Текст книги "Иоанниты"

Автор книги: Сергей Жилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Глава XIII
Рад встрече

– Как думаешь, кто у них? – спросила Кристин, когда мы тайком наблюдали за Эдмором и Элизой, гуляющих по аллее в парке.

Этот вопрос очень непрост, очень щекотлив и грандиозен. Два года мы с товарищем встречаемся с сёстрами, встречаемся вопреки правилам Кодекса. Надо полагать, никто в Ордене не догадывается, иначе бы всё так гладко не было. Но я отвлёкся: спустя два года Элиза призналась Эдмору, что ждёт ребёнка.

Надо было видеть лицо великана, когда он начинал беспрестанно моргать, двигать носом, глаза его расфокусировались, а брови смыкались на переносице. И сквозь эту безобразную вдруг проявлялась улыбка.

Скажу откровенно: я никогда ещё не видел, чтобы он так радовался. Скажу ещё: он выглядит редкостным идиотом, когда так радуется.

Раньше даже не думал, что иоаннит способен зачать ребёнка. Про это попросту никто не говорил, а такое количество различий между нами и людьми заставило меня сильно сомневаться. Ко всему прочему, мне часто казалось, что запрет на семью во многом обусловлен бесплодием.

Удивительно, что мы убедились в обратном, да ещё и так невзначай.

– Кто у них будет? – переспросил я, улыбаясь. – Разве угадаешь?

– Скажи, как тебе кажется, – не унимается Кристин.

– Кажется? То есть, кого мне больше хочется?

– Нет, нельзя говорить, кого хочется, потому что это не наш ребёнок. Надо говорить, как кажется.

– Но тебе же будет казаться то, что больше хочется.

– Нет, это не так.

– Не так? – в шутку подразнил я любимую. – Ладно, если ты так считаешь. И мне кажется…

Я сделал томительную паузу, Кристин решила меня поторопить:

– Тебе кажется…

– Мне кажется… у них будет мальчик!

– Вам, мужчинам, всегда кажутся мальчики! – с игривым недовольством заспорила Кристин.

Я пожал плечами, хотя поспорить не удастся. Мало кто из мужчин думает о девочках. В конце концов, как их воспитывать? С пацаном всё более-менее ясно.

– А тебе что кажется? – вернул я вопрос.

– И мне кажется мальчик.

– Нет, ты должна была сказать про девочку.

– Почему?

– Почему? Потому что нам теперь не о чем спорить.

Шутка рассмешила Кристин, а её звенящий смех рассмешил меня. Вот бы так всю жизнь получалось делать ей приятно. Весь первый год я из кожи вон лез, чтобы вызвать у неё всего лишь улыбку, теперь получается проще.

– А у нас кто будет? – небрежно вопросила она.

– У нас? Ты же как-то говорила сестре, что такие вопросы до беременности задавать нельзя.

– Верно, но сейчас мне ничего не мешает.

Ноги у меня сбились с ритма, и я остановился, погрязнув в тягучих, неуверенных мыслях. Строго посмотрев на любимую, я вдруг понял, что не могу выдавить из себя тот самый вопрос. Хорошо, что Кристина сама догадалась:

– Да, Август, сегодня я узнала, что тоже жду ребёнка. Они будут ровесниками, здорово?

Пожалуй, я был строг с Эдмором. Вот у кого сейчас глупое лицо, так это у меня. Вот я точно улыбаюсь глупее всего на свете. А уж голос у меня становится…

– Это… Кристин, ты знаешь…

– Вы там шпионите за нами? – обижено прокричал обнаруживший нас Эдмор.

И он окончательно сбил меня с мысли.

Иногда люди просто знают что-то. Им никто не говорит, им неоткуда узнать, им негде подслушать. Но, тем не менее, они просто что-то знают. Я знаю, что прошло много времени. Слишком много часов моей беспомощности, за которые любой вменяемый человек, плохо ко мне относящийся, должен был бы убить меня.

Я знаю ещё кое-что: он не стал меня убивать. И тот другой не стал. В общем, у них было более чем достаточно рук и времени, но они меня не убили. Это очень досадно по двум причинам: потому что непонятно, и нужно долго ломать голову, а ещё потому что я жив, так что от работы мозгами меня ничто не освобождает.

Разве я так много грешил, чтобы не заслужить смерть и покой? Разве Бог допускает такую судьбу своему верному рабу? Или у него есть на меня какие-то планы? Стоп, я говорю полную чушь. Когда это я стал верить в Бога? Митих тоже вряд ли, так что это должны были проскочить мысли Виктора.

Так что я помню? Помню боль, мелкую, но жутко надоедливую. А ещё полное отсутствие сил, так что это как хотеть чесаться, но быть не в состоянии. Могу только веки приподнимать, но за ними столько колючего света, что лучше этого не делать. Меня кто-то толкает, меня касаются чьи-то руки. По-моему, это обыск… да, точно: отобрали Лисицу – я даже дёрнул немного рукой, пытаясь им помешать.

Сколько, кстати, их?

И что с дочерью? Виктория! Дочь – это уже повод встать, повод побороться. Ноги же шевелятся. Или мне так кажется? Нет, они же должны шевелиться. Тогда осталось сделать последний рывок. Не вышло, но надо ещё постараться. Одну минуту, я только что шевельнулся или нет? Если нет, то для последнего рывка явно рано.

Теперь меня схватили и тащат. Ноги волочатся по холодным полам – теперь я их хотя бы чувствую. А ведь они шевелились… якобы.

Это длится дольше, чем я думал. Не уверен, что правильно оцениваю время, но путешествие по странному шумному месту мне кажется уже очень долгим. Могли бы уже бросить меня абы где. Куда я денусь?

Стискивают, что становится ещё больнее. Должно быть, иоанниты, потому как другому так сдавливать не под силу. Но да бог с ними. Заклюю, когда буду чувствовать себя лучше.

А теперь стало очень больно коленям: вспышки боли происходят часто, через равные промежутки времени. Должно быть, бьются о ступени. Верно, меня тащат вниз.

Закончились грёбанные лестницы. Чуть было не забыл про Викторию.

В конце концов, меня укладывают на что-то жёсткое. Нет, не как камень, но тоже достаточно жёстко. Я ещё ожидал, что меня швырнут, как кулёк с тряпками. С чего вдруг столько доброты?

А вот теперь я не знаю, сколько времени прошло. Я отключился и бог ведает сколько пробыл без сознания. Могут лишь предположить, что раз тело меня уже слушается, должно было пройти немало. В самом деле, руки и ноги двигаются, голова послушно мотается из стороны в сторону. Глаза открыть по-прежнему страшно – у меня ушли долгие минуты, чтобы заставить себя это сделать.

Напрасно я с ужасом ждал колючий свет – там, где я оказался, довольно темно. Слабый источник света неподалёку, но увидеть его не выйдет, пока не поднимусь.

Подняться… да, некоторые способны на такие подвиги, слышал.

Я принимаю сидячее положение, но меня ведёт так, что чуть не валюсь обратно. Цепляюсь руками за края своего ложа и с трудом удерживаюсь. От резкого движения глаза затягивает чёрная пелена, сопровождаемая неминуемой слабостью, тут ещё и ощущение удушья.

Покачиваясь, как буй в море, я со временем прихожу в себя. Глаза через силу различают очертания в подвальной полутьме. Вспоминаю ступени, значит, я в грёбаном подвале. Свет исходит от пары никудышных фонарей, что в обоих концах помещения. Еле различимы прутья решёток, камеры слева, справа и напротив.

Здесь сухо, даже тепло, но вот темнота просто невыносимая. Подо мной жёсткие нары – больше в камере нету ничего, по крайней мере, я не в состоянии что-либо разобрать.

Отдельный разговор о решётках: поначалу спутал толстенные прутья с рельсами, установленными стоймя. Таких даже для слона будет с избытком. Вот только иоанниту будет в самый раз.

Это смелое замечание наводит на рассуждения. Пусть голова трещит так, что не до рассуждений, но я пораскину мозгами, ибо потом будет некогда. Раз у Монарха есть камеры для иоаннита (возможно, также для аронакесов, чёрт знает), то кого именно он собирался в них сажать. Не поверю, что он станет церемониться с предателями, так что остаёмся мы с дочерью, но о ней ему могло быть не известно ничего.

А на кой я ему нужен живым? У него было достаточно возможностей оценить моё к нему отношение, поэтому обсуждать нам нечего. Кроме как для беседы, сохранять мне жизнь не имеет смысла.

Бог ты мой, чего же я такой эгоист? Вздрогнув так, что в глазах потемнело, я вытянул, насколько можно, шею и всмотрелся в соседние камеры. Постарался вообще не моргать, чтобы поскорее свыкнуться с темнотой, но просидел так не меньше десятка минут, пока неясные контуры стали принимать вид человеческих тел. Справа никого не оказалось, зато слева точно кто-то лежит на койке. По впечатлению, это Адам растянулся без памяти. Остальных не разглядишь, потому как в камерах напротив темнота стоит стеной.

Что мне остаётся, кроме как молиться за жизни Виктории и… кто ещё мог выжить? Дюкард, Дени – они получили слишком много пуль. Ещё мог уцелеть Роде, я не видел, что с ним случилось.

Мать честная, только бы им сохранили жизнь, как Адаму. Однако это сильно меняет вопрос о нашей надобности Монарху. Я изловчусь придумать причину, почему преступный гений заинтересовался мной, но вот зачем ему церемониться с бандой Бестии… Его отряд должен был чётко осознавать, кого брать живым.

Дыхание становится ровнее, слабость испаряется, меня перестаёт шатать, как дерево в ураган. В какой-то момент я даже начал чувствовать пальцы, руки, лицо. Повреждения не должны быть серьёзными: меня ударили не смертельным заклинанием, такое даже людям кости не сломает. Остались синяки, да и те скорее зудят, чем горят болью.

Я остался без шляпы, остальная одежда на мне. Из-под пальто исчезла ременная система – должно быть, её цинично разрезали, не совладав с хитрыми застёжками. Исчезла Серая Лисица, всё оружие, обоймы, я остался без Ищейки. Даже мелочь и мусор, которые порой обнаруживаются в карманах, вычищены подчистую. Старательно работая руками, я ощупал и перерыл все карманы и тайные отделения – пусто оказалось везде, кроме одного тайника… Никто не обратил внимания на небрежно заштопанный лацкан и не отыскал в нём агатовую иглу.

В страхе, что за мной следят, я поскорее отдёрнул руки от артефакта, боясь выдать тайник. Мне от него уже немного пользы, но это единственная соломинка, за которую можно держаться. В конце концов, игла наверняка нужна Монарху для чудо-аппарата профессора.

Оу, всплыло в памяти, что несчастный Ремап попал под шальную пулю (его могли убить вовсе не случайно, посчитав предателем, но это дела не меняет). Интересно, насколько удачно пойдут теперь планы Монарха, учитывая, что профессор явно многое не успел закончить. Кто теперь доведёт чертежи до совершенства и заставит Буревестников работать с артефактами?

Хороший вопрос…

Минуту, я вижу только Адама – остальные либо под завесой темноты, либо их вообще нет в подвальной тюрьме. Нет, глупо и помыслить, что Монарху понадобились наши изобретательские способности! Соберись уже, тупоголовый!

Где я, интересно? Почему-то я уверен, что не очень уж далеко от Фанека, не исключено, что мы даже не выбрались за границы города. Откуда мне это известно? Чистая интуиция, которая в редкие моменты нагло что-то заявляет и не терпит возражений.

Не знаю ни одной тюрьмы без окон вообще, так что можно смело предполагать, что мы в подвале. Броская чистота наталкивает на вывод, что тюрьма частная, расположенная в непосредственной близости от начальства, иначе бы уборки быстро забросили. Сухой подвал в портовом городе говорит о том, что от моря мы далековато, значит, это либо восточная часть Фанека, либо юго-западная (юг и юго-восток заняты Чудо-городом). Опять же, при условии, что мы всё ещё в пределах алмазного города.

И что тебе это дало, умник? Ты всё время рассуждаешь вхолостую, теша элементарными выводами своё самолюбие. В самом деле, поверхностно зная нынешний Фанек, далеко ли я уйду с такими знаниями?

Тут послышался шорох слева – охнув, заворочался на нарах Адам. Я окликнул его, но поторопился: вялое шевеление говорит о нескором приходе в чувство. Совершив пару неуклюжих движений, бандит издал порывистый вздох и замер. Через пару секунд понеслись мерные звуки: не то стоны, не то сопение.

– Эй, Адам, – хрипло позвал я разбойника.

Тот словно бы притих, прислушиваясь, но продолжил своё неразборчивое сопение, так и не ответив. Я попытался ещё дважды позвать товарища, но оба раза оклик застревал в горле.

Я отвернулся. Приноравливающиеся к темноте глаза уже позволяют разглядеть смутные очертания нар в камерах напротив – там, вроде бы, кто-то лежит, по крайней мере точно передо мной. Застыв статуей, я с десяток минут просидел, вглядываясь, пока не разглядел человеческий силуэт, растянувшийся на койке. К сожалению, рваные детали не складываются в картинку: я не могу определить даже пол человека напротив.

Во рту сухо. Как долго я не обращал внимания на раздирающие горло ощущения? Сухо, горько, мелкая колющая боль – будь я проклят, что всё-таки заметил их.

Поиски посуды с водой оказались тщетны: ни в углах, ни даже под нарами (огромных усилий стоило заглянуть под них и не грохнуться) воды не оказалось. За глоток воды готов душу Монарху продать… Облизал бы влажные стены, но здесь они, как я уже упоминал, сухие до неприличия.

Осторожно двигая конечностями, я вновь принял лежачее положение. Накатило головокружение, зато изнемогающее тело можно расслабить. Главное терпеть и не надорваться.

Что ж голова шатается! Создаётся впечатление, что голова растеклась, как ртуть и перекатывается. Того и гляди, половина вдруг стечёт на пол.

Я пытаюсь вслушиваться в заунывные стенания Адама. Когда ритм меняется или вовсе сбивается, я пробую дозваться бандита, но не получаю ответа. Никаких звуков, кроме его трелей.

Однако спустя долгие минуты добавился: сверху донеслись звуки шагов, пугающие, но долгожданные. Они долго вились по винтовой лестнице. Наконец показались лучи света, а за ними и фонарь, что в разы лучше тех, что висят под потолком. Фонарь осветил камеры напротив – я с радостью и облегчением увидел в одной из них Викторию, даже вскочил, позабыв про боль и слабость.

Но моё внимание нагло забрали пришедшие: всего двое, один из которых – высокий плотный детина, отличающийся некоторой угловатостью, а второй – старый знакомый Рамон.

Сколь неумел я был в драке с ним – ни единого шрама на высокомерном лице.

Парочка бегло оглядела узников, среди которых только я оказался в сознании. Подступив поближе, неприятные типы скорчили надменные рожи, неизвестный расслабленно привалился к прутьям.

– Хромер, так ведь? – потратив с минуту на гляделки, начал разговор Рамон.

– А то ты не уточнил, когда спускался.

– За языком бы последил, – пригрозил мне угловатый.

– Сейчас я твой язык вырву и, так уж и быть, послежу за ним.

– Ну, давай, – ударил детина по прутьям широкой ладонью, – выходи да вырывай.

– Чего мне выходить? Руку высуну да заклинанием тебя приложу.

Лицо подонка сменилось на испуганное и туповатое. Тюремщик раздумал хорохориться и отстранился от камеры, обращаясь взглядом к Рамону. Тот, между прочим, на угрозы мои внимания не обратил.

– Монарх сказал, что пленник будет в состоянии колдовать не раньше чем через три часа. Это в лучшем случае.

Зачем ты это сказал, Рамон? Теперь увалень слева от тебя снова лыбится, как макака перед зеркалом. Мне вредно для психики смотреть на таких выродков, особенно когда я не могу их убить.

Затянулось молчание, ребята пришли в гости, но болтать не сильно настроены.

– Пялиться больше не на кого? – наиграно лениво спросил я.

– Просто зашли проведать, – ехидно бросил Рамон.

– Я в порядке, спасибо, что зашли.

– Ещё хотели передать, что с тобой хотят поговорить. Скоро тебя вызовут.

– Прямо не знаю, как вас благодарить, – запрокинул я голову назад.

– Если начнёшь себя вести плохо, – у кучерявого мастерски получается пропускать мои слова мимо ушей, – мы убьём людей в соседних камерах. К ним у Монарха дел нет. Он просто решил, что их жизни сделают тебя сговорчивее. Всё понял?

– Нет, только половину. Попробуешь угадать, какую?

Главный телохранитель промолчал, но я заметил, что не так уж его хладнокровие искренно: рука вполне определённо легла на эфес шпаги. Рамон, кичась своей сдержанностью, предпочёл спрятать глаза за полями шляпы.

Товарищ телохранителя уже завёлся:

– Проучить бы выскочку.

– Месье Вийон, когда Вам рассказывали об иоаннитах, Вы внимательно слушали? – осадил детину Рамон. – Если да, то ради бога, наказывайте узника любым доступным Вам методом. Нам нужно, чтоб он смог после этого слышать и отвечать; не сможет ходить – понесёте его на закорках…

– Да понял я, – угрюмо промычал тюремщик.

Кудрявый телохранитель взял у месье Вийона фонарь и осветил моих соседей, что так и не пришли в себя. Дав знак тюремщику, он направился к выходу. Амбал поковылял следом.

Рамон сделал всего несколько шагов, как резко остановился и обернулся:

– Ради бога, сегодня не напивайтесь, – сквозь зубы прошипел он.

– Капли в рот не брал за сегодня.

– Вам хватает часа, чтобы надраться. И обычно это случается к вечерам.

Парочка продолжила путь прочь из подвала. Тюремщик сжал кулаки с явным намерением найти и проучить того, кто выдал компромат про него Рамону.

Поговорить, значит? Не думаю, что Монарх затронет такие темы, на которые мне станет приятно с ним беседовать. Ладно, если у него столько лишнего времени, то пожалуйста.

Рамон ещё сказал, что меня вызовут, значит, Монарх в этом здании, либо с минуты на минуту в нём будет. Последние дни приучили меня, что мерзкий паук из укрытия лезть не спешит, его ниточки итак раскинуты достаточно далеко.

Я вспомнил про браслет. Вопреки опасениям, он остался на левом запястье. Что толку, если у меня осталось дня три… возможно, четыре… возможно, даже целая неделя, но последние дни я буду чувствовать себя хуже наркомана запивающего дурь виски. Но мне только и нужно, что пройтись до кабинета Монарха и нанести один хороший удар. Никто же не знает про иглу у меня в лацкане. Чили Сеттэр без труда проткнул ею человека, так что оружие у меня, можно сказать, есть…

Сиди себе и жди, когда Монарх сам предложит убить его.

– Адам?

Пришлось долго ждать, но молодой изобретатель всё-таки очухался первым. Он что-то буркнул в качестве ответа и мучительно долго ворочался. Попытки встать прошли даром, так что он улёгся поудобнее и тяжело выдохнул.

Какое-то время стояла тишина, я уж решил, что Адам вновь отключился, но не решился его окликнуть. Но он вдруг заговорил хриплым, неразборчивым голосом:

– Ты, Август?

– Да.

Словно силы иссякли, Адам замолчал. Трясущимися руками он дотянулся до головы и прижал ладони к вискам. Принялся легонько их массировать.

– Как себя чувствуешь?

– Плохо, если честно. А ты?

– Уже нормально, прилично. Я просто давно очухался, успел прийти в себя. Уже на ногах могу стоять.

– Давно, говоришь, очухался…

– Не знаю, но, по-моему, больше часа прошло.

Адам зашёлся тихим сухим кашлем. Прошёл приступ, и бандит со стоном перевалился на бок, прижимая колени к груди. Издав короткий жалобный вой, он сжался калачиком и вновь затих. На зов он ответил умоляющим бессвязным лепетом. Я расценил это как просьбу оставить его в покое.

Несильно поправилось моё одиночество. Господи, как же хочется пить.

Когда Адам стал приходить в себя, очнулась Виктория. С её стороны какое-то время раздавались прерывистые стоны и шуршащие звуки, на оклики она не отвечала. Но вскоре я заметил, как она поджала под себя ноги, упёрлась руками в койку и натужно перешла в сидячее положение.

– Есть… мхм… Есть тут кто? – еле выговорила она.

– Виктория!

– Папа? – дочь оказалась спиной ко мне, и ломота в теле не позволила ей хотя бы обернуться.

– Как ты себя чувствуешь?

– Голова кружится. А ещё шатает всю. Кто-нибудь ещё есть здесь?

– Я и Роде, – отозвался Адам, вертящийся на койке в отчаянных попытках встать, – но Роде ещё не пришёл в себя.

– Вы целы?

– У меня весь бок в крови, – пожаловался молодой бандит. – Наверное, пуля царапнула, сам уже не помню.

– А ты, пап?

– Цел, – ответил я, поднялся и подошёл к решётке, – очнулся давно, уже в себя пришёл. Это состояние со временем проходит.

– Хочется верить, – простонал Адам.

На какое-то время установилась тишина, слышны были лишь измождённые вздохи.

Виктория, переоценивая себя, попыталась сменить позу, но чуть не грохнулась, всё ещё слабая и дезориентированная.

– Осторожнее, – запоздало предупредил я.

– Да, я сейчас соберусь. Господи, как же погано. Что это было? Магия?

– Ага, Монарх спустил на нас своих учеников. Не пойму, откуда у него их столько.

– Их там около десятка было, – припомнил Адам.

– Чтобы обучить десять учеников азам, требуется как минимум лет пять. Монарх плодит их, как ненормальный.

– Это заклинание, – Виктория изо всех сил старается держать шею прямо, – оно сильное?

– Нет, самое примитивное боевое заклинание. От него толк будет, если в упор ударить… Так, кстати, и вышло. Не будь с ними той оравы людей, мы бы их и вшестером перебили.

– Они нас выследили. После взрывов сели на хвост выжившим. Я ещё решила, что легко отделались. Глупая.

– Нас мог выследить ещё тот тип, помнишь?

Решительным движением Виктория развернулась и свесила ноги с нар. После проделанного манёвра она долго переводила дыхание.

– Если бы нас выследил тот тип, Адам, – возразила она, пытаясь при этом казаться волевой и грозной, – Монарх бы не стал тянуть с атакой. Он позволил застрелить пятерых из своего ближайшего окружения, мы убили Креже и, может быть, даже кого поважнее. Он не дурак, чтобы такое допускать.

– Честно говоря, я уже совершенно не понимаю его планы, – глухо произнёс я, повиснув на толстенной решётке. – Чёрт знает, не исключено, что это входило в его планы.

– Ты о чём?

– Да о том типе с пятном на лице. Думаю, он не был приманкой, Монарх просто придумал хороший способ от него избавиться. Остальные просто попались под руку. Кто знает?..

Задумавшись над сказанным, бандиты замолчали. Как я заметил, Монарху ничего не стоит растоптать нас, если появляется желание. Стоит уже принять как должное, что он в десятки раз умнее нас.

– А чего он тогда сохранил нам жизнь? – прохрипел Адам и поднялся на локте. – Не слишком умно выглядит.

– Это из-за меня: Монарх хочет со мной поговорить и решил вами меня шантажировать.

– Что ему нужно? – перепрыгивая с растерянности на требовательность, пролепетала Виктория.

– Хотел бы я знать. Сдаётся мне, раз он плодит новый Орден, ему любой иоаннит сгодится. Хочет, чтоб я был за него… Но это так – догадка, не более того.

– А почему тогда со мной он разговаривать не удумал?

– Сдаётся мне, он не в курсе, что ты тоже иоаннит. Давно мог бы догадаться, да и по газетам эта догадка гуляет, но… Я не знаю, ей богу.

С очередной исчерпанной темой наступила тишина. В полутьме фигуры товарищей кажутся абсолютно неподвижными. Что ж, это недалеко от истины.

Вспомнив про свои пустые карманы, я спросил, уже готовый к однозначному ответу:

– У вас всё отобрали?

– Да, – первой отозвалась Виктория, обыскивая себя негнущимися руками, – даже потайные карманы нашли. У меня вообще ничего нет.

– То же самое. Только вот камушек какой-то завалялся. Ух-ё, так это же красный уголь!

Подражая взявшей след гончей, я резво обернулся к Адаму. Тот, усаживаясь, перекатывает меж пальцев крошечный камушек. Ювелир дал бы ему десяток каратов.

– Точно, это красный уголь. Мы с Дени, земля ему пухом, крошили вашу находку – один мелкий осколок я припрятал в кармане. Наверное, когда обыскивали, приняли за мусор, либо вообще не заметили.

– Прибереги его, – посоветовал я.

– Не вопрос, но толку от него немного.

И нас прервали. Наверху еле слышно ухнула открывающаяся дверь. Зашуршали ленивые шаги, предвещающие скорое моё знакомство с Монархом. Знакомством, правда, это не назовёшь, потому как с ним мы обязаны были видеться раньше.

Внутри у меня всё сжалось, железные обручи стиснули внутренности, больно и жестоко. Перед глазами неведомым образом поплыли звёзды, меня стало мутить и тошнить со страху. Да, глупо отпираться: мне до безумия страшно. Игла, говоришь, один удар… попробуй его нанеси.

В этот раз фонарь дёргается, как мечущийся светлячок. Оказалось, что он руках месье Вийона, который спустился в одиночестве. В левой руке у него пляшет обозначенный выше фонарь, в правой трясётся причина дрожи в руках – бутылка бурбона, отпитая наполовину.

Зачем-то пригибаясь к земле, тюремщик приблизил фонарь к камерам по обеим сторонам.

– О, уже проснулись? Вас наверху совсем неслышно. Выкопали на такую глубину, строители, чтоб их. Якобы, чтоб рабочие не боялись.

Месье Вийон пригубил багряного напитка прямо из горла, наплевав на недавнее распоряжение Рамона. Привыкший к алкоголю лучше, чем к свежему воздуху, он даже не поморщился.

– Ах да, вы же не в курсе: мы находимся на заводе. Металлургический завод месье Креже, слышали про такой? Так вот, это не он. Ха-ха-ха, это шутка.

– Креже мёртв, – тихо, но достаточно, чтоб её услышали, произнесла Виктория.

Пьяница развернулся к моей дочери и гневно уставился на неё.

– Будешь гнать! Ещё скажи, что это ты его пристрелила! Ха-ха-ха! Господи, насмешила. А что тот? Спит ещё? Или помер, вы не в курсе?

– Дай ключи, я схожу проверю, – произнёс я небрежно.

Угловатый тюремщик поменялся в лице, став суровым и собранным, насколько это позволяет хмель в голове (коего немало). Медленно вышагивая, он добрался до моей камеры, встал точно передо мной и надменно поднял подбородок.

– Таких, как ты, иоаннит, я кладу на пол – на это мне хватает одного удара… с левой – и луплю ногами до полусмерти. Почти у любого мозги встают на место, и он забывает про дерзость. А кто не забывает, получает от меня ещё раз, но на сей раз я луплю насмерть.

Тут я стремительно выбросил руку меж прутьев – как и ожидалось, смелый на словах недотёпа подскочил со страху и кинулся подальше от моей камеры. Бормоча про то, как он проучит меня, как только появится возможность, подвыпивший Вийон убрался из подвала.

Болтливый ублюдок рассказал мне немало интересного.

Месье Вийон отлучился надолго: успел прийти в себя и встать на ноги Роде, не говоря уже обо всех остальных. Горло моё ссохлось и начало покрываться песками. Время тянется в час по капле.

Но тюремщик всё-таки вернулся, вновь послышались нестройные шаги вверху на лестнице.

Я подошёл к решётке, разделяющей нас с Адамом, и прошептал:

– Эй, дай-ка мне уголь.

– А, да, конечно, – принялся он неуклюже ковыряться в кармане. – А зачем тебе?

– Пригодится, – уклонился я от ответа.

Адам передал мне осколок неведомого минерала. Совсем крошечный, размером с подушечку пальца. Плотно сжав его в кулак, я приготовился встречать гостей.

Вернее, гостя, потому что месье Вийону опять что-то понадобилось в подвале. Шатаясь пуще прежнего, он заковылял меж камер, размахивая новой, полной бутылкой. Отлично, чем больше алкоголя, тем лучше.

Он принялся размахивать фонарём, словно бы пытаясь светом разогнать узников, как диких зверей. Спотыкаясь, он доковылял до моей камеры и вперился в меня мутными глазёнками. Натянув на лицо безобразную улыбку, тюремщик проронил:

– Говорят, Монарх прибыл. Скоро он тебя вызовет, и тогда шкуру-то тебе спустят.

– Так говоришь, как будто ты этим займёшься.

– Полегче, иоаннит. Думаешь, крут? Да я тебя сломаю, пёс. Об колено переломлю, думаешь, трудно? С дюжину наглецов переломал, все они покрепче тебя выглядели.

– Так чего тебе мешает, свинья? – просунул я руки сквозь решётку и облокотился на горизонтальный прут. – Нравлюсь я тебе, ничтожеству, очень, бережёшь меня? Молчишь? Слова, надо полагать, позабыл, алкаш тупоумный.

Месье Вийон, полный утончённости, попытался рыть землю, как бык копытом. Пряча злющие глазки за бровями (так сильно он нахмурился), детина поставил фонарь на пол и схватился за пояс, фантазируя, что это моя шея. Я давно заметил, что у него даже револьвера нет, так что понимаю всю насыщенность его бессилия.

– Болтай себе, скот, – буркнул он и поднёс ко рту бутыль.

Тут я начал действовать: выбросил руку так резко, что затрещали все суставы, вложил всю силу движения в пальцы и швырнул камушек красного угля. Прицел оказался верен, да и силищи иоаннита хватило – ударив в донышко, осколок разбил бутылку. Моментально вскипел бурбон, с шипение голову пьянчуги окутало облаком пара! Месье Вийон завизжал, как и положено толстым свиньям, схватившись за обожжённое лицо.

Алкоголь выкипел полностью, на пол упали лишь сухие стекляшки. Ревя от боли, тюремщик попятился, пока не упёрся лопатками в решётку. Здесь его схватил за голову Роде и одним движением свернул шею.

Перехватив грузную тушу, Роде аккуратно уложил убитого и прошёлся пальцами по его ремню, быстро найдя ключи.

Я прислушался: хоть Вийон и наболтал, что тюрьма находится глубоко, не уверен, что истошные вопли ошпаренного остались неслышными. Если с ним в охране сидят не полные дурни, то скоро кто-то спустится проведать.

Отлично смазанные петли не издали ни звука, когда Роде разобрался с замком и покинул камеру. Оперативно подбирая ключи, он вскоре освободил меня и кинулся отпирать замок Адама.

Паровое облако лениво расползается. Я присел к трупу Вийона и порылся немного в его карманах. Нашёл пригоршню монет, которые на всякий случай прибрал к себе. Ещё у него обнаружилась опасная бритва, а это уже серьёзнее.

Наконец все оказались на свободе. Я распорол бритвой тайник и достал агатовую иглу. После этого отдал бритву дочери. Адам подхватил фонарь, после чего мы молча направились наверх. Спустя целых восемь пролётов мы упёрлись в глухую дверь. Я заглянул в замочную скважину – увидал комнату, в которой четверо тюремщиков режутся в карты.

Нас там совсем не ждут, поэтому я смело толкнул дверь, которая оказалась заперта. Через секунду с той стороны послышался хохот:

– Что, Трёп, перебрал? Забыл, что заперто? Дубина, без кодового сигнала я тебя не выпущу.

– Да он надрался, что ни в жизнь не выстучит, – присоединился второй.

Мы все четверо благополучно замолчали. Вскоре товарищи сжалились над «захмелевшим Вийоном»:

– Ладно, открой ему.

– Сейчас, – скрипнул отодвигаемый стул, кто-то встал из-за стола. – Только по доброте Жака тебя выпускаю, а следовало оставить тебя с преступничками.

Шепнул отодвигаемый засов, дверь открыли с той стороны. Передо мной оказался лопоухий конопатый мужик.

– Посидел бы с ними… – осёкся он на полуслове, глаза его увеличились в размере.

Коротким ударом я проткнул сердце тюремщика артефактом и отшвырнул его в сторону. Справа ещё один подскочил со стула – я метнул ему в лицо пригоршню монет, дезориентируя. К нему тотчас подскочила Виктория и вспорола бритвой горло. Роде с разбегу прыгнул через стол, распластался в воздухе и, сметая всё со столешницы, подмял так и не успевшего подняться молодчика.

Последний из четвёрки кинулся к полке, на которой разложены револьверы, но не успел схватить ствол, как я настиг его и всадил иглу в бок. Гад принялся орать от боли, с трудом я дотянулся до его пасти и заткнул её, после чего с остервенением нанёс ещё серию ударов. Мыча и брыкаясь, тюремщик-таки соизволил умереть.