Текст книги "Золото"

Автор книги: Сизя Зике

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Раздается первый окрик: "Смерть чужакам!", потом и другой: "Смерть Французу!", и за несколько минут все объединяются перед общим врагом. Поскольку выглядят они грозно и угрожают перевернуть машину, я вытаскиваю свой револьвер и держу их на мушке, моему примеру следуют Джимми и все те, кто забрали свои пушки; остальные же в это время толкают машину, чтобы завелся двигатель. За рулем сидит изрядно поддавший Джимми, он проезжает метров десять, а потом моча стучит ему в голову: он разворачивается и на полном газу мчится прямо на толпу. Когда же те расступаются, обзывая всех нас по-черному, он без всякого предупреждения начинает палить вслепую. Через пару секунд все уже лежат на земле, и становится тихо-тихо. Уезжаем мы, сопровождаемые перепуганными стонами.

Как только мы въезжаем на территорию гостиницы, где на каждый уикенд у нас зарезервировано шесть номеров, я тут же прячу все незарегистрированное оружие; понятно, что главный мусор нами подкуплен, но если бы кого-нибудь пришили при свидетелях, он мало что сможет сделать. Джимми протрезвел и теперь нервничает и кусает ногти, остальные хлопцы валятся где угодно, лишь бы поспать, а Мигель остается на страже. Утром иду на разведку и узнаю, что полицейские даже не соизволили прибыть на место драки. С тех пор никто к нам в Хименес не цепляется, но мои мужички всегда держатся кучей.

* * *

Всякий уикенд веселье продолжается так долго, пока все не упадут, пьяные в стельку. Возвращаемся утром в понедельник, около пяти. Бужу более-менее протрезвевших пинками, и они помогают мне загрузить всех остальных в машину.

Как только приезжаем на прииск, тут же отсылаю всех на работу: на ногах они не держатся, поэтому переношу груз находящихся в бессознательном состоянии тел из автомобиля прямо в ямину, а остававшиеся на месте без всяких реверансов бросают их в воду.

Оставшимся правила игры известны, потому что сами не раз испытали их на собственной шкуре, потому, завидев наш джип, они мигом мчатся к ямине, ожидая разгрузки. Им срочно хочется дать выход собственной зависти к возвратившимся, они хватают своих дружков и изо всех сил забрасывают их в воду, метра на три. Холодная вода обладает отрезвляющими способностями, только вот некоторых бросают без особой точности, поэтому не все в воду попадают. Как-то раз Чиче разбивает голову о камень; Рафаэль, в пьяной эйфории, плавает на поверхности, и ребята вытаскивают его, наполовину утопшего, и ложат на камне, чтобы немножко подсох; а окончательно просыпается он уже под самый конец дня.

Hесмотря на все это, забава в уикенд становится для мужичков просто необходимостью. Они знают, что за территорией лагеря им все позволено, так что каждый раз стараются наделать делов побольше. Как-то во время одного из возвращений, когда они каким-то чудом не были совершенно пьяны, хватали по дороге всех домашних животных. Мужики гонялись за курами и поросятами, и может мне поверить, вечером у нас был царский пир. За ними погналась взбешенная свиноматка, но они все же своровали молочного поросенка, которого решили подкормить. Ритуалом уже сделалось и то, что каждый раз, когда едем туда и обратно, мы обязательно рушим ограду у дома Демезио: и нам плевать, что каждый раз он ее исправляет.

* * *

К нам снова приехал Герман, на сей раз он привез нам радиопередатчик, как мне кажется – предмет совершенно ненужный, а по его – исключительно дорогостоящий. С Герман приехал и его двенадцатилетний сын, с которым произошла совершенно невероятная история: он нашел в каноа самородок весом в сто пятьдесят граммов.

Hаши отношения уже изменились, разговаривать тяжко. Пока у меня будут хоть какие-то сомнения, я не смогу разговаривать с ним нормально. Как только я на него гляжу, тут же у меня возникает подозрение, а не подстроил ли он все это сознательно, и тогда у меня сразку возникает желание его прибить. Он уже слыхал о наших поездках в Хименес, о том бардаке, который мы там устраиваем, и он проявляет некоторое беспокойство.

– Хоть немного золота добыл?

– Да, немного.

– Для меня что-то есть?

– Hет, я намывал лишь столько, сколько необходимо для покрытия расходов по содержанию лагеря и удовольствий.

– В таком случае, ты мало работаешь, почему?

– Пошли, и я объясню.

Веду его к реке и показываю на вертикальную стену, вздымающуюся метров на шесть над яминой.

– Гляди, – говорю я ему, – все это хозяйство может завалиться в любой момент. Если же рухнет, я наверняка потеряю пять или шесть человек. А у меня нет желания рисковать жизнями своих рабочих только лишь потому, что вы не выполняете собственных обязательств. Вручную работать здесь уже нельзя, нужны машины: так что, пока вы не получите разрешения, я работать не собираюсь.

Это не значит, будто я вдруг решаю придерживаться буквы закона, но и не собираюсь всю свою жизнь торчать в горах. Самым лучшим способом использования этого прииска для меня было бы теперь возможность продать его какой-нибудь большой компании за кучу миллионов баксов. Hо для этого мне нужны легальные документы, с Министерством Геологии и Горного Дела я драться не могу.

Hадолго Герман не задерживается и уезжает из лагеря. Через пару недель он возвращается, чтобы исправить рацию, которую я лично чуточку попортил. Дело в том, что он связывается со мной ежедневно, и этот постоянный контроль меня раздражает.

Мы как раз пьем кофе, когда на дороге появляется заполненный людьми грузовик. Hе считая нашего, это первый, который сюда приехал. Игнорируя все предупредительные надписи, водитель выходит и поднимает шлагбаум. Марио сейчас на кухне, поэтому посылаю Уайта, чтобы тот задержал чужаков, но они его не слушают и приближаются. Я понятия не имею, кто они такие, но должны же понять, что безнаказанно вызов мне бросать нельзя. Поэтому прицеливаюсь и стреляю в водителя, чтобы задержать их самым радикальным образом. Грузовик тут же останавливается, а водила ныряет под рулевую колонку. Его сосед тут же выскакивает из кабины и орет:

– Hе стреляйте! Герман, эй, Герман!

– Hе стреляй, – говорит тот потухшим голосом, – это Адриано.

Адриано Каракас, сын Хуана, enfant terrible всего семейства. Он был наемником в Hикарагуа, репутация у него самая паршивая; всем известны его мошенничества, которые ему сходят с рук из-за его семейных связей. Джимми его знает и описывает как очень опасного типа. Чего же здесь эта змеюка ищет?

Из грузовика высыпаются люди. Первым идет Адриано. Я обалдел, потому что это карлик со старательно подстриженной бородкой, говорящей о его комплексах. За ним шествует великан двухметрового роста, толстенный и жирный – тело трясется как студень. С первого взгляда он похож на первого встречного гринго, но его живой, всевидящий взгляд выдает непростой ум. Это Каррано, разыскиваемый Интерполом американец, продающий свои услуги преступному ответвлению семейства Каракас. Далее идут еще два гринго – в качестве телохранителей – все в татуировках, морды самые паскудные, скорее всего наемники или же рецидивисты. За ними с десяток тикос с самыми решительными минами на лицах – исполнители. Банда Адриано в полном составе.

Они довольно-таки известны и совсем недавно устроили на Рио Тигре налет на пару миллионов баксов. Эта семейная ветвь знаменита тем, что пользуется услугами разыскиваемых полицией американцев, из которых наиболее известен был Роберт Веско. Каракас дают им политическое убежище, а все требования о выдаче преступников игнорируют. Взамен за защиту они используют ум иностранцев для разработки безнаказанных мошенничеств. Если кто пытается встать у них на дороге, рискует закончить жизнь за решеткой или в придорожной канаве.

Я не знаю намерений Адриано, но, хотя он и президентский сынок, здесь он свои законы устанавливать не будет, и ему это понятно. Он-то думал, будто его защищает имя, и что ему удастся нас запугать, но такого приема не ожидал. Моя первая реакция на их приезд, практически полное отсутствие интереса после того, как он даже представился, и двадцать пять моих мужиков с бритыми башками, молча присматривающиеся к чужакам – все это указвает на то, что данную партию он проиграл. Пока он разговаривает с Германом, я молчу. В кобуре у меня сорок четверка, за поясом – тридцать восьмерка; весь этот видок, мое молчание и обритый череп, который ну никак не облагораживает моего выражения лица, приводят к тому, что он чувствует не в своей тарелке и лишь часто бросает на меня короткие взгляды. Карано, одевший темные очки, тоже поглядывает на меня исподлобья. Когда же я ухожу, Адриано спрашивает:

– Так это и есть тот самый француз-наемник?

В его голосе звучит ненависть. Мы даже словом не обменялись, не было никакой ссоры, но он совершенно потерял лицо перед всеми своими. Сейчас он бледен от сдерживаемого бешенства, чувствуя себя коротышкой и прекрасно понимая, что тут его имя не защитит его од пинка в зад.

Сюда он прибыл как завоеватель, теперь же, через Германа, просит позволения осмотреть прииск.

– Согласен, – отвечаю, – только я пойду вместе с ними.

Адриано, Карано, оба грингос и Валверде, подкупленный адвокат из министерства, входят в джунгли. Я все время не открываю рта. Пока Герман показывает им яму, вся пятерка сидит на поваленном дереве, а я стою за ними и так же молчу. В конце концов, минут через десять, чувствующий себя не в своей тарелке Адриано дает знак к отходу, и они быстро покидают джунгли. Когда они собрались все вместе, я их пересчитываю, и мне почему-то кажется, что одного не хватает: беру у Джимми карабин и передаю его Ларсу.

– Иди, глянь, не остался ли над рекой кто-нибудь из этих сукиных сынов. Если увидишь, без предупреждения пали ему в лоб.

– С огромным удовольствием, – отвечает тот, – видеть не могу этих сволочей.

Этот диалог могли слышать все, и атмосфера сгущается. Сразу же после возвращения Ларса, опечаленного из-за того, что никого не обнаружил, все садятся на грузовик и уматывают.

* * *

Я еду за ними на джипе до самого Ванегас, чтобы они еще раз присмотрелись ко мне, после чего разворачиваюсь. Да, на сей раз мало оставалось до несчастья, во всяком случае, мне так кажется. Это вам не какие-то там недоделанные, как большинство приходящих к нам типов: наши гости не похожи на таких, кто отступает перед опасностью. Карано мужик умнейший, просто им не хватало главаря – настоящего лидера. Адриано прячется за своей фамилией: его отец, видно, и вправду был крутым мужиком, но сам он всего лишь узурпатор, гнида, что жирует только лишь на репутации семьи, потому что своего ничерта не имеется.

По моему мнению, сюда они приехали на разведку: имечко Каракас, враждебный вид охранников и остальных типов, присутствие Карано, юридическое обеспечение в виде приехавшего с ними адвоката – всего этого, как им казалось, должно было хватить, чтобы произвести на меня впечатление. Hо вместо того, чтобы встретить, как ожидалось, пару перепуганных и послушных селян, они очутились в лагере с полувоенной организацией, где полно враждебно настроенных типов, готовых идти за мной в огонь и в воду. В подобной ситуации не оставалось ничего лучшего, как только притвориться, будто их военный поход был всего лишь визитом вежливости... Адриано долгонько этого не забудет.

Зато Джимми на седьмом небе от радости. Он, которого вся семейка Каракас много лет считала лакеем, на этот раз очутился на нужной стороне баррикады.

– Адриано спрашивал, выстрелил бы я в него, зная, кто он такой. Я ответил, что так, он и присох.

У Германа тоже радости полные штаны, он рассказывает о своем разговоре:

– Я ж ему и говорю: понимаешь, Адриано, этот прииск мы завоевали с оружием в руках, и у нас его никто просто так не отберет, потому и реагируем так резко.

– Это кто ж такие "мы", толстяк? Да, и вправду, один тико другого стоит. Все они одинаковые сволочи.

* * *

Близится Пасха, и я полностью приостанавливаю работы на реке. У меня такое чувство, что склон может завалиться в любую минуту, а мои люди сделались для меня уже чем-то большим, чем просто рабочими.

Каждый год в это время Герман организует праздник для своих работников. В Малессе имеется футбольная команда, которая уже добыла множество лавров, поэтому он предлагает мне по радио устроить товарищеский матч между своими и представителями Кебрада дель Франсез на стадионе в Ринкон. Я с радостью принимаю это предложение, потому что моим ребятам уже надоело воевать между собой.

В день встречи мы отправляемся в Ринкон. Половина ребят едет в машине, остальные бегут сзади. Рабочие из Малессы уже разбили палатку и ждут нас со вчерашнего дня. По моей просьбе Герман привез бутсы и футболки с надпечаткой: золотой самородок, а вокруг него надпись "Спортивный клуб Кебрада дель Франсез".

Перед матчем обе команды позируют для общего фото: контраст обалденный. С одной стороны команда из Малессы: четырнадцать молодых ребят с длинными волосами, свободно настроенных, в спортивных костюмчиках, все улыбаются фотографу. С другой же стороны – команда Кебрадо: двадцать уголовного вида типов с бритыми башками, несколькодневной щетиной, делающие неприличные жесты в сторону фотоаппарата и пропихивающиеся среди остальных, чтобы очутиться в первом ряду.

* * *

Перед первым свистком судья, житель Ринкон, обыскивает моих людей и конфискует револьверы, ножи и кастеты, которые совершенно случайно заблудились в наших карманах. Затем начинается сам матч.

Мои парни впервые надели футбольные бутсы и совершенно не привыкли к шипам. Очень многие, среди них и Мигель, у которого очень широкие стопы, быстренько скидывают обувку и продолжают играть или босиком, или же в резиновых сапогах. У команды Малессы отличная техника и знание принципов игры; мои люди навряд ли знают, куда вести мяч, зато у них даже слишком много желания сражаться: если к перерыву Малесса ведет 2:0, то мы ведем по счету раненных – три ихних к нашему одному.

Второй период игры проходит в более живом темпе; моя команда пользуется самыми тончайшими хитростями, чтобы-таки выиграть. Стоящий в воротах Мигель никак не переварил того факта, что ему влепили гол; после того, как мяч вводится в игру, он незаметно хватает счастливого снайпера и лишает того сознания мощным ударом кулака по шее; в вихре спортивной борьбы Чиче путает мячи и с размаху лепит ногой противнику по яйцам; каждый раз, когда кто-нибудь из команды Малессы слишком близко приближается к нашим воротам, три наших защитника коварными ударами убеждают того в бесцельности дальнейших усилий. Хоть и подкупленный, но судья буквально-таки вынужден убрать нескольких наших с поля, но когда он смотрит в другую сторону, они возвращаются: в какой-то момент у Кебрады на поле присутствует два десятка игроков.

Только противник нам попался очень сильный, и чем больше мы их обезвреживаем, тем больше голов они забивают. Отчаянная попытка Эдуардо, который бежит к вражеским воротам с мячом в руках, успехом не заканчивается, хотя Уайт и Барбас изо всех сил расчищают ему дорогу. Потеря трусов, к счастью, не останавливает Пунтаренаса, который, пользуясь своим малым ростом, обходит оборону противника и лупит по косточке вратаря Малессы в тот момент, когда команда последнего занята тем, что заколачивает нам очередной гол. В конце концов, те из противников, которые еще держатся на ногах, отказываются продолжать игру. Герман, видя, как его люди падают один за другим, и сам просит закончить встречу. Когда арбитр, который спрятался за пределами поля и лечит свой подбитый глаз, дает финальный свисток, я как раз гонюсь за механиком Хозе, который толкнул меня локтем, в то время как Марио, КУнадо и Рафаэль с помощью прекрасной серии пинков что-то объясняют нашему бухгалтеру Пабло, которому хватило храбрости – или наглости – принять участие в игре.

Матч заканчивается с результатом 12:3 в пользу Малессы, зато в плане раненных счет 13:2 в нашу пользу, только этого ведь никто не регистрирует.

После этих памятных мгновений даю мужикам неделю отпуска. Большинство проводит его на юге, растрачивая свой заработок на развлечения и пьянку. Марио сломался, он отказывается оставаться на прииске только лишь со своей женой, поэтому я его выбрасываю с работы; его место занимает Пунтаренас, он чертовски доволен своим новым положением, которое позволяет теперь ему заниматься мной; он привез свою жену, старшую его лет на двадцать ведьму. Оставляю на него все заботы о лагере и на джипе еду в Сан Хозе. Со мной Джимми и еще несколько рабочих, собравшихся провести свободную недельку в городе.

Сразу же по приезду сплавляю всех, в том числе и Джимми, и звоню Луису, агенту Бюро по борьбе с наркотиками, который должен был собрать информацию, касающуюся моих предыдущих неприятностей.

Даже по телефону он держится несколько неестественно.

– У меня есть то, о чем ты просил, – говорит мне он, – только не хотелось бы через телефон. Ты мог бы как-то незаметно заскочить ко мне вечером?

– Конечно, во сколько?

– Лучше всего около полуночи.

А больше ничего мне объяснять и не нужно, я уже догадываюсь, что он собирается мне сообщить. При встрече мы сразу же переходим к делу.

– То, что я тебе скажу, останется между нами; пообещай, что никогда не выдашь, откуда у тебя эти сведения.

– Даю слово.

– Хорошо. Я тут осторожненько опросил всех полицейских, которые тебя арестовывали. Тут не было ничего общего с каким-либо доносом. Приказ поступил от Альтамиры, начальника Бюро. Это он приказал им немедленно поехать в "Асторию" и арестовать там некоего француза – тут он дал им твое описание – у которого должен был иметься револьвер и пакет с травкой. Он приказал им действовать осторожно, потому что тип, якобы, весьма опасен. Так что видишь, никакого доноса из гостиницы никогда и не было. Приказ поступил сверху. Ты это хотел узнать?

– Именно. Большое тебе спасибо, Луис.

– Я рад, что смог хоть как-то тебя отблагодарить. Hо помни, держи все это в тайне. Пока.

Так значит, я не ошибался: эти сволочи и вправду меня предали. О моей гостинице знали только Герман и бухгалтер, никто другой не мог передать эту информацию Альтамире. Только вот, кто из них? Пабло, желая отомстить? Герман, в рамках обычных интриг? Как мне кажется, оба. Удар тяжелый, полученная информация стала для меня шоком. Черт побери! Hу почему все должны друг друга обманывать? Во всяком случае, просто так это им не пройдет, мне только нужно чуток времени, чтобы обеспечить свои тылы.

Hо основной вопрос так и не меняется: зачем они это сделали? Какой для них в этом интерес? Если бы они хотели просто отобрать у меня прииск, проще всего было бы оставить меня в тюрьме. Но ведь меня освободил как раз адвокат Германа. Да и на что это могло бы им пригодиться, раз следствие было прекращено, а, следовательно, никакого обвинения мне предъявлено уже быть не может? Я как-то не могу себе представить, что меня выпустили только лишь под воздействием моих угроз – нет, такого их поведения я никак понять не могу.

Все эти несколько дней, которые я провожу в Сан Хозе, все время задумываюсь над тем, как бы поступить получше. Удар меня достал сильный, но он не вынудит меня бежать из страны с поджатым хвостом; я никогда не отказывался от драки, совсем даже наоборот; когда же меня к ней провоцируют, то вообще прикладываю с большой сдачей. Но как мне повести себя сейчас. Мой прииск слишком уж богат, чтобы все перепортить за раз под влиянием злобы; конечно, мне бы доставило удовольствие отрезать у Германа яйца, только для этого еще не пришло время. Лучше всего, чтобы по мне ничего не было видно, ждать, как пойдут дела дальше, и пытаться предвидеть, откуда будет нанесен следующий удар: ха, готовится неплохая забава.

Но одно преимущество у меня уже имеется. Им неизвестно, что я узнал про их игру. Если мне дадут время на подготовку, тогда уже я сам буду диктовать темп. Лишь бы только мне дали это время!

* * *

Когда через неделю я выезжал в горы, то с Германом больше не виделся. Просто-напросто я оставил для него известие о своем выезде с просьбой отослать тех моих рабочих, которые с ним свяжутся, на прииск. Какими бы не были мои размышления и решения, мне уже понятно, что я не был бы в состоянии ни нормально с ним разговаривать, ни притворяться; наверняка бы я не смог удержаться от того, чтобы не стукнуть этого гада и размазать его по стенке. Все эти фальшивые слова о дружбе, все эти улыбочки, приглашение к себе домой! И подумать только, что у него хватило совести замазать Джимми, чтобы посадить меня за решетку, рискуя тем, что парень может получить пяток лет, несмотря на всю их старинную дружбу. Ничего, в один прекрасный день он мне за все заплатит!

* * *

За два дня до моего отъезда страну посетило довольно-таки серьезное землетрясение. Обломки горной породы завалили панамериканское шоссе, что весьма затруднило переезд между севером и югом. Эпицентр землетрясения находился в Гольфито, в открытом море, и чем больше приближаюсь я к цели, тем сильнее беспокоюсь за прииск. Если в Сан Хозе разрушения еще несерьезны, то к югу многие районы очень пострадали. Мост в Пальмаре, у которого повреждены металлические перекрытия, открыт для движения всего на несколько часов в сутки, а на дороге, ведущей в Ринкон, в земле образовались глубокие расщелины, из которых клубятся серные испарения. Чем ближе я приближаюсь к прииску, тем больше видно разрушений, оползней и поваленных деревьев.

Когда я подъезжаю к лагерю, с облегчением вижу, что он совершенно не пострадал. Но взволнованный Пунтаренас ведет меня к месту добычи. Катастрофа! Склон не выдержал и полностью обвалился в нашу ямину. Десятки кубометров пород засыпали то место, где мы копали. Нам невероятно повезло, что землетрясение случилось именно тогда, когда прииск был закрыт. Буквально несколько дней – и осыпь наверняка накрыла бы с десяток моих людей. Тем не менее, для меня это тяжкий удар, теперь уже не может быть и речи о ручной добыче. Если учесть, как мало здесь воды, драга должна была бы пахать здесь неделями, не выключаясь, чтобы только очистить яму, но и тогда бы оставалась опасность того, что остальная часть склона тоже может неожиданно обвалиться.

* * *

Единственное, что я могу сейчас делать, это ожидать машин. Через рацию, действующую постольку-поскольку, сообщаю Герману о полной остановке добычи, пока не будет доставлено оборудование. Тот отвечает, что надеется вскоре получить временное, месячное разрешение на механическую эксплуатацию, но никакого дальнейшего прогресса практически нет.

Чтобы хоть как-то бороться со скукой, приказываю копать в различных местах, чтобы еще раз проверить богатство содержания золота в глубоких слоях. Результаты повсюду обнадеживающие, иногда мы находим золото даже на поверхности. Нет, этот прииск – это действительно фантастика, лишь бы эти придурки из Малессы оставили меня в покое, хотя бы до того времени, пока я не установлю контакта с возможными контрагентами в Европе, заинтересованными крупномасштабными работами на Оса; лишь бы мне всего не перегадили. Так или иначе, здесь, в Кебрада дель Франсез, я чувствую себя дома и имею желание устроиться еще поудобнее, несмотря на все их выкрутасы.

Строительство столовой не прекращается, и это вызывает во мне чувство гордости, потому что это самое большое здание на полуострове, нечто вроде монумента, соответствующего моей собственной мании величия: его остроконечная крыша вздымается на высоту семи метров. Ларс, наверняка опасающийся за ход воспитания своего сына, становящегося не без влияния моих людей самым настоящим бандюгой, нас покинул, и теперь весь дом в моем исключительном распоряжении. Тогда я приказал изготовить для себя кровать шириной в три с половиной метра, но чувствую в нем как-то одиноко. Сексуальное воздержание было хорошим делом в период борьбы, в первые месяцы, но теперь, когда я намереваюсь в этих горах устроиться надолго, мне уже не хочется вести жизнь аскета. А кроме того, в связи с постоянной неопределенностью, самым настоящим Дамокловым мечом, даже не знаю, сколько же продлится это приключение, а хотелось бы использовать его по максимуму, не отказывая себе ни в малейшем удовольствии: у меня появляется желание потихонечку начать организовывать в этих горах гарем.

* * *

Пунтаренас с женой родились на Оса и знают многих здешних жителей. Посылаю их в качестве гонцов с известием, что Дон Хуан Карлос желает жениться, и что он готов рассмотреть всяческие предложения, при условии, что предложения эти будут красивыми девушками не старше пятнадцати лет.

Пару раз я видал, как мимо лагеря проходила неплохо сложенная девица чрезвычайной, если судить по меркам полуострова, красоты. Это весьма и весьма миленькая метисочка. Пунтаренас, который ее знал, пошел к ее деду, с которым девушка живет, чтобы объявить ему добрую весть:

– Дон Хуан Карлос интересуется вашей внучкой.

Через несколько дней старикан сам приводит внучку ко мне в лагерь. Прежде, чем он ее оставит, я желаю оправдаться хотя бы морально, оговорив все условия нашего соглашения. Старика вообще-то интересует возможность такой вот связи: в округе я пользуюсь уважением, и люди знают, что у меня очень богатый прииск: сделаться тестем столь значительной и важной как я особы – это повысит его общественное значение.

– Обещать я ничего не могу, – говорю я деду. – Поначалу я должен ее испробовать, достойна ли она будет стать одной из моих жен. Если понравится, она останется у меня.

– О. senor наверняка будет доволен. Она очень хорошо воспитана, и у нее никогда еще не было мужчины.

Будем надеяться. Впрочем, это условие sine qua non (обязательное), потому что на Оса инцест дело нормальное, а мне не хотелось бы стать поскребышем после этого болтливого старикана.

Он берет с меня обещание, что если, случаем, девушка мне не понравится, я не выброшу ее на улицу будто первую попавшуюся проститутку, но приведу ее обратно к нему в дом. Если не принимать во внимание униженность старика, в этой торговле ничего противоестественного и нет: к девушке вовсе не относятся как к приведенной на забой корове, она знает о торговле и пришла сюда по собственной воле. Во мне нет ничего от Дон-Жуана, но ее обычная будущность – это сделаться пашущей целый день толстенной тикой, замужем за тупым мужиком, который каждый год делает ей по ребенку: мое предложение становится для нее единственной возможностью избежать подобной участи. В тот же самый вечер старик уходит домой после целого дня болтовни.

С Ксионарой мне не хочется пускать дело галопом. Мне вовсе не нужна проститутка, девица, ожидающая меня в постели и раскладывающая ноги, потому что так ее вынудили. Моя бритая голова не пробуждает спонтанной любви, и мне хочется, чтобы девушка поначалу просто ко мне привыкла. Она прекрасно понимает, во что влезла, но одновременно и слегка всего этого побаивается, потому что до сих пор сохранила невинность. Первую ночь она проводит в доме Пунтаренаса и его senory, именованой на этот случай дуэньей, а на следующий день все вместе мы отправляемся в Гольфито за покупками: я дарю Ксионаре немного бижутерии и парочку мелочей, которые интересны девушкам такого возраста. Даже в гостинице она спит в отдельном номере, и только лишь через пару дней после возвращения, по ее просьбе, мы делим постель. Я выписал из Пуэрто Хименес медсестру, которая объясняет девочке принципы предупреждения беременности и приема таблеток: я не собираюсь вешать себе на шею беременную девицу, тем более, увеличивать население полуострова.

Ксионара дает мне возможность отдохнуть: днем я поверяю ее заботам дуэньи, которая учит ее уходу за моими вещами, прислуживать мне и угадывать мои пожелания; вечером же девушка приходит ко мне. Я приказал купить на панамской границе французские духи и тонкое белье, ночные сорочки и другие вещи из зоны свободной торговли Панамского Канала: я забочусь о ней так: как она того и заслуживает – маленькая жемчужина с этих гор. Потихонечку она привыкает к ситуации и превращается в женщину. Она очень заботится о состоянии моего дома, и теперь у меня появились розовые простынки, сшитые специально по мерке кровати. Это еще не любовь, но уже приятно, потому что девушка заботится обо мне столь же заботливо, как и я о ней. В жестокой реальности джунглей это приятное явление.

Жизнь нашего лагеря продолжает идти своим чередом, и в один прекрасный день Герман объявляет о прибытии оборудования: уж лучше поздно, чем никогда. Наконец-то что-то будет происходить, вновь охватит меня горячка действия. Рабочие тоже очень этим довольны, потому что бездеятельность им тоже действует на нервы, а они уже привыкли к тому, чтобы жизнь кипела.

Когда сроки устанавливаются, оставляю лагерь на Пунтаренаса, Ксионару на дуэнью, а сам с пятнадцатью мужичками еду забирать оборудование. Останавливаемся в "Лос Модос", баре-пульперии на полдороги между Ринкон и панамериканским шоссе и ждем. Ждем четыре дня, четыре длиннючих дня, в течение которых мои люди из-за недостатка других занятий смотрят, чего бы такого отчебучить, бегают за девицами и устраивают потасовки.

Мы заняли бар к огромному ужасу хозяина, который все время сушит голову, как оно все кончится: его тринадцатилетняя дочка все время делает мне тайные знаки. В какой-то из этих дней проезжающий мимо джип останавливается и оттуда высаживаются четверо грингос. Два парня и две девушки. Все они в шортах и теннисных туфлях, типичнейшие туристы, ищущие необычных впечатлений и несколько перепуганные собственной смелостью. Когда же они заходят, от того, что видят, у них спирает дыханье в груди. Я сижу посреди зала – с обритой башкой и черной повязкой на лбу. Под мышкой у меня сорокчетверка и револьвер 38 калибра на поясе. Стоящий у меня за спиной Моргон делает для меня самокрутку, а Чиче чистит сапоги. По всему залу, на стульях или же на мешках с рисом, сидят мои люди, тоже с обритыми головами, у большинства в руках пистолеты или ружья. Туристы некоторое время мнутся, после чего направляются к бару с делаными улыбочками на губах. Девицы чувствуют взгляды моих ребят, нацеленные на их голые ножки. Они быстренько выпивают свою кока-колу и тут же выходят. Их уход сопровождается парочкой комментариев по-испански относительно попочек у американок. И они буквально удирают на своем джипе. Не было сказано буквально ни слова, но я уверен, что они пережили самые трудные моменты в собственной жизни.

Когда же механизмы наконец-то прибывают, пульперо с облегчением приветствует наш отъезд. Переезд через джунгли и подъем по склону становятся очень трудным делом, потому что уже начались дожди. На это нам требуется целых два дня. У нас имеется экскаватор с ковшом и лебедкой, трактор с двойной тягой, громадные каноа на колесах, насос с полным комплектом труб и целая куча более мелких вещей, в том числе и запасы еды.