355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сизя Зике » Золото » Текст книги (страница 4)
Золото
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 22:58

Текст книги "Золото"


Автор книги: Сизя Зике



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Тот не останавливается и убегает дальше, не сбавляя скорости. Я же делаю для себя запас травки, моя почти закончилась. все рады встрече со мной, а Роза говорит, что я похудел. Рассказ о пьяном в дрезину Гато всех веселит, зато известие о смерти Чато печалит. Индеец возвращается перед самым закатом. Как это можно, что он так быстро обернулся? И даже не запыхался. я предлагаю ему остаться здесь на ночь.

– Мне надо идти, мой хозяин болен, я нужен ему.

– Но через десять минут станет темно, болван! Куда ты хочешь идти?

Он просит Мигеля дать ему свечку и устраивает себе фонарь из консервной банки, в которой вырезает с одной стороны дырку. Потом берет эту свою "галогенку", махает мне рукой на прощание и исчезает в темноте. Раз он может, так я тоже! Иду за ним.

Гато понадобился целый день, чтобы прийти в себя. Он сидит на кровати со стаканом в руке, отпивает понемножку и не отзывается на вопросы.

А на следующий день он уже в форме, и мы можем возвратиться к делу.

Я работаю с Гато три с лишним недели, и у меня уже почти сто десять граммов золота. Все идет прекрасно, но кое что меня беспокоит, потому что, хоть питаюсь я и нормально, сил мне все время не хватает, и чувствую, что серьезно похудел. Кроме того я плохо сплю из-за сырости, а кровать из древесных стволов, пусть даже и старательно уложенных, чертовски неудобно.

Много раз я слыхал, как Гато возвращается от берега реки с катиадорой и тихонечко ложится. Однажды утром, когда только-только сереет, я вижу, как он покидает лагерь с катиадорой в руке. Позволяю ему немного отойти, после чего поднимаюсь и иду за ним. Солнце еще не встало. Стараюсь ступать легко, как только могу. Мне уже показалось даже, что потерял его, как вдруг замечаю. Сидя на корточках в десяти метрах от меня, он срет в катиадору. До меня сразу все доходит! Во время работы этот гад украдкой глотает самородки, а затем получает их с другой стороны. Меня буквально распирает от ярости. Меня всегда бесит, если кто-то пытается меня оставить в дураках. Опять же, сукин сын пользуется катиадорой, в которой мы варим рис! Мне хочется тут же прибить его, и я потихоньку вытаскиваю револьвер. Только вот, его инстинкт мошенника заставляет его поднять голову. Гато замечает револьвер в моей руке и отскакивает в сторону. Пуля попадает в землю точнехонько меж его ногами. Эль Гато, со спущеными штанами, бросается бежать. Это и спасает ему жизнь, потому что я никогда не стреляю людям в спину. Подхожу, но не для того, чтобы посмотреть, что в миске – догадаться нетрудно! – но потому, что в панике Гато забыл про свою ценную бутылку. Поднимаю. Там, самое малое, грамм двести пятьдесят золота, сплошь самородки. Пока мы делились песчинка– ми, эта сволочь хапала самые жирные куски. Теперь я уже жалею, что промахнулся.

Возвратившись в лагерь, застаю стоящего там перепуганного индейца и тупо глядящего, как я подхожу с золотой бутылкой и револьвером. Он услыхал выстрел и уверен, что Гато я убил, а теперь его очередь.

– Не беспокойся. Гато я не убил. Только передай, что ему повезло. Передай еще, что я не хочу его больше видеть, чтобы он постарался никогда не встречаться на моем пути, потому что в следующий раз я его обязательно прибью.

– Si, senor.

– И не оставайся с ним, не получишь ни хрена!

– Si, senor.

Бедняга не в состоянии сказать что-либо еще, скорее всего, все это превышает возможности его понимания, и мои слова излишне сложны для его тупых мозгов. Он глядит на меня, ничего не понимая, считая, что я убил его бога.

Я же не собираюсь здесь оставаться, но перед уходом беру его ружье, разбиваю приклад о столб и бросаю ему самородок граммов на десять. Тот падает к его ногам, но болван его даже не поднимает. Теперь он, видно, будет силиться несколько дней, чтобы все понять, если только до этого голова у него не треснет. Оставляю его, погруженного в безмолвии, и ухожу в Карате.

* * *

Бешенство мое уже прошло. Я смеюсь, вспоминая, как Гато удирает с обосраным задом. В конце концов, мои дела не так уж плохи. Благодаря его мошенничествам, теперь у меня триста пятьдесят граммов золота. Пересыпаю свою часть в банку.

Я иду где-то около часа, как вдруг в глазах делается темно. Через пару минут я весь залит потом, и ноги подо мной подгибаются. Приходится сесть на землю. У меня кружится голова, я ничего не вижу. Теряю сознание. Весь день и всю ночь я валяюсь на земле, сотрясаемый судорогами. я не могу даже подняться, малейшее движение для меня мучительно. Мне жарко, пот льется ручьем, и я стучу зубами. Под утро кризис несколько отступает, и я медленно выступаю в путь. Каждый шаг требует сумасшедших усилий, приходится держаться за деревья, потому что голова все так же кружится. В таком состоянии добираюсь до лагеря Мигеля, идя по зарубкам, сделанным мной же самим.

– Что с тобой, Француз? – спрашивает меня Мигель.

Я не в состоянии отвечать и хочу только одного, лечь. валюсь на кровать, спрятав предварительно золото под матрасом из листьев: Мигелю и Розе я доверяю, а вот Пуфьяссе – нет.

Роза, довольная тем, что меня видит, но серьезно обеспокоенная моим состоянием, снимает с меня промокшую сорочку и накрывает несколькими одеялами, после чего массирует мне руки и ноги. В течение двух дней самого страшного кризиса я брежу, не приходя в сознание. Роза, которая в основном занимается мною, как-то утром спрашивает меня:

– А кто такая Диана? Твоя любимая?

Я подтверждаю это.

– Когда ты бредишь, то все время называешь это имя.

Это правда, я много думаю о Диане и хочу ее вновь увидеть.

Мигель ни о чем не беспокоится. Для него все болезни – это mal de vientre, от плохого пищеварения, и надо всего лишь подождать, пока не пройдет само. Тем временем, мне уже трудно шевелить руками, и все делаю в замедленном темпе. Я не в состоянии глотать, а если уж что проглочу, тут же все выблевываю, даже жидкое, а потею при этом как не знаю кто; моча у меня мутная и вонючая. Узнаю симптомы малярии, болезни, которая тащится за мною уже более десятка лет. Только вот возвращение ее кажется мне более серьезным.

Под утро третьего дня лучше мне не становится. Я понимаю, что если останусь здесь, то сдохну. Нужно попытаться возвратиться в Карате. Усилие, произведенное мною при подъеме с кровати, вызывает головокружение и рвоту желчью. Представляю себе, какие мучения ожидают меня на этом пути. Добрая Роза предлагает сопровождать меня, но, принимая во внимание ее трудности с передвижением, мне она никак не поможет.

* * *

Это истинный ад, и он будет длиться несколько дней. Каждый шаг дается тяжко, я иду медленно, еле волоча ногами. Малейший подъем преодолеваю на четвереньках, останавливаясь каждые полметра. При первом спуске, неспособный удержать собственную тяжесть, скатываюсь до самой реки. Потом долго валяюсь в грязи, с ногами в воде, и не могу подняться. У меня болит все тело, я теряю сознание. Первые лучи солнца согревают меня и дают силы, необходимые для дальнейшего пути. От моей сорочки не осталось даже клочка, поэтому обрывки шорт привязываю с помощью ремешков от кобуры. Несмотря на многочисленные падения, мне удалось сохранить свою ценную банку. Когда же около полудня через редеющие листья я вижу берег, то хочу орать от радости. Но это еще не конец моего крестного пути.

По берегу продвигаюсь короткими бросками. Заранее отмечаю для себя какую-нибудь точку: кокосовую пальму, большой камень, куст на расстоянии метров в сто, после чего старался до нее добраться. Все эти короткие отрезки преодолеваю, стараясь не терять избранной силы с глаз. Потом ложусь, чтобы набраться сил, и вновь отправляюсь: пальма, камень, пальма. Каждый этап, это победа, которая прибавляет сил для последующей, только вот остановки становятся все длиннее. Но я заставляю себя двигаться дальше, ибо, если задержусь надольше, то так здесь и останусь. Часто я испытываю сильное искушение поддаться, но жажда выбраться отсюда, желание увидать Диану толкают меня вперед. И наконец я добираюсь до Карате.

* * *

Салтарана меня не узнает. Я весь в грязи, уже пять недель не брился, исхудал, глаза горячечно блестят. Он идет за мистером Биллом.

Канадец забирает меня к себе. Обеспокоенный моим состоянием, он предлагает утром отправить меня в Сан Хозе на само– лете Компании.

Рано утром забираю свои чистые вещи, оставленные у Салтараны. Джинсы свисают мешком, высокие ботинки натягиваю с огромным трудом. Долго-долго бреюсь, а увидав в зеркале свое лицо, понимаю теперь изумление Салтараны я и вправду выгляжу как мертвец. Револьвер отдаю Салтаране.

В самолет сажусь под ироничным взглядом Факинга. Этот сукин сын рад видеть меня в таком состоянии.

* * *

В Сан Хозе фургонетка Компании забирает нас из аэропорта и подбрасывает на центральную площадь, где у канадцев находится офис – метрах в пятидесяти от отеля "Америка". Эти последние метры кажутся мне особенно длинными и занимают массу времени. Хозяин, ошарашенный моим видом и состоянием, помогает мне подняться по ступеням, ведущим к конторке администратора. Здесь меня ожидает письмо от Дианы, из которого узнаю, как можно с ней связаться.

Прошу девушку набрать номер.

– Алло?

– Привет, красотка.

– Ты где?

– В Сан Хозе, малыш. Слушай, не задавай мне вопросов, я болен. Хватай такси и подъедь за мной в отель "Америка". Поспеши, малыш.

Я ложу трубку. Эти несколько слов совершенно обессилели меня, но я счастлив – сейчас я увижу Диану.

Она появляется через несколько минут. Как только она меня видит, улыбка с ее лица тут же исчезает.

– Дорогой, что с тобой случилось?

– У меня малярия. Страшного ничего нет, но мне нужен отдых.

Ее прекрасные зеленые глаза все еще ищут мужчину, с которым она рассталась пять недель назад. Диана хочет броситься мне в объятия, но я ее отталкиваю, зная, какой я грязный и вонючий.

В такси, везущем нас к Жан-Полю, Диана прижимается ко мне, и я вижу, что она с трудом сдерживает слезы. Когда мы уже на месте, она помогает мне выйти из машины. Затем усаживает меня в кресло, целует в лоб и идет приготовить ванну. Потом возвращается и нежно раздевает меня, осторожно снимая ботинки, потому что ноги у меня распухли и страшно болят.

Через полчаса я уже чистый и даже начинаю походить на человека. Закутанный в халат, пью чай. Диана сидит напротив и присматривается ко мне. Оба мы чувствуем себя не в своей тарелке. Никто не осмеливается начать разговор о моей болезни. Понятно, что Диана увидала, как я похудел, только вот догадывается ли она, насколько паршиво я себя чувствую? Отдаю ей банку с золотом и уже собираюсь было рассказать про Гато, как чувствую подступающий приступ и, не в силах сдержать дрожь, роняю чашку.

– Пошли, ляжешь, – говорит Диана.

– Не беспокойся, это всего лишь приступ малярии. Тут уж ничего не поделаешь.

Потом приезжает Жан-Поль. Он тоже потрясен. Под кучей наваленных на меня одеял я должен выглядеть еще более истощенным. Он оттаскивает Диану в сторону, не осмеливаясь расспрашивать ее при мне, а кроме того, как и большинство гомосексуалистов, панически боится заболеть.

Он же вызывает врача, своего приятеля, проживающего напротив. Добряк измеряет мне температуру и быстренько прослушивает. Его диагноз: заразная горячка. После чего он настаивает на том, чтобы перевезти меня в больницу. Я уже знаком с больницами Третьего Мира в Африке, Азии и Латинской Америки и как-то не горю желанием возобновлять это знакомство. Я знаю, что со мной и прекрасно могу вылечиться сам, а там меня способны только прикончить.

– Но ведь это глупо, – уговаривает доктор, – вы нуждаетесь в постоянном уходе. Нужно сделать анализы, чтобы идентифицировать вирус. К тому же, он может быть заразным, вы не имеете права отказываться от госпитализации.

Меня убеждают не рассудочные слова доброго доктора, а молящий взгляд Дианы, желающей, чтобы я согласился.

В больнице Кальдерон Гуардиа доктор устраивает все формальности, а я в это время прощаюсь с Дианой. Лежу на носилках, держа ее руку в своих, и пытаюсь ее успокоить. Ее прекрасное лицо залито слезами. До меня сейчас доходит, как сильно я ее люблю. Только-только я вернулся к ней, как приходится снова прощаться. Сердце сжимается от жалости.

– Не бойся, я выкарабкаюсь.

Доктор разговаривает с коллегой по профессии, и во взгляде пришедших за мною медсестер вижу, что они уже поставили на мне крест. Для них я просто живой труп. Они забирают меня, а Диана остается в коридоре и только смотрит, как меня отвозят. Последний раз махаю ей рукой, и она заливается слезами.

Чтобы мне хоть немного стало легче, санитар делает мне антишоковый укол – единственное лечение, которое я получу за десять дней пребывания тут. Пока молоденький врач оформляет мою историю болезни, меня взвешивают: шестьдесят два килограмма. За пять недель я похудел на двадцать восемь кило!

Меня помещают в одноместную палату, как раз напротив большого зала, где сейчас темно и тихо. Вечером маленькая, пухленькая медсестричка приносит мне ужин: делаю пару глотков и тут же все вырываю. Мне дают успокоительное и снотворное. Прошу увеличить порцию, зная, что мой организм, привыкший к наркотикам, на подобные средства не реагирует. Нафаршированный порошками, я засыпаю под щебет толстушки.

Она же будит меня на следующий день, к обеду. Девочка милая, но уж больно болтлива. Она счастлива, что может поговорить с иностранцем, и засыпает меня вопросами про Париж и полуостров Оса. Я перестаю ее слушать, потому что из зала напротив до меня доносятся странные звуки. Это что-то вроде громкого хрипа. Прерываю словесный поток моей медсестрички и спрашиваю:

– Кто это там так хрипит?

Широко улыбаясь, она открывает дверь. В зале двенадцать коек, а на них дюжина умирающих, которые ожидают смертного часа под крестом, висящим на стене. С одной из коек как раз и раздается заинтриговавший меня хрип. Весь этот зал – это предбанник смерти, сюда помещают больных, у которых нет ни малейшего шанса на выздоровление.

Теперь я понимаю, почему меня положили в общей палате, во втором крыле больницы. Эти сукины дети бросили меня здесь, чтобы не перетруждаться. Мне еще дико повезло, что я валяюсь не с теми беднягами. Я даже еще не знаю, выживу ли. Но одно знаю точно: здесь я подыхать не собираюсь. Уж лучше пуля в лоб.

Следущую ночь я почти не сплю. Как я и предполагал, снотворное на меня почти не действует. Я размышляю о Диане, о нашем покойном сыночке, о чертовой невезухе, издевающейся над нами уже более двух лет. Диана, рожденная для лучшей жизни, получает удар за ударом.

Углубившись в размышлениях, слышу внезапно какой-то шум в коридоре. При этом же отмечаю, что старик перестал хрипеть.

Заинтересованный всем этим, поднимаюсь с кровати.

Старикан уже дал дуба, над ним стоят две санитарки, которые, не переставая болтать, стаскивают с него пижамные штаны. Затем, все так же разговаривая, рутинным движением они сильно давят на живот, чтобы кишечник опорожнился, после чего, не проявляя никаких эмоций, не обращая внимания на вонь, заматывают тело в простыню и бросают на каталку. Хоп! – еще один подарочек для червяков. В их движениях нет ничего человеческого, ни малейшего сочувствия, все они давным-давно стерлись из-за сотен трупов, которые запаковывали точно так же.

Но больше всего меня потрясают кресты над койками. Бедняги! Как только над их головами появляется этот блядский крест, понятно, что им хана. И не будет для них никаких чудес. "Ну ладно, старик, вот тебе распятие, давай, сдыхай поскорей". А потом ворон в сутане уронит крокодилову слезу над образцовой жизнью. Возвращаюсь к себе, еще более, чем когда-либо, решая выйти отсюда живым.

* * *

На следующий день, после завтрака, который наконец-то я не выблевываю, получаю привилегию свидания со священником. Стервятник времени не теряет.

– Сын мой, говоришь ли ты по-испански?

Не отвечаю.

– Готов ли ты предстать пред лицом твоего Создателя?

Этот меня уже похоронил. Я перебиваю его:

– Слушай, ты, сука, я перетрахал шесть монашенок, в том числе одну аббатису. Я жарился, срал и ссал в церквях, но вот священника трахнуть мне еще не удавалось. Твоя морда мне никак не нравится, так что хватит того, если ты у меня отсосешь. Может это откроет мне райские врата.

Пожиратель падали оскорблен.

– Сын мой, ты бредишь.

– Вон отсюда, стервь вонючая!

Хватаюсь за ботинок, чтобы врезать ему по харе. Только мое движение слишком слабое и медлительное, поэтому попадаю ему только по плечу. Но я переполнен яростью и поднимаюсь, чтобы покончить с ним окончательно. Стервятник отступает к двери, делая в моем направлении знак креста, и убегает, когда я нащупываю второй ботинок. Господи, как я доволен, что выгнал этого гада! Сатана побежден!

Мне плевать на религию, она мне не мешает. Понимаю, что слабаки нуждаются в чем-то таком, за что могли бы уцепиться, в какой-нибудь морковке, чтобы забыть о дубье. Терпи, браток, заткнись и паши, местечко в раю для тебя забронировано... Нет, это не для меня.

Но вот этих шакалов в сутанах я ненавижу! За исключением пары миссионеров, которых я встречал во время своих приключений, все это мошенники, сибариты и эксплуататоры. В особенности же, в слаборазвитых странах, где легковерие масс наибольшее. В Сахеле, пострадавшем от ужасной засухи, когда дети подыхали от голода и падали как мухи, я сам видел, как священники торгуют продовольствием, как за миску риса совращают голодных детей. Сидя в безопасности своих миссий эти современные пастыри врали, пили и трахались как свиньи, когда вокруг умирали люди. И вместе с тем, они же служили мессы, проповедуя бедность и смирение.

Как-то раз я добрался до одного такого типа и серьезно поколотил, после чего у меня была масса неприятностей с местными властями, которые торговали с миссионерами.

Инцедент с попом сделал меня популярным в этой части больницы. Больные и врачи приходят поглядеть на сумасшедшего "el Frances", золотоискателя. Доктор приносит мне шахматы. Он работает в другом отделении, но прибегает, как только удается, чтобы узнать о моем здоровье и разыграть со мной партию-другую. Сам он верующий, причем ходит в церковь и исполняет все обряды, поэтому никак не понимает моего поступка по отношению к стервятнику, в результате чего мы ведем долгие теологические беседы. Это очень хороший человек, и я ему весьма благодарен.

Меня все так же не лечат, зато каждый день эти вампиры берут у меня кровь на анализ. Я уже перестал выблевывать пищу и начинаю есть регулярно. Понятно, что я выкарабкаюсь.

* * *

Каждый вечер я играю в шахматы с маленьким старичком, бывшим профессором. Он лежит уже пару месяцев в кардиологическом отделении, и знает, что обречен. Он довольно мил, но это классический случай: рано женился, двое детей и всю жизнь работал. Хотя он и рьяный католик, но ужасно боится смерти; жена вечно изменяла ему, а теперь и совершенно позабыла. Сейчас он сдыхает в больнице, дети не пришли к нему ни разу. Как-то раз он начинает реветь и плакаться над собой. Я сразу же перебиваю:

– Слушай, профессура, ты сам выбрал себе такую жизнь, и не рассчитывай, что я стану тебя жалеть.

Терпеть не могу, когда кто-то начинает себя жалеть.

А сегодня вечером он не пришел играть. Обнаруживаю его чуть позднее: он в зале для умирающих. Лежит без сознания, и я знаю, что ему конец. Смерть поставила ему мат раньше, чем успел это сделать я.

Утром вижу, как стервятник, в еще большем трансе чем обычно, совершает над ним таинство последнего помазания. Как никогда он похож на ворона, следящего, пока добыча не издохнет. Нет, это уж слишком – хватаю ведро с водой и, проклиная его на чем свет стоит, бросаю. К сожалению, силенок у меня еще маловато, поэтому ведро с содержимым достается профессору. Священник убегает изо всех сил. Взгляды санитаров говорят, что на сей раз это уж слишком с моей стороны. Лишь бы не подумали, что у меня крыша поехала. С беспокойством вижу, как приближается главврач и говорит:

– Не знаю, каковы обычаи во французских больницах, но в Коста Рике умирающих следует уважать. Сегодня днем мы вас выписываем.

Старшая медсестра выдает мне одежду и заставляет дать обещание, что я обязательно приду обследоваться. Обещаю, хотя и знаю, что никогда сюда не вернусь. Единственное, что у меня остается от больницы, это настойчивая головная боль. Звоню Диане, чтобы та приехала меня забрать.

Через полчаса мы покидаем больницу. Мне снова удалось обмануть судьбу. Только вот, на сколько долго?

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

Небольшие удовольствия по-настоящему начинаешь ценить лишь тогда, когда ты их надолго лишен. Эти четыре недели в Сан Хозе я, прежде всего, посвятил поискам приятных впечатлений, счастливых мгновений и радостей, которые может предложить город.

Когда я вышел из больницы, мы с Дианой поселились в фешенебельном "Отель де Коста Рика", в самом центре Сан Хозе.

После стольких тяжких испытаний я испытывал непреодолимую потребность в чистоте и нормальной жизни.

Золото мы продали очень быстро, не прикасаясь к нему и даже не перевешивая. Все взял на себя ювелир на Второй Авениде, которому все и продали. Он никак не мог понять, почему нам даже противно брать это золото в руки. Откуда же ему знать, насколько мрачной для нас была его история! Во всяком случае, когда я наконец-то вышел на жаркое столичное солнце в кармане у меня было три тысячи восемьсот долларов.

Сан Хозе, хотя ему далеко до чистоты и оживленности столиц западного мира, предлагает намного больше удовольствий, чем какой-либо иной город Центральной Америки. Он построен по американской модели, с пронумерованными улицами, но, тем не менее, сохраняет свой латиноамериканский колорит и характер. Днем город наполнен шумом и движением, но вот по ночам он затихает и пустеет. Здесь нет смысла искать сильных впечатлений. Не является он и столицей преступлений и насилия. По сравнению со своими соседями, Манагуа и Панама-Сити, он прекрасно соответствует своему прозвищу "Латиноамериканской Швейцарии". В Сан Хозе можно найти все, только в малых порциях.

Проститутки здесь идут спать в три часа ночи, бары, открытые все двадцать четыре часа в сутки, можно пересчитать на пальцах одной руки, а в Зона Роха, самом опасном районе города, наиболее страшное, что может с тобой случиться – это столкновение с пьянчугой, выходящим из какой-нибудь забегаловки. Это крестьянская столица. От нее исходит спокойствие и безопасность, что становится приятным удивлением для приезжающих сюда из соседних стран. Все это мне весьма соответствует; я уже имел свою порцию впечатлений, а теперь требую покоя.

Мы с Дианой счастливы, имея возможность вновь быть вместе в постели, и никакое иное удовольствие не может сравняться с тем, что дает нам долгожданная близость. Мы проводим целые дни в номере, совершенно изолировавшись от всего мира.

Надо было бы бросить курить, только вот никак не удается.

* * *

Диана чувствует себя хорошо. Она наслаждается всем этим периодом спокойствия, когда я с нею, когда все так отдалено от опасностей полуострова Оса. Хотя она и не говорит мне об этом напрямую, я знаю, что она предпочла бы туда не возвращаться и остаться жить в городе. Жан-Поль рассказывает нам о ночном заведении, которое желает продать его соседка, американка, живущая здесь уже много лет. Цена доступная, заведение находится в прекрасном месте, как раз напротив гостиницы. Если все нормально устроить, это было бы золотое дно; Диана заинтересована этим предложением, а я – нет.

У меня уже было несколько ночных заведений. Первое, в Аргентине, когда мне было восемнадцать лет; затем два других – в Торонто, в возрасте двадцать один год. Лично я в городах жить уже не могу, а возможности пережить приключение в ночном заведении ограничены. А прежде всего, мне известно, что мой путь ведет через Оса. Не за тем я столько вытерпел, не за тем потратил столько недель на ознакомлении с золотом, когда приходилось выносить тупость орерос, чтобы теперь все это бросить. Пока что идет период восстановления сил после болезни. Но бездеятельность мне уже начинает осточертевать, и хотелось бы найти какое-то дело.

Посему начинаю крутиться по Сан Хозе, вынюхивая приключения. И быстро обнаруживаю четыре места, где можно ожидать чего-то интересного: "Маноло", нечто вроде кафешки в центре, куда приходят практически все туристы, и где можно с кем-нибудь познакомиться; "Сода Пэлэс", самый старинный бар в городе, здесь всегда полно людей – здесь встречается большинство европейцев, проживающих в Коста Рике; вообще-то все они в возрасте, им знакомы все возможности этой страны, и они занимаются более-менее законными видами торговли и контрабанды. Но это растительное существование под теплым солнышком и с маленькими девочками для развлечений.

Бар гостиницы "Коста Рика" – единственный во всем Сан Хозе бар с террасой – тоже неплохое местечко. Здесь, как правило, останавливаются инвесторы-грингос, и между первым и вторым блюдом они обговаривают множество по-настоящему серьезных контрактов: от торговли земельными участками до закупок партий оружия и наркотиков.

И, наконец, "Эсмеральда", место встреч торговцев предметами доколумбова искусства, с которым сам я познакомился, продавая мои черепки во время первого здесь пребывания.

* * *

Долгожданную оказию устраивает для меня Диана, посетив французское посольство, чтобы забрать письма. Там ее знают неплохо в связи с нашими раскопками и давней торговлей: один из сотрудников просит ее связаться с его приятелем, тоже дипломатом, только из посольства... (здесь я умолчу имена всех этих коррумпированных чиновников). На следующий день отправляюсь туда, где меня принимает весьма симпатичная парочка.

– И чего они хотели? – спрашивает меня по возвращении Диана.

– Мне кажется, что у нас наклевывается кое-что интересное. Эти шустряки хотят купить полкило доколумбового золота. Они ищут небольшие предметы, которые можно было бы носить как украшения. Они выдают себя за коллекционеров, только я в это не верю. Дают не более сорока долларов за грамм.

– И чего же они хотят за такую цену?

– Всего лишь имитаций! Они настолько хитры, чтобы не говорить этого прямо, но знают, что за такую цену ничего аутентичного не достанут. А теперь нужно подумать, как найти приличные имитации.

– Думаешь, такие имеются?

– Там, где настоящие вещи в цене, обязаны быть и имитации. Я видел фальсификаторов доколумбового искусства в Перу, в Эквадоре и в Колумбии, так что не думаю, что и здесь таких нет.

Поищем. Во всяком случае, будет чем заняться.

* * *

"Эсмеральда" – один из немногих баров, работающих круглые сутки. По вечерам здесь можно встретить марьячис, певцов, доставленных сюда из Мексики; их можно узнать по громадным сомбреро, узким, обтягивающим брюкам с тремя рядами медных пуговок по бокам и написанной на лице тупости. Днем же здесь собирается штаб по торговле предметами индейского доколумбового искусства.

Конечно, можно было бы их представить с мордами закоренелых бандитов, но на самом деле они выглядят совершенно иначе. Все это маленькие, очень спокойные старички, похожие на почтенных отцов семейств. По карманам у них распиханы предметы из золота и нефрита; они же выжидают клиентов. Всего лишь один тип постарался выработать собственный стиль: он вечно в темных очках и с напомаженными волосами и похож на марсельского сутенера пятидесятых годов.

Захожу в это заведение и сразу же встречаю старого знакомого, Карлоса Финку. Это добродушный низкорослый толстяк лет

пятидесяти, вечно пытающийся всучить мне за дикую цену никому не нужные дерьмовые фигурки.

– Слушай, Карлос, у меня имеется покупатель на небольшие гуачас из золота...

Я еще не успеваю закончить, как он уже вываливает на стол содержимое всех своих карманов: кусочки керамики, нефрит и не имеющие какой-либо ценности золотые цацки. Прямо видится, как через мгновение он доложит свои часы и трусы, после чего предложит цену за все хором.

– Нет, Карлос, это меня не интересует. Я хочу купить полкило золота в статуэтках. Они должны быть как можно меньшими, не дороже, чем по двадцать пять долларов за грамм. Если устроишь мне это дело, получишь хороший процент. Сгодятся и хорошие подделки.

Услыхав слово "подделки", он тут же делает вид, что оскорблен. Затем мнется, и я его хорошо понимаю. Ведь он всего лишь посредник, и если откроет свои источники поставок, то рискует остаться ни с чем. В конце концов, обещание хорошего вознаграждения склоняет его к тому, чтобы все же помочь мне.

Теперь мне следует дать ему немного времени. Если, как я подозреваю, здесь действует целая группа подделывателей, мой заказ должен поставить их всех на ноги.

* * *

Я частенько вступаю в переговоры с малолетними чистильщиками обуви, они всегда все знают, подрабатывают, поставляя проституток, подторговывая травкой, и могут быть великолепными проводниками. Как-то вечером один из них приводит меня в удивительное место, называемого "Бункером". Это дом, расположенный в Красном Квартале. Вход защищен огромной решеткой, и, чтобы тебя впустили, нужно быть представленным. Несколько ступенек, коридор – и вот вам самая настоящая малина. В этом превращенном в бар подвале встречаются молодые представители преступного мира со всего Сан Хозе: хулиганы, чистильщики, торговцы, воры и бляди, хватает всякого. Травка и спиртное продаются здесь без ограничений, так что вся эта здоровая молодежь разлагается не отходя от кассы, все пьяные и накуренные до последнего.

Наконец-то Карлос получил какую-то информацию. Когда мы появляемся в "Эсмеральде", его еще нет. Зато объявляются другие продавцы. Повсюду известно, что я занимаюсь скупкой, вот они и приходят испытать счастья. Мы видим, как перед нами распаковывают массу дерьмовеньких вещиц за сумасшедшие цены. Слишком много посредников по пути закладывает и свой процент.

Какое-то время забавляюсь, разговаривая с таким торгашом:

– Погляди, Француз, разве не красиво?

– Красиво, очень даже.

– Отдаю тебе за пять тысяч колонов. Исключительно тебе.

– Действительно, совсем недорого.

– Так как, берешь? – спрашивает он с надеждой в голосе.

– Нет.

Такой вот диалог глухих меня всегда веселит. Когда же эти кретины делаются излишне нахальными, предлагая свои цацки, Диана заявляет, что все их предложения – дерьмо, что окончательно закрывает дискуссию.

К счастью, появляется Карлос Финка. Ему удалось связаться с парой человек. Мы поочередно наносим визиты Колману, директору Каса дель Касике на Второй Авениде, толстому Серджио, владельцу скупки золота, директору Галереи Искусства Доколумбовой Америки и Хулио Наргасе, у которого обменная контора на Центральной Авениде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю