне от него надо. Но леди они, конечно, забором зажали. Изолировали от постороннего влияния.

Ну и все, я оказался в тупике. И, чтобы успокоить нервы, пошел в местный солдатский кабак, и накатил тэрну. Ну и гадость же! Пиво можно хоть весь день пить, и ходить веселеньким, а это топливо раз хлебнул, и сразу окосел. И на вкус – как елка с яблочком. Я подумал, может, чего не распробовал, и хлебнул еще раз. Тут меня унесло, конечно, пришлось срочно бежать на улицу, и делать свое буэ (немножко на дверь попало, я извиняюсь). И вот я только распрямился, даже морду не утер, как мне руки и заломили. Два стражника заломили, а третий стоял и смотрел. Я попытался спросить, в чем я провинился, но язык не слушался совсем, одно мычание выходило. В общем, повели они меня по дорожкам, потом по коридорам, по лестница вниз, опять по коридорам, а потом затолкали в комнатушку, и железной дверью за спиной лязгнули. Честно говоря, я в этот момент особо не занимался вопросами, размышлениями и беспокойствами по этому поводу. Я увидел лежанку, рухнул на нее, и все, улетел – сначала в отвратное кружение, а потом в сон.

Проснулся от того, что вертухай мне миску в дверное окошко совал с очень противным скрежетом. Скрежет был обычный, наверняка, но у меня башка так болела, как будто ее груженой повозкой придавило, и конь еще сверху скачет. Но, несмотря на эту повозку и коня, сообразил я мигом. Вскочил с лежанки, кинулся к двери.

– Эй, за что меня?! – выкрикнул я вертухаю в окошко.

Он миску сунул, и давай дыру в двери закрывать.

– Эй! – не сдавался я, пнув дверь что есть мочи.

Он, видать, человеком оказался, хоть и надзер. Дыру закрывать перестал, и сказал нормально:

– За жульничество в картах. Пожаловались на тебя.

Чего?! За то, что было в прошлом веке и в другой стране, меня упекли? Я уж лет десять в карты не мухлевал. Или пять. Пару лет – прям точно.

– Не было такого… – пробормотал я растерянно, как-то разом ослабнув, даже навалившись на дверь.

– Было – не было… – пробубнил охранник мрачно. – Есть человек, который в суде скажет, что было. А большего тебе, чужаку, и не надо. Спасибо скажи, шпионаж не повесили.

Я присел на пол под дверью – прямо стек по двери. Я тут играл-то один раз всего, и даже не на деньги, а на Санари, трактирщицу. Она старая, ей лет сто. Вся сморщенная, сгорбленная, и рот беззубый, как кратер складчатый, внутрь западает. Ставка была такая: проигравший целует Санари в этот вот рот у всех на виду прям взасос. Оно не хотелось, конечно, но кто ж с такими ставками мухлевать будет? Не дом же проигрывать, если карта не идет.

– Мужик, – позвал я тихонько, – ты б воды что ль принес, а? Сушит – страх как.

– Ага, – он усмехнулся по-доброму. – Ты вчера в копытце нажратый был. Сейчас принесу холодненькой.

Ну вот, человек же, понимает. Правую руку даю на отсечение – солдатской крови он. Наш.

Он принес мне целый кувшин студеной, я напился, и на лежанку лег. Тошно был – до невыносимости, и на душе еще тошнее, чем в брюхе. И отчего-то уверенность была: если б я вчера к леди Хэмвей не сунулся, сейчас бы здесь не чах. Все мои корефанушки небось продолжали прохлаждаться, им дела ни до чего нет, и до них никому дела нет. Но они и не в курсе про вампира – кто им докладывал-то?

И поползли дни. Раз, два, пять, семь, потом мне надоело считать, и я бросил. Надзеры приносили жрачку и уносили помои, про суд ничего не говорили. Когда он будет, кто его знает. В Тиладе иногда сгнивают в подземелье раньше, чем дожидаются суда, а здесь вряд ли сильно отличающаяся система.

Самое худшее то, что капитан все-таки попал в неприятности. Если бы он благополучно вернулся из башни, давно бы уже пришел ко мне, нашел бы способ. В крайнем случае, передал бы привет через стражей. Раз от него ни слуху, ни духу, значит, он пропал. И это жуть. Он меня прям разочаровал своей выходкой безрассудной. Безрассудство было несовместимо с ним, и вдруг совместилось. Он пропал, а я без него – никто. Ноль. Говно в проруби. Все, я кончился теперь.

Он не захотел взять меня с собой, потому что там опасно, чтобы поберечь вроде как. А чего меня беречь, если я ничтожество и ушлепок? Я ленивый, бестолковый, бездарный, бесхарактерный, и не умею думать, прежде чем что-то сделать. Мне ничего не надо от жизни, кроме пива и расслабона, и время от времени девчонку какую завалить. Но, если совсем честно, то мне и девчонок заваливать часто лень, я б предпочел, чтоб они сами меня отлавливали, и сами трудились. Да, жизнь в Эрдли была тяжка для меня, но в этой тяжести я хоть на человека был похож. А, занеси меня судьба в Лавилию, что будет? Оно заманчиво звучит, Лавилия – страна-мечта, все ее любят. Там свобода, твое сословие никому не сдалось. Там у тебя есть права, а не только обязанности, и если тебя вот так без причины в тюрячку кинут, сразу прибежит толпа народу, и будет тебя защищать, протестовать и шуметь, пока законники не признают, что ошиблись. И, главное, той толпе за этот шум ничего не будет. В Тиладе попробуй пошуми. Сразу по соседству с защищаемым окажешься. Лавилия хороша, но я там сразу испорчусь. В безопасники точно не пойду, да и вообще работать не пойду. Буду в картишки жульничать, воровать помаленьку, какие-то мелкие заработки искать, вроде разгрузить рыбацкую посудину за чуток монет. Пьянствовать буду, спать на улице, бородой зарасту, вшами разживусь. Опущусь, в общем. Сначала мне весело и легко будет, потом затянет, а когда затянет, уже все, назад пути нет. Сколько я таких персонажей перевидал, когда пацаном в нижних районах ошивался. Мои родственные души.

Если меня кто-то спросит, за что я полюбил Н-Дешью, я влет отвечу. За то, что он меня полюбил. Почему-то увидел во мне не ничтожество тупое, а нормального парня, из которого выйдет толк. Учителя в школе меня ненавидели, и было за что. Я был постоянно в метаниях между загулами-дебошами и карцером. Вел себя, как мелкий подонок – это я потом уже понял – хамил всем, мебель и прочие вещи ломал, похабщину рисовал на стенах, однажды на учительницу землеописания нассал. Натурально, она сидела за столом, а я подошел, достал хрен, и… Ну а на кой мне это землеописание? На карте все и так нарисовано, незачем в голове держать. Голова не для того, чтобы ее всякой бесполезной мутью забивать. Ох, каким же придурком я был! Меня кое-как терпели, без устали со мной воевали, а потом я перешел черту, сделал кое-что страшное, непростительное. Сломал челюсть офицеру. О! Какой же был скандал! Как будто я пинка королеве дал, да не единожды. Поднять руку на офицера – это самый чудовищный грех в их системе ценностей. Я думал, меня повесят. Но мне всучили черный табель, и выставили вон. Иди, мол, с этим документом в казарменную обслугу или дорожные бандиты. Ах-ха, жаль, у меня не было повода потом наведаться в свою школу. Посмотреть на их рожи, впечатленные моим придворным кителем.

Но Н-Дешью я полюбил не за то, что он дал мне этот китель, конечно. А за то, что он не считал меня никчемным, не ненавидел за недостатки, не тыкал мордой в них. Он доверял мне ответственные сложные задания, которые не для дурачков, и я постепенно стал доверять ему больше, чем себе. Он – единственный человек в моей жизни, который отнесся ко мне с уважением, и потому стал единственным человеком, которого я зауважал. Единственным авторитетом для меня. Он – весь такой успешный, сильный и во всем молодец – рассчитывал на меня, и я из кожи лез, чтобы не подвести, не разочаровать. Я старался соответствовать ему, быть достойным его уважения. Он – фундамент, без которого меня засосет зыбкий грунт.