Текст книги "Единственная и неповторимая"

Автор книги: Шейн Уотсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Аманда резко опустила голову, как будто вдруг стала слишком чувствительна к свету, согнулась в кресле, а потом то ли подошла, то ли приковыляла к Николасу. Не говоря ни слова, она упала перед ним на колени, спрятав лицо у него на плече и гладя его по голове, словно неяркий свет ламп был для него опасен.

– Ну все, все, милая, – бормотал он сквозь ее пальцы, – теперь все хорошо. Все хорошо.

– Упс, подождите. – В темноте раздался голос Эмбер, а потом картинка снова появилась, только на заднем плане теперь был Дэйв. Он растянулся на диване с терьером на груди. – Хорошо, мы снова здесь. – Эмбер сделала еще один глоток. – Надеюсь, ты нормально это приняла, Аманда. Пожалуйста, прости нас за то, что мы все скрывали, но нам показалось, что так будет лучше. – Она пожала плечами и подняла бокал к экрану. – Ты должна быть в Америке. Мы любим тебя, я люблю тебя, и я хочу, чтобы ты была самой собой, а не пыталась подстраиваться под какие-то шаблоны, которые рассчитаны на более ограниченных людей. – Послышался глотающий звук и какое-то хрипение; Николас жестом попросил, чтобы Джеки передала салфетки. – А теперь для моего сообщника, Николаса. – Эмбер снова наклонилась к камере, мягко покачивая головой. – О Ник! Что я могу сказать? Ты так помог мне, дал столько советов. Уделил столько времени, которое должен был проводить с семьей. Я бы не смогла начать все это без тебя. И в какой-то мере это было самое счастливое время в моей жизни, хотя оно положило начало ее концу. Спасибо тебе. Что касается пожеланий, в Аманде есть все, что тебе надо, и у тебя есть твоя семья. Так что… оставайся таким же, какой ты есть, как пример для нас всех того, что можно жить совершенно правильно. И наконец, Саймон. Мой милый брат. Все, что я должна сказать тебе, написано в письме, потому что там много всего, о чем надо говорить прямо… Семейные дела. Так что мне не много остается добавить, кроме того, что я хочу, чтобы ты общался со всеми ними. Теперь они твоя семья, и я знаю, они помогут тебе, будут присматривать за тобой, ведь теперь я не смогу этого делать. – Сэм взял Джеки за руку и сжал ее. – Дэйв… моя опора. – Ее голос задрожал; Дэйв встал с дивана и встал за ее креслом. – Друзья, Дэйв больше не хочет оставаться в Хедланде. Для него одного это слишком тяжело, – она протянула ему руку, и он взял ее, – так что мы отдаем сады Сэму, а дом – всем вам. Теперь у вас больше не будет оправдания тому, что вы не встретились и не проводите вместе время, и я буду знать, что мой любимый Хедланд не превратится в какой-нибудь конференц-центр. Милли и Родж уже сказали, что Дэйв и дети могут переехать к ним, пока Милли не вышвырнет его… или пока он не найдет другую женщину. – Дэйв вздернул руки к груди и отвернулся от камеры. Повисла пауза, он бормотал что-то непонятное, а потом Эмбер произнесла нараспев: – Хо-ро-шо. Теперь пришло время всем отправиться в ваши комнаты. Пока мы не встретимся вновь.

Картинка исчезла, как ушедший день, оставив серый пустой экран.

Глава 22

Это была одна из тех ночей, которые случались раз или два в год. Эмбер всегда звонила поздно, уже после того, как он начинал готовить что-нибудь на ужин. «Это я, – обычно говорила она, – ищу неприятностей». Он улыбался просто от звука ее голоса, хриплого, озорного. «Чем занимаешься? – спрашивала она. – Ты же еще не поел, да?»

И он признавался: «Нет, конечно нет, а чем ты хочешь заняться?» «Я хочу увидеть тебя, – отвечала она, – и говорить с тобой, и пить мартини».

И он ехал в ее квартиру, огромную квартиру на первом этаже, которая появилась у нее, когда ей исполнилось семнадцать, квартиру, которая была, по ее словам, «жуткой рекламой полной некомпетентности хозяйки в домашних делах – я не впущу сюда ни одного мужчину, кроме тебя, Эндрю. Потому что, если впущу, они больше не позвонят». Прямо с улицы вход в комнату с полуразвалившимся бархатным диваном, вольфрамовой лампой с серебряным зонтом, забытыми после какой-то съемки несколько лет назад, и вешалками со старинной одеждой – военные кители, меха, узкие женские комбинезоны из ламы… Этого было достаточно, чтобы создать впечатление, что она держит собственный экзотический секонд-хэнд.

– Я все же как-то раз привела сюда мужчину, – сказала она, томно глядя на наполняющиеся пепельницы и полупустые бокалы с шампанским, на каминную полку, наполовину заваленную блестящими футлярами с помадой и бутылочками с какими-то жидкостями. – Он, милашка, подумал, что квартиру ограбили, и потащил меня прямо в участок! Слава Богу, мне удалось договориться с констеблем, и мы все замечательно уладили.

Эндрю привез бутылку холодной водки и оливки, и, покопавшись в пурпурной темноте спальни, Эмбер достала два искрящихся бокала для мартини.

– Это свадебный подарок, – сказала она, – но никто не узнает, если ты откусишь кусочек.

Он не видел ее около полугода. У нее немного похудело лицо, волосы стали в два раза длиннее, почти до пояса.

– О, не удивляйся, – сказала она, когда он отметил, как быстро они выросли, – их прикрепляют, прядь за прядью, час за часом. Длина, которая должна быть, чтобы понравиться «легендам рока».

Эндрю слышал, что она встречается с Дэйвом из группы «Перфект фиксче».

– Кто-то скажет, что я преследую его. – Она подмигнула ему и глубоко затянулась с видом триумфатора.

– С каких это пор тебе стало необходимо кого-то преследовать? – спросил Эндрю.

Эмбер сидела, склонив голову, ее верхняя губа, влажная, ярко-розовая, касалась края бокала.

– Может быть, тогда, когда я поняла, чего хочу; может быть, тогда, когда я смогла наконец-то представить себе завершение нашего с ним романа.

Она засмеялась и вытянула ноги. На ней был изумрудно-зеленый бархатный пиджак, коротенькие шортики и золотистые чулки с люрексом.

– Забавно, как это, оказывается, трудно, когда действительно этого хочешь, – она чокнулась с его бокалом, – но я добьюсь своего, Энди… если буду осторожной – ведь я ему нравлюсь хорошей. – Она улыбнулась одной из своих лучших улыбок, в которой соединялись опытная соблазнительница и восторженная школьница. Эта улыбка выражала все то, что Эндрю чувствовал к Эмбер: похоть и желание защитить, настороженность и умиление.

– Нравишься ему? – спросил он. – Что, его всегда было так трудно сломать? Рок-звезда отвергает внимание самой знаменитой музы рок-н-ролла конца двадцатого века – да ладно!

Эмбер засмеялась, но смех был другим, более сдержанным.

– Эндрю, это сложнее, чем может показаться на первый взгляд, – под чулками ее ноги казались цвета меда, – для такой девушки, как я… влюбленной в такого мужчину, как Дэйв. Он, естественно, прекрасно знает, как обращаться с такими… – Она взмахнула сигаретой, откинувшись на спинку дивана, и он какое-то время мог открыто смотреть на длинные блестящие ноги, на молочно-кремовый изгиб ее шеи. – Когда они отказываются от алкоголя и наркотиков, то обязательно рвут связи и с другими составляющими той веселой жизни. Их советчики на этом настаивают. – Она уткнулась подбородком в колени. – Эти психоаналитики жутко ограниченные типы. – Эмбер опустила плечи, показывая, как ее вымотало все это, – им подходят только трезвые девушки с хорошей репутацией… – Она похлопала ресницами. – Вот почему меня частенько можно заметить несущейся на собрание анонимных алкоголиков, чахлую и раскаивающуюся. Я сильно мучилась над тем, какой порок может быть достойным будущей жены бывшей рок-легенды, и пришла к тому, что это секс… – Эндрю смотрел на нее, застыв и не решаясь сделать глоток, – но это слишком просто, чтобы оказаться правдой. – Эмбер усмехнулась. – Так что я согласилась на алкоголизм. Для меня губительно крепкое пиво, – она рассмеялась, – а Дэйв думает, что это очень мило, ну, по мере того, как моя склонность пропадает. Тут за ним целый месяц ходила какая-то ужасная хиппоза, но она пила мятный ликер, а это слишком противно, если подумать. – Эмбер бросила окурок в камин. – В любом случае пока он не знает, какая я на самом деле.

– Второй такой нет, – сказал Эндрю.

– Ну, это мы с тобой знаем. А Дэйв уверен, что я могу быть второй Глорией… – Ее изумрудные глаза вспыхнули под длинными ресницами, она покрутила ножку бокала, глядя в закручивающуюся спираль маслянистой водки. – Поклонница Глория… Они были женаты десять лет, они были влюблены, но Глория совсем не подходила ему, а он ей. Милый, я все об этом знаю. Мы бесконечно говорили об этом на занятиях в группе, об их зависимости друг от друга, о его проблеме с кокаином и ее проблеме с едой… – Она театрально поежилась. – Вот отсюда я и знаю, что ему нужно спокойствие, безопасность и практичная женщина, которая бы скрасила остаток его жизни. И эта женщина – я. Я хочу стать ею. – Она улыбнулась, почти робко, и протянула бокал, чтобы он снова наполнил его. – Знаешь, я так глупо себя чувствую, когда думаю о нем, – она начала смеяться, – разве это не нелепо? Какие сложности мы устраиваем себе только для того, чтобы соответствовать чьим-то мечтам, хотя знаем, что идеально подходим такими, какие мы есть!

Эндрю медленно кивнул.

– Но только некоторые из нас никак не могут начать совпадать, – сказал он, и это прозвучало грустнее, чем он хотел.

Она прищурилась, глядя на него, и расправила плечи.

– Ну, Энди! И чьим мечтам ты хочешь соответствовать?

– О, ты же знаешь… как всегда.

– А-а-а… – Эмбер подняла голову, как будто пыталась услышать где-то вдалеке звонок. – Тогда давай сделаем это… Давай сделаем так, чтобы ты отвечал мечтам Лидии.

– Мы не сможем, – сказал Эндрю, – это не сработает.

– Милый, – сказала она, – когда женщины молоды, у них голова забита романтическими бреднями о том, кто кому подходит, а кто нет. А ты просто должен напомнить ей, какой ты замечательный. – Эмбер убрала за ухо прядь волос, блестевшую, словно мокрая трава. – Нам просто нужно заставить ее взглянуть на тебя отсюда, – она протянула руку к противоположной стене, – а не отсюда. – Прядь снова выбилась и упала ей на лицо.

– Бесполезно. Я знаю, что мог бы сделать ее счастливой, но у меня просто нет этого… – Он потянулся за упавшей сожженной спичкой, валявшейся на коврике, и сжал ее в руке так, что ладонь испачкалась углем. Вдруг он почувствовал, что сейчас расплачется, пьяный от водки, от мягких, скользящих движений ног Эмбер по блестящему полу. – Беда в том, что она права, – сказал он, не отводя взгляда от угольного пятна, – я просто не уверен в себе… в этом смысле. – Он допил последний глоток.

– А потом я просто сказал это. – Эндрю стоял перед Лидией на коленях, крепко сжимая ее руки, а она сидела не двигаясь на краю кровати. – Я сказал: «Эмбер, ты переспишь со мной?» Я попросил ее сделать мне одолжение, это было именно так. Я подумал, что, если сделаю это, то смогу сделать все. – Лидия смотрела на него, как будто взгляд был единственным, что удерживало ее от падения в пропасть, находившуюся прямо у него за плечами. – Ты никогда раньше не давала мне объяснить, что это было как… как ритуал перехода. – Эндрю зажмурился, пытаясь подобрать слова. – Я чувствовал, что, если смогу, только раз, тогда я буду свободен. Я получу… напутствие. – Он потер руки Лидии, словно пытаясь оживить ее, бледную, почти обескровленную. – После мы выпили за мою обретенную уверенность. А потом мне стало стыдно… что я попросил ее сделать это.

Лидия отвела взгляд от него и теперь смотрела в окно на черные деревья на другой стороне озера. Кто-то зажигал свет в саду, внизу на кухне Джуди гремела посудой. Было слышно, как в конце коридора Дэйв зовет детей. Эндрю взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза:

– Все это было ради тебя, Лидия. Она знала, что я к тебе чувствую, вот почему не сказала мне ничего, когда узнала о беременности. Она не хотела, чтобы это помешало… нам. Ты думаешь, родить Зельду было частью ее плана? Но никто из нас никогда не узнал бы, был ли у нее план. – Лидия крепко зажмурила глаза, но слезы все равно текли по ее щекам, крупные и соленые; он попытался вытереть их, но она откинула голову, не давая ему это сделать. – Этого не должно было случиться, Лидия, но я не жалею, что это случилось. Зельда – часть меня, – Эндрю протянул руку, чтобы коснуться ее лица, – Зельда моя дочь, мы оба должны это принять.

Лидия какое-то мгновение смотрела на него, потом вырвала руку и влепила ему пощечину. Волосы прилипли к ее губам, глаза налились кровью.

– Почему? – кричала она. – Почему? Почему она такая хорошая, такая щедрая, почему она сделала все так, чтобы ты потом смог счастливо жить с… – она сжала руки перед собой, – с этим бесполым существом, с этим ничтожеством?

Эндрю осторожно лег на кровать рядом с ней, нежно обняв за плечи – так, словно собирался долго-долго ждать. Лидия несколько минут плакала, а потом успокоилась рядом с ним, прижавшись мокрой щекой к его рубашке. Ее бледные веки слегка подрагивали, и Эндрю даже показалось, что она заснула.

– Я не любила тебя, – мягко начала она, – я даже не замечала тебя. Для меня ты был последним шансом получить все, что мне причиталось. А потом, когда ты узнал о Зельде, я подумала, что это награда мне, что-то такое, что я смогу использовать как оружие против тебя. – Она тяжело дышала и не шевелясь лежала в его объятиях как кукла. – Но постепенно что-то изменилось. Это не было похоже на любовь или по крайней мере на ту любовь, которую я себе представляла. – Она слабо улыбнулась. – Потребовалось какое-то время… а потом я поняла, что хочу только одного – хочу, чтобы ты гордился мной. Чтобы ты был счастлив. Я хотела дать тебе что-нибудь, чтобы я смогла чувствовать себя как раньше… Но я никак не могла дать тебе то единственное, чего ты хотел. – Она посмотрела на него, ее глаза расширились. – И тогда я поняла: это должно было стать моим наказанием. Видеть, как вы с Эмбер разделяете то, частью чего я никогда не стану. Наказание – жить с мыслью, что она навсегда останется матерью твоего единственного ребенка. – Лидия вздрогнула и стала разглаживать ладонью платье, растерянно кивая. – Знаешь, как-то раз она пришла ко мне. Внезапно появилась прямо перед домом. «Я ничем тебе не угрожаю, Лидия, – заявила Эмбер. – Ты единственная женщина, которую Эндрю любил, ты же знаешь». Эмбер хотела, чтобы мы больше виделись с Зельдой. «Так будет лучше для всех», – сказала она. А я захлопнула дверь у нее перед носом. – Дрожащей рукой Лидия откинула мокрые волосы, упавшие ей на глаза. – Я подумала: «Какая же ты сучка! У тебя есть все, а у меня ничего. Как ты смеешь диктовать мне, что я должна делать и чувствовать?!» Тогда я пошла наверх и порвала все ваши фотографии, которые смогла найти, и фотографии Зельды. Потом я спустилась вниз, открыла бар и налила себе чего-то крепкого, и это был только первый стакан из многих.

Лидия подняла руку и коснулась лица Эндрю, провела по контуру его губ, словно проверяя, тот ли это мужчина, за которого она выходила замуж. Ее губы задрожали.

– Я всегда думала, что недостаточно хороша, понимаешь? Ребенок – единственное, что я могла тебе дать, единственный шанс самоутвердиться. Но Эмбер отняла у меня и этот шанс.

– Как она догадалась поселить нас в одной комнате? – Лежа на голубом покрывале с китайским узором, на кровати под пологом, где им с Сэмом предстояло спать, Джеки сладко потянулась. – Я имею в виду, это ведь очень странно, да?

– А? – Сэм повернулся к окну, глядя, как дети играют на освещенном солнцем газоне. – Нет, я думаю, Николас предупредил Джуди в последнюю минуту. Просто надо было поменять меня и супер-Саймона. Если бы это случилось на несколько недель раньше, ты спала бы здесь с ним.

Джеки грустно уставилась на желтый балдахин.

– Ей бы это понравилось, правда? В смысле, Эмбер была бы рада узнать, что кто-то заботится о нем.

Сэм вздернул бровь и подошел к своему чемодану, брошенному около кровати.

– Я не знаю, – он резким движением открыл крышку, – на самом деле я думаю, что она очень тепло ко мне относилась.

– Знаешь, ничего не имею против этого. – Джеки скинула туфли. Она прищурилась, как будто пытаясь разглядеть что-то очень маленькое. – В смысле, я на самом деле чувствую себя немного странно из-за этого…

Сэм продолжал разбирать чемодан, то и дело поднося воротники рубашек к свету. Джеки села на кровати, скрестив ноги.

– Ну хорошо, как это было?

– Потрясающе, – держа только что вынутые из чемодана носки, Сэм взмахнул руками над головой, – потрясающе, как никогда. Кто первый пойдет в ванную?

– Потрясающе? – Джеки побледнела. – Что ты имеешь в виду? А со мной потрясающе?

– Нет… – Сэм уже снова рылся в чемодане. – Фу, твоя зубная паста. – Он протянул ей косметичку, вымазанную сверху чем-то белым. – Нет, с тобой это не так потрясающе, как… ну знаешь, то, о чем правда можно сказать «это было потрясающе»… понимаешь?

Джеки нахмурилась.

– Разве тебе никогда не было интересно, что у меня было с Саймоном? – спросила она, потянувшись к нему.

– Конечно, мне интересно, что у тебя было с Саймоном! – Сэм бросил на пол платье и пару туфель Джеки. – Сначала я вообще считал, что он из другого лагеря. Ты знала?

Джеки усмехнулась и откинулась на подушки, закинув руки за голову.

– Знала ли я?.. – Она пристально смотрела на него. – По всей видимости, тебя это едва ли волнует.

– Просто я не ревнивый, Джеки. Ты же знаешь. Кроме всего прочего, я выше этого. Ну, так у вас с Саймоном это было невероятно?

– Вообще-то да, – она уставилась на балдахин и улыбнулась самой себе краешками губ, – невероятно.

– Отлично! Ну, кто первый? Я грязнее, а ты будешь дольше мыться.

Джеки пристально посмотрела на него.

– Ты, – сказала она. – Мне нужно принести сумку снизу… Сэм?

– Да? – Он прошел в ванную, оставив дверь открытой.

– Ты думаешь, это была наша первая ссора?

– Нет, – ответил Сэм, усмехнувшись своему отражению в зеркале, – просто мы говорили как любовники, а не как друзья.

– Дорогая, – Николас стоял посередине зеленой спальни, а Аманда изо всех сил вцепилась в него, обнимая за шею, и тихо всхлипывала, уткнувшись лицом ему в рубашку, – дорогая, перестань… милая, это уже слишком.

Аманда посмотрела ему в лицо и снова попыталась спрятать голову у него на груди.

– Не представляю, что теперь делать, – сказала она.

– О, милая, это же пустяки. Я и раньше носил унижающую меня одежду, хотя, признаюсь, в ней никогда не было так жарко.

– Нет! – Аманда на секунду повернула голову вбок, как пловец, делающий вдох. – Просто невероятно, что я заставила тебя пройти через такое, – она сильнее обняла его за шею, – и все это время ты думал обо мне. Готов был сломать всю свою жизнь, и только ради меня. – Она откинула голову назад, как будто кто-то дернул ее за волосы. – А что будет со школой для детей?

– Миссис Элсворт уже все уладила… Пинтон-Преп очень похож на какое-то жутко дорогое учебное заведение рядом с Центральным парком.

– Ах, миссис Элсворт! – Она снова обрушилась ему на грудь. Потом ее вновь будто резко дернули за волосы. – А что с домом?

– Выставлен на продажу.

– О-о-о-ох! – Аманда протяжно зарыдала, а потом резко остановилась. – Боже, какое облегчение! – Она схватила Николаса за плечи. – Но как же ты… твоя стрельба и верховая езда… – Николас удивленно вскинул брови. – Ты не можешь вот так оставить все это… это все твое наследие…

– Дорогая… Ты можешь называть это моим «наследием», но мне все равно. Только ты, мой ангел, думаешь, что все эти вещи так сильно важны для счастья.

– Но твои… скачки! Как же скачки?

Николас пожал плечами:

– Ну, мы же не в Папуа – Новую Гвинею уезжаем.

– Ты ненавидишь Нью-Йорк. Ты его ненавидишь. Все эти акценты и этот шум… бутылочное пиво, коричневые бумажные пакеты. Помнишь, как ты ненавидел коричневые бумажные пакеты?

– Аманда…

– Где мы будем жить?

– Какое-то время поживем в довольно большой квартире, в четырех кварталах от школы, обучение в которой, кстати, стоит целое состояние.

– А работа? Как же Блюмфельд?

– Ах, это было даже смешно. Вчера, наутро после вечеринки, они получили большой заказ из Нью-Йорка, от которого нельзя было отказаться. И они ничего не могли поделать. Ничего.

Руки Аманды скользнули вниз по его груди и остановились на бедрах.

– А как же мы? – прошептала она. – Я все разрушила, да? Я все уничтожила?

– Вовсе нет. – Николас опустил подбородок ей на голову. – Я должен был догадаться, что происходит вот тут, в этой головке.

Они постояли так какое-то время, Аманда крепко обнимала его.

– Я могу что-нибудь сделать для тебя? – спросила она. – Ну хоть что-нибудь?

Он задумался, рассеянно потерся подбородком о ее лоб.

– Хм… Вообще-то есть кое-что. Ты можешь побольше есть с сегодняшнего дня, и на следующей неделе снова станешь как мягкая булочка – ненавижу, когда у тебя одни кости торчат.

В комнате, которая раньше казалась такой солнечной, сейчас было совершенно темно, и Джеки пришлось на ощупь шарить под абажуром одной из ламп у двери, чтобы найти выключатель. Включив свет, Джеки услышала какое-то механическое жужжание и не сразу поняла, откуда доносился звук. Потом увидела зеленую лампочку видеоплейера и поняла, что там перематывается пленка. Сумка одиноко стояла на полу под столом в нескольких метрах от входа.

– О, мисс Джеки! – Джеки подпрыгнула от испуга и, повернувшись, увидела Джуди. Та стояла в дверях и сжимала груду лучинок для растопки. – Я не хотела вас напугать. Я просто собиралась разжечь камин, но если вы заняты… – она посмотрела на телевизор, – я приду попозже.

– Нет, я… – Джеки поколебалась, а потом кивнула: – Ну хорошо, если это не трудно, Джуди, я только на минутку.

Она встала перед телевизором и, когда перемотка остановилась, нажала на кнопку «Play» и замерла в полумраке, ожидая первого кадра с профилем Эмбер. Экран вспыхнул, словно белый фейерверк в ночном небе, а потом появилось озеро в Хедланде, сверкающее в лучах солнца как пламя. Джеки оглянулась и снова посмотрела на экран. Должно быть, это были остатки какой-то старой съемки Отиса, на которую Эмбер потом записала завещание. Камера поехала влево и резко остановилась на группе людей – Дэйв, Эмбер и Сэм, развалившись, сидели на свежескошенной лужайке перед библиотекой.

– Отис, пожалуйста, милый, – Эмбер махнула рукой в камеру, – иди и поснимай что-нибудь интересное, мы просто разговариваем, это скучно.

Похоже, съемка велась в июне: у нее тогда была очень короткая челка.

– Да брось, – камера переместилась на Дэйва: он вытянулся в деревянном шезлонге, закинув руки за голову, – тебе его не прогнать: сегодня он целый час снимал, как я мыл машину.

– Ну тогда я сдаюсь.

Отис снова перевел камеру на Сэма и Эмбер.

– Не опускай руки, Сэм! – Эмбер засмеялась. – Мы близки к цели, я уверена, да, Дэйв?

– Нет, – сказал Дэйв, – ничего подобного.

– Она даже не заметила. – Сэм сорвал пучок травы и пропустил ее сквозь пальцы. – Я имею в виду, – он понизил голос и посмотрел на камеру, которая тут же приблизилась к его лицу, – она могла застукать нас вдвоем обнаженными в джакузи и поверить, что мы ищем контактные линзы.

– Не обижайся, приятель, – голос Дэйва был плохо слышен, – никто не подозревал, что у нее не хватит мозгов додуматься, что такой, не обижайся, увалень, как ты, не может даже надеяться на что-то с таким прекрасным существом, как Э.Б. Это же совершенно невероятно! Не говоря уж о вероятности того, чтобы ты, черт побери, осмелился.

– Я знаю. – Камера вернулась, Сэм засунул ладони под мышки. – Я знаю, это была глупая идея. Прости, Эмб. Я знаю, ты хотела как лучше. Но Дэйв прав, она ни за что бы на это не повелась.

– Это была хорошая идея. – Эмбер говорила сонным голосом. – Просто мы недостаточно далеко зашли, вот и все.

Послышался какой-то звук в камере, потом она повернулась вправо и остановилась на Дэйве. Он держался за голову.

– Да брось, Эмбер! Прошло уже три года с тех пор, как ты придумала эту схему. Я имею в виду, когда Лидия снимала это чертово видео, где вы там нежитесь друг с другом.

– Ну видимо, нам придется разыграть что-то такое, чего она не сможет не заметить. – Эмбер говорила наигранно капризным тоном. – Слушайте, мы хотим, чтобы она обратила внимание, или нет?

– Я не думаю… – камера показала Сэма, – что она вообще может обратить внимание на кого-либо, кроме… – Он приложил руку к губам.

– Ну возможно, нам надо сделать что-то и с этим. – Эмбер наклонилась вперед, ее широкополая шляпа закрыла лицо. – Сэм, давай сначала попробуем что-то вроде шоковой терапии. В эти выходные, когда вы все сюда приедете, она может застать нас… за изменой. А если и это не сработает, я просто скажу Саймону, что он должен уступить ей.

– Ну отлично! Это то, что мне надо!

– Да это никогда не сработает, глупый. Они совершенно не подходят друг другу. Но возможно, она должна сама это понять.

– Есть риск, тебе не кажется? – Сэм тер руки, будто хотел очистить их от чего-то липкого. – Соединить ее с ее идеальным мужчиной. Мистер Совершенство!

– Но тебе ведь все равно нечего терять. – Эмбер потянулась и похлопала его по ноге. – Ты никогда ничего не добьешься, если она будет делать все только ради него. Кроме того, такие мужчины, как мой брат, похожи на шоколад. О них приятно мечтать, но не питаться ими.

– Не знаю. Это как-то радикально. – Сейчас Сэм тер виски. – Господи! Представляете, если она узнает! Она никогда нам этого не простит, никогда!

– Ну, – Эмбер посмотрела на Дэйва и улыбнулась, – я лично готова с этим жить. Да ладно, ты же знаешь, это стоит… – Экран стал черным на пару секунд, и сцену на лужайке заменило туманное изображение Эмбер, приближающейся к камере. – Простите, – сказала она, и ее рука появилась в кадре, – вы же знаете, я не разбираюсь в этом. Так! Спасибо вам всем за то, что пришли, хотите – верьте, хотите – нет, но я с нетерпением ждала этого…

Громкий стук заглушил ее слова. Джеки повернулась и увидела просунувшуюся в дверь голову Джуди.

– О, не уходите, – сказала она, нажав на «Stop».

Джуди вошла в комнату и остановилась, сочувственно улыбаясь Джеки.

– Должно быть, это так расстраивает, – сказала она, – вот так смотреть на нее живую. – Джеки кивнула. – Мне самой это не нравится, – она уже шла к камину, – это домашнее видео… Потом всегда думаешь, а такими ли мы были на самом деле. – Она присела у деревянной корзины и подвинула к решетке газетный лист. – Все всегда не такое, каким мы это помним, да?

Аманда сидела за туалетным столиком у окна. Ее стилист только что в ярости уехал («Учитывая все ваши замечания, любой скажет, что вы, миссис Ворт, были профессиональным парикмахером»), и теперь она разглядывала результат в трельяже и карманном зеркальце, которое передвигала у себя за головой.

– Прочти еще раз, Николас, – сказала она, и Николас, не поднимая голову с подушки, протянул руку и взял с прикроватной тумбочки исписанный лист.

– С самого начала? – спросил он.

Она кивнула и улыбнулась ему в зеркале.

– Ну хорошо! «Мои милые Ворты! Загляните в ванную, и вы найдете там бутылку шампанского. Я настаиваю, чтобы вы открыли ее и выпили за меня, но без всей этой чепухи вроде тостов за вечную память. Аманда, я оставляю тебе мои сумки (как ты уже знаешь), мои меха (дорогая, в самый раз для зимы в Нью-Йорке) и некоторые из твоих любимых украшений (посмотри на туалетном столике), плюс все модные снимки, которые пылятся в ящиках в библиотеке. Дорогой Ник, тебе я оставляю свои книги по искусству и подборку репродукций в коридоре у кухни. Я знаю, ты всегда восхищался ими. Это может показаться сентиментальным, но я хочу, чтобы вы знали – я на самом деле действительно восхищалась именно вашим браком и временами даже завидовала вам. Вы теперь мама и папа всей компании, нравится вам это или нет, и, я надеюсь, будете часто приезжать, чтобы присматривать за своей беспокойной семейкой. Люблю вас обоих, Эмбер».

Николас положил бумагу на край тумбочки и закинул руки за голову. Аманда какое-то время смотрела на него в зеркало, рассеянно теребя мочку уха и бриллиантовую сережку размером с горошину, врученную Эмбер каким-то членом королевской семьи по случаю ее двадцать первого дня рождения.

– Я не знала, что тебе нравятся те картинки, – сказала она наконец, делая глоток из бокала с шампанским. Николас поднял голову, чтобы видеть ее лицо в зеркале, потом, как будто убедившись, что она действительно разговаривает с ним, снова откинулся на подушку, – ты никогда о них не говорил – я имею в виду, мне.

– Ми-ла-я, – Николас подвинулся на кровати, поправляя подушку так, чтобы видеть Аманду оттуда, где он лежал, – ну что ты!

– О, прости, Николас! – Она повернулась на пуфике, чтобы смотреть ему в лицо, и плотнее запахнула халат. – Я знаю, это смешно, просто я еще с лета беспокоилась из-за тебя и Эмбер. Есть вещи… детали, которые беспокоили меня все эти годы, и все это накапливалось как снежный ком и вроде бы все сходилось.

– А-а-а-а, – Николас поднял больную руку в воздух, словно раненый, просящий помощи, – хорошо, я сдаюсь. У тебя есть пять минут. Последний шанс выбросить все это из головы раз и навсегда.

Аманда задержала дыхание и села ровно, как отличница, которая наконец-то привлекла внимание учителя.

– Хорошо, – сказала она. – Ну, для начала, я думала, что Зельда твоя… – С кровати послышалось недоверчивое фырканье, за которым последовало неконтролируемое хихиканье. – Все сходилось. Все даты.

– Дорогая, что ты имеешь в виду, говоря, что даты сходились? И когда же, по твоему мнению, это случилось?

– В Тоскане.

– В Тоскане? В тот отпуск, когда все болели? Бог ты мой!

– Вы же были предоставлены самим себе, все время вместе.

– Но мы же не нарочно, милая. Вы с Дэйвом заболели.

– Ну хорошо… я видела вас. До этого. На нашей свадьбе. Я видела, как ты целовал ее.

– Да-а-а-а… и все остальные, по нескольку раз.

– Это было другое… Я слышала, как ты сказал ей… ты сказал: «Ты знаешь, что нам нужно». Ты сказал, что ты «самый счастливый мужчина в мире».

Николас какое-то время смотрел в потолок, потом хлопнул себя по лбу, изображая ужас:

– Господи! Я благодарил ее! Я забыл купить тебе подарок и в панике позвонил ей, а она сказала, что нашла кое-что, и это будет выглядеть так, словно я сам это выбрал. Она действительно нашла, и я был просто дико благодарен ей. – Аманда потрогала кисть своей левой руки и нащупала крохотные бирюзовые часы, на которых были выгравированы ее и Николаса инициалы и дата их свадьбы – 18 апреля 1993 г. Она посмотрела на кровать, Николас вопросительно поднял брови. – Что-нибудь еще? – спросил он. – У тебя осталось полторы минуты.

– Да, – сказала она почти беззвучно, – записка. Записка «Лучшей матери на свете». – Николас выглядел сбитым с толку. – С цветами на похоронах, она была написана твоим почерком.