Текст книги "Граждане Рима"

Автор книги: София МакДугалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

Варий миновал старые, маленькие постройки, униженно сгрудившиеся возле дворца, обогнул Киркус Максимус и, обойдя Золотой Дом, свернул к служебному входу, показав преторианцу свой пропуск. Он решил не беспокоиться и не заходить в заброшенный офис Лео в юго-западной башне – вряд ли там можно было что-нибудь отыскать, Лео никогда особенно не интересовался бумажной работой. Вместо этого он прошел коридорами второго этажа, по которым между башнями без конца сновали чиновники, и вошел во внешний офис Фаустуса в самом сердце Золотого Дома. Высокое, просторное помещение, отделанное в бело-золотых тонах, полнилось негромким жужжанием кондиционеров – сквозь огромные новые окна потоками струился солнечный свет. Там, снаружи лежал в удушливом пасмурном мареве Рим, но из новейших частей дворца он всегда выглядел солнечно, просачиваясь сюда сквозь синие и золотые стекла.

Блеклый офис шумел деятельнее, чем когда-либо, но при виде входящего Вария всех охватила дрожь ужаса. Это не было для него неожиданностью. Он не обратил внимания на укол самолюбия, на ряды застывших в изумлении помощников. В противоположном конце комнаты широкий стол Гликона баррикадой возвышался между офисом и закрытой, охраняемой дверью в личную канцелярию императора. Варий направился прямо к ней.

Завидя его приближение, Гликон встал.

– Варий, – сказал он, – тебе не следовало бы здесь находиться.

– Почему же? – угрожающе вопросил Варий.

Гликон был хрупким на вид человеком, с умным лицом, виновато изогнувшейся, похожей на цаплю фигурой; тонкие пушистые волосы с глубокими залысинами на висках ниспадали на лоб длинными мягкими прядями. Варий знал его недостаточно хорошо – и уж наверняка слишком мало, чтобы полагаться на Гликона сейчас, – но всякий раз, общаясь с ним, он чувствовал себя подавленным и разбитым. Гликон определенно не был глуп или некомпетентен, но он был настолько осмотрителен и дипломатичен, что любая решимость, соприкасаясь с ним, словно таяла в воздухе. Таким образом, Гликону всегда удавалось избегать ошибок.

Гликон на мгновение задумался, но, прежде чем успел что-нибудь сказать, Варий продолжил:

– Император уже встречался со стражниками?

– А я-то думал, ты дома.

– Так встречался или нет?

– Нет. Но ты неважно выглядишь.

– Я в порядке, – Варий указал на преторианца, флегматично стоявшего перед императорской дверью. – У себя?

На лице Гликона появилось тревожное выражение.

– Чего ты хочешь, Варий? На нас здесь лежит ответственность за ход дел во всем мире, а сегодня…

– Я должен повидать его сегодня.

Гликон обиженно, страдальчески уставился на Вария:

– Это невозможно.

– Нет, возможно, – упрямо повторил Варий. Хотя нет, нет, от Гликона ничего не дождешься, если будешь продолжать в том же духе. Пересилив себя, Варий сказал: – Извини, Гликон, я знаю, что веду себя неподобающе.

– Понимаю, понимаю, – мягко произнес Гликон. – Но, Варий, ты же знаешь, что даже в обычный день я ничего не могу для тебя сделать, у него все расписано по минутам. Все хотят его видеть. Мы отменяем все, что только возможно. Сегодня он даже перенес встречу с синоанским послом и губернатором Террановы, а времени все равно не хватает. А ты!.. – Помолчав немного, Гликон почти ласково шепнул: – Сожалею, но не уверен, что сегодня самый подходящий день.

– Да, я знаю, – ответил Варий. – Знал еще до того, как прийти. Поэтому, сам понимаешь, я и не пытался бы, не будь это жизненно важно.

– Ты можешь оставить мне записку, – предложил Гликон.

– Не могу. Извини. Мне необходимо лично встретиться с ним.

Гликон задумчиво закусил нижнюю губу.

– Хорошо, о чем речь?

Вария снова охватила нерешительность, он старался взвесить каждое слово, чувствуя его значимость.

– Понимаю, насколько это некстати. Понимаю, что ставлю тебя в неловкое положение, ты уж прости. Прости, что больше ничего не могу тебе сказать. Мне нужно сообщить нечто императору, ему и только ему.

В замешательстве Гликон издал негромкое «ах!» и обессиленно бросил взгляд на стену, словно ища сочувствия. Волей-неволей Варий чуть понизил голос:

– Понимаешь ли, Гликон, мне никогда не приходилось делать ничего подобного. Пожалуйста, просто скажи, а там уж как сам решит, вот и все.

Гликон беспомощно, в отчаянии махнул рукой, и на какой-то миг показалось, что он сейчас сделает или скажет что-нибудь. Но затем, словно действуя наудачу, он молча повернулся, страж уступил ему дорогу, и Гликон скрылся за дверью.

Варий тяжело перевел дух, снова чувствуя тяжкий прилив усталости. Он присел к столу Гликона и стал нервно просматривать бумаги Лео. По крайней мере он мог доказать, как внезапно и без всяких на то причин Габиний утратил интерес к больнице для рабов. И Фаустус несомненно должен узнать о сластях Макарии, чтобы понять, насколько неправдоподобно, что с их помощью он, Варий, убил свою жену. Но что он скажет? Варий постарался отрепетировать про себя свое слово: Ваше величество, я обвиняю исключительно Габиния. Я не знаю, откуда взялся яд. Пожалуйста, разрешите заняться расследованием преторианцам, не доверяйте обычной страже.

Он сидел так почти в трансе, когда наконец вернулся Гликон и, еле заметно пожав плечами, сказал:

– Можете войти.

Усевшись за стол, Фаустус начал одну за другой подписывать бумаги: занудные петиции, законопроект в защиту пенсионных прав ветеранов – это была популярная мера, смертный приговор. Одновременно он выслушивал доклад младшего адъютанта Агеласта об отклике на выступление Туллиолы. Фаустус привык работать над двумя делами зараз, но сегодня было труднее сосредоточиться на том, какие бумаги он подписывает; ему не удавалось даже бегло просмотреть тот или иной документ. Кроме того, он забыл хотя бы вполглаза следить за рукой, выводящей подпись. Подпись ему не нравилась. Впрочем, ему всегда не нравилась его подпись. Когда-то он беспокоился, что она выглядит чересчур по-детски, затем – что излишне коряво, но хуже всего было теперь, когда он вдруг испугался, что, несмотря на старания сосредоточиться, буквы по-старчески дрожат. Какая чушь, ему исполнился всего шестьдесят один год. Но нет, сегодня его рука действительно запиналась и дрожала. Было отчего. Но дело шло к концу – и никто не скажет, что он стал развалиной.

Друз старался помочь, но только отвлекал, висел над душой и, глядя лихорадочно блестящими от перевозбуждения глазами, постоянно прерывал Агеласта. Однако Фаустус не отсылал молодого человека – обычно ему не нравилось, когда вся семья собирается в его офисе, но, конечно, они хотели быть в курсе, и сегодня лучше было знать, где находится каждый.

– Поступают сообщения, что его видели в Лондоне, Томнее, Пальмире…

– Неужели они думают, что он мог так далеко забраться? – спросил Фаустус, продолжая расписываться.

Друз ухмыльнулся.

– Возможно, и нет, – сказал он, прежде чем Агеласт успел открыть рот. – В Перузии его видела целая толпа, так что лучше уж пусть это будет подальше. Кто-то видел, как он садится на поезд. По тамошним меркам, дядя, это не расстояние. Его вернут домой сегодня к полудню.

– Но если он садился на поезд, то, значит, уехал по собственной воле, – сказала Макария, сидевшая напротив Туллиолы на одной из темно-зеленых низких кушеток, рядком протянувшихся перед столом императора.

Фаустус состроил жалостную гримасу:

– Ну, не думаю. Может быть, это дело рук сепаратистов или кого-нибудь вроде них?

– Да, государь, четыре группировки взяли на себя ответственность, – сказал Агеласт.

Ухмылка сбежала с лица Друза.

– Одни заявляют, что казнили его, – спокойно сказал он. Фаустус закрыл лицо ладонями.

– Но они могут заявлять все что угодно. Это же просто сумасшедшие, – возразила Макария.

– Она права. Нет никаких оснований им доверять, – сказала Туллиола. При слове «сумасшедший» Фаустус сердито посмотрел на дочь.

– Нет оснований доверять кому бы то ни было, от этого только хуже, – сказал Фаустус. Но, подняв голову, взглянул на Туллиолу: – Ты отлично справилась, – стараясь в присутствии Макарии подавить ласковые нотки в своем голосе, надеясь, что Туллиола прочтет его одобрение по губам.

Она улыбнулась в ответ и покачала головой:

– Ничего особенного. Читать по бумажке всякий может.

– Все равно нужен был подходящий человек. – Фаустус передал письма Агеласту, и вид у него стал озадаченный. – И что мне теперь делать? – спросил он, обращаясь ко всем присутствующим. Но тут вошел Гликон и доверительно прошептал на ухо Фаустусу, что Варий настаивает на немедленной аудиенции.

Члены семьи ненадолго недоверчиво притихли. Гликон негодующе воздел руки:

– Я не имею ни малейшего намерения убеждать вас, государь; он отказался сообщить мне что-либо и кажется очень взволнованным. Я лишь подумал, что вам следует знать, что он настаивает на важности своего дела.

– Почему вы решили, что он знает, важное оно или нет? – требовательно спросила Макария.

– Дальше у вас встреча по финансовым вопросам, государь, – добавил Агеласт, заглядывая в ежедневник.

– Скажите ему, пусть убирается. Кто он вообще такой, этот Варий? – набыченно спросил Фаустус, не побеспокоившись даже хоть как-то связать с посетителем слабо припоминавшееся ему имя.

– Он тебе писал? Это один из прихлебателей Лео, – сказала Макария.

Только тогда Фаустус не без труда представил себе зримые черты безликого Вария: то ли египтянин, то ли нумидиец, словом, откуда-то оттуда, один из людей, раздражавших императора несоответствием молодости и занимаемого места…

– А… – Фаустус резко откинулся на спинку кресла. – Варий. Это не он ли был в Тускулуме? Присматривал за вещами Лео. Он должен был последним видеть Марка, выходит так? – Руки у него затряслись от беспомощности, какой он никогда не чувствовал прежде.

– Пора, государь, – настойчиво повторил Агеласт.

– Да, я знаю Вария, – заметила Туллиола ровным, но печальным голосом. – Та мертвая женщина была его женой.

Макария и Фаустус одинаково нахмурились, на какой-то миг приобретя комическое сходство.

– Ах вот оно что, – с расстановкой произнес Фаустус, снова поднеся руку ко лбу. Но где-то в глубине души ему стало чуть поуютнее. По крайней мере, было почти, почти ясно, что следует делать.

– Что-то не так? – встревоженно спросила Туллиола.

– Это совершенно неприемлемо, – сказала Макария. – Папа, ты не имеешь права связывать свое имя с подобным субъектом.

– Знаю, – тяжело вздохнул Фаустус. – А что, если это ниточка?

– Тогда пусть обратится к страже, – сказал Друз. – Это не ваша работа.

Фаустус посмотрел на Туллиолу, переводившую взгляд с одного на другого, мгновенно замолчал и пожалел о сказанном.

– Не понимаю, – произнесла Туллиола. – Какая ниточка?

– Человек в его положении… – устало поправил Фаустус.

Макария посмотрела на Туллиолу чуть ли не с жалостью.

– Вот именно, человек в его положении. В лучшем случае у него шок и он сам не понимает, что делает. Ты сказал, что он явно не в себе, верно, Гликон?

– Именно так, госпожа.

– У императора нет свободного времени, чтобы тратить его на подобную чепуху. Но, возможно, все обстоит еще хуже. Возможно, он убил эту женщину.

Фаустус утробно проворчал в знак согласия, но Туллиола так и впилась взглядом в Макарию.

– Как ты можешь говорить такое?

Макария грубо хохотнула.

– Такое случается, не правда ли? Мужья убивают жен, – Туллиола поежилась. – Может, он думает, что папа защитит его. А может, он виноват в том, что случилось с Марком… у него могут быть контакты с одной из этих группировок. Лео не особенно-то заботился о своем окружении.

– Я чувствую… – начал Фаустус. Но затем выпрямился, снова приняв решительную позу. – Нет, стража должна что-то о нем знать. Если они считают, что он не представляет опасности, мы всегда успеем его вернуть. Когда приезжает городской префект?

Макария все еще хмурилась.

– Почему стража не допрашивает его прямо сейчас? Кроме того, сюда не должны забредать люди с улицы. Почему никто не остановил его, Гликон?

– Я сейчас же скажу ему, чтобы убирался, госпожа, – пообещал Гликон, одновременно испытывая облегчение и неловкость.

– Я думаю, нам следует вызвать стражу, – настаивала Макария.

– Нет, – сказала Туллиола.

И снова семья притихла в изумлении, хотя на сей раз Макария тоже выглядела оскорбленной. Фаустус, хоть и соглашался со всем, что говорила дочь, остался доволен.

– Ты права, дорогая, – сказал он, не сдержавшись, – Макария немножко увлеклась.

– Конечно, Макария права, что проявляет бдительность, – осторожно произнесла Туллиола, всегда проявлявшая терпеливость в отношении Макарии, особенно когда чувствовала провокацию; Фаустусу захотелось крепко обнять ее и вручить приз. – Но, мне кажется, неправильно выдвигать подобные обвинения против человека только потому, что с ним что-то случилось… В конце концов, неудивительно, что он подавлен, так ведь, Гликон? Всякий на его месте чувствовал бы себя подавленно. А тебе, Тит, разумеется следует выслушать, что скажет о Варии городской префект, и не отменять встречу. Но с ним могу поговорить я, – она застенчиво опустила глаза. – Если это поможет.

Фаустус задумался.

– Что ж, если тебе нетрудно… – сказал он.

– Даже если ему нечего сказать, не страшно, что я потрачу время попусту, – с улыбкой ответила Туллиола.

– Мы и так уже опаздываем, государь, – позволил себе вмешаться Агеласт. – Вряд ли совещание по финансовым вопросам имеет смысл откладывать.

– Разумеется, нет, – оборвал его Фаустус и даже отважился поцеловать Туллиолу на глазах у Макарии, прежде чем через личный выход покинуть императорскую канцелярию, оставив жену.

Макария с Друзом последовали за ним, причем Макария успела злобно пробормотать:

– Верно, нам в такие дела путаться негоже.

После чистенького, сверхделовитого и светлого внешнего офиса канцелярия Фаустуса показалась роскошно-антикварной. По стенам раскинулись фрески, изображавшие сад, более запущенный, чем любой из дворцовых садов, с завитками жимолости и розовым ломоносом, темными виноградными лозами, а поскольку художник не чувствовал себя стесненным временами года, а может быть, потому, что в виду имелся елисейский или олимпийский сад, пятна белых соцветий виднелись на некоторых из деревьев. Несмотря на свои размеры, помещение выглядело неярко освещенным и укромным уголком среди ветвей и пририсованных теней от них, напоминавших разнообразные малахитовые узоры. Устремив взор на огромный орехового дерева стол императора, Варий на какой-то миг подумал, что канцелярия пуста. Но тут же увидел Туллиолу, стоявшую как белое, неясное отражение богини, окруженной апельсиновыми деревьями, нарисованными на стене за ее спиной.

Варий стоял неподвижно, дрожа от унижения и гнева. Туллиола подошла к нему, с улыбкой протягивая руку. Прежде чем она успела приблизиться вплотную, Варий сказал:

– Не хотелось бы тревожить вас. Я ухожу.

– Пожалуйста, не уходите, Варий, – произнесла Туллиола, – я понимаю, вы разочарованы.

Ему пришлось ответить на рукопожатие, неловко прижав локтем коробочку с нугой и бумаги. Второй раз за день он прикасался к женской коже и снова почувствовал безжизненную стылость и оцепенелость, странным образом обволокнувшие теплые пальцы Туллиолы. Голос его прозвучал судорожно, искаженно:

– Вы очень добры, что встретили меня. Но я пришел сюда с единственным намерением – видеть императора. Только императора, и никого более. Глупо было надеяться.

Независимо от того, что он собирался делать дальше, все планы заканчивались тем, чтобы рассказать Фаустусу все от начала и до конца, иначе оставалось просто вернуться домой и ждать, пока стража не приедет арестовать его.

– Нет, нет, конечно, не глупо, – возразила Туллиола. – Он впервые вынужден вам отказать. Сегодня у него гораздо больше дел, чем обычно, уверена, Гликон уже говорил вам… но причина не только в этом… Он не знает, что ему делать. Не знает, чем помочь. И кроме того… – она в нерешительности замолчала, явно не уверенная, что не проболталась, и после этой паузы голос у нее упал и она слегка покраснела. – Скорее, это инстинктивное. Видите ли, все здесь настолько… привыкли, что дела делаются определенным образом. А он, то есть мой муж, он боится показаться… ну, вы понимаете. Подвластным эмоциям, колеблющимся. И особенно сегодня.

– Понимаю, госпожа Туллия, – ответил Варий, хотя сам думал далеко не так. Больше всего его удивило, что она может так явно быть озабочена взаимопониманием с Фаустусом; они с Гемеллой иногда задумывались над тем, как могла Туллиола продаться (именно так полагали они) человеку вдвое ее старше, и единственное, что приходило им в голову, была ее полная безмятежность, позволявшая не замечать этого.

Туллиола чувствовала себя неудобно на толстом ковре, но она подняла глаза и снова улыбнулась.

– Это всегда звучит так, будто речь идет о ком-то другом. Называйте меня Туллиола.

Варий кивнул, но на сей раз постарался вообще избежать имени.

– Все равно… – сказал он.

– Все равно, – решительно прервала его Туллиола, – если это действительно важно, если это касается Марка, то он примет вас, Варий, я уверена.

Варий ответил не сразу. Потом пробормотал:

– Я уже сказал, это важно.

– И касается Марка? Наверное, ведь вы были там, правда? Пожалуйста, Варий, скажите, что с ним?

Варий проглотил слюну.

– Нет, меня там не было.

– О, – сказала Туллиола, смущенно и разочарованно, – я думала… – Она подошла к зеленой кушетке и села. – То есть у меня и в мыслях не было… И, конечно, вам страшно и тяжело говорить об этом. Извините. Я совсем запуталась. Конечно, я ничем не могу утешить вас, я про Гемеллу. Но мне так хотелось бы.

Никто до сих пор не упоминал имени Гемеллы.

– Благодарю, – сухо, официальным тоном ответил Варий. У Туллиолы был такой вид, будто она слушает его, хотя Варий молчал. Немного погодя, он чуть приблизился к ней.

– Если вы думаете, что он вас послушает… – отважился он, – пожалуйста, скажите ему во что бы то ни стало.

Туллиола кивнула, но одновременно начала нервно крутить на пальце одно из своих колец.

– Но в таком случае я должна верить, что ваше сообщение действительно важно… что все эти ужасные вещи, которые говорят люди, неправда…

– Я не убивал ее, – сердито ответил Варий и сразу же понял, что ему следует быть более осторожным. Туллиола подперла голову рукой.

– Просто не знаю, что делать, – сказала она еле слышно.

– Я сказал вам.

Она беспомощно махнула рукой:

– Ничего вы мне не говорили. Вижу, вы мне не доверяете: я даже не спросила почему и не стану, но он не будет слушать, если у меня не найдется, что ему рассказать… Макария… – Туллиола замолчала, затем снова заговорила, осторожно подбирая слова. – Никто не даст ему слушать.

– Да, – ответил Варий, – но вы должны все рассказать ему наедине.

Туллиола снова выпрямилась и положила руку ему на рукав.

– Но что я ему расскажу? Что вы можете помочь им найти Марка, так? По крайней мере не заставляйте нас думать, что можете вернуть его, если он погиб. Если же нет, то скажите, что с ним будет, пожалуйста.

Варий молчал.

– Могу ли я, по крайней мере, сказать хоть это? – умоляюще произнесла Туллиола. – Могу ли я сказать, что, как вам известно, он жив?

Так они стояли молча и целую вечность смотрели друг на друга. Затем Варий отвел взгляд и коротко мотнул головой, что отдаленно напоминало утвердительный кивок.

– Вы действительно не хотите больше ничего мне сказать? – вздохнула Туллиола. – Знаете, мне действительно хочется, чтобы он вернулся. Терпеть не могу, когда все такие… Терпеть не могу гадать, что чувствует Фаустус…

– Пожалуйста, вы не могли бы сходить за императором прямо сейчас? – прошептал Варий.

И Туллиола ответила:

– Хорошо. Я скажу ему.

Через дверь в личный коридор протянулось плоское изображение вьюнка. Туллиола подошла к нему и остановилась, что-то соображая.

– Может быть, подождете в офисе Лео? Я приведу его туда, а вы пока побудете одни…

Варий так и не успел ответить, потому что скрытые лепестками петли повернулись и открывшаяся дверь образовала проем среди поддельных деревьев. На пороге стояла Макария.

Рука Вария напряженно прижала коробочку со сластями; она была спрятана под бумагами, но он даже не отваживался посмотреть, боясь, что любая попытка скрыть коробочку привлечет внимание Макарии. Она ощупывала Вария взглядом, улыбка застыла у нее на губах, но прежде, чем она успела сказать хоть слово, – инстинктивно и по тому, как испуганно попятилась Туллиола, – Варий был уже абсолютно уверен, что всему пришел конец.

– Ну так что, узнала что-нибудь? – бесцветным голосом спросила Макария.

Туллиола продолжала отступать в глубь комнаты.

– Я думаю, Варию следует повидаться с твоим отцом, – сказала она явно вызывающе, но вызов ее прозвучал так слабо.

Макария сдавленно перевела дыхание и кисло кивнула:

– Я полагала, что так оно и будет. А почему ты так думаешь? – Туллиола подавленно молчала. Макария повернулась к Варию: – Ну, давай. Что ты собираешься рассказать отцу?

– Мне нечего сказать вам, госпожа, – тупо повторил Варий, но поглядел на Туллиолу, внутренне умоляя ее не проговориться, чтобы все не испортить.

– Верится с трудом. Тогда почему ты мог сказать это госпоже Туллии?

– Он почти ничего и не сказал, Макария, – не выдержала Туллиола, – просто я думаю…

– Так он ничего тебе не сказал? – недоверчиво переспросила Макария. – Тогда с какой стати папе с ним видеться? Ты что, не слышала, сколько у него дел?

– Слышала и считаю, что это самое важное.

– Думаю, это не тебе решать.

– Но и не тебе. Я его жена, – сказала Туллиола, сверкнув глазами, ее миловидное лицо словно окаменело от гнева.

– Да, – ответила Макария. – И знаешь его года четыре, верно? А я знаю его уже тридцать три и прекрасно вижу, когда он по-настоящему обеспокоен и страдает. И я не стала бы выводить его из себя и попусту обнадеживать без очень серьезной на то причины. Во всяком случае, не по твоей прихоти, Туллия.

– Я пойду, – повторил Варий, желая только одного – как можно скорее выбраться из этой расписной комнаты.

– Так-то лучше, – согласилась Макария.

– Варий кое-что знает о Марке, он говорит, что Марк жив! – крикнула Туллиола.

Замерев на месте, в полной тишине, Варий оглянулся, уже недосягаемый для гнева или страха, только чтобы холодно поинтересоваться реакцией Макарии.

– Правда? – спросила та изменившимся голосом и снова изменившимся голосом обратилась к Туллиоле: – Тогда ему следует обо всем рассказать страже, это его долг.

– Прости, Варий, – надломленно произнесла Туллиола.

Но когда Варий, уже ничему не удивляясь, снова повернулся, Макария заметила коробочку с нугой у него под локтем.

– Зачем это тебе? – резко спросила она.

И только теперь, поняв, что он был прав и это действительно конец, Варий почувствовал лишь возбуждение, по крайней мере лучшего слова он не мог подобрать. Точно так же он не мог обозначить свое следующее решение, хотя с радостным оживлением чувствовал, как оно мчится навстречу на всех парах.

– Прости, Варий! – снова крикнула ему вслед Туллиола, когда он сдвинулся с места, выйдя из густолиственной комнаты, пройдя мимо стражника, у которого уже не было оснований задерживать его. Белизна и шум внешнего офиса ослепили его, он смутно услышал, как Гликон или кто-то другой окликнул его по имени, но продолжал двигаться к выходу прохладными залитыми солнцем коридорами. У него достало присутствия духа пройти в офис Лео и спрятать бумаги Габиния среди других документов, хотя он не думал, что это так уж важно – пусть даже их найдут при нем. Он был почти уверен, что выдал себя с головой, подробности вряд ли имели значение. Но, по крайней мере, он не сделал нечто худшее: Марк, возможно, был уже в безопасности, и никто не знал где.

Выйдя из арки палатинских ворот, Варий увидел приближавшуюся к нему небольшую группу людей, возглавляемую рыжим центурионом, кричавшим: «Кай Варий, у меня ордер на ваш арест», – или что-то вроде этого, Варий не слышал.

Он невозмутимо повернулся спиной к Клеомену. Еще раз посмотрел на ярко блестевший дворец и, пока пальцы его неуклюже шарили в сахаристом нутре плетеной коробочки, подумал: «В конце концов, я римлянин».

И ему вспомнился сад и Гемелла, которая зубами взяла из его руки отравленный медовый кубик.