Текст книги "Иоанниты"

Автор книги: Сергей Жилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Нет, это неправда. Орден Иоаннитов клевало отчаяние, обстоятельства ломали его в бараний рог, но никогда его магистр и гроссмейстеры не теряли некой идеи. Я видел в их глазах, слышал в их разговорах, чувствовал в их действиях что-то, идею, мысль, планы на этот мир. Меня никто и не думал посвящать в них, но я не смею сомневаться, что планы должны привести мир к лучшему. По крайней мере, сотни лет так и было, если верить учебникам. Что ж, я всецело верю учебникам.

Может, это было неочевидно, но Орден старался на благо людей. На своё благо тоже, но и на благо людей он трудился, как проклятый землепашец.

Всё изменил Клаунг. Я не знаю, во вред кому он действует, но за его махинациями я не вижу пользы никому, кроме его самого. Вот, наверное, почему только его смерть принесёт мне покой.

Кто знает.

Экипаж заехал на мост. Чёрная, как сам космос, река молчаливо течёт под ним. Даже ей нечего сказать.

Внезапно доносятся голоса Виктории и Роде. Они что-то оживлённо обсуждают, мне мерещится тревога в их интонациях. Я привстаю на сиденье.

– Что там у вас?

Сзади громыхают нагоняющие экипажи. Неужели опять жандармы. Мне никто не отвечает.

– Что там твори…

– Ложись! Быстро!

С этими словами Виктория ловко, прыгает на землю и влетает в салон. Не успевает она закрыть дверь, как начинают громыхать пули! Экипаж со скрипом разлетается на щепки, раздаётся ржание – расстрелянные лошади замертво падают. Вокруг разверзся свинцовый вихрь!

Мы кучей валимся на пол, пытаясь хоть как-то укрыться от выстрелов. Незакрытая дверца покачивается, ловит с десяток пуль и отваливается. Роде так и не залетает укрываться в экипаж – не успел.

С обеих сторон моста доносятся людские крики, конское ржание и, конечно же, пальба. В нас словно садят из пулемёта: пули ложатся плотно и часто.

Наконец, спустя бесконечность над мостом затихают выстрелы. Я поднимаю глаза – крышу чудом не срезало плотным огнём. Нас засыпало щепками и ошмётками обивки.

– Все целы? – выкрикиваю я, оглушённый от грохота стволов.

– Я в порядке, – бросает Виктория и подползает к раскуроченной двери.

– Мы целы, – отвечает за двоих Истериан.

Моя дочь опасно высовывается из салона и спешно разведывает, что творится вокруг. В неё не пытаются стрелять, но она торопиться вернуться в относительно безопасное место.

– Окружили нас, – сминая нервно отвердевшей рукой волосы, говорит она, – по два экипажа с каждой стороны моста. Заблокировали дорогу.

– Что говорит твоя дочь? – заряжает полукровка свой громадный револьвер инертными патронами.

– Они заблокировали мост.

– Понятно, – он раскручивает барабан, – сейчас я с ними переговорю.

С этими словами полукровка на пару секунд впадает в транс Блуждающего Взора, а затем высовывает руку из салона и начинает вести огонь по позициям неприятеля. Его пушка грохочет сильнее, чем все стволы нападающий. Пули шумно крошат баррикадирующие мост экипажи.

Заканчиваются патроны. Наступившая тишина взрываются стонами раненых, их заглушает бешено верещащая лошадь, отдающая душу дьяволу. Её ржание долго пытаются перекричать чьи-то ругательства, после чего бедное животное добивают.

А затем возвращаются к нам. Стократ более яростная пальба обрушивается на наше укрытие. Мы растекаемся по дну салона. Пули кромсают карету, как пираньи коровью тушу. В какой-то момент перестреливают ось, и экипаж заваливается направо.

И вот выстрелы снова стихают. Медленно, нехотя стрелки оставляют спусковые крючки в покое. Над их позициями носится демоном громогласный крик. Я приподнимаю голову (шляпа свалилась и улетела куда-то), звенящие приказы долетают и до моего уха.

– Отставить стрельбу! Револьверы зачехлить!

Я узнал голос, вырывающийся рёвом из кудрявой головы. Сам Рамон взялся за наше убиение.

– За баррикады! – продолжают громыхать приказы главы охраны Монарха. – В шеренгу! Шпаги из ножен!

Виктория, с недовольным ворчанием выбираясь из-под упавшего сверху Истера, подползла к выходу. Я присоединился, вместе мы посмотрели, как с разных сторон подступают неприятели. Плохо дело: обнажив клинки, с каждой стороны моста осторожно двигаются люди в чёрной форме. В сумме их около двух десятков.

– Истер, дай срочно сумку с Дикобразом! – крикнул я полукровке.

– Где-то была…

– Быстрее, Истер! Под тобой!

– Вот, держи. Сколько их там?

– Человек двадцать, – ответил я, отрывая к чертям рукав, мешающий одеть Дикобраза, – все идут со шпагами, резать нас, как свиней.

– Кто тут ещё свиньи? Салли, револьвер у тебя есть? Отлично, не высовывайся, если что, сразу же стреляй.

– Они уже близко, – протяжно предупредила Виктория.

– Пусть подходят, – бросил я, проверяя исправность всех механизмов Дикобраза.

Противники наступают, переходя на лёгкий бег. Скоро у нас под боком окажется ватага воинственно настроенных ублюдков. Никаких планов, никаких идей – мы просто выйдем и будем убивать их, пока одна из сторон не вымрет.

– Готовы? – спросил я, сам не расслышав, на каком языке. – Пошли!

Я выскочил первым. Успел свыкнуться с протезом, так что трость мне уже не так нужна. Сильно вперёд вырвался один из гадов, которому я бесхитростным ударом разбил голову. Тело повалилось мне под ноги, вокруг тотчас возникла стена из клинков.

Истериан подхватил отвалившееся колесо и от души метнул его в наступающих. Вращаясь в воздухе, оно вонзилось в строй противников, сбив троих с ног. Тут же полукровка прыгнул на уклонившегося и пронзил его ярдовым лезвием. На него кинулись двое, но их шпаги нечеловечески быстрый Истер отбил играючи.

Виктория выхватила револьвер и принялась в упор всаживать пули в неприятелей. Перед ней в кучу попадали три мертвеца. Патроны кончились, и Бестия перешла к шпаге. На неё понеслась орава из четырёх человек, но Виктория, умело пятясь держит дистанцию, парируя тянущиеся к ней уколы.

Я взял трость в правую руку, а левой потянулся в карман. В этот момент на меня кинулась шестёрка противников. Еле успев достать горсть Угольных Бабочек, я метнул их, не целясь. Лишь одна вонзилась неприятелю под ключицу, одна полетела прочь, а две, так и не полетев, плюхнулись на землю.

Выхватив клинок из трости, я метнул ножны в первого атакующего, угодив тому в лицо. Схватившись за разбитый нос, он ничего не противопоставил моему выпаду – трёхгранный штырь Дикобраза пробил ему грудь. Подняв убитого, я отмахнулся его телом от наступающих.

Один из них изловчился ранить меня по руке, но несильно. Я бросил мертвеца под ноги противникам и добавил вдогонку ударом клинком-тростью. Раненный будет долго истекать кровью и подохнет значительно позже, чем мне хотелось бы.

А в следующую секунду я уже отражаю удар слева, пытаюсь отскакивать от укола, но остриё шпаги настигает меня. Погрузившись неглубоко в живот, оно чуть не сбивает меня с ритма. Взяв себя в руки, я просто сжимаю боевой перчаткой клинок, рассыпавщийся на осколки.

Мне чуть не отрубают правую руку, но я ловко отражаю удар клинком. Слышу, как кто-то заходит со спины, и прыгаю вперёд, отталкивая стоящего передо мной бойца. Тот валится на брусчатку, я нависаю сверху и резко разворачиваюсь, оказавшись нос к носу с четырьмя фехтовальщиками.

Завожу Дикобраз – пышущее паром оружие огрызается и заставляет испугавшихся противников отшатнуться. Пользуясь выуженной секундой, я падаю на колено и обрушиваю закованный кулак на упавшего. Его рёбра хрустят, как тонкие веточки, он умирает мгновенно.

Вдалеке замечаю Истера: тот вращением уходит от укола и завершает боевое па, снеся голову атаковавшему. Тут же со спины к нему подскакивает новый враг и оставляет болезненную рану. У полукровки подкашиваются ноги, на полусогнутых он яростно размахивает лезвием вокруг себя, держа противников на расстоянии, пока не оправится.

Поражённые кошмарной смертью товарища, мои оппоненты не решаются идти в бой. Лишь один из них прыгает вперёд, нанося удар сверху. Я выставляю Дикобраза, ожидая без проблем блокироваться, но руку мне осушает сокрушительный удар! Отдёрнув шпагу, ублюдок резво рубит на уровне головы и прописывает мне стопой в грудь, когда я приседаю под удар.

Меня отбрасывает ярда на два. Чёрт бы побрал этих орденских шавок Монарха! Вдохновлённые успехом напарника, остальные бросаются с намерением добить лежачего. Я же раскручиваю браслеты и погружаю кривые шипы в дорожное покрытие – фонтан щебня разлетается во все стороны, в том числе в лица моим неприятелям.

Я своевременно успеваю заметить готовящееся заклинание и откатиться в сторону. Иоаннит ударил вхолостую, пропахав брусчатку на ярд.

Пока враги не пришли в себя после каменного душа, я зашёл с фланга и рубанул клинком по горлу. Узкая рана расчертила шею, из неё тугими струями ударила кровь. Скорее от страха, чем от боли завопил раненный и выронил оружие. Грубо отпихнув его, новый противник ударил справа, затем слева сверху, после чего широким взмахом чуть не выпустил мне кишки.

Маневрировать чертовски сложно. Я освоился с протезом, но и речи не идёт, чтобы я с ним двигался наравне с противниками.

Ещё один выпад, и шпага свистит в дюйме от моего бока. Я отвлекаюсь на подоспевшего на подмогу и пропускаю укол в плечо. Шпага вонзается сверху, перехватив её двумя руками, фехтовальщик начинает вгонять её глубже. В этом стремлении он слишком приближается ко мне и получает Дикобразов в бочину. Я пустил в ход ударную пластину – кошмарная мощь удара переламывает все кости в туловище противника и отправляет его в далёкий полёт. Получилось метко попасть его телом в иоаннита – даже он не устоял на ногах от силы, с какой в него врезался мертвец.

Я же побитой шавкой отползаю подальше и выдёргиваю дёргающуюся в плече шпагу. Зияющая рана брызжет кровью, заставляет меня выть от боли. Огонь без языков и всполохов пожирает всю руку. Из обессилевшей кисти вываливается клинок. Повисшая плетью конечность уже не поможет в бою.

Осталось два противника. Они дали мне отдышаться, чёртовы глупцы. Иоаннит готов вступить в бой, а вот второй трусливо перетаптывается чуть позади, озираясь на истекающего кровью товарища с разрубленным горлом, словно ожидая от него помощи.

Виктория далеко у них за спиной отбирает шпагу у противника, ударом с локтя отправляет того на землю и пронзает его же оружием.

Иоаннит идёт в атаку. Шпага летает в его руках быстрее молнии, но я каким-то чудом, успеваю подставлять под удары Дикобраза. Его товарищ, к счастью, семенит поблизости без дела. Наконец, мне улыбается удача пропустить удар под рукой и тут же повязать оружие неприятеля. Тот бьёт свободной рукой мне в щёку, но какими-то чудесами выдерживаю и бью в голеностоп металлическим штырём протеза. Затем удар боевой перчаткой в голову, что отправляет иоаннита в нокдаун.

Последний враг вопит и наносит удар сверху. Я просто перехватываю клинок и ломаю его, лишь немного сжав пальцы. Обезоруженный получает апперкот в живот – шипы вонзаются в тело, а следом я добавляю штырём, который пронзает обречённого насквозь.

Противостоящий мне иоаннит валяется на земле, не в состоянии подняться. Нависнув сверху, я раскручиваю шипастые браслеты и наношу беспорядочные удар. Дикобраз, как бур, рвёт тело клятого щенка Монарха. Кровь заливает мне лицо. Я успокаиваюсь слишком поздно, потому как отродье умирает пять ударов назад.

Оставив мертвеца, я оглянулся проверить товарищей. У Истера плохи дела: схватив его за горло, ещё один иоаннит пытается задушить полукровку. Тут он валит его, садится сверху, но сразу же получает ярдовым лезвием в живот. Наплевав на рану, иоаннит принимается вколачивать кулаки Истеру в лицо.

Товарищу удаётся взбрыкнуть, вырвать ногу, упереть её иоанниту в грудь и отпихнуть его. Тот моментально поднимается, в то время как Истериан с трудом перекатывается на живот.

Наплевав на адские боли в левой руке, я запускаю её в карман и достаю Напиток Саламандры. Громко крича нечто нечленораздельное, я двигаюсь в сторону иоаннита. Тот только что поднял выроненную шпагу и уставился на меня, готовый оставит полу-мёртвого Истера и переключиться на меня.

Он выставляет оружие перед собой, а я, уже порядочно сократив дистанцию, метаю в него склянку с горючей жидкостью. Бросок получился хорош, учитывая горящую до слёз руку и окаменевшие суставы. Иоаннит, не зная, что на него летит, решил отбить склянку шпагой. Разбивается стекло, и вспыхивающая жидкость накрывает гада с ног до головы. Он начинает вопить, я всегда представлял себе визг сжигаемой заживо свиньи именно таким. Вопль ужаса и боли вырывается из опалённых лёгких, обугленные пальцы пытаются сорвать с тела пламя вместе с кожей.

Наконец пылающий силуэт устремляется к парапету в надежде спастись, прыгнув в реку. Не добежав всего один ярд, он замертво падает.

– Август Хромер, да? – внезапно доносится справа, а следом прилетает меткий удар, рассекающий мне висок.

Это оказывает Рамон. Следующий его удар мог бы разрубить мне ногу, если бы я не закрылся Дикобразом. Зато очередной выпад оставил мне неглубокую дырку под ключицей. Следующим ударом он задумал отсечь мне голову, но я своевременно отступил на шаг.

– Иоаннит, да? – светится его лицо всеми оттенками гнева. – На тебя хватит и человека.

Фехтовальщик выдал ещё серию ударов, поранив мне бок и порезав колено. Я пытаюсь отбиваться боевой перчаткой, но с ней я слишком медленный. Свистит клинок Рамона, угрожая отсечь мне голову. Лишаясь сил и крови, я, в конце концов, оседаю на колено.

Надо встать! Вставай, а то этот хлыщ зарежет тебя! Какой-то кудрявый прихлебатель Монарха.

Я поднимаю голову. Смакуя свою скорую победу, Рамон не торопится меня убивать. Остриё шпаги опущено вниз. Пробую встать, но многочисленные раны взрываются, сковывая меня. Словно это швы, что вот-вот разорвутся, а я рассыплюсь на куски.

Тут чёртов мастер меча поднимает оружие, но вовсе не для того, чтобы казнить меня. Из ниоткуда на него бросается Виктория. Их шпаги скрещиваются, пользуясь инерцией и силой иоаннита, Бестия отталкивает противника. Тот решает быстро разобраться с моей дочерью и бьёт в шею, но натыкается на блок.

Выполнив обманную петлю, Рамон переводит рубящий удар в укол, вскользь задевая плечо увернувшейся Бестии. Та ответила рубящим ударом, но лишь прочертила по чёрному камзолу остриём.

Рамон кинулся атаковать, умело нанося выпады в разные участки тела. Виктория почти не уступает ему в скорости, но мелкие раны потихоньку достаются ей от умелой шпаги противника.

Бестия подключает всё своё мастерство и силу, но Рамон с грацией танцора утекает от ударов и превосходно защищается, сводя превосходство Виктории в силе на нет.

Я раскачиваюсь, пытаясь поймать момент, когда сумею подняться с колен. Нужно встать и помочь! Вставай ты уже! Очаги боли словно кочуют по телу. Меня мутит, я слишком вымотан.

Рамон уходит от удара сверху, проворачивается и словно бы непринуждённо рубит дочери по бедру. Глубокая рана тут же вынуждает Бестию отступать. Сильно хромая, она пятится, пока не утыкается в парапет. Опираясь на него рукой, он собирается продолжать бой.

Её противник безжалостно бьёт Виктории по ногам, намереваясь лишить её всякой опоры. Дочь стискивает зубы и отбивается. Лицо её залито потом, волосы её перепутались дикими лохмами. Нечасто можно увидеть, как вся её одежда перепачкана. Пятна грязи и крови переплетаются, становясь почти неотличимыми в полутьме.

Глава охраны Монарха наращивает темп. Его вертикальный удар снизу доходит до цели, порезав Виктории плечо. Та наносит истеричный, бездумный контрудар, оставив на груди Рамона диагональную неглубокую рану. Собранный враг даже не дёрнулся, получил порез, а продолжил натиск. Ещё пара его ударов бьётся о блок, как он находит брешь и режет Виктории предплечье с внутренней стороны.

Моя дочь теряет оружие. Оно падает на брусчатку, Рамон опускается вниз и выполняет удар ногой, словно делает подножку. Пинок приходится точно в эфес, отчего шпага со звоном отлетает далеко в сторону.

Безоружная, Виктория просто замирает, готовясь к неминуемому…

Устанавливается безумная тишина. Даже последний раненный испустил дух и прекратил стенания. Рамон заносит шпагу для удара. Но тут щёлкает взводимый курок.

Все оборачиваются на звук – нетвёрдо держась на ногах, Истериан пытается удержать плавающий у него в руках гигантский револьвер. Сглатывая, полукровка делает неровный шаг вперёд и стреляет. Яркий всполох огня освещает полутёмный мост, с рёвом и свистом полыхающий снаряд врезается в Рамона и сносит его, бросая за парапет.

Охваченный пламенем крошечного демона Вулкана, гончий пёс Монарха пролетает полтора десятка ярдов и падает в реку. Иномирное пламя нескоро затухает под водой. Отделившись от затухающего трупа Рамона маленькой светящейся точкой, демон с проворством рыбы уплывает вдаль.

На мосту остаётся всего четверо живых.

– Истериан! Истериан! – кидается к упавшему навзничь полукровке Салли. – Истериан, очнись!

Она падает перед ним на колени и с трудом переворачивает на спину. Я снимаю с руки Дикобраза. Без лишнего веса получается встать на ноги. Шаркающими шагами я доковылял до парапета, опираясь на который перебираюсь к дочери. Мы опираемся друг на друга, только так удерживаясь на ногах. Я чувствую, как она трясётся, словно рыдая, но слёз нету.

Всё ближе становятся бьющие по брусчатке копыта. Новые ли это гончие Клаунга или сама Смерть в дубовой повозке[36], мне уже нет дела. Будто я в состоянии сопротивляться.

– Он жив? – хриплым голосом окликнула Виктория Салли.

– Да, но ему очень плохо. Надо срочно в больницу. Вам тоже, вы еле на ногах стоите.

– Сейчас, дай нам пару минут, – отвечаю я.

Голова еле держится на ослабшей шее. Экипажи останавливаются где-то поблизости, стук колёс затихает, но слышатся каблуки большого числа людей. Они скоро будут здесь.

Перед моими глазами вальяжно, играя красотой тонких граней, проплывает белая снежинка. Её товарки появляются следом, танцуя свои загадочные, воздушные танцы назло гравитации. Я поднимаю взгляд и вижу сотню белых красавиц, усеявших небо морозным великолепием.

– Господи, ты посмотри на эти тела!

Небо надумало, что ему делать с толстобокими тучами. Оглядываясь назад с ностальгией, оно всё же решило двигаться дальше, к зиме.

– Сколько убитых. Где там врачи? Тут есть ещё живые!

Снежинки подобны каплям серебра. Они гипнотизируют, вытирая из рассудка мысли о боли.

– Тут люди!

– Жандармерия Фанека! Всем не двигаться!

И тут всё стало кончено. Последние выстрелы уже отгремели, а скорый суд и виселица поставят жирную точку в этой истории. Палец судорожно дёрнулся… всё кончено.

Глава XIX
Международная полиция

Небывалое событие: миру, привыкшему к воровству денег, людей, шляп и лошадей, отныне предстоит свыкнуться с воровству и в более крупных масштабах. Речь идёт о краже гигантского дирижабля компании «Пегас». Напомним, что компания разорилась и предприняла единственно возможный шаг, позволяющий ей остаться на плаву, а именно, компания отказывается от перевозки пассажиров по воздуху, сосредотачиваясь на наземных и водных видах транспорта. В связи с этим «Пегас» продаёт четыре своих дирижабля (без крыльев какой же это «Пегас», пусть будет просто «Конём»).

Однако лишь трое гигантов нашли своих покупателей (по крайней мере, законных). Двое отошли конкурирующей фирме «Ветер странствий», а третий – частному лицу. Последний должен был отойти государственной почтовой службе, однако выяснилось, что он бесследно исчез.

Представьте себе громадину, объёмом полтораста тысяч кубических метров, и оцените всю невозможность незаметно угнать её, пусть даже дело происходило тёмной ночью! Удивительно, но это удалось сотруднику «Пегаса». Жандармы быстро определили, что виновен в краже некто Луи Маль – бухгалтер компании, который не вышел на работу на следующий день после обнаружения пропажи.

Вскоре Луи Маль был арестован в поезде, идущем в Валарию. Очевидно, что он намеревался покинуть страну. В ходе допросов выяснилось, что дирижабль, в самом деле, был незаконно продан Малем. Точно неизвестно, кому именно, как и неизвестна судьба вырученных на сделке денег (а это должна быть огромная сумма), но нам был дан недвусмысленный намёк, что дирижабль теперь в руках мафии.

Точно нельзя сказать, зачем преступной группировке свой дирижабль, тем более что прятать его – задача ещё более непростая, чем украсть. Имеющихся у нас данных, к сожалению, недостаточно, чтобы прояснить ситуацию.

Хорошо написано, жму Этьену руку.

При обыске жандарм не посчитал газету сколько-нибудь стоящей внимания, поэтому сунул мне её обратно в карман. Часы, проведённые за решёткой, я коротал, перечитывая её. Особенно меня заинтересовал фрагмент про украденный дирижабль.

Мафия… На неё достаточно удобно валить все преступления, исполнитель которых неизвестен. Разве что чуть удобнее, чем обвинять Монарха. Впрочем, напиши про него «Нуиси Орлей», никто бы так и не понял, о ком речь.

Меня посадили отдельно от друзей – компанию мне составил один из людей Рамона, забившийся в угол. Думаю, это единственный, кто так легко отделался: у него всего лишь порезана рука, да пол-лица покрывает пёстрая гематома. Перед тем, как швырнуть нас за решётку, жандармы протащили нас через лазарет, где всем забинтовали раны. Краем глаза я видел нескольких людей Рамона, находящихся либо при смерти, либо в очень тяжёлом состоянии.

Многие так и остались оправляться в лазарете. Среди них был Истериан.

Вообще, я удивлён, нас не пытались завалить на землю и избить, не пытались плевать в лицо и орать на ухо, как сделали бы сантибы Гольха. Обошлись наручниками, но разве это причина остаться недовольным жандармерией? Словно им так уж важно, чтобы мы дожили до суда.

Что нас ждёт на суде? Сложно предугадать, но когда тебя обнаруживают в окружении двух десятков трупов, а сказать тебе в оправдание нечего… в общем, я разрываюсь между виселицей и расстрелом.

Я оборачиваюсь в сторону сокамерника. Тот делает вид, что после смертельной сечи на мосту ему нет до меня дела, но взгляды искоса один за другим стреляют в меня.

Даже при моём текущем состоянии, которое я не постыжусь назвать плачевным, большого труда прикончить его мне не составит. Но ни малейшего смысла в этом нет. У меня есть к нему личная вражда, не стану отрицать, в конце концов, именно он мог подстрелить Дени, или Гурмана, или Соловья… или какой птицей звался тот паренёк? В общем, не буду лепетать всякий бред про то, что он – всего лишь пешка, его использовали, он не хотел никого убивать.

Уничтожил бы тварь с радостью, вот только это повредит мне как заключённому. Прямо как будто у меня есть шансы сойти за приличного джентльмена, попавшего в неловкую ситуацию… и убившего двадцать человек.

Есть ещё Адам. Если он жив и на свободе, то он может что-нибудь придумать, чтобы вытащить нас отсюда. Стоп, я же говорю об Адаме. Ничего он не придумает.

Он даже понятия не имеет, где мы находимся.

Я устал от вида желтоватой в чёрную крапинку бумаги, поэтому небрежно сложил газету и убрал во внутренний карман. Продолжаю ждать, надеясь хоть на что-то хорошее.

Мою дочь, думаю, быстро опознают как Белую Бестию. Вспомнив её прошлые грехи, вряд ли жандармы задумаются, что с ней делать. Затем им предстоит разобраться, кто на мосту был её сообщником, а кто – недругом. Разделив таким образом выживших, стражи порядка выведают причину конфликта, суд всё это повторит с помпой, и всех отправят на виселицу.

Да, всё-таки я выбираю виселицу.

Возможно, имеет смысл рассказать о Монархе, который и устроил нам сию травлю. Но в этом случае подконтрольные ему жандармы найдут способ незаметно устранить нас ещё до посещения суда. Здесь не менее опасно, чем у Клаунга перед носом.

Остаётся побег. Допустим, решётка недостаточно прочная, чтобы удержать иоаннита, но всего остального, вроде количества и меткости стражей порядка, хватит с излишком, чтобы показать мне, где раки зимуют. При условии, что мне необходимо вернуть оружие и достать из заключения друзей, задача становится нечестно сложной.

Вот так всегда бывает, когда ты столь близко к цели. Вопрос о том, был ли я близко, разумеется, спорный, но у меня были хорошие ориентиры и наводки, у меня была система. Поэтому не скажешь, что я был далёк.

Сколько же прошло времени? Никогда не думал, что буду так скучать по Ищейке. Серебряные часы лежали у меня в кармане столько десятилетий, что я свыкся с ними, как с рукой или ухом. Меня безумно редко поджимало время, но я всегда пристально следил за ним, был зависим от точных, но мало что значащих цифр.

Вот теперь без них начинается ломка. Как я вообще протянул целых два дня?

Думаю, Ищейку прикарманил сам Монарх. Может, правда, вручил кому-то из своих верных прихлебателей. В любом случае, за подарок Франца обидно.

Громыхнули замки на двери. Долго ожидаемые жандармы явились. Протопав по коридору, перед нашей камерой остановились три амбала с такими лицами, словно мать их никогда не целовала. Я вспомнил, что меня так и не били дубинками. У каждого из троицы этот незаменимый инструмент в наличии. Может, они решили приступить только сейчас.

Дверь в камеру открыли. Амбал с самым смышлёным лицом вошёл первым, но тут же растерялся, переводя взгляд то на меня, то на соседа. В итоге ему пришлось обращаться с немым вопросом к напарникам, и те однозначно указали дубинками в мою сторону. Верзила тотчас загомонил:

– Заключённый, встать.

Я послушался и без лишних слов протянул руки, видя, как жандарм уже тянется к наручникам. Железный браслет на левой руке не защёлкнулся – помешал другой, что у меня уже полторы недели. Та же заминка случилась, когда меня вязали на мосту.

– Что это ещё? – гаркнул, обнаружив Ярмо Быка, жандарм.

– Украшение, – повторил я ложь, сказанную на месте задержания.

– Почему не сняли при обыске?

– Не смогли, – пожал я плечами.

– Что значит «не смогли»? Немедленно снять!

Я изобразил старательную борьбу с вставшей намертво защёлкой. Закончилась она, естественно, ничем, так что мне и осталось, что показать неподдающийся браслет жандарму с опечаленным лицом.

Моя неудача его взбесила:

– Какого чёрта? Дай сюда, только не вздумай мне тут рыпаться. Где защёлка?

Я указал.

– Эх, зараза, – силится амбал одолеть артефакт, – не лезет. Как её открыть?

– Надо просто потянуть, но застряло…

– Вижу, что застряло. Эх, да что с ней такое?

– Брось ты её, – подключились с советами коллеги. – Это всего лишь побрякушка металлическая, сдалась она тебе.

Упрямец ещё какое-то время вёл неравную борьбу с артефактом, а затем просто надел мне браслет наручников чуть выше, пыхтя от обидного поражения. Вымещая гнев за неудачу, он принялся грубо толкать меня в спину.

– Шевели мослами, заключённый, – мычит он, размахивая дубинкой в воздухе и мечтая пустить её в ход.

Увы, мне захотелось изображать примерного арестанта, предугадывающего мысли конвоиров. Хотя, хороший жандарм должен уметь выдумать причину отлупить тебя дубинкой.

Проходя вдоль камер, я краем глаза ознакомился с народом, населяющим их: среди оборванных головорезов не видно никого из моих друзей. Это одновременно говорит о многом и не говорит ни о чём. Причин, по которым только я один околачиваю нары, бессчётное множество. Моих друзей могли, скажем,.. отпустить и дать денег на дорожку.

Вот меня вывели из подвального помещения. Залитые светом ламп коридоры и темнота за окнами говорят, что ночь ещё не кончилась. Я ожидал встретить полуденное солнце.

Первый в году снегопад продолжается.

– Сюда давай, – направляет меня по путаным коридорам конвоир.

Сейчас в отделении жандармерии немноголюдно. Странно, я ожидал, что бойня на мосту загрузит несколько десятков сотрудников на долгую бессонную ночь. Получается, что абсолютно ничего не смыслю в работе органов охраны порядка.

– Сюда.

За дверью меня уже ожидают двое. В глазах на порядок больше интеллекта, так что эти уже похожи на дознавателей. В комнате всего три стула, стол и лампа на нём. Меня усадили на единственный свободный стул и окружили. Ей богу, в таком плотном кольце верзил стало неуютно.

– Нет, можете нас оставить, – решил обойтись без лишних ушей дознаватель.

– Ясно, – ответила троица чуть ли не хором и удалилась. Уж больно недовольно они вдевают дубинки в петли.

Я внимательнее пригляделся к парочке напротив: высокие, сухие, с хитрым прищуром под кустистыми бровями, узкие носы, под которыми распускаются лихие усы. Жандармы донельзя похожи, словно это родственники, если не зеркальные отражения. Ещё они мне напоминают бравых кавалеристов со старых картин – там все всадники писаны с похожих образов.

Они выглядят озлобленными и суровыми, хотя я-то знаю, что это просто они настолько серьёзны. При этом, на их лицах отчётливо читается интеллигентность, поэтому я могу рассчитывать на вежливое обращение. Эти двое, например, даже не прихватили дубинки.

Один из них достал блокнот, не сводя с меня пристального взгляда. Второй, скосив усы набок, приступил к допросу:

– Назовите себя.

– Виктор Римель, – не моргнув глазом соврал я.

Но на первом же вопросе я оступился. Только приготовившийся писать жандарм поднял голову и недовольно заметил:

– Как Вы тогда объясните, что два человека уже назвали Вас Августом?

– Это моё прозвище, я родился в августе.

– А фамилия Хромер из-за того, что Вы металл хромировали?

Времени на ответ мне не дали – второй дознаватель рубанул напрямую:

– Скажите, Вы иоаннит с Альбиона?

– Нет, Август – это моё прозвище, а фамилию я приставил себе, потому что звучит. Да, получилось, как у того колдуна с острова. Но будь я им, превратился бы в дым и утёк из камеры… или сжёг бы отделение дотла – не знаю, на что он там способен.

Как во мне взыграло красноречие. Жандарм за блокнотом что-то скупо чиркнул. Выражение лиц у обоих так и не поменялось. Полагаю, они мне не поверили.

– Как давно Вы состоите в банде Белой Бестии.

Хотел уже было я возразить, что в банде не состою, но тут вспомнил, что проходил чёртов обряд посвящения. Приходилось пить абсент с кровью и порохом.

– Около недели.

– Недели? – похоже, недоверие ко всем моим словам уже вошло у писаря в привычку.

– Именно.

– Сколько человек из банды находилось на мосту вчера ночью? – со строгой монотонностью спрашивает дознаватель.

– Трое.

– Назовите их имена.

– Виктория, Роде и я.

– А их фамилии?

– Этого я не знаю, мне пока не доверяют в банде, – по-моему, умело отвертелся я.

Размяв шею, усатый жандарм взглянул на меня исподлобья, готовый пуститься в очередную атаку.

– Давайте я поведаю Вам, что сама Виктория назвала свою фамилию Хромер. У Роде, как она заявила, фамилия Кавеньяк. Салли Шорш, в девичестве Фер, при этом сказала, что она и её муж Истериан Шорш, я цитирую, «с ними», – дознаватель сделал драматическую паузу. – У меня возникают вопросы. Во-первых, как так получилось, что Ваша, якобы, ненастоящая фамилия Хромер совпадает с фамилией Виктории?