Текст книги "Белые волки Перуна"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Глава 14
Родненское сидение

Бакуню Белые Волки не видели уже давно, ещё от лесов новгородских, а потому и обрадовались его приходу. Словно дымом пахнуло из родного гонтища. А сам печальник Перунов только посмеивался да отпускал солёные шуточки, вгоняя девок в краску. На Людмилу Бакуня посмотрел пристально, словно пытался разгадать загадку, написанную на её лице, а по младшей Блудовой жене только скользнул мимолётно взглядом.

– Ты её бойся, Ладомир, – сказал Бакуня, когда хозяйка отлучилась из горницы. – Она ещё хуже твоей новгородской вилы – утопить не утопит, но голову задурит.

– Так она Ладомиру не жена, – заметил Войнег. – Ты расскажи про неё боярину Блуду.

Бакуня усмехнулся на Войнеговы слова, но на Ладомира при этом смотрел серьёзно:

– Вы жёнок в Полоцке добыли, а куда их собираетесь везти – в волчье логово?

– Это дело не спешное, – махнул руной Войнег. – Пусть поживут пока в отеческом доме, у боярина Вельямида.

– Глупые слова говоришь, – построжал лицом Бакуня. – Ладомир боярского рода, а Владимиру нужны верные люди в полоцких землях. Как уладим дело с Ярополком, ты, Ладомир, проси надел на полоцкой земле, там и оседайте с пользой и для себя, и для княж Владимира.

– А Бирюч? – спросил Ратибор.

– У нас с Бирючом своя дорога, а у вас своя. Так решил кудесник Вадим.

– Не примут нас полочане, – сказал Бречислав. – Мы иного роду-племени, чужие для них.

– Вы и меж собой разного роду-племени, а братья, – Бакуня поднял палец кверху, подчёркивая важность своих слов. – Коли придёте с добрыми намерениями, то примут. Не вы первые, не вы последние. А от пришлого семени племя только крепчает.

В доме боярина Блуда были славные стряпухи. Бакуня ел да нахваливал. А уж когда вошла Людмила, то и вовсе рассыпался в благодарностях, словно и не он только что предостерегал Ладомира от этой жёнщины. Умел Бакуня влезть к человеку в доверие, хоть умудрённому мужу, хоть легкомысленной жёнке.

– Ты должна меня помнить, хозяйка.

– Дружок Вилюгин, – кивнула головой Людмила, – Видела тебя на подворье.

– Боярин твой склонялся на сторону Владимира, да, видишь, какая вышла незадача теперь его князь считает врагом.

– Вот про это ты и расскажи князю Владимиру, – попросила Людмила.

– А кто меня слушать будет, боярыня, – развёл руками Бакуня. – Я не значусь среди Владимировых ближников. Но боярину Мечиславу готов помочь. Если ты пошлёшь со мной преданного холопа, которому поверит твой боярин, да через того холопа обскажешь мужу, что делается ныне в Киеве и что ждать его чадам и домочадцам в случае если он не возьмётся за ум, то тем большую пользу принесёшь и своему мужу и себе.

Людмила женщина неглупая и уже наверное поняла, к чему нужно склонять мужа, но Бакуня на всякий случай разъяснил ей всё в подробностях.

– Княж Владимир предлагает Ярополку Туровский удел, чтобы разойтись по-братски и не лить больше крови. Коли боярин Мечислав убедит Ярополка не воевать с Владимиром, то вся вина с него будет снята. Благое дело ты тем самым свершишь, боярыня, это тебе зачтется твоим богом.

Осведомленность Бакуни удивила Ладомира, и, улучив момент, он спросил:

– Ты откуда узнал, что она греческому богу молится?

– В Киеве это не редкость, – пожал плечами Бакуня. – Греческий бог учит жёнок покорности, а потому киевские бояре не чинят препятствий чужой вере.

– Бабий бог, – кивнул головой Ладомир.

– Этот бог утвердился уже во многих странах, – скривил губы Бакуня.– И не только среди женщин.

– Чем же он силён?

– А печальниками своими и силён, – Бакуня в раздражении отодвинул от себя чарку. – Вползают в нутро человеческое с добром и лаской, обволакивают словно мёдом, а человек в том меду тонет усталой мухой. Не все способны постоять за себя, многие нуждаются в утешёнии.

– А что в этом плохого? – спросил внимательно слушавший Бакуню Твердислав.

– А плохо то, мил человек, что коли в этом мире не отбил копыт в трудах и походах, то и в ином мире тебе делать нечего.

Ладомир был согласен с Бакуниным утверждением. И в стране Вырай раба не сделают свободным князем, а коли сделают, так его другие враз собьют со стола. Ну какой из того же Пятери князь или боярин, да из него не получится даже путного смерда – здесь при хозяине счастлив и там будет так же.

В Родню отправились втроём – Ладомир, Бакуня и Пятеря, которому Людмила вбила в голову свои горести, чтобы он их изложил боярину Мечиславу в точности. От Киева ехали верхом и с опаской, нигде особенно не задерживаясь. Во время всякой усобицы народишко начинает шалить, сбивается в малые ватажки и трясёт почём зря одиноких путников. С конным мечником конечно не всякая ватажка рискнёт потягаться, но бывают и отчаянные головы, которым после чарки всё нипочём.

– Пока князья воюют, народ дичает, – сказал Бакуня. – Разрушаются роды и верви, а оттого и изгоев становится с избытком. Человек не живёт сам по себе, а всегда – в кровной связи с другими. А от разорения родов скудеет сила земли.

– А зачем князья воюют, коли от этого один вред, а пользы никакой?

– Пользы мало да прибытку много, – засмеялся Бакуня. – Своя свинья когда ещё вырастет, а соседский кабанчик уже в готовности.

Родненский тын был много ниже киевского, да и сам городок невелик. А потому и сомнительно было Ладомиру, что Ярополк, не удержавший большого города, сумеет отсидеться здесь. Надо полагать, у беглого князя ума не меньше, чем у Белого Волка, и всю бессмысленность родненского сидения он давно уже понял. У согнанного с великого стола князя было два выхода: либо бежать в чужие земли, искать поддержки против Владимира, либо принять из рук нового Великого князя Туровский удел, признав тем самым его правоту. Ярополк бежать не решился – то ли сил не было на долгую борьбу, то ли не доставало уверенности, что в чужих землях обласкают беглеца. Ворота Родни были открыты, во всяком случае никто не чинил препятствий въезжающим. Угрюмые мечники Ярополковой дружины ощупали глазами Ладомира и Бакуню, а на Блудова челядина Пятерю никто внимания не обратил.

– Ну и что там в Киеве – лютуют Владимировы волки? – спросил один из мечников у Бакуни.

– Пока всё тихо, – пожал тот плечами. – Киевская старшина пьёт меды со старшиной новгородской за здоровье князя Владимира.

Видимо, этот ответ разочаровал Ярополковых мечников, которые сразу же потеряли к приезжим всякий интерес. Похоже, ближники беглого князя надеялись на то, что киевлянам станет невмоготу сносить бесчинства новгородского войска, и тогда они непременно вспомнят о засевшем в Родне Ярополке. Очень может быть, что их надежды оправдались, если бы у Владимира не хватило ума придержать своих удальцов.

Родня показалась Ладомиру очень печальным городом. Во всяком случае торг здесь шёл вяло, а сами жители выглядели хмурыми и подавленными, словно все враз отравились грибами и теперь маялись животами. Похоже, что бессильный Ярополк не сумел вселить в горожан уверенности ни видом своим, ни словом. Чувствовалась в Родне обречённость, словно город заранее смирился со своей судьбой и ждал теперь, когда же пробьёт его последний час.

Усадьбы здесь были беднее киевских, а улицы не мощены ни деревом, ни камнем, оттого и липла грязь от пролившихся осенних дождей к конским копытам, а потом отлетала в стороны на незадачливых прохожих. Родненцы вяло облаивали приезжих, Бакуня весело отругивался в ответ, Пятеря втягивал голову в плечи, а Ладомир грозил ругателям витенем.

Родненский гостиный двор был почти пуст, во всяком случае, никого кроме хозяина да пяти-шести потрёпанных обывателей, мало похожих на торговцев даже средней руки, обнаружить под приземистым гонтом приезжим не удалось. Хозяин без особой радости взглянул на гостей и сунул им под нос блюдо с давно остывшим свиным мясом.

– Скудно кормишь, – усмехнулся Бакуня.

– Чем богаты, тем и рады.

Даже брошенная на стол Ладомиром гривна не произвела большого впечатления, хотя расторопные служки и поспешили заменить холодную свинину на брызжущую горячим салом, но этим всё и ограничилось. Лицо хозяина по-прежнему являло собой маску скорби и покорности судьбе.

– А в Киеве сейчас весело, – вздохнул Бакуня. – На торгу не продохнуть от гостей.

– А говорили, что сжёг Владимир Киев.

– Вот тебе раз, – удивился Бакуня. – Это кто ж тебе сказал такое? Да вот хотя бы челядина боярина Блуда спроси – цела боярская усадьба или нет?

Пятеря, усердно пережёвывавший крепкими мелкими зубами жестковатое мясо, растеряно заморгал куцыми ресницами:

– Так оно и есть. Хозяйка велела передать боярину Мечиславу, что всё целёхонько.

– В Киеве не то, что в Полоцке, – вставил своё слово Ладомир. – В Полоцке взято с каждого двора по три гривны серебром. Это кроме того, что собрали ратники по клетям и амбарам. А собрали немало: всё, что могли поднять, унесли.

– Так Полоцк взяли силой, – рассудил Бакуня. – А Киев встретил княж Владимира по доброму и ворота открыл без споров. Зачем новому Великому князю жечь свой стольный град.

Слушали приезжих не только хозяин и его служки, но и все собравшиеся в гостином дворе горожане. Что ни говори, а гостиный двор в любом городе самое бойкое место – сюда новости стекаются не только из стольных городов, но и со всего света. А в Родне ждали вестей дурных, но, если верить приехавшим из Киева людям, то не всё так уж плохо, как говорят Ярополковы печальники.

– А ты по какому делу к нам приехал? – спросил Бакуню хозяин.

– Товар поставил боярину Блуду, а он не успел расплатиться,– Бакуня развёл руками, – Пришлось вот брать его холопа и ехать в Родню за словом боярским, без которого приказные отказываются платить. А то ведь по нынешним временам можно остаться с носом, а я человек небогатый.

Намек Бакуни на возможные неприятные повороты в своей судьбе родненцы поняли, а потому и завздыхали, зашевелились, переглядываясь друг с другом. Кому охота быть в чужой сваре крайним. Торговец прискакал из Киева, заботясь о своей мошне, а родненцам что же, за просто так терять нажитое тяжкими трудами добро. Киевляне открыли ворота Владимиру, а Родня изволь ратиться за княж Ярополка – да с какой же стати, люди добрые!

К боярину Блуду посланцы отправились под вечер, выслав вперёд Пятерю, которого боярские мечники знали как облупленного. В родненский Детинец князь Ярополк боярина не звал – то ли самому места было мало, то ли не доверял вилявому ближнику. А потому и пристроился Блуд обочь, в доме родненского купца Гостяты, с которым имел торговые дела в прежние более счастливые времена. Гостята не слишком рад был постояльцу, но не станешь же гнать за порог одного из самых сильных на Киевщине людей. Раньше бы за честь почёл угощать боярина Блуда за своим столом, а сейчас в этом не столько честь, сколько смертельная опасность и для самого купца, и для всех его чад и домочадцев. По всему видно, что князь Владимир утвердился крепко на великом столе, и не Ярополку бы с ним тягаться. К Ярополку у Гостяты веры не было – с такими пустыми зеницами не сидят на княжьих столах. Боярин Блуд тоже смотрелся мрачнее тучи, но этого хоть глаза бегают по сторонам в поисках спасения. И как это умнейший в Киеве боярин так опростоволосился, не на ту сторону встал. А князь Владимир, даром что молод, но к своим врагам, по слухам, лют.

Так и сидели друг против друга родненский купец да опальный киевский боярин, изредка царапая друг глазами, но откровенничать не спешили. Конечно Ярополк ослаб и рукой и сердцем, но снести по доносу глупую голову он пока ещё в состоянии, тем более что боярин Блуд у него под большим подозрением.

Как увидел Блуд холопа Пятерю у порога, так и упало сердце у боярина – пожгли. А как услышал, что все целы – не поверил. Схватил холопа за ворот, вытряхивая дурь. Дурь из Пятери вышибить даже Перуну не под силу, но, похоже, перепуганный хозяйским приёмом холоп не врал. Что не разорили по доброте, в это Блуд не поверил, но тогда непременно с расчётом, а значит появился случай вывернуться из крепких объятий неудачи и на ногах устоять. Это Блуду сразу же пришло на ум, а потому без удивления признал он в пришедшем с Пятерей человеке Бакуню.

Гостята не столько на челядина боярского смотрел, сколько на его спутников. Один особенно был хорош: зеленоглазый рослый молодец с золотыми волосами. Гостяте показалось, что боярский мечник Вилюга очень уж пристально смотрит на пришельца, словно силится что-то припомнить. И пока боярин Блуд трепал своего холопа, Гостята пригласил Вилюгу в боковуху и сунул ему в руку серебряную гривну. Вилюга гривну взял и ответил, понизив голос до шёпота:

– Это Перунов Волк, по имени Ладомир. Он рубил на реке Волхов ратников боярина Привала.

– А второй?

– Второй ещё хуже. Он из тех Перуновых ведунов, которые промеж двор ходят и наводят порчу на людей и скот. Хотел я про него ещё в Киеве рассказать князю Ярополку, но испугался. Этот Бакуня подначивал киевскую старшину встать за князя Владимира.

Непростые, значит, гости пожаловали к боярину Блуду. Конечно, можно о них рассказать Ярополковым мечникам, но какая в том родненскому купцу прибыль? Посекут мечники Перуновых ближников да сгинут со своим князем, а спрос будет с Гостяты. Коли князь Владимир твёрдо сел на киевском столе, то Ярополку рано или поздно придётся уезжать из Родни. И пусть лучше добром уезжает, чем огнём и кровью. Участь Полоцка – незавидная участь, но бывает и похуже, могут спалить до тла и пепел развеять по ветру.

Боярин Блуд, слушавший внимательно Перунова ближника, скосил глаза на вернувшегося Гостяту.

– Ничего, – усмехнулся Бакуня. – купец не выдаст, это не в его интересах.

– Я за князя Владимира стою горой, – поспешно подтвердил Гостята.

– Владимир уступает Ярополку Туров, как брату, так с какой стати воевать за Родню.

И боярин Блуд и Гостята на слова Бакуни с готовностью закивали головами. До Ярополка ли теперь, коли о своих животах печаль. Получит ли Ярополк своё княжество, нет ли, а боярин Блуд запросто может лишиться жизни, ну а если не лишится, то что ему в том Турове делать – жить при нищем князе приживалой?

У Гостяты своя забота – ему бы сберечь Родню от разора, а значит сберечь свои дома и амбары с нажитым тяжким трудом добром. А потом у и внимают оба ближнику Перуна с пониманием и одобрением.

Один Вилюга щербатому не верит. Погубит он князя Ярополка, как пить дать. Подведут к Владимиру с связанными руками, а тот не задумываясь смахнёт брату голову с плеч, как это было с боярином Привалом и киевскими мечниками. Вилюга тот Перунов пир собственными глазами видел – видел, как рубили новгородские бояре беззащитных людей пред страшным ликом деревянного идола. Страшное это зрелище до сих не давало Вилюге спокойно спать. Может быть поэтому он отвернулся от славянских богов и всё больше склонялся к богу греческому, который не жаждал крови и призывал людей жить по-братски. И ликом этот бог был добр, и сам пострадал от лютой казни, чтобы другим принести спасение. Перун на такое не способен, и требует он от своих печальников только одного: крови, крови и крови. В страданиях человеческих, а не в добрых делах была Перунова сила, войны он требовал от своих печальников, а не работы мирной. Князь Владимир оттого и люб Ударяющему, что много крови льёт, но власть на крови – ненадёжная власть, рано или поздно поскользнётся князь Новгородский и полетит с великого киевского стола на потеху тем же боярам, которым что Ярополк, что Владимир – всё едино.

Против Бакуни в доме Гостятином Вилюга ничего не сказал, потому что знал точно – убьют. И не щербатый даже убьёт, порвут на куски Блуд с Гостятой, потому что в их сердцах поселилась отныне жажда предательства. И кровь Ярополка для них только взнос в рать печальников Перуна.

Волка Ладомира Вилюга ненавидел особенно сильно, не мог простить ему убитого закадычного друга Якуню и киевских ратников, которых этот зверь с эолотыми волосами резал как телят на волховском берегу. А ликом этот Перунов ближник даже приятен, и ни одна женщина, взглянув в эти зелёные глаза, не догадается, сколько лютости кроется в волчьем сердце.

Перед Детинцем уже собралась толпа, в основном старики да женщины с детьми на руках. Вилюга знал, что собрались они неспроста – будут просить Ярополка не воевать с Владимиром и не обрекать родненцев на страшную участь. Женщин Вилюга понимал, а вот тех, кто их голосами взывал к княжьему сердцу, с подлым расчётом воспользоваться чужой добротой в своих целях – ненавидел. Мало им просто убить князя, так надо ещё, чтобы он сам пошёл под те Перуновы ножи, в этом, наверное, для злого бога особая сладость.

Боярин Блуд одобрительно посматривал на родненнскую толпу. Гостята и городская старшина сдержали слово. Ярополк не может не дрогнуть сердцем – и киевляне от него отвернулись, и родненцы. Выходит, печать проклятия на нём. Нельзя бесконечно спорить с славянскими богами, которые повернулись к братоубийце спиной.

От мыслей собственных или от тусклых глаз Ярополка, но по спине боярина пробежал холодок. Ну как попадёт шлея под хвост незадачливому князю, да взбрыкнёт он норовистым жеребцом, смахнув напоследок голову ближнику. А ближний боярин у Ярополка ныне только один – Блуд, а все остальные при Владимире. Оно конечно, и боярин Мечислав не белый лебедь, но других-то и вовсе след простыл. Остался князь при дружине в четыреста мечников во главе с туповатым Одинцом. Куда уж тут ратиться с Владимиром.

– Надо мириться, князь Ярополк, – вздохнул Блуд. – Родню всё равно не удержать.

– А твоя усадьба уцелела, боярин Мечислав? – Ярополк даже глаз не поднял на советчика, смотрел в пол.

– Коли уцелела, то до поры, – не сразу нашёлся боярин. – Приехал ко мне ныне холоп с вестями от жёнок – стоит усадьба. Князь Владимир оказался хитрее, чем мы думали, и не стал разорять киевскую старшину и чёрный люд. А именно на это у нас был расчёт. А раз всё по иному повернулось, то нет уже смысла в родненском сидении. Под стенами Детинца стоят местные жёнки с чадами на руках и молят тебя о том, чтобы ушёл ты из Родни без драки. Ну а коли подойдёт к городу Владимир, то и вовсе взбаламутится народ, а старшина откроет ворота, как это было в Киеве.

Ярополк поднял на Блуда глаза, и из этих глаз неожиданно пыхнул огонь:

– А может, коли не ушёл бы Великий князь, то и киевляне не открыли бы ворота?

– Про это раньше думать надо было, князь, – развёл руками Блуд. – Теперь не о великом столе следует заботиться, а о собственных головах.

– О своей ты, Мечислав, больше печёшься, чем о моей, – усмехнулся Ярополк, но глаза его уже успели погаснуть.

– Так ведь больше о ней печалиться некому, – передёрнул плечами боярин. – Мы с тобой, княж Ярополк, связаны одной верёвочкой. Коли останешься ты врагом Владимира, то и мне в Киеве не сносить головы, а коли помиришься с Владимиром то и за меня замолвишь слово. От Турова до Киева путь неблизкий, но коли посчитать с умом, то окажется он короче, чем от Родни. Перун капризный бог и не всё время будет потакать Владимиру.

Молчат старшие княжьи дружинники, внимая боярину Блуду, даже Одинец молчит. Поняли все, что для войны с Владимиром сил нет, а коли уезжать из Родни, то в Туров, а не метаться по чужим землям, где ещё неведомо как встретят.

– Не верь боярину, князь Ярополк, – крикнул Вилюга. – У него по сей час сидят посланцы Владимира и думают, как извести тебя.

От такого Вилюгиного охальства боярин Блуд едва не лишился речи, а стоявшие вокруг князя мечники злобно загудели и засверкали глазами. Лишь Ярополк мягко улыбнулся боярину:

– Что скажешь нам, Мечислав, в своё оправдание?

– Так я того посланца ни от чьих глаз не прячу, – нашёлся Блуд. – И не Владимиром он послан, а боярами Ставром и Хабаром, которые хотят всё миром уладить меж тобой и твоим братом. А, всё остальное зависит от тебя князь Ярополк, лить кровь или договориться ладом.

– Не ходи, князь, – снова встрял Вилюга. – Не даст тебе Владимир княжества Туровского, а казнит во славу Перуна, как это он уже сотворил с боярином Привалом, и с князем Рогволдом.

Пригрел боярин Блуд змеюку на груди. И как проглядел чужое коварство, ума не приложить. Сверлил Блуд бешеными глазами неслуха, а с того как с гуся вода. Да что же это делается на белом свете, коли мечник начнёт ближнего боярина лаять не потребно.

– И князь Рогволд, и воевода Привал воевали с Владимиром, а князь Ярополк ушёл добром из Киева, капли крови не сронив – за что его казнить, дурья твоя голова?

Произвели эти слова Блуда впечатление на Ярополка или нет, судить трудно, а вот на мечников произвели, даже смурной Одинец кивнул головой. Что ни говори, а разумно всё рассудил боярин Мечислав. Большой крови между Ярополком и Владимиром не было, а потому вполне они могут договориться. Все-таки сыновья одного отца, оба Рюрикова рода. А мечник Вилюга городит что-то уж совсем непотребное. Коли поднимет князь Владимир руку на приехавшего с миром Ярополка, то люди никогда не простят ему этой смерти. И Перун не одобрит братоубийства в отцовских палатах. Oб этом от имени дружины князю сказал Одинец. И ещё сказал смурной воевода, что мириться с Владимиром или воевать, решать самому Ярополку, но в словах боярина Мечислава есть своя правда, и князь это должен учесть.

Блуд, опасавшийся отпора с этой стороны, вздохнул с облегчением. А с Вилюги он ещё три шкуры снимет за срамные слова. Ведь едва под лютую смерть не подвёл своего боярина. Добро ещё, что хватило у Блуда ума вывернуться, помянув Ставра и Хабара, а то взлютовал бы Ярополк, у которого ныне не поймёшь, что творится в голове.

А Ярополк молчал, и в этом молчании не согласие было, а обречённость. И Вилюга вдруг понял, что этого человека уже не спасти. Кто-то там, неведомо где, уже вынес ему свой приговор, и дело остаётся за малым – привести его в исполнение. Всё, что дано было свершить ему в этой жизни, Ярополк свершил, а на большее сил у него уже нет. И никакие слова Вилюги его участь изменить не могли, а потому и не стал больше спорить мечник с боярином Блудом, смирился с неизбежным.

И даже когда в доме Гостяты набросились на него десять верных боярских псов, он им противиться не стал, а просто принял всё как есть, как неизбежное возмездие за попытку вмешаться в дела давно решённые и не подлежащие отмене. Боярин Блуд долго топтал Вилюгу ногами и брызгал слюной. Совсем ополоумел боярин от перенесённого страха и от той неизвестности, что ждала его впереди, а потому и вымещал свою неуверенность на взбунтовавшемся мечнике. Перунов ближник Бакуня только посмеивался, глядя на Вилюгины муки. Истязали мечника в подвале Гостятиного дома, наглухо прикрыв двери, дабы крики неслуха не долетали до чужих ушей. Но Вилюга не кричал вовсе, во всяком случае, не слышал своих криков, а слышал только громкое шипение, вырывающееся из заросшего шерстью Блудова рта:

– Изничтожу до смерти, шкуру спущу?

А потом из других уст прозвучало твёрдое слово:

– Хватит.

И это слово было достаточно весомым для того, чтобы витени Блудовых прихвостней перестали взлетать над Вилюгиной спиной.

– Не та вина, чтобы забивать до смерти, – сказал Ладомир, спокойно глядя на боярина Блуда.

А Бакуня ощерил свои редкие зубы и рассыпался дребезжащим смешком:

– Пусть живет мечник. А князю Ярополку никто уже помочь не в силах, ни человек, ни бог.