Текст книги "Союзник (СИ)"

Автор книги: Соня Таволга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Капитан… – осторожно позвали от дальней стены.

Отстань, я сплю.

– Капитан, – зов повторился чуть настойчивее.

Он в курсе, что я не сплю. Он внимательный, хоть и неудачник.

– Когда я гулял с Лин перед отъездом, она попросила меня узнать у ниратанцев, как они делают свои бусы, в которых цвета меняются местами…

Вроде бы, там внутри стеклянных бусин подкрашенные жидкости, которые перетекают туда-сюда, но я не уверен.

– Узнаем, – ответил я.

Мое пробуждение состоялось уже после полудня. Быстренько одевшись и умывшись водой из кувшина, я вышел на улицу. Улица выглядела нормальной, без сияющих сетей, или же их просто не было видно при дневном свете.

Велмер и Найрис стояли у плетеной беседки, увитой виноградом. Они ели виноград, и что-то оживленно обсуждали. Откуда-то из-за угла летел смех Ксавьеры, вперемешку со смехом наемников. Альтеи и почтенной ниратанской госпожи я не обнаружил.

Жестом подозвав парней, я сказал им:

– Надо осмотреть закрома целителя – поискать провизию. Выбрать и подготовить лошадей. Покормить котенка, вон того. Я поговорю с громилами. Если они откажутся делиться добычей, придется уступить. К сожалению.

– Я покормил котенка, – сообщил Вэл, и я похвалил его за достойную инициативу.

Громилы, как ни странно, не стали жадничать. Очередное подтверждение того, что их наниматель стоит очень высоко, и очень хорошо им платит.

Когда я закреплял седельную сумку, ко мне подошла Ксавьера, и вид у нее был встревоженный.

– Я не могу разбудить Альтею, – поведала она, нервозно взмахнув руками. – Я даже плеснула ей холодной водой в лицо – без толку!

Мы поднялись в спальню леди Хэмвей, и Ксавьера с безнадежным лицом потрясла ее за плечо. Лежа на кровати с раскинутыми руками, Альтея выглядела абсолютно нормально. На щеках виднелся легкий румянец, грудь мерно вздымалась при дыхании – это был просто сон, но чрезмерно крепкий, глубокий, и, по-видимому, нерушимый.

– Пора уезжать, – бросила Ксавьера злобно. – Тут Создатель с Праматерью не топтались…

Она плюхнулась на кровать, и сразу же вскочила, схватившись за заднюю часть, и несдержанно ругнувшись.

– Села на ее юбку… – пробормотала она, принимаясь перебирать порванный подол некогда роскошного платья. – Что там у нее лежит?

Из неких тайных карманов в складках подола она извлекла блестящую побрякушку, размером немного больше сливы. Это была серебряная сосновая шишка, и, попав в руки Ксавьеры, она выдала нам ерундовое, но симпатичное волшебство. Из пустоты возник легкий дымок, и в нем засияли огоньки. Дымок плотнел, огоньки множились и сбивались в кучки, создающие изображение: озеро, луну, ивы с камышами. Потянуло влагой и свежестью, как если бы ночное озеро было настоящим.

– Занятная ерундень, – буркнула Ксавьера, засовывая шишку обратно в подол. – Отнесешь леди к лошадям?

Со всем тщанием мы закрепили леди Хэмвей на лошади Ксавьеры, и двинулись в путь. День был раскаленнее всех предыдущих, воздух зримо качался, как над огнем. Глаза щипало от заливающего пота, одежда гадко липла к коже. Безветренное пекло обволакивало густо и плотно, как горячая глина. Пейзаж казался белым от переизбытка света, голова казалась пьяной, хотя выпит был лишь морс. Велмер поминутно вытирал лицо воротником, и сдавленно шептал ругательства. Глядя на него, я почему-то бодрился.

Когда на пути возникло строение, солнце уже вовсю клонилось к земле. Жара спала лишь чуть, ни единого облачка так и вторглось в безупречность неба. Дом стоял посреди травяной пустоты, местами поврежденной одинокими чахлыми кустами. Он был большим, добротным, каменным, из-за сглаженных закругленных углов напоминающим обрезанную башню высотой в три этажа. Мы поравнялись с домом, и на крыльце возник хозяин – среднего возраста мужчина в льняной рабочей рубахе с закатанными рукавами.

– Что случилось с госпожой? – спросил он, указав на леди Хэмвей. – Я лекарь, могу помочь, если требуется.

Ксавьера взглянула на него недоверчиво, и нелюбезно нахмурилась.

Почтенная матрона, доселе не проронившая ни слова, вдруг подала голос.

– Я считаю, мы должны принять предложение этого человека, и быть благодарны за помощь, – сказала она твердо, и спешилась.

Да, мы были бы благодарны за помощь, и за ночлег, и за ужин. И за ванну, и за вино, и за карту, которой не нашлось у целителя в поместье. Но можем ли мы доверять этому внезапному мужичку? В последнее время все вокруг стало казаться каким-то сомнительным.

Ксавьера разделяла мои метания.

– Мнение перекормленной леди Плюшки бесценно… – пробубнила она.

– Меня зовут Лара Вейте, и тебе, шавка, следует называть меня госпожой, – тут же осадила ее «Плюшка».

У нее оказался мощный зычный голос, и, на контрасте с предшествующим стабильным молчанием, прозвучала она внушительно.

Ксавьера закусила губу и отвернулась. В драку не кинулась, хвала небесам.

Лекарь сделал приглашающий жест рукой.

– Прошу, проходите, – предложил он радушно.

У него было чистое, правильное тиладское произношение, благородная осанка и интеллигентная жестикуляция, ухоженные волосы и руки. Я бы назвал его скорее господином, чем мужичком, если бы не рабочая рубаха. Она не вписывалась в образ. Невесть с чего эта мелочь царапала меня, и все-таки я спешился, и принялся снимать Альтею с лошади, развязывая узлы. Напряженный Велмер мотнул головой, когда я скользнул по нему взглядом, Ксавьера прошила меня прицельным раздражением. Завершив с узлами, я подхватил спящую девушку на руки, и молча понес в дом. Страстно надеясь, что жалеть не придется.

10

Альтея Хэмвей.

Мне снова приснился Риель.

На этот раз он даже разговаривал со мной, и даже улыбался, и вообще казался непохожим на себя. Не было той холодной, почти мрачной отчужденности, которую он демонстрировал при наших встречах; не было того пугающего мистического ореола, что окружал его в моем сне о тронном зале. Теперь он выглядел веселым, легким, светлым, и сам сон получился таким же – в беспечно-утренних тонах.

Мы находились в солнечной просторной комнате с окнами от пола до потолка, с плетеными фигурами, увитыми сочным плющом. Пахло цветами, нежно журчала вода в небольшом фонтане. Риель был не в черном, вопреки обыкновению; отсутствовали его традиционные перчатки. Его руки были нормальными – здоровыми и красивыми, и шрама на виске под волосами, я уверена, теперь не стало.

Я не запомнила, о чем мы говорили. Просто беззаботно болтали, будто старинные друзья, праздно проводящие время.

В распахнувшемся вороте свободной рубашки я заметила татуировку пониже ключицы, и та не понравилась мне. Изображение отталкивало, тревожило, и казалось знакомым. Где-то я уже видела подобную картинку – топор, торчащий из рогатой головы.

Проснувшись, я не узнала место вокруг себя. Меня обступала уютная комната с дорогой мебелью, со старинными картинами на стенах, обитых бархатом. Тяжелая портьера загораживала широкое окно, потолок покрывал изысканный позолоченный узор.

Я резко села на кровати, но головокружение вернуло меня на подушку. В висках заколотилась боль, в глазах замельтешили красные и серые пятна. По-моему, я ложилась спать в добром здравии, и в другом месте.

Полежав пару минут, я повторила попытку встать. Голова кружилась так, что пол и потолок готовились поменяться местами. Мне вдруг стало страшно – настолько, что захотелось позвать на помощь.

Хватаясь за качающуюся стену, я добрела до окна. Мягкий закатный свет за портьерой вызвал болезненный взрыв в голове; я зажмурилась и застонала. Переждав наплыв боли, я сморгнула слезы и оглядела местность – голую степь до горизонта, уже насквозь пропитавшую глаза.

Обнаружив на столике кувшин с зеленовато-коричневатым настоем, я плеснула немного в стакан, и выпила залпом. От горького напитка меня затошнило, и я мысленно обругала себя за то, что хватаю и пью непонятно что. Пользуясь помощью стены, я медленно покинула комнату, и двинулась по широкому коридору, устланному мягким дорогим ковром. Вскоре до слуха донесся озлобленный голос Ксавьеры.

– О чем ты думал, когда соглашался?! – эмоционально вопрошала она. – Кто дал тебе право решать?!

Идя на голос, я добралась до холла, где Ксавьера и Шеил сидели в уютных креслах у незажженного камина. Она ораторствовала, оживленно жестикулируя; он молчал, сложив руки на коленях, и не глядя на нее.

– Ты виноват в этом дерьме, – цедила она с угрозой. – Ты настоял на паршивом зачарованном поместье, а теперь из-за тебя мы здесь…

– Ты тоже хотела остаться в поместье, – аккуратно напомнила я.

Голос получился слабым – я даже засомневалась, что меня услышат.

Услышали. Разом повернули головы и встали. Шеил тут же отвернулся, и я осознала, что из одежды на мне только короткая откровенная сорочка. Ксавьера подхватила меня под локоть, помогая усесться на софу, и я испытала чувство, близкое к благодарности. Довольно специфическое это дело – благодарность к Ксавьере…

– Расскажите мне что-нибудь, – попросила я, напрягая связки.

Мне рассказали, что я проспала почти двое суток, и сну моему не помешали ни конное перемещение, ни активные попытки разбудить.

– Мы в доме странного мужика, – сообщила Ксавьера, понизив тон. – Мужик называет себя целителем и обещает тебе помочь. Но я не люблю отшельников, живущих в одиночестве в большом доме среди степи. Когда кто-то вот так живет, я сразу начинаю думать, что он занят темными делишками. Если ты ничего не скрываешь от людей, так живи с людьми, чтоб тебя…

Я помассировала пульсирующие виски. Она говорила чрезмерно много и быстро для моей нездоровой головы.

– Мне нужна помощь? – уточнила я, насторожившись.

– Альтея, нас волновало то, что ты не просыпаешься, – вступил в разговор Шеил. – Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Как будто аристократ вытянул энергию до предела, – призналась я.

Мне доводилось делать такое с противниками в стычках. Если вытянуть еще больше, человек умрет.

Ксавьера налилась и засияла жидким огнем. Мне показалось, что паркет сейчас вспыхнет под ее ногами.

– Кажется, этот «целитель» не восстанавливал ее энергию, а наоборот, – зашипела она подобно воде на раскаленной сковородке.

– Она была не в порядке до приезда к «целителю», – напомнил Шеил.

Я откинулась на спинку софы и закрыла глаза. Слушать их не было сил.

– Кроме Альтеи, из аристократов у нас Плюшка… – задумчиво проговорила Ксавьера.

Шеил коротко вздохнул.

– Ты обвинила всех во всем, – буркнул он мрачно. – Остановись.

Судя по звукам шагов, она металась взад-вперед. Приоткрыв глаза, я убедилась в этом.

– В общем, так, милый, – она швырнула в него слова, как мокрую тряпку в стену. – Больше ты ничего единолично не решаешь. Ты не приносишь спящих девушек незнакомым хмырям, никого не спросив, ясно тебе? Если хочешь ссор со мной… Нет, ты не хочешь ссор со мной! Никто не хочет.

Он едва заметно пожал плечами, и ничего не сказал. А я подумала о сне, и ощутила интерес.

– Ксавьера, – позвала я миролюбиво, надеясь, что ей уже наскучило пылать. – Ты случайно не знаешь, у Риеля есть татуировки?

– Без понятия, – быстро и удивленно отозвалась она. – А что?

– Да так, – ответила я. – Ерунда.

Велмер Виаран.

Вот, теперь мы застряли у отшельника.

Нет, жаловаться особо не на что. Отшельник – господин Дир Гренэлис – вполне приятный дядька. Радушный, приветливый, разговаривал со всеми доброжелательно, прямо на равных. Леди Хэмвей, небось, и имя-то мое до сих пор не запомнила, а этот сразу запомнил. Обсуждал со мной лошадей, рыб, северных оленей, мореходство, сбор грибов, художественную ковку, тиладскую королевскую династию, ниратанские стеклянные бусы, меняющие цвет… В общем, всякое-разное обсуждал, как с корефаном. Только, в отличие от моих корефанов, он много знает. Вот правда, он как целая библиотека – весь напичкан знаниями. Ну, а чего удивительного? Если живешь один среди травы, чем еще заниматься, кроме как читать?

Если честно, сразу – с первых двух или трех взглядов – он мне не понравился. Не знаю, как объяснить. У мелких зверьков, вроде всяких зайцев или меня, чуйка на опасность. Наверное, улица научила, или школа с ее бандами, или Эрдли с его офицерами. Всюду опасность, и надо уметь петлять и таиться, чтобы не нарваться. Часто просто видишь рожу, и сразу понимаешь – от этой рожи лучше держаться подальше. Какой-то особый душок от нее исходит. Вот от этого отшельника сразу душком потянуло. Если бы я тогда решал, я бы проехал мимо. Не стал бы заходить. Но у капитана нет этой чуйки, он везде спокойно ходит, не петляет и не таится. Он решил зайти, а я напрягся сначала, а потом расслабился. Господин Гренэлис так интересно рассказывал про океанские течения, про заимствование слов из других языков, про то, как Создатель и Праматерь создавали мир. В школе, вроде бы, тоже это все рассказывали, но там почему-то неинтересно было, я ничего не запомнил. А капитан напирал на практические занятия, чтобы я хорошо работать мог, а не чтобы с энциклопедиями тягаться. В общем, вести беседы с господином Гренэлисом мне нравилось, и даже жаль было, что он не только со мной беседовал, а со всеми, даже с Найрисом. Доброе отношение к Найрису теперь ниратанцам будет несвойственно. Хотя, судя по фамилии, господин Гренэлис не ниратанец. А вообще непонятно кто. Почему-то этого я у него не спросил.

Леди Хэмвей все не приходила в себя, хотя лекарь что-то там с ней сделал. Он сказал подождать, и мы ждали. Что еще оставалось? Все волновались, особенно Дионте. Спрашивается, какое ей вообще дело? Леди Хэмвей ей вообще чужая. Да и разве таким стервам, как Дионте, есть дело до кого-нибудь? Я думаю, она бесилась просто ради того, чтобы беситься. Натура у нее такая – обязательно надо поорать. Бывают такие люди – если не поорут, то день зря прошел. Она ходила по дому, и гавкала на всех, особенно на капитана. Она вообще ему проходу не давала – гавкала и гавкала, но, боги мои, какой же он терпеливый. Я бы на его месте сразу ее воздушной волной к стенке припечатал, чтоб она черепок разбила. А если мордой в стенку, чтоб нос сломала – то вообще идеально. А он на нее реагировал так, как будто она комар. Ну, вьется и вьется, пищит и пищит, что ж теперь? Пару раз вяло отмахнуться – да и хватит. Нет, мне такого не понять и не освоить. Но, вообще-то, хорошо, что он не стал конфликт с ней утраивать. Потому что, если дойдет до поединка, то неизвестно, кто кого осилит. У него хорошая подготовка, а она зато зверюга. Тут не знаешь, на кого ставку делать.

Время шло медленно, жара стояла убийственная. Сетей в воздухе, ходячих кукол и звезд размером с горошину не было – и то хорошо. Когда отшельник меня не развлекал, я развлекался с Найрисом, играя в дартс. Вообще, мы просто нарисовали мишень на широкой доске, и кидали в нее ножик. Но играть с Найрисом неинтересно – он даже нож правильно держать не умел, не то что попадать в цель. Капитан тоже со мной немножко играл, но с ним мне тоже не понравилось. Потому что я лучше него кидал, а мне как-то неловко в чем-то лучше него быть.

Вот Найриса мне жаль, если честно. Он был Младшим какого-то столичного аристократика – одним из девяти его Младших. Забот в таких условиях – вообще никаких. Пропитание себе добывать не надо – Старший обязан тебя содержать. Работать по хозяйству не надо – слуги работают. Постоянно сопровождать Старшего не надо – у него девять штук Младших, а постоянно с собой водить положено только одного. Если Старший с тобой плохо обращается, несправедлив к тебе, кормит сухарями, когда остальных – пирожными, можешь на него пожаловаться в специальную службу. Да, уйти от него ты не можешь, то есть вроде как несвободен, но он тоже не может тебя на улицу выставить, так что он тоже вроде как несвободен. Ну, заставит он тебя в лавку за тэрном сбегать, или купит коричневые штаны, когда ты хотел зеленые – вот и все неприятности. В общем, мне б так жить. Но вот теперь аристократик умер, и все, конец. Детского Младшего заберут родственники, а остальные восемь пойдут бомжевать. На нормальную работу их не возьмут, комнату им не сдадут, и вообще никаких дел с ними иметь не будут, потому что они теперь недостойные. Грустно все это, и несуразно как-то. Наверное, даже несуразнее, чем в Лааджуре. Там один человек может взять другого в пользование, если победит его в поединке. Вызываешь на бой особь одного с тобой сословия и пола (чтобы все справедливо, шансы равны), и сражаешься почти насмерть. Если побеждаешь, предлагаешь проигравшему выбор – смерть или пожизненное служение тебе. И он выбирает. Ну, или ты выбираешь, если проиграл. И отказаться от боя нельзя – это равнозначно проигрышу. Они там с пеленок тренируются: стихийные магики – с магией, простолюдины и целители – с оружием. Еще бы. В любой момент тебя могут рабом сделать. Если это не стимул тренироваться, то что тогда стимул?

На закате второго дня леди Хэмвей, наконец, пришла в себя. Но она очень плохо себя чувствовала, поэтому наш отъезд откладывался. Поздним вечером я заскучал. Спать не хотелось, заняться было нечем. Отшельник дал нам спальни на втором этаже, а на третий не пригласил, и мне вдруг стало любопытно глянуть на этот этаж. Наверняка там те же комнаты и ничего интересного, но раз я там не был, то надо побывать. Может, там окажется библиотека, и я почитаю что-нибудь нудное перед сном. Говорят, помогает не хуже снотворного.

И ведь я действительно нашел библиотеку – почти сразу! Подсвечивая себе фонарем, я изучал корешки книг на стеллажах, ища что-нибудь подходящее. Большинство книг были на ниратанском (или еще каких-то языках), они сразу отпадали. Из тиладской литературы я нашел «Слово о Законе», а это уж слишком нудно, даже для чтения перед сном. А потом мои глаза наткнулись на пробел между стеллажами – стену, обшитую каким-то приятным шершавым материалом. На стене висела картина – портрет девушки. Очень знакомой девушки: блондинки с пухлыми губами, бледной кожей и ямочкой на щеке, с важной аристократичной осанкой и надменным взглядом. Портрет леди Хэмвей. Слова «ушастой» девчонки из поместья сразу как гвоздем воткнулись в мозг.

Тут мне показалось, что я слышу голоса. Я прислушался и понял, что не показалось. Где-то за дальними стеллажами тихо беседовали два мужских голоса: один – нашего отшельника, а другой вроде смутно знакомый, а вроде и неузнаваемый. Мне, конечно, следовало приглушить фонарь и уйти осторожненько, но я двинулся на разговор, прислушиваясь и присматриваясь. Говорили, само собой, на ниратанском, слов я не понимал, но зато понимал интонации. Наш отшельник говорил властно и напористо, а тот, другой, как будто оправдывался.

Обойдя длинный стеллаж, я приметил узкую дверь в стене библиотеки. Дверь была приоткрыта, в щель пробивалась полоска неяркого света. Я погасил свой фонарь, чтобы не выдать себя, по-мышиному подобрался к щели, и заглянул в нее.

За дверью оказалась небольшая комната без окон – скорее каморка, чем комната. Мебели там почти не было – только высокое зеркало у одной стены, а напротив – глубокое массивное кресло. В кресле сидел хозяин, а в зеркале-трансляторе, вместо отражения – собеседник. И не кто-нибудь, а Риель, канцлер Ниратана.

Вот уж чудны дела! Что ж за птица наш отшельник, что с правителем говорит в повелительном тоне, а тот еще перед ним оправдывается? Пожалуй, я больше не буду трепаться с ним о миграции животных и рецептах шоколадных конфет. Даже о рецептах пива не буду.

Очень осторожно я выбрался из библиотеки, спустился на второй этаж, и нерешительно встал под дверью спальни капитана. Хотелось доложить о своих открытиях, но не хотелось снова вламываться в неподходящий час. Я потоптался чуть-чуть, и ушел к себе. И дверь запер на засов – на всякий случай.

Риель Сиенте.

Связь прервалась, и в зеркало возвратилось мое отражение, от которого я поспешил отвернуться. Собственный облик стал неприятен мне: он как сказочная луна или изумительной красоты девушки и юноши, бродящие по степи, но менее неестественен. Он не переходит те границы, за которыми начинается отторжение и страх. Однако же, суть не в моем лице или безупречных «манекенах». Суть лишь в восприятии.

Я всегда пользовался повышенным успехом у дам, ведь я был принцем с яркой внешностью, изящными манерами, хорошим вкусом, удобным нравом… Мой нрав претерпел изменения за несколько последних лет; манеры, впрочем, тоже. Перемены в моей жизни стали достаточно значительными для того, чтобы спровоцировать перемены во мне. Но дамы, о, они начали попросту лишаться рассудка. Мне доводилось даже выставлять их из своих покоев, и, видят боги, я не мог представить, как они ухитрялись пробираться туда. Леди Хэмвей столь явно потеряла голову, что мне стало буквально совестно перед ней. Хотя, моей вины не было ни в чем.

Я снял перчатки, и взял в руки камень резерва – камень Гренэлиса. Невзрачный зеленоватый кристалл грубой огранки, непрозрачный, размером с дамский кулачок. Левую руку мгновенно пронзило множеством узких лезвий. Разные виды боли – режущая, колючая, жгущая, ломящая, пульсирующая – слились потоками в общую реку, и затопили руку от ногтей до локтя. А причина тому – всего лишь два пальца. От безымянного осталась одна фаланга, мизинец удален под корень. Не слишком значительное увечье, практически не мешающее в повседневности, но создающее уйму проблем, когда дело касается магии. Будь я простолюдином, давно смирился бы со своим недостатком, но для мага руки – это все. Любое их повреждение – это ограничения, неполноценность и мучение. Ряд заклинаний мне стал недоступен, ряд – доступен не в полной мере. Все подвластные чары давались с трудом, отнимали больше энергии, и любое соприкосновение с магией вызывало боль. При сложных заклинаниях она была непереносима, при несложных – лишала концентрации и провоцировала ошибки. Моему избранию на высший пост суждено стать самым феноменальным за всю историю…

Когда последним крупицам терпения пришел конец, я вернул камень резерва на подставку. Промокнул лоб и глаза платком, выпил немного воды, и прилег на кушетку. Камень был полон лишь на четверть, а я уже не справлялся с ним. Я ущербен как маг и зависим как лидер, мое время на посту канцлера сочтено. Я знал это еще до избрания. Я знал, что мое величие продлится ровно столько, сколько позволит Гренэлис. Моя жизнь продлится ровно столько, сколько он позволит. Удивительно, с каким равнодушием я стал думать об этом.

Когда-то я боготворил Гренэлиса, считая его самой большой удачей в своей жизни. Перспективы были заманчивы, планы грандиозны, энтузиазм был подобен цунами. Потом настала пора разочарований, страха и злости. Я ненавидел его, я подверг бы его самой жестокой казни, будь это в моей власти. А после – настала пора спокойствия. Даже не так – успокоения. Он – мой господин, и это навсегда.

Очень скоро он станет господином леди Хэмвей. Возьмет от нее то, что не смог взять от королевы Лилиан, а после – пойдет дальше. Он всегда будет идти дальше и захватывать больше – таково его предназначение. Он всегда будет очаровывать, увлекать и покорять.

О, Лилиан! Клянусь Праматерью, я восхищен ею! Я был убежден, что Гренэлис играючи приберет ее к рукам, но он не смог. Эта железная женщина, находясь в чрезвычайно шатком положении, дала ему отпор, а после – взялась за меня. Несомненно, бунты Младших, беспорядки по всей стране – ее работа. Ей необходимо ослабить и дестабилизировать нас, поскольку мы – угроза для Тилады. Похищение документов подтолкнуло ее к активным действиям, встревожило и напугало ее, хотя, на самом деле, моя роль здесь невелика, и бояться ей следует не меня. Похищение документов – это лишь реакция Гренэлиса на ее отказ сотрудничать с ним.

Разумеется, я справлюсь с беспорядками. Они не первые и не последние в нашей истории; очень скоро революционные настроения сойдут на нет. Меня обеспокоили не они, а недовольство Гренэлиса. Даже тот взрыв на площади во время праздника вмешался в его планы. Взрыв не только активировал телепортатор в неподходящий момент, но и повредил его, сбив настройку. У меня случались ошибки – виной тому увечная рука, но этот телепорт был создан верно, я проверял его. Причина неверной точки назначения – в повреждении телепортатора при взрыве. Серебро – мягкий металл, его не так уж сложно деформировать. Полагаю, мой маленький зачарованный подарок порадовал леди Хэмвей больше, чем Гренэлиса, которому предназначался.