Текст книги "Белые волки Перуна"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 39 страниц)

– Я пойду в Новгород с князем Владимиром, – прошипел злобно ярл Скат. – И горе тем, кто станет на нашем пути.

Добрыня улыбался, скорее всего, это именно он подговорил скальда объявить о новом походе ярла Ската. Во всяком случае, Владимир его в этом заподозрил, и не приходилось сомневаться, что обиженный Скат тоже отметил коварство новых союзников.

Несколько раз Владимир встретился глазами с Улой, вдовой Ульфа, которая среди прочих женщин прислуживала за столом. В последний раз она взглянула на него от дверей. Князь поднялся со своего места и сошёл с помоста. Никто не обратил внимание на его уход. Все были слишком пьяны, чтобы следить за тем, куда исчез сидевший одесную собеседник.

На дворе уже была ночь, тихая и на удивление лунная, во всяком случае, силуэт женщины Владимир различал без труда. Слабое пофыркивание за стеной указывало, что увлекла она его на конюшню. Запах свежескошенной травы ударил Владимиру в нос, как только он осторожно приоткрыл двери, а потом его рука наткнулась на упругое бедро женщины, и жадные губы потянулись к его губам. Ложе из душистого сена способно закрутить голову любому человеку, особенно если рядом с ним женщина, изголодавшаяся по любовным утехам. Много месяцев она ждала своего мужа, чтобы насладиться его теплом, а он ушёл в Валгаллу, даже не попрощавшись с той, что теперь вечно будет печалиться о несбывшихся надеждах.

– Я рожу ребёнка от тебя, – сказала Ула Владимиру. – Ты здоров и крепок, как скала.

Кажется, они провели на сеновале довольно много времени, хотя Владимиру было не до того, чтобы считать угасающие звёзды, уж слишком страстно любила эта женщина, так страстно, что её дыхание пугало настороженных вознёй лошадей.

– Поедем со мной, – предложил Владимир.

– Нет, – она поднялась, отряхивая одежду. – Мой сын должен вырасти среди этих скал.

Сказала и ушла первой, оставив Владимира в раздумье и грустном недоумении, почему жизнь человеческая так извилиста и горька, а счастье так кратковременно? Впрочем, спросить об этом он мог только у жеребца, который безнадёжно фыркал ему в лицо, беспокойно переступая передними копытами.

От Гольдульфова горда до великого стола путь был так же далёк, как до звёзд, что гасли сейчас над головой Владимира. Но до тех звёзд ему никогда не подняться – не за что ухватиться рукой и не на что опёреться ногой. А вот до града Киева путь известный и хоженый, а потому и помешать Владимиру до него добраться может только собственная слабость, которая есть в любом сердце и которая шепчет испуганно – не ходи, не ходи. Умереть, что ли, боязно князю Владимиру? Так ведь смерть, она для всех – и для князей, и для мечников, и для простолюдинов, и для Гольдульфовых рабов. Можно верить в Валгаллу, можно – в страну Вырай, но вряд ли там найдётся достойное место слабому духом, как нет его и на родной земле. А значит, нет Владимиру иного пути, кроме как на великий киевский стол. Либо князь, либо вечный изгнанник, приблуд за чужим столом. И князь не всегда достигает цели, в этом нет его отличья от простых смертных, но стремиться он к ней должен, чтобы, в конце концов, достичь её, если не здесь, то хотя бы в другом мире.

Глава 4
Боярин Хабар

Боярин Хабар занемог с вечера, а к утру ему и вовсе так скрутило поясницу, что ни встать, ни сесть. Оставалось только охать да стонать, призывая громы Перуновы на головы нерасторопной челяди. В последнее время боярину Хабару не везло: то зятя его пожгли, боярина Збыслова (и хоть тому уже год минул, а всё лыко в строку), то градом всходы попортило, тут уж совсем беда, такой убыток в хозяйстве, что хоть криком кричи. Неделю назад гнедой жеребец пал, ну тут ум точно не без причины – порчу навели. Сказывали холопы, что шастал какой-то мужик у подворья, косил на конюшню звероватым взглядом. Вот и сглазил. Проглядели челядины, ну нет на них никакой управы! А тут ещё поясница – ни камень горячий, ни травы пахучие, ни заговоры старой баяльницы не помогли. Хоть ложись да помирай. А какие у боярина Хабара годы – тьфу.

– Тот человек, сказывают, перунов ведун, – шепнул на ухо боярину старый Пестун, шевеля седыми густыми бровями. – Надо бы послать кого-нибудь в священную рощу с дарами, а то как бы и в наше подворье разгневанный Перун тоже молнию не метнул.

Ссориться с Перуновыми ведунами боярину Хабару не хотелось. Особенно если взять на ум горестную судьбу боярина Збыслава, которого спалили вместе с усадьбой. Поговаривали, что гордый боярин не столько Перуна прогневил, сколько князя Владимира, слишком поспешно переметнувшись на сторону Ярополка. Так ведь и боярин Хабар в этом деле не без греха, хотя и свершил сей поступок со скорбью, согнув выю перед силой и обстоятельствами. Но если Владимир-княж вернётся в Новгород, то может и спросить за нечаянную робость. Человек он молодой, горячий, а тут ещё Добрыня, древлянский леший, подскажет, что с боярина Хабара можно три шкуры снять за измену. Хорошо если только златом да серебром снимать будут, хотя и в этом ничего хорошего нет. Слушок идёт о скором возвращении Владимира, сказывают, что с дружинами нурманским. А боярин Привал, Ярополков наместник, сидит хлипко – дунет Стрибог посильнее, и полетит он пушинкой до самого града Киева. А серчает ли Перун на бояр новгородских по наущению Владимира или просто с дурного настроения – особой разницы нет.

Ещё одна забота у боярина Хабара – Збыславов наследник, которого Милава родила как раз через девять месяцев после смерти боярина. Права младенца на отцовское наследство неоспоримо, и пока боярин Хабар в силе, он постоит за внука. Но сил ведь может и не хватить, коли приткнуться не к тому берегу. Сметут Хабара, кто о младенце Яромире вспомнит! Часть Збыславовой землицы боярин под себя подгрёб, но это часть малая, а остальную боярин Глот хапнул, чтоб он ею подавился. Родич он, видите ли, боярину Збыславу, так ведь не брат родной и не братан, а при живом-то сыне Збыслава можно ли пускаться на такое!

Ныне в Новгороде неспокойно – и старшина ворчит, и чёрный люд норовит зацепить киевских мечников. С какой-де это стати Новгород должен под Киевом ходить, когда нам Святослав своего князя определил и по нашей же просьбе? Без Владимировых печальников такой вопрос сам бы не вошёл в голову, это они мутят воду в Волхове. Взять хотя бы молодого боярина Ратшу, более года был тих, как голубь, а ныне заклекотал соколом в сторону Киева.

Вборзе такой вопрос решать, конечно, нельзя, а то ведь можно крикнуть за Владимира, а потом до мучительной смерти в Ярополковом порубе куковать. Может съехать пока Хабару с Новгорода на дальнюю усадьбу да отдохнуть там от тяжких трудов? Тем более что занемог боярин, какой из него ныне ратник и какой советник – ни в поле стоять, ни кланяться. Нет, и за городом ныне опасно, как бы вслед за Збыславом не отправиться в страну Вырай Перуновым велением.

Да что же это за жизнь такая, ну негде голову покойно приложить человеку. Чуть только не в ту сторону повернул – разом снесут.

Кряхтя, стоная, но поднялся боярин. А ведь не поверят. Не поверят, что прихворнул Хабар, змеюками зашипят – хитрит-де, выгадывает.

На подворье нет порядка, да и откуда ему взяться, коли нет хозяйского догляду. Пнул боярин в сердцах подвернувшуюся под ногу вилявую собачонку, так и сам не рад был, такой болью аукнулся тот богатырский мах в спине, что хоть криком кричи.

Толстопузый Родя, поставленный боярином в тивуны за старательность, сморщился от Хабаровых стараний, словно прокисшим грибком подавился. Рожу отъел на хозяйских харчах, а работа стоит!

– Зачем сыплешь овёс коням под ноги?!

Ну, просто зла не хватает на холопью нерасторопность, бродят по двору, как сонные мухи, еле-еле ноги передвигая. Да кабы боярину Хабару их годы и здоровье – соколом бы пырхал!

– Домовой шалит, – тяжко вздохнул пузатый Родя. – Никакого сладу с ним не стало, то овёс просыплет, то солому раскидает по двору.

– Браги ему надо плеснуть, – подсказал Пестун, поддерживающий охающего боярина под локоток. – А то, неровен час, совсем осерчает.

Советчик. О-хо-хо. Нет, пока сам не возьмешь в руки витень да не пройдёшься им по ленивым задам и спинам, не будет никакого порядка. Ну, хоть бы эту корову толстозадую Ильку бери – видит же, что боярин встречь хромает, так нет – разинула пасть и потягивается так, что портище вот-вот на грудях лопнет. Не выспалась, сердешная, опять кто-то всю ночь мял на сеновале. Вон их сколько жеребцов по двору шастает, а работа стоит. Да что же это такое делается? Хлопнул Ильку по заду ладонью, вроде полегчало. Может позвать её вечером, чтобы спину попарила, вдруг боль рассосётся?

– Всякая болезнь от застоя в крови, – поддержал боярина тивун Родя.

– Ты мне зубы не заговаривай, – осерчал на чрезмерное расторопство приказного Хабар. – Почто с сеном тянешь, чем скотину зимой будем кормить?

– Так не приспела ещё трава, боярин милостивый, через две-три семидницы и начнём.

– Перестоит трава – с тебя спрошу, Родя. Будет тебе тогда семидница.

Ворота бы надо поправить, они хоть и крепенькие, но по нынешним смутным временам зевать не приходится. Эх, распустился народишко в славном Новгороде, никакого сладу с ним не стало. Нет, ворота, пожалуй, ещё постоят годик, а вот тын кое-где надо подлатать. И мечников созвать следует под одну крышу, пусть все видят, что не ослаб боярин Хабар и способен ещё собрать под рукой до полусотни верших.

– Гречанин Григорий готовит ладьи, – понизил голос Родя. – Цена на воск было подскочила, а сейчас чуть не вдвое вниз ушла.

– Что так? – насторожился Хабар.

– Слух пошёл, что Владимир-княж в двух днях пути от Новгорода. Купцы и опасаются, как бы не попасть меж Владимиром и Ярополком.

Незнамо, как там грецкому купчине, а вот новгородскому боярину бежать некуда и хочешь, не хочешь, а надо определяться, на чью сторону встать. И выбор тот труднёхонек, потому как и Владимир-княж хорош, и противу Ярополка-княжа худого слова не скажешь. А лучше бы новгородцам жить по разумению боярскому. Хотя ведь и в боярах ладу нет. Взять хотя бы Глота, разве спустит ему боярин Хабар такое его непотребство, да никогда в жизни.

Рыжеватого мужичонку в худых портках, невесть откуда и зачем забредшего на боярский двор, Хабар уже собрался гнать прочь витенями, но тот как-то странно подмигнул ему и протянул кусок полотна с загадочным знаком. Перуновых рун боярин конечно не знал, но такого посыльного гнать прочь – себе дороже.

– От Добрыни привет тебе, боярин Хабар, – сверкнул глазами из-под грязной шапки волос Перунов ближник.

У боярина в ответ на эти слова что-то екнуло внутри, а потом отдалось в пояснице болью. Древлянский леший – это ещё пострашнее Перуновых волхвов. Ворожбой порчу он наводить не будет, а при случае просто ахнет мечом, и голова с плеч. Опасный человек Добрыня, куда опаснее своего сестричада князя Владимира. Владимир по младости лет и добродушию простить может, а от Добрыниных коряг не отвертеться. Всё с ухмылочкой делает, со смешком, а в глазах лёд синий.

– Что боярину Добрыне от меня надобно?

Отошли в тенёк, не столько от солнца прячась, сколько от недобрых глаз. Власть в Новгороде пока что у Ярополковых псов.

– Помоги, боярин князю Владимиру. За это тебе простятся старые обиды, и внове князь тебя не забудет.

Легко сказать '"помоги", а коли не совладает Владимир с киевским наместником Привалом, или того хуже, сам князь Ярополк двинет свою рать на Новгород? Владимир прыгнет в ладью и был таков, а боярину Хабару куда деваться?

– Не торопится ли князь Владимир по младости лет? У Привала мечников с избытком.

– Так и Владимир тоже не по сиротски к нам идёт, – сверкнул рыжеватый из бороды редкими зубами. – Одних нурманов у него три сотни и своя дружина числом вдвое более. Ну и мы поможем.

– Кто это мы? – насторожился боярин Хабар.

– Белые Волки Перуна.

Боярин Хабар хотел кашлянуть, да как-то не откашлялось и застряло в горле пересохшим комом. Князю Владимиру, конечно, виднее, кого в сподвижники брать, но Хабару от такого соседства смурно стало. Волки Перуновы доброго разбору в делал не ведали и, случалось, казнили не только дальних, но и ближних. А главное то страшно, что тайно всё делалось, без объяснения причин – был человек, и нет человека. Налетела стая, грызнула за горло, а почему так, про то никому неведомо.

– Захворал я, как видишь, – вздохнул боярин. – Но за князя Владимира готов встать горой.

– Вот и хорошо, – сверкнул лешачьими глазами посланец. – К ночи жди нас в гости. Люди мы неприхотливые и до медов не жадные, но не обидимся, коли угостишь.

Тоже весёлый, видать, человек, как и Добрыня сын Мала – от таких весельчаков на любом хмельном пиру кровавая отрыжка. Ишь как взнуздали боярина Хабара, что ни взбрыкнуть, ни на дыбки встать, а коли впрягли тебя, так тяни воз. Можно, конечно, уйти перемётом к боярину Привалу, да только какая в том корысть, если верх в замятне наверняка будет за Владимиром. Когда это князь Ярополк Киевский подойдёт со своей ратью к Новгороду, а в те поры боярина Хабара три раза в землю зарыть успеют.

От тревожных вестей у боярина спала боль в пояснице. По утру от той боли криком кричал, а ныне впору пускаться в пляс. Да не пляшется что-то Хабару, заботы одолели.

– Скажи Косому, чтобы проверил коней и людей собрал, – кивнул Хабар озабоченнному хозяйскими печалями Роде. – Да бронь мою вели почистить, чтобы дышала на солнце.

– Неужели, боярин, на коня сядешь? – заскулил Пестун. – С твоей спиной только и ратиться.

– Замолчь, – отмахнулся Хабар от старика. – Не твоего ума дело.

Милаву слегка озаботила поднявшаяся во дворе суета. Хворавший было с утра отец к полудню до того разохотился, что взгромоздился на коня и проехался шагом по двору. С чего бы это такая прыть, хватил, что ли за обедом? Так с лица вроде хмур, даже зол. А ум когда бронь ему понесли, тут и вовсе взяло Милаву любопытство – с кем это отец ратиться собрался? Оставила малого на руках у нянек, а сама спустилась во двор.

– Илька, подойди.

У Ильки глаза круглыми сделались, и зачастила девка, затрясла подолом, с ноги на ногу переминаясь. Из её рассказа Милава поняла только то, что князь Владимир подступает к Новгороду с дружиной и нурманами.

– А кого к нам ждут?

– Так ратников и ждут, – всплеснула руками от полноты чувств Илька. – А уж чьих, про то не ведаю.

Обращаться к отцу Милава не стала. Не бабье это дело в ратные дела встревать, а захочет боярин Хабар её совета, так сам спросит.

Пир не пир, но, судя по тому, как суетились тивун Родя и ключница, гостей ждали в немалом числе. Как бы этот пир не обернулся кровавым похмельем. А Милаве следует быть готовой к всякому повороту дел – и малого спрятать, и самой не оплошать. И без того уже перенесла один раз разор с боярином Збыславом, так чтобы вдругорядь не выйти крайней.

Малому хоть бы что: смеётся навстречу матери беззубым ртом да дрыгает ножкой. А у Милавы с ним забот выше головы. Мало выкормить, мало от сглаза уберечь, так надо ещё проследить, чтобы Збыславов кусок из этого беззубого рта не вырвали.

Сыновей нет у боярина Хабара, а потому всё нажитое добро достанется дальним родовичам, а Милаве если и бросят что со стола, так только чужой милостью. Не было бы сына, так ушла бы за доброго боярина, да вот наградил её один ухарь своим волчьим семенем. Одно утешение, что ребёнок крепеньким родился, поднять бы его только на ноги, а там он и за себя постоит и за мать.

Ключница с ног сбилась, за девками доглядывая, пришлось Милаве ей помогать. Жарили-парили на добрую сотню мечников. Не на шутку, значит, ратиться собрался батюшка-боярин. Как бы пожара не слупилось в Новгороде – пожара Милава с той поры страшно боялась. Кабы не тот лохматый леший, что вынес её на руках из терема, – задохнулась бы в дыму и в огне сгорела. Так взяло тогда страхом сердце, что и пошевелиться сил не было. А как кричал боярин Збыслав, когда его резали прямо в ложнице... Старый, а кровищи в нём было не меньше, чем в быке. Милаву тати почему-то не тронули – скользнули по её лицу волчьи глаза из-под выпуклого лба, но окровавленный нож её горла не коснулся.

Всех мечников боярина Хабара Милава знала и в лицо, и по имени, зато первый же вошедший чужак заставил её вздрогнуть всем телом и отшатнуться. И не шкура на плечах её напугала, а мимолётный взгляд, брошенный из под выпуклого волчьего лба.

Если этот человек и узнал Милаву, то, во всяком случае, виду не подал. Он просто сел напротив старого отцова мечника Косого и положил огромные руки на стол. Именно эти руки сдавили горло боярина Збыслова, когда другие кололи его тело ножами. И тот, другой тоже был здесь. Милава навсегда запомнила улыбку этого обросшего шерстью щербатого рта. Первой её мыслью было – рассказать обо всём отцу, но потом она передумала. Ничего её обвинения не изменят, а только добавят боярину новых забот. Появление Ладомира Милаву уже не удивило, скорее она огорчилась бы, не увидев его среди незваных гостей. Он здорово прибавил за этот год в росте и раздался в плечах, а волчья шкура придавала обретённой мощи звериный характер, слегка Милаву взволновавший.

Свою нечаянную подругу Ладомир, похоже, просто не узнал, хотя добросовестно обшарил глазами всех находившихся в людской жёнок и девок. Впрочем, своими ухватками он не слишком выделялся в этой закованной в бронь волчьей стае. Было Волков не меньше полусотни, и в большинстве своем это были молодцы никак Ладомира не старше.

Илька даже рот разинула при виде молодой силы, нахлынувшей под гонт боярина Хабара. Милаве пришлось прикрикнуть на девок, чтобы прижмурили зенки и не забывали о деле. Гости здорово проголодались, и челюсти их не знали устали, хотя пили мало, явно не до хмельного им было. Боярин Хабар вышел к гостям, поприветствовал их и тут же удалился, сославшись на неотложные дела. А гостей потчевал Косый со старшими мечниками, да тивун Родя, волчком круживший вокруг стола. Никто не пенял боярину Хабару за небрежение. Гости, похоже, понимали, что это ещё не пир, а самый легкий перекус, дабы утолить голод по мясу в волчьих желудках. Милава подозвала Ильку и кивнула головой на пирующих:

– Видишь золотоволосого молодца одесную от щербатого? Смани его в клеть.

– Зачем?

До чего же глупая девка. Милава едва сдержалась, чтобы не залепить ей оплеуху.

– Делай, что тебе сказали, и не вздумай сама туда заявиться.

Ладомира заигрывания боярской холопки позабавили, но не станешь же отказываться, коли зовёт. Войнег только хмыкнул в спину сошедшему от стола Ладомиру, а Ратибор засмеялся. Другие же ухода Ладомира просто не заметили. Бирюч что-то доказывал старому Хабарову мечнику, а Плещей зевал во всю волчью пасть. Для сна-то, пожалуй, в сегодняшнюю ночь не будет ни времени, ни места. Разве что для сна вечного.

К удивлению Ладомира, за низенькой дверью, в которую он с трудом протиснулся, его поджидала совсем не та, что приглашала. И голос, встретившей его, звучал насмешливо:

– Я вижу, ты всё-таки раздобыл себе рубаху, Ладомир.

– Милава!

Узнал он её сразу и очень удивился, что так долго приглядывался к ней в людской. Не очень-то изменилась боярыня за минувший год. Оправдывало его только то, что видел он её тогда с непокрытой головой, да и одежонка на ней была поплоше.

– Жаль, что витень с собой не захватил, – расплылся в улыбке Ладомир. – Должок за тобой, Милава.

– Это за жеребца, что ли? Так жеребец был с мужниной конюшни. Но коли ты в обиде – отслужу.

Уста у боярыни сахарные, шея лебединая, а стан она выгибает так, что любая вила позавидует. Утопить Ладомира в клети негде, но для любви хватает места. А любит Милава жарко и целует, как в последний раз.

– Зачем бежала, коли по сердцу я тебе?

– Может мне напялить шкуру и жить с тобой волчицей? Давно бы ушла под руку нового мужа, да ребёнок у меня.

– Ты же говорила, что бездетна, – удивился Ладомир.

– Была бездетна до встречи с тобой.

–А...– начал было Ладомир.

– Нет, – прервала его твёрдо Милава. – Теперь он сын боярина Збыслава. Негоже дочери Хабара вскармливать подброшенное по случаю семя.

Большое желание появилось у Ладомира дать ей оплеуху, но сдержался, потому что, как ни крути, а права боярская дочка – признай она отцом своего ребёнка подвернувшегося молодца, то не носить ему иного имени, чем Приблуд. Да и какой из Ладомира отец: ни кола, ни двора, и семья его – волчья стая.

– Век любить буду, – горячо зашептала она ему на ухо. – Только помоги взять под малого Яромира земли боярина Збыслова.

Жаркие глаза у Милавы и жадные. Может быть, не столько о чаде она печалится, сколько о себе. Кто она без отца, боярина Хабара, – так, травинка в поле, которую любой сапог в землю втопчет.

– Ладно, – Ладомир пригладил пальцами пробивающиеся усы. – Если жив буду, то не оставлю заботами ни тебя, ни ребёнка. Но и тебе долго отслуживать придётся, боярыня.

– Отслужу, – сказала Милава и губами впилась в ero губы.

Зря она отреклась от волчьей шкуры, волчицей куда лучше смотрелась бы дочь боярина Хабара.