355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шарль де Голль » Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946 » Текст книги (страница 14)
Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 02:22

Текст книги "Военные мемуары. Том 3. Спасение. 1944-1946"


Автор книги: Шарль де Голль



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 51 страниц)

Во всяком случае, на тот момент было неоспоримым, что свою лепту Франция внесла в эту победу боями в Индокитае. Ее войска уничтожили двести японских офицеров и 4 тыс. солдат. В мае месяце около шести тысяч французских солдат, в большинстве своем европейцев, сконцентрировалось в китайской провинции Юньнань. Сражения, пришедшие вдруг на смену долгому периоду сомнений, душевной боли, унижений, велись в психологически трудных условиях: на людей угнетающе действовали неприятные открытия, изоляция, нехватка вооружения, впечатление, что до Бога слишком высоко, а до Франции слишком далеко. Но одержанные победы и принесенные жертвы обретали лишь большую ценность. Моральный капитал нации складывался, в том числе, и из страданий ее солдат.

Какое бы внимание я ни уделял событиям на Атлантическом побережье, в Альпах или в Индокитае, наибольшую головную боль мне доставляли события в Германии. Именно здесь решались судьбы Европы. Именно на германской земле военные операции различных союзных армий, их цели, выбор направлений основных ударов, установление границ секторов оккупации приводили постепенно к тому, что называется свершившимся фактом, а именно это после перемирия будет иметь решающее значение. В мою задачу входило сделать так, чтобы доля, внесенная французской армией в победу, относительный вес ее успехов, размеры завоеванной ею территории были как можно более значительными. Это даст Франции право полновесного участия в дискуссиях и решениях, которые последуют за прекращением военных действий. Чтобы это было ясно всем, я публично объявил о своих намерениях 2 апреля в Париже на площади Согласия во время церемонии вручения знамен и штандартов командирам новых или возрожденных полков.

Однако в умах союзного командования, главную скрипку в котором играл Вашингтон, зрели иные планы. Согласно этим планам основную роль на заключительном этапе войны должны были взять на себя американцы. Приказами Ставки задача по овладению Руром – самым важным во всех отношениях районом Германии – возлагалась исключительно на американцев. Затем, тем же американцам предписывается двинуть одну часть своих войск к Эльбе, другую – в направлении Дуная, с тем чтобы захватить основную часть немецкой территории и соединиться с советскими войсками у Берлина, Праги и Вены. [192]

Англичанам отводились районы, прилегающие к Северному морю. Что касается французов, то сначала, как помнится, их хотели оставить на левом берегу Рейна, но поскольку они все-таки перебрались через него, им было рекомендовано далеко от него не удаляться. Само собой разумеется, что в момент, когда перед французскими войсками открывались широкие перспективы, мы не могли пойти на подобное сокращение нашего военного участия.

В то время как группа армий генерала Брэдли окружала в бассейне Рура немецкие войска генерала Моделя{84} и, вынудив его капитулировать, форсировала в самом сердце Рейха реку Везер, группа армий генерала Деверса вместо того, чтобы также двигаться на восток, все более отклонялась к югу. Если бы французы остались безучастными зрителями этого маневра, армия Пэтча сжала бы армию Делаттра и заблокировала ее у Рейна, соизволив, возможно, уступить нам несколько жалких кусков в немецкой провинции Баден. В данном случае военные операции имели непосредственное отношение к политике. Именно поэтому, еще до нашего перехода через Рейн, я указывал Делаттру на то значение, какое будут иметь действия его армии для национальных интересов Франции. Мы договорились с ним, что при любых обстоятельствах 1-я армия должна овладеть Штутгартом. Столица Вюртемберга действительно могла бы открыть нам путь к Дунаю, в Баварию и Австрию. Овладев ею, мы получили бы очень сильный козырь для реализации наших намерений относительно французской оккупационной зоны.

Но приходилось считаться и с противником. Его XIX-я армия крепко уцепилась за массив Шварцвальд. В силу этого, наши действия развернулись в первой половине апреля не на штутгартском направлении, а в этом неблагоприятном с точки зрения природных условий районе. Наш 2-й корпус, форсировавший Рейн с пфальцского плацдарма и захвативший Карлсруэ, 7 апреля овладел Пфорцгеймом. Но прежде чем форсировать [193] Неккар и двинуться к Дунаю, Делаттр решил сконцентрировать силы своей армии в Шварцвальде и очистить эту естественную крепость от немцев. Он направил Монсабера на юг, чтобы проникнуть в самое сердце горного массива и открыть путь Бетуару от Рейна до Штутгарта. В результате этой операции были взяты Раштатт, Баден-Баден, Кель, Фройденштадт. XIX-я немецкая армия была загнана на лесистые вершины Шварцвальда. Но главный город провинции Вюртемберг по-прежнему оставался у противника, и союзникам до него было рукой подать. Нам требовалось овладеть им немедленно и раньше союзников. Не вмешиваясь в оперативные планы командующего 1-й армией, я вновь напомнил ему 15 апреля, что правительство ждет от него взятия Штутгарта.

Я не ошибся: на следующий день генерал Деверс отдал распоряжение, идущее вразрез с моими намерениями. Согласно его указанию, действовавшая севернее VII-я американская армия должна была овладеть Штутгартом и, двигаясь к верховьям Неккара, выйти к швейцарской границе у Шафхаузена. Это означало, что французов оставляли заниматься очисткой Шварцвальда и перекрывали им все пути на восток. «Я должен, – писал Деверс Делаттру, – предупредить Вас против любого преждевременного движения вперед 1-й французской армии».

Генерал Делаттр сразу же уловил суть дела и незамедлительно отдал приказ 2-му корпусу действовать. Подчиняясь приказу, Монсабер бросил на Штутгарт и Ульм с пфорцгеймского и фройденштадтского плацдармов 3-ю североафриканскую дивизию Гийома, 2-ю марокканскую Линареса, а также 1-ю и 5-ю танковые дивизии Сюдра и Шлессера. 20 апреля французские танки вошли в столицу Вюртемберга, огромный шестисоттысячный город, жители которого встретили наши войска, молча наблюдая за ними из-за развалин домов. В то время как эта часть армии стремительно продвигалась на восток, другая ее часть, под командованием Бетуара, повернула на юг – 4-я марокканская дивизии Эдена, 9-я колониальная Валлюи, а также 1 -я, 10-я и 14-я дивизии Кайи, Бийотта и Салана взяли на себя окончательный разгром немцев в горном массиве Шварцвальд.

Генерал Делаттр, решая указанные мною задачи на Неккаре и на Дунае, не желал оставлять у себя в тылу все еще опасную немецкую группировку. К тому же главнокомандующий швейцарскими войсками генерал Кюизан, страшась увидеть на территории своей страны ищущих укрытия немцев, настоятельно [194] просил командующего 1-й французской армией занять позиции вдоль границы Швейцарии от Базеля до Боденского озера. При других обстоятельствах расчленение наших войск на два направления – восточное и южное – могло представлять большой риск. Но войска противника были настолько дезорганизованы, что все предпринимаемые против них действия были приемлемы и оправданы. Доклад Делаттра от 21 апреля звучал как победная реляция: «Полный успех двухнедельных операций в Вюртемберге, Шварцвальде и Бадене. Дунай форсирован на протяжении 60 км вниз по течению от Донауэшингена. Мы вошли в Штутгарт с юга, завершив окружение крупной вражеской группировки. В баденской долине мы овладели Старым Брейзахом и Фрейбургом. Шварцвальд обложен со всех сторон».

Однако окончательно 1-я армия смогла покончить с XIX-й немецкой армией лишь неделю спустя. Немецкая армия, хотя и окруженная, сумела перегруппировать свои части в лесном массиве к востоку от Фрейбурга и попыталась яростными атаками пробиться в восточном направлении. Ей это не удалось, и ее остатки сложили оружие. Пока решался исход данной операции, наши авангардные части вышли к Ульму и Констанцу. К концу апреля никакого организованного сопротивления французским войскам немцы оказать уже не могли. С момента перехода через Рейн в плен было захвачено ПО тыс. солдат и офицеров противника, и до конца военных действий каждый день сдавались тысячи других.

Но, как известно, роз без шипов не бывает, не нашлось их и в победном букете коалиции. Как мы и ожидали, межсоюзническое командование воспротивилось присутствию наших войск в Штутгарте. 28 апреля генерал Деверс напомнил командующему 1-й французской армией, что город не входит в сферу ее действия и что этот важный коммуникационный узел необходим VI-й американской армии. Приказ о его эвакуации он отослал Делаттру еще 24 апреля. Получив от Делаттра уведомление об этом приказе, я сообщил ему, что наши с ним договоренности остаются в силе. В отправленной ему телеграмме я писал: «Приказываю гарнизон в Штутгарте сохранить и тотчас создать военную администрацию... На возможные замечания американцев отвечать, что французским правительством вам приказано удерживать завоеванные вашими войсками территории и управлять ими до определения границ французской [195] зоны оккупации соглашением между заинтересованными правительствами». Делаттр ответил Деверсу, что данный вопрос выходит за рамки их полномочий, поскольку должен решаться на правительственном уровне. Что касается прохода через Штутгарт союзных частей и провоза грузов, он-де лично против этого не возражает, но оставляет в городе гарнизон во главе с военным губернатором генералом Шевийоном{85}.

Спор, таким образом, перешел на более высокий уровень и, соответственно, потерял остроту. 28 апреля генерал Эйзенхауэр направил мне примирительное письмо. Он заявлял, что, вмешиваясь по политическим мотивам в стратегические планы, мое правительство нарушает, по его мнению, соглашения, касающиеся реорганизации французской армии. Однако он понимает, что «ему, с его стороны, не остается ничего иного, как согласиться со сложившейся ситуацией, поскольку он не может пойти на прекращение осуществляемого его службами снабжения 1-й французской армии и лично противиться принятию мер, которые бы нарушили дух образцового боевого сотрудничества между французскими и американскими вооруженными силами».

Так-то оно лучше! Я любезно ответил главнокомандующему, что «трудности, с которыми мы с Вами сейчас столкнулись, проистекают из положения, нисколько от Вас не зависящего и являющегося результатом отсутствия соглашения по поводу военной политики вообще и оккупации немецких территорий, в частности, между американским и британским правительствами, с одной стороны, и французским правительством, с другой». В ответном письме от 2 мая Эйзенхауэр писал мне, что он вполне понимает меня и весьма рад констатировать, что и мне понятна его позиция. Тем не менее я получил послание от Трумэна, вступившего в президентскую должность всего три недели тому назад, довольно едкое послание, в ответе на которое я подчеркнул, что «вопросы, близко касающиеся интересов Франции, такие, например, как оккупация немецкой территории, должны обсуждаться с [196] Францией, чего, к сожалению, сделано не было». Короче говоря, Штутгарт остался за французами.

Подобно морским волнам, заливающим тонущий корабль, волны наступающих армий союзников заливали гибнущую Германию. Наступление развивалось настолько стремительно, что раздробленные немецкие части в панике метались в тылу рвущегося вперед противника. Отдельные очаги сопротивления сражались до последнего солдата. В некоторых местах, отрезанные от основных сил, остатки измотанных частей в беспорядке сбивались в аморфные группы. Кое-где крупные и мелкие части сдавались, не дожидаясь приказа командования. Если приход западных войск население встречало как своего рода освобождение, то при приближении русских армий в ужасе бежало на запад. Повсюду наступающие наталкивались на самостоятельно вырвавшиеся на свободу группы военнопленных разных союзных армий. Нередко перед глазами союзников открывались вызывающие ужас и негодование картины концентрационных лагерей с едва живыми людьми и горами трупов. За все это немецкий народ платил кровью своих соотечественников и разрушенными городами.

К концу апреля армии Брэдли вышли к Эльбе и встретились в районе Торгау с войсками Жукова, который завершал взятие Берлина. На севере Монтгомери овладел Гамбургом, а в начале мая – Килем и Любеком, в непосредственной близости от войск Рокоссовского, который заменил в Восточной Пруссии погибшего в феврале маршала Черняховского. В результате этих операций от Рейха оказались отрезанными немецкие оккупационные войска в Дании. То же самое произошло и с войсками Бласковича, закрепившегося в Голландии. На юге три союзные армии продвигались к баварским и австрийским Альпам, где враг мог найти убежище и организовать оборону: Паттон вступил на землю Чехословакии и захватил Пльзень, а войдя в Австрию, вышел к Линцу вблизи расположения русских войск Толбухина, который взял и оставил позади Вену; Пэтч овладел Мюнхеном и подошел к Инсбруку; Делаттр бросил свои танковые части и марокканские дивизии на Тироль, одну колонну направив вверх по течению Иллера, а другую – вдоль Боденского озера. Авангардные французские части столкнулись в Форарльберге с вновь сформированной XXIV-й немецкой армией, составленной из остатков разбитых дивизий и тут же сложившей оружие по приказу ее [197] командующего генерала Шмидта. 6 мая французский флаг был водружен на перевале Арльберг. К тому же времени дивизия Леклерка, срочно отозванная с запада и занявшая место в авангарде армии Пэтча, вошла в Берхтесгаден.

Наступал конец. Страны «оси» были повержены, ее лидеры ушли в небытие. 1 мая последние передачи немецкого радио оповестили мир о смерти Гитлера. Днями раньше стало известно о гибели Муссолини, который хоть и упорствовал до последнего, давно уже был заложником событий. Но сколько шума наделал в мире этот амбициозный, дерзкий, честолюбивый дуче, этот зажигательный и неугомонный оратор своими необузданными идеями, драматическими жестами! Он пришел к власти, когда Италия катилась в пропасть анархии, но спасти страну и навести в ней порядок для него было мало. Муссолини захотел превратить ее в империю. Ради этого он покончил со свободами и утвердил свою диктатуру, попытавшись придать стране вид единой и целеустремленной нации при помощи шествий, фасций и ликторов. Эти атрибуты итальянской действительности превратили его в звезду международной сцены.

Сначала взоры дуче обратились к Африке. Он захотел подчинить себе берега Средиземного и Красного морей или, по крайней мере, заполучить там львиную долю земель. Вскоре он решил расширить границы Италии за счет европейских стран. Его притязания распространялись на Савойю, Ниццу, Корсику, Хорватию, Словению, Далмацию, Албанию! Тут же амбициозный диктатор принялся разжигать в «фашистско-пролетарской Италии» ненависть к «вырождающимся» французам и «ни на что не способным» югославам. А когда по полям Франции поползли танковые дивизии, когда Великобритания затаилась на своем острове, когда Россия зачехлила оружие, а Соединенные Штаты прикрылись флагом нейтралитета, дуче тут же присоединился к фюреру и ринулся в пекло войны, боясь не суметь воспользоваться плодами победы Рейха.

Когда его настигла пуля партизана, у Муссолини уже не было смысла цепляться за жизнь. Желая объять необъятное, к концу жизни он остался ни с чем. Во времена расцвета фашистского режима его диктатура казалась прочной, но таковой, в сущности, она никогда не была и не могла быть в условиях, когда рядом сосуществовали монархия, церковь, противоречивые интересы различных социальных групп, а народ, имеющий за спиной многовековую историю, оставался тем же самым народом, [198] несмотря на всякие фетиши и обряды. Конечно, в претензиях возродить верховенство античного Рима было нечто величественное. Но достижима ли была эта цель в наше время, когда весь мир един и руководит им техника? Восстановить против Запада Италию, прародительницу его культуры, вовлечь метрополию латинской цивилизации в разнузданные планы германских поработителей, иными словами, заставить свой народ сражаться за чужие интересы означало совершить насилие над природой вещей. Пока Германия преуспевала на полях сражений, дуче удавалось поставлять на фронты в качестве пушечного мяса мало верящие в правоту его дела итальянские армии. Но как только могучий союзник попал в беду, ситуация оказалась немедленно проигранной, и волна отступничества и недовольства сокрушила Муссолини.

Гитлер погиб не от предательства окружающих, его авантюра завершилась самоубийством. Он лично воплощал созданный им миф, и сам лично покончил с ним. Не желая быть закованным в цепи, Прометей бросился в пропасть.

Этот человек, начавший с нуля, предложил себя Германии в тот момент, когда она искала нового любовника. Устав от потерявшего корону императора, от побежденных генералов, от неудачливых политиков, она отдалась первому же проходимцу и авантюристу, пообещавшему немцам мировое господство и щекотавшему горячими призывами их тайные инстинкты. К тому же, несмотря на зафиксированное в Версальском договоре поражение, перед предприимчивой четой диктаторов открывались широкие перспективы. Европа 1930-х годов, загипнотизированная внешним блеском «прекрасной эпохи», запуганная коммунизмом и фашизмом, раздраженная бессилием демократии, представляла для германской экспансии благодатную почву.

Адольф Гитлер решил воспользоваться сразу всеми оказавшимися в его распоряжении шансами. Объединив фашизм с расизмом, он обзавелся новой доктриной, а тоталитарная система развязала ему руки. Достижения техники дали ему возможность наносить мощные и неожиданные военные удары. Все это вело, естественно, к политике угнетения, а та, в свою очередь, – к преступлениям. Но Молох всегда прав. К тому же, Гитлер был не только силен, но и хитер. Он умел и запугивать, и улещивать, и щелкать кнутом, и гладить по шерсти. Завороженная Германия в едином порыве последовала за своим фюрером. [199]

До самого конца она была предана ему и пошла ради Гитлера на такие жертвы, каких ни один народ не приносил своим вождям.

Однако Гитлер не предусмотрел преграды, которую преодолеть нельзя, – человека с его душой. Фюрер строил свои грандиозные планы с расчетом на низменные чувства людей. Но среди людей бывают как слабые, так и сильные духом. Исходить из того, что, кроме тебя, все другие лишены мужества и отваги, значит заранее обречь себя на провал. Согласно планам Гитлера, Рейх должен был, прежде всего, разорвать Версальский договор, чему, испугавшись войны, слабые европейские демократии не воспротивятся. Затем будут аннексированы Австрия, Чехословакия и Польша в расчете на то, что Париж и Лондон, проявив трусость, с облегчением вздохнут, а Россия выступит в роли соучастника. После чего, в зависимости от обстоятельств, или при бездействии России будет покорена Франция, или на глазах перепуганных французов будет разгромлена Россия. Достигнув, в конце концов, и той и другой цели, Германия подчинит себе Великобританию, воспользовавшись политикой невмешательства благополучной Америки. Объединение европейских стран по собственной воле или под ударами вермахта в рамках «Нового порядка», а также союз с Японией, который обеспечит дальние тылы Германии, вынудят отрезанную от мира Америку, в свою очередь, сдаться на милость победителя.

Сначала все развивалось по плану. Вооруженная до зубов нацистская Германия, взявшая в качестве норм поведения беспрецедентную жестокость и беспощадность, шла от успеха к успеху. Женева, Мюнхен, германо-советский пакт 1939 оправдывали презрительное отношение Гитлера к своим соседям. Но вот неожиданно у соседей проявились признаки мужества и собственного достоинства. Париж и Лондон воспротивились уничтожению Польши. Судя по всему, уже в этот момент прозорливость фюрера подсказала ему, что время его гипнотического воздействия на зарубежных политиков окончилось. В ход были пущены бронетанковые дивизии, и Франция, фактически лишенная государственного руководства и военного командования, была в одночасье разгромлена. Но Британия, отделенная от Европы водной преградой, голову не склонила, а во Франции стало разгораться пламя Сопротивления. В результате война распространилась на океаны, на страны Африки и Востока, пришло в действие французское вооруженное подполье. Когда [200] вермахт вторгся в Россию, ему для победы не хватило именно тех дивизий, которые были заняты в других местах. Это же позволило Америке, втянутой в войну в результате японской агрессии, беспрепятственно пустить в ход свой военный потенциал. Несмотря на предпринятые фюрером и его страной колоссальные усилия, приговор Истории был подписан.

Дело, затеянное Гитлером, требовало нечеловеческих усилий и оборачивалось бесчеловечными деяниями. Он проводил его в жизнь неукоснительно. До последних минут агонии в берлинском бункере он оставался непререкаемым, непреклонным, беспощадным, каким был в дни триумфальных побед. Ради величия своего черного дела и зная, что оставит о себе столь же черную память, он раз и навсегда решил для себя не отступать, не ловчить, не колебаться. Титан, собирающийся поднять на своих плечах Землю, должен быть несгибаемым и уж конечно не мягкотелым. И неужели даже к побежденному и раздавленному, когда все уже было кончено, к нему не вернулись человеческие чувства, хотя бы на секунду, чтобы смахнуть тайную слезу раскаяния?

Наступил час, когда вопрос о капитуляции Германии требовал лишь выполнения необходимых формальностей. Еще до самоубийства Гитлера Геринг, назначенный его возможным преемником, считая, что фюрер глух к любым разумным предложениям, попытался лично завязать переговоры с союзниками, но тут же лишился обещанного наследства. Второй по очереди кандидат в преемники – Гиммлер – вступил, со своей стороны, в контакт с главой шведского Красного Креста графом Бернадоттом. Он, видимо, рассчитывал на то, что, если военные действия на Западном фронте прекратятся, а на Восточном будут продолжены, в отношениях между союзниками появятся трещины, которые сыграют на руку Рейху. Свой демарш главный гестаповец сопроводил рядом действий, призванных сгладить чудовищную репутацию, которую он заслужил своими преступлениями. In extremis{86} Гиммлер дал разрешение Международному Красному Кресту поставлять в концентрационные лагеря продукты питания. Предупрежденные этой международной организацией, мы сразу же выделили ей грузовики со швейцарскими водителями для доставки из Берна и Цюриха продовольствия в некоторые лагеря, расположенные [201] в Южной Германии, и для его раздачи среди длинных верениц бредущих по дорогам, умирающих от голода людей, которых немцы по приказу Гиммлера выдворили из лагерей.

Я также получил от Гиммлера неофициальное послание, в котором явно просматривалась уловка человека, попавшего в безвыходное положение. Послание гласило: «Согласен. Вы победили! Зная, с чего Вы, генерал де Голль, начинали, я должен снять перед вами шляпу... Но что Вы будете делать теперь? Положитесь на англосаксов? Но они отнесутся к Вам как к сателлиту, лишив Вас чести и достоинства. Присоединитесь к Советам? Они установят во Франции свои порядки и избавятся от Вас... По сути, единственным путем, который приведет Ваш народ к величию и независимости, является союз с побежденной Германией. Заявите об этом во всеуслышание сейчас же! Немедленно наладьте отношения с людьми, которые все еще располагают в Рейхе фактической властью и хотят повести свою страну по новому пути... Они к этому готовы. Они просят Вас об этом... Если Вы переборете в себе дух мщения, если Вы не упустите возможность, которую Вам сегодня предлагает История, Вы станете самым великим человеком всех времен».

Если отвлечься от льстивых кивков в мой адрес, в этом послании с края могилы есть и зерна истины. Но, зная истинное лицо загнанного в угол автора-искусителя, я не удостоил его ответом, как, впрочем, поступили и правительства Лондона и Вашингтона. К тому же предложить Гиммлер ничего конструктивного не мог. До Гитлера, видимо, дошли слухи о происках его подручного, и тот также лишился роли наследника. Фюрер приказал передать власть после его самоубийства в руки адмирала Деница{87}. Адмирал был уведомлен об этом последней телеграммой, отправленной из подземного укрытия имперской канцелярии. [202]

До самого конца оставшиеся у власти правители Рейха предпринимали попытки добиться хоть какого сепаратного сговора с западными державами. Все было тщетно. Запад требовал одного: сдаться без каких-либо условий всем союзным державам одновременно. Правда, 4 мая генерал Фридебург подписал с генералом Монтгомери акт о капитуляции немецких войск, действовавших на северо-западе Германии, в Дании и Голландии, но это было соглашение полевых военачальников, ни к чему не обязывающее правительство Рейха. В конце концов Дениц покорился судьбе. Посланный им в Реймс генерал Йодль{88} передал Эйзенхауэру решение адмирала о полной капитуляции Германии. Акт о капитуляции был подписан 7 мая в 2 часа ночи. Прекращение огня должно было произойти в следующую полночь. Поскольку акт о капитуляции был подписан в Ставке главнокомандующего войск западных союзников, было уговорено, что его симметричная ратификация состоится 9 мая в Ставке советского командования в Берлине.

Естественно, что я не упустил случая заранее оговорить с союзниками вопрос об участии французского представителя в подписании обоих документов. Сам текст, поражающий своей простотой и трагизмом, не вызывал у нас никаких возражений. Но было необходимо, чтобы Франция значилась в числе официальных участников великого события. Должен сказать, что союзники сами, без обиняков, предложили нам принять в нем участие. В Реймсе, как и было договорено, церемонию от имени главнокомандующего возглавлял начальник штаба Эйзенхауэра генерал Беделл-Смит, который первым, вместе с представителем Деница генералом Йодлем, поставил свою подпись под актом о капитуляции. Затем от России его подписал генерал Суслопаров, а от Франции – заместитель [203] начальника штаба Национальной обороны генерал Севез{89}, поскольку Жуэн в это время находился в Сан-Франциско. Церемония подписания в Берлине происходила в гораздо более торжественной обстановке. Ничего нового в текст акта о капитуляции добавлено не было, но советская сторона желала придать этому событию больше веса. В Берлине Францию представлял генерал Делаттр.

Принятый русскими со всеми полагающимися ему почестями, Делаттр столкнулся с протокольными трудностями. Представителем советского командования был маршал Жуков, представителем западного союзного командования – маршал авиации Великобритании Теддер. Русские заявили, что, в принципе, против присутствия генерала Делаттра они не возражают. Но поскольку американцы прислали для подписи еще и своего представителя – генерала Спаатса, недоверчивый Вышинский, приставленный к Жукову в качестве «советчика», заметил, что американский генерал поставит вторую подпись от имени западных союзников и, следовательно, не имеет права участвовать в церемонии подписания. В результате в таком же положении оказался и Делаттр. Французский генерал твердо и убедительно отстаивал свое право на подпись, и в итоге инцидент был быстро урегулирован. 9 мая он занял свое место рядом с представителями других великих держав, как и французский трехцветный флаг занял свое место среди других союзных флагов. В заключительном акте капитуляции представитель Франции поставил свою подпись наряду с подписями России, Соединенных Штатов и Великобритании. Генерал-фельдмаршал Кейтель даже воскликнул: «Ба! И французы здесь!», доказав тем самым, что Франция и ее армия не зря потратили столько сил и принесли столько жертв.

«Война выиграна! Победа одержана! Это победа Объединенных наций, и это победа Франции!» – объявил я по радио 8 мая в три часа пополудни. Одновременно со мной Уинстон Черчилль в Лондоне, Гарри Трумэн в Вашингтоне оповестили о победе [204] свои народы. Чуть позже я появился на площади Этуаль, куда стекалась праздничная толпа. После моего прибытия площадь за какие-то мгновения заполнилась до отказа. Я едва успел преклонить колени перед могилой Неизвестного солдата, как людской поток, сметая выставленные заграждения, бросился ко мне с приветственными криками. Мне с трудом удалось выбраться из объятий ликующих парижан. И тем не менее, в этом проявлении чувств, в организованном торжественном шествии, в звоне колоколов, в артиллерийском салюте, в официальных речах присутствовали сдержанность и озабоченность.

Да, уже давно никто не сомневался в исходе войны, а в последние недели перед ее завершением счет велся на дни и часы. Известие о победе не было той неожиданностью, которая могла бы вызвать бурю чувств, тем более, что они уже выплеснулись в дни празднования освобождения Франции. К тому же, для нас, французов, трудный путь к славе начинался со дна глубокой пропасти и был отмечен катастрофическими промахами. Помимо удовлетворения, которое принесла счастливая развязка, пройденные испытания оставили в национальном сознании – и оставили навсегда! – глухую боль. И во всем мире залпы победного салюта, естественно, были встречены с огромным облегчением, поскольку отступили смерть, муки и горе, но не в восторженном исступлении, так как борьба была запятнана преступлениями, покрывшими позором все человечество. Каждый, кем бы он ни был и где бы ни проживал, ощущал в себе вновь нарождающуюся надежду на вечный мир и одновременно опасался, что и на этот раз «война, способная породить все», не породит мира.

Миссия, на которую меня подвигло отчаянное положение Родины, отныне выполнена. Непредсказуемая судьба распорядилась так, что мне пришлось довести Францию до конца сражения, в котором она рисковала всем. И вот – она живая, уважаемая, обретшая свои исконные земли и свое место в мире, призванная наряду с другими великими державами вершить судьбы человечества. Сегодняшний день заканчивается для Франции золотистым заревом уходящего на отдых солнца! Но каким светом будет озарен ее завтрашний день? Уже можно различить признаки снижения накала и наступающего расслабления. Как сохранить негаснущим пламя устремленного ввысь национального величия, раздутое из пепла дыханием бури, когда буря стихнет? [205]

ГЛАВА ПЯТАЯ.

РАЗЛАД

Едва затихло эхо орудийных залпов, как мир резко изменился. Напряжение сил и эмоций, с которым народы вели войну, сразу же утратило четкую цель. Напротив, пышным цветом расцвели амбиции держав и их взаимные притязания. Исчезли уважение и обходительность, которые худо-бедно держались в отношениях между союзниками перед лицом общего врага. Вчера было время сражений, сегодня – сведения счетов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю