Текст книги "Белые волки Перуна"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

– Не разевай, жёнка, рот на чужое добро, – остудил Милаву Ладомир. – Об этом мы с боярином Хабаром уже договорились. Изяславу бы Судиславову вотчину удержать, и то будет много.

Ладомир, садясь в седло, хлопнул себя в раздражении витенем по сапогу. Вот порода Хабарова, всё время норовит хапнуть выше горла! Земли Карислава воевода отдал самым многочисленным плешанским родам, а за это они ему в дружину поставили тридцать конных мечников да пеших ратников обязались выставить сотню. И выходило теперь, что воевода и боярин Ладомир один из самых сильных в полоцких землях. Милаве этого не понять, а вот боярин Хабар одобрил старания Ладомира: хоть и жаден новгородец, а не без ума. В этом, наверное, и разница между слабой жёнкой и сильным мужем, что жёнка под себя гребёт не разбирая, а муж не только десницей шевелит, но и разумом.

– Тебя Морей спрашивал, – встретил у крыльца Ладомира Ратибор. – Тоже хочет рядиться.

Морей доводился Киряю братаном, но мира между ними не было – то ли земели не поделили, то ли в чести не сошлись. Войнег Морею не доверял и стоял на том, чтобы гнать его с Плеши. Ратибор был против – Морей за боярина Киряя не ответчик, да и не так много Мореев в городке, чтобы их бояться. А начни их гнать ни за что, ни про что, так все плешане всполошатся.

Сам Морей вёл себя тихо, а потому и Ладомир ждал, не желая слыть в Плеши задирой. По чести сказать, ему дело не было до Мореевой вотчины, да и не настолько велики были те земли, чтобы из-за них собачиться.

– Морей обещает выставить десять конных мечников, если оставишь за ним вотчину.

– Ладно, – махнул рукой Ладомир. – Я согласен.

Глава 3
Ятвяжские земли

За делами и заботами не заметили, как первый летний месяц упорхнул шустрой птичкой, и тут же вернувшийся от ятвягов боярин Хабар застучал по половицам Ладомирова дома червлёными сапожками. Боярин Вельямид, прибывший Двиною навестить дочерей за день до возвращения Хабара, сидел тут же, распустив по потному брюху рубаху. Приплыл Вельямид не один, а с полусотней мечников, на ходкой и крепкой ладье. Ладомир сразу понял, что принесло дорогого тестя неспроста, а уж когда Хабар как бы невзначай стал говорить о богатстве ятвяжских городов, тут и вовсе всё стало ясно.

– На ятвяжских землях сильного князя нет, всем заправляют волхвы Велняса, – зачастил Хабар. – Со всех земель приморских, варяжских и фряжских стекаются в те городки товары. Земля богатейшая и бесхозная. Коли князь Владимир под себя не возьмет эти земли, то сделают это другие.

– И что ты предлагаешь? – спросил Вельямид, словно не сразу взял в толк, к чему клонит Хабар.

– Ограбить те городки предлагает боярин Хабар, – засмеялся Войнег. – И обложить ближних к нам ятвягов данью. Благо сила у нас есть.

– На разбой сил хватит, а что будет, если ятвяги соберут войско да пойдут в отместку на Плешь? – спросил Ратибор.

– На это у нас есть поддержка боярина Позвизда, да и князь Владимир не оставит нас в беде, – уверенно ответил Хабар.

Ладомир покосился на ведуна Гула, прибывшего вместе с боярином Вельямидом, и, вероятно, неспроста, хотя тот не проронил пока ни единого слова, а сидел себе тихонечко на лавке, распустив длинную белую бороду до самых колен. Там где кровь и война, там обязательно и Перуновы волхвы.

– Упрямые кривичи не желают кланяться Перуну, а привечают бога Велняса и жертвуют ему златом, мёдом и пушным зверем, а от этого Ударяющему большая обида. Разве тот Велняс не жалкое подобие Велеса, а Скотий бог всегда стоял ниже Ударяющего. Старшина кривецкая слушает кудесника Велняса Криве, а не Великого князя Владимира. Воля князя Владимира – это воля Перуна, а поэтому тот, кто кланяется иным богам, и Великому князю, и Ударяющему богу враг. Нет на славянских землях бога могущественнее Перуна и князя могущественнее Владимира – это всем должно быть известно, и ближним, и дальним.

Говорил седобородый Гул тихо, но этот тихий голос звучал на удивление твёрдо, так, что ни у кого не возникало сомнений в весомости произносимых слов.

А у Перуновых Волков и выбора не было – для того они и рыщут по белу свету, чтобы слово Ударяющего, прозвучавшее из уст волхвов, залетело в каждое ухо. Боярин Вельямид кивал головой на слова Гула, у боярина Хабара рожа лоснилась от удовольствия, а Ладомир прикидывал в уме, сколько он может собрать мечников под свою руку, чтобы выполнить волю Перуна.

– Все капища Велняса на землях кривецких и на тех, что рядом лежат, сравнять нужно с землёй. А волхвы иных богов должны признать Перуна за старшего над всеми.

По подсчётам Ладомира выходило, что поднять они смогут на двух ладьях две сотни мечников, из которых почти половина – это представители плешанских родов. Но трудно сказать, как плешане поведут себя на ятвяжских землях.

– В Плеши останутся боярин Изяслав и ты, Ратибор, – повернулся к побратиму Ладомир. – В случае большого несчастья уходите в Полоцк вместе с жёнками и детьми.

Боярин Хабар после тех слов Ладомира поплевал через левое плечо – так, на всякий случай, от бесовского сглаза.

– Добычу будем делить на четыре части, – сказал боярин Вельямид. – Одна часть мне, одна Хабару, одна Ладомиру и одна часть родам плешанским, поставившим ратников для похода.

– А Изяслав? – спросил Ладомир, к месту вспомнивший рассерженное лицо Милавы.

– Мы с Изяславом на одну руку, – сказал боярин Хабар. – Я согласен с рядом боярина Вельямида.

– Значит, быть по сему, – хлопнул ладонью по столу Ладомир. – Через день выступаем.

Вельямидова ладья, приспособленная для набегов, скользила по двинской глади белой лебёдушкой, а Хабарова ладья, торговая и пузатая, кувыркалась по воде серой кряквой. И тут уж не в искусстве гребцов дело. А потому Ладомир не исходил на крик в сторону Хабаровых гребцов, больше придерживая Вельямидовых, которые рвались к чужому добру с чрезмерным усердием. Вельямидовы мечники – люди бывалые, многих Ладомир помнил в лицо ещё по драке в полоцкой приворотной веже, и бронь у них справная. Про Хабаровых и Изяславовых мечников говорить нечего – киевские и новгородские бояре богаты златом и не будут снаряжать абы во что своих дружинников. А вот у плешан бронь похуже, разве что десять Мореев, с которыми Ладомир столковался в самый последний момент, хорошо смотрелись, а у других ничего на плечах не было кроме полотняных рубах. Снаряжение плешан теперь забота Ладомира, но у воеводы нет пока ни серебра, ни злата, а вся надежда на этот поход.

Мечников своей дружины Ладомир разбил на десятки, а во главе каждой десятки поставил Белого Волка. Дружинников было ровно пятьдесят, не считая тех десяти, что остались в Плеши с Ратибором. А полсотни ратников от плешанских родов он получил Пересвету и Морею, которые неплохо ладили между собой.

К первому же ятвяжскому городку подплыли скромными утицами, а на грудь пали злыми коршунами, так что местные людишки даже ахнуть не успели. Сыпанули из ладей мечники, порубали и повязали сторожей у городских ворот и потекли по улицам грязными ручьями, сгоняя растерявшихся ятвягов на лобное место. Ладомир предложил местной старшине встать под руку Великого князя Киевского Владимира и признать первым средь богов Перуна, поставив его деревянный идол на самом высоком месте.

Ятвяжская старшина мялась недолго, да и выбора у неё не было – либо сгинуть в огне, либо согласиться с тем, что сила солому ломит. И выплатить откупные лихим насильникам, а также первые подати в казну Великого князя.

С каждого очага Ладомир взял по пять гривен серебром, а если серебра не было, то брали мехом, полотном и железом. Ну и бронь, которая была на ятвяжских ратниках, он забрал себе. Хорошей брони набралось на десяток мечников, а худую утопили в Двине, чтобы не вздумали ятвяги воевать впредь с князем Киевским.

Никаких безобразий Ладомировы мечники в городе не чинили, разве что смочили усы в медовой браге. С тем и отчалили, заключив с побежденными твёрдый ряд. А если нарушат его ятвяги, то не жить им на этом свете и граду их не стоять на Двине. Всю захваченную в городке добычу погрузили на подвернувшуюся купеческую ладью и отправили вверх по реке в Плешь.

По мнению Ладомира, ятвяжская земля ничем не отличалась от земли кривецкой, а потому ятвяги не будут чинить препятствий власти Великого князя.

– Ты их врасплох захватил, – возразил Вельямид, оглядывая заросшие густым лесом берега, – а то неизвестно, чем бы всё закончилось. Уж если кривичи и радимичи время от времени показывают зубы Великому князю, то с какой стати покорятся ятвягам. Не один год потребуется, чтобы взять эти земли под киевскую руку, а уж за своих богов они будут держаться до последнего.

– Так ведь признал же они власть Владимира, и Перуна провозгласили первым среди богов, – возразил боярину сидевший на первом весле Сновид. – А что ещё от людей требовать можно?

– Ныне князь Владимир пошёл войной на Мечислава Польского за города Червенские, – Вельямид покосился на Ладомира. – А в следующем году жди его здесь на Двине с киевской ратью. А мы пока что урвём небольшой кус, чтобы у князя и киевской старшины разгорелись глаза на нашу удачу.

Далеко смотрел боярин Вельямид, так далеко, что прозевал, как ударили с берега стрелой. Хорошо, что Ладомир вовремя пригнул боярскую голову к днищу ладьи.

– Держись средины! – крикнул Ладомир кормчему.

Не было смысла шарить по прибрежным кустам. Даже если озорнику, пустившему стрелу, свернуть шею, то прибыток будет небольшой. Если по этой стреле судить, то весть о пришельцах бежит по земле быстрее, чем скользит по Двине ладья, и у следующего ятвяжского города можно ждать всяких неожиданностей. Во всяком случае, Ладомир не удивился бы такому расторопству, да и Вельямид был того же мнения.

Ладомир протяжным свистом пригласил Хабарову ладью к берегу. В непролази прибрежных лесов мелькнула прогалина, к которой и пристали для передых.

– До темна поспели бы к следующему городу, – возмутился задержке Хабар.

– Ждут нас уже в том городе, – показал ему Ладомир ятвяжскую стрелу.

– Здесь Двина выгибается луком, и по земле для прытких путь короче.

– Постучим мечом в ворота, – усмехнулся Войнег. – А если не откроют, то вышибем ногой.

– Со стен в нас начнут метать стрелы, а нам каждый мечник дорог, – покачал головой Ладомир.

– Следующий по Двине – Сквиле, стольный град местного князька, – сказал Хабар. – Тын там крепкий и дружина у князя в сотню мечников. И кроме мечников княжьих есть кому защищать город. Сквиле многолюден, народу там раз в шесть поболее, чем в Плеши.

По мнению Хабара, самым слабым местом в обороне Сквиле была часть тына, обращенная к востоку: и брёвна там уже изрядно подгнили, и вал просел так, что практически сравнялся с неглубоким рвом. С этой стороны легче всего проникнуть в город, считал новгородец, но для этого следует подкрасться незаметно, чтобы не одна собака не гавкнула, в противном случае не избежать больших потерь.

Ладомир, прихватив с собой Войнега и Пересвета, отправился осматривать город. Белым Волкам не привыкать ходить лесом так, чтобы ни ветка не треснула, ни птица не всполошилась. А лес что в землях новгородских, что в землях кривецких, что в землях ятвяжских всегда укроет Волка от враждебных чужих глаз.

Если в округе и были ятвяжские сторожевые посты и засеки, то на глаза Ладомиру они не попали, и до ятвяжского города Волки добрались, не встретив ни единой живой души.

Осмотрев город из-за ближайших кустов, Ладомир признал правоту Хабара – восточная стена смотрелась хлипкой. Но надо полагать, ятвяги не хуже Ладомира знают, где в их обороне прореха, и наверняка именно эту стену будут стеречь с особым тщанием. А вот южная стена была высока, и ров здесь был глубок и широк, но Ладомиру почему-то именно это место показалось наиболее подходящим для внезапного напуска.

Об этом он и сказал боярам Вельямиду и Хабару, вернувшись из разведки.

– Боярин Вельямид ударит с пристани в главные ворота, боярин Хабар со своими мечниками и плешанским ратниками пойдёт в напуск с восточной стороны, одновременно с Вельямидовой дружиной. Людьми понапрасну не рискуйте, на рожон не лезьте – главное, чтобы ятвяги поверили в ваш решительный натиск.

– А ты? – спросил Хабар.

– Я со своими мечниками попытаюсь проникнуть в город с южной стороны.

Никто Ладомиру не возразил – в походе мнение воеводы решающее. А кто любит спорить без причины и по всякому поводу, тому лучше сидеть дома и щуриться на огонь в очаге.

До темноты ещё многое предстояло сделать, а потому разделились на три отряда и принялись каждый за своё. Ладомир вывел своих людей в нужное место ещё до темноты и обсказал каждому, что ему предстоит делать, показал и путь, которым следовало двигаться. Две лестницы, по которым собирались взбираться на стену, тщательно измазали в грязи, чтобы не слишком белели в темноте. Ладомир сам проверил, чтобы у мечников колонтари не звякали и не брякали, а потом разрешил всем передохнуть.

Шум на пристани поднялся, как только стемнело. Потом зашумели с восточной стороны, и, судя по замелькавшим на стенах факелам, переполох в городе поднялся изрядный.

Ладомир с Войнегом первыми ступили в воду. В руках мечи и крюки на длинных верёвках. Колонтари толкали перед собой на деревянных чурках, иначе через широкий и глубокий ров не переправиться.

Водное препятствие преодолели в десять взмахов и с трудом угнездились на небольшой полоске земли между стеной и рвом. Отсюда и метнули крюки в навершье. Ладомиров крюк в дерево вошел не звякнув. Прежде чем повиснуть на верёвке, Ладомир оглянулся: Сновид, Твердислав и Мечислав вошли в воду, толкая перед собой небольшой плот с доспехами и оружием. Через мгновение Ладомир был уже наверху, едва не столкнувшись при этом нос к носу с растерявшимся от такого соседства ятвягом. Повиснув на одной руке, Ладомир перехватил другой зажатый в зубах нож и метнул его в горло своему нерасторопному противнику. Ятвяг кулем полетел с приступки, довольно громко при этом ударившись о землю. Кто-то окликнул мёртвого ятвяга, но отозвался на этот зов Войнег ударом тяжёлого меча по забелевшему в темноте лицу.

К Ладомиру уже бежали двое с факелами в руках, видимо ещё не до конца осознавшие, что на стене чужаки, а потому и смерть принявшие с удивлением, не взмахнув руками в свою защиту. Оглянувшись, Ладомир увидел Твердислава, уверенно уже вставшего на приступку по эту сторону тына. Сновид и Бречислав рубились слева с опомнившимися ятвягами, а Войнег прыгнул вниз, где кучковались для стрельбы ятвяжские лучники.

Ладомир пронзительно засвистел, призывая своих замешкавшихся мечников. Но в этом уже не было необходимости: Твердислав прихватил веревкой конец длинной лестницы, и по ней уже лезли в город расторопные плешане. Ладомир сбросил с приступки ещё одного ятвяга и прыгнул вниз на подмогу разгулявшемуся Войнегу.

Как и предполагал удачливый воевода, ятвягов у южной стены было немного, не больше полусотни, а дельных, одетых в бронь, не больше десятка, потому и рассеяли их без большого труда.

– К воротам, – крикнул Ладомир, размахивая тёмным от крови мечом.

В чужом городе, да ещё в ночную пору, заблудиться немудрено, но выручил шум слева и мелькание факелов. Прорвались прямо через площадь, сметая жидкие ятвяжские заслоны, которые от растерянности стойкости не проявили – многие сразу бросали мечи на землю при появлении грозных пришельцев.

Две сторожевые башенки взяли без труда, подняв на мечи и побросав вниз десятка три их защитников, а потом и ворота распахнули боярину Вельямиду. Ятвяги попытались было дать отпор, собравшись в кучу на одной из улочек города вокруг рослого человека в нурманской броне, но набежавший Войнег снёс тому удальцу голову, а остальное довершили Ладомировы и Вельямидовы мечники. У восточной стены ещё дрались, но, завидев подступающих с тыла чужаков, ятвяги побросали оружие, впустив в город густо полезших в напуск Хабаровых мечников.

– Не дайте огню полыхнуть, – крикнул Ладомир своим. – Всё добро здесь теперь наше.

Местами ещё дрались, а побросавших оружие ятвягов сгоняли к Торговой площади и запирали в амбарах. По ночному времени разбираться с ними было недосуг. Людей у Ладомира было не слишком много, а город велик, и в темноте можно без труда затеряться в узких переулках, получив из-за угла удар мечом по голове. Поэтому и собрал воевода всех своих мечников на Торговой площади и прилегающих улицах до наступления рассвета.

Здесь же у костра расположились бояре и Белые Волки для совета, донельзя довольные успешным завершением дела. На первый взгляд потери оказались небольшими – семь убитых и десять серьёзно раненых, а мелкие царапины никто не считал.

– С этих по три гривны серебром – мало будет, – мстительно прошипел Хабар, сплёвывая кровь из разбитой губы. – Выгрести всё подчистую.

– Всё не вывезем, – засмеялся Войнег. – На двух-то ладьях.

– У пристани ещё три большие ладьи стоят, купеческие видимо, – сказал Вельямид. – Ну, и малых лодчонок полным полно. Всё или не всё, но вывезем.

– Коней бы прихватить, – вздохнул Сновид. – В Плеши коней совсем мало.

– Берегом коней не перегнать – места тут непроходимые, – покачал головой Хабар. – А в ладьях они займут много места.

– Коней сплавим водой, – твёрдо сказал Ладомир. – Если за один раз не вывезем, вернёмся ещё раз. Этот город теперь под рукой Великого князя киевского, а значит, мы здесь хозяева.

По утру к Ладомиру привели ятвяжского князя со старшиною. Принял их воевода здесь же у костра, присев на вынесенную из сосёднего дома лавку. Боярин Вельямид расположился ошую от воеводы Ладомира, боярин Хабар – одесную. И не то чтобы ноги Ладомира не держали, а просто не след воеводе киевского князя стоять перед ятвяжской старшиной. Не вчера заведено, что нет равенства между победителями и побеждёнными.

– Зачем ворота передо мной закрыл, князь, – построжал лицом Ладомир. – Добром бы сговорились без большого ущерба. Великий князь Киевский звал тебя под свою руку, а ты решил отмахнуться мечом. За это мы с тебя взыщем во славу Перуна и на пользу Владимира.

Снёс голову ятвяжскому князьку Нечай лихим ударом. Как столбом стоял ятвяг, так столбом и рухнул.

– От всех семей местной старшины – по сыну, в залог князю, а также всё золото, серебро, всех холопей, и парней и девок, в рабство, сколько сможем взять. И с сего дня подати будете платить только в казну киевскую. Так-то вот.

Три груженые ладьи уже ушли в Плешь, а две ещё грузились под завязку. Ладомир не вмешивался в унылый торг с местной старшиной, знал, что Хабар с Вельямидом не упустят своего и сдерут с ятвягов три шкуры. Ведун Гул в священной роще ятвяжских богов водрузил идола Перуна и подножье его окропил жертвенной кровью. Ладомиру это не очень понравилось, и без того ятвяжской крови было много пролито на улицах города, так неужели мало Ударяющему, чтобы утолить жажду?

По обычаю тела воинов, павших в бою, предали огню, а пепел раскидали по Двине. Тризну справили ятвяжским мёдом, который был, по мнению Хабара, хуже новгородского. Но об этом всяк по своему вправе судить, а только, как сказал Вельямидов мечник Нечай, ятвяжские меды тем сладки, что в бою взяты, а за это павшим особая слава. Да примут их с почётом в стране Вырай, где меды на столах ещё слаще новгородских.

Глава 4
Киевский торг

После удачного похода на ятвягов никто уже не оспаривал власть воеводы в Плеши, а потому Ладомир с лёгким сердцем принял предложение Хабара – проведать в стольном граде Киеве князя Владимира, самолично вручив ему полагающуюся долю с похода.

Плешанская пристань с трудом вмещала пригнанные с ятвяжских земель ладьи, в которых переправляли сюда захваченную добычу. Ладомир вывез водою пятьдесят коней и очень гордился этим обстоятельством, поскольку теперь, в случае нужды, мог посадить в сёдла до сотни мечников. В землях полоцких не было боярина, способного собрать под своей рукой столь многочисленную дружину. Бронь тоже теперь была у всех его мечников. А одну из трёх взятых у ятвягов ладей, самую быстроходную, он приспособил для своей дружины.

Плешь он оставил на боярина Изяслава, подкрепив его Войнегом и Ратибором, Сновидом и Твердиславом, а Пересвета и Бречислава взял с собой. Три десятка мечников Ладомировой дружины сели на вёсла. Шли неходко. Захваченная добыча, которую везли для продажи на торгах полоцком и киевском, оттягивала руки.

Пересвет, разжившийся на весле мозолями, тихонько поругивался. Хабар посмеивался, подсчитывая барыши. По его прикидкам выходило, что большой кус выпадет от продажи полона, что парней, что девок, на которых в боярских усадьбах всегда большой спрос. Ладомир вывел с ятвяжских земель более восьмидесяти человек. Тридцать оставил в Плеши, разослав по дальним усадьбам. Хабар этим решением был недоволен, но воевода стоял на своём – дружина возросла, одного сена на зиму потребуется в два раза сверх прежнего. С чёрных плешанских родов не много разживёшься, и даже не потому, что они бедны, а просто не привыкли делиться с боярами. Пораскинув умом, Хабар пришёл к выводу, что Ладомир, пожалуй, прав. Не стоит чрезмерно давить на плешан. Плешь – это не Новгород, где, впрочем, тоже случаются нестроения, когда бояре слишком уж усердствуют себе на пользу.

А земли полоцкие, надо признать, будут пожирнее новгородских, и жито здесь лучше родится. Да и Двина река бойкая, не хуже Волхова. А если по этой Двине рука князя Владимира дотянется до самого моря, то и торговля вспенится в этих местах, как вода перед ходкой ладьей. И уж новгородцы тогда здесь своего не упустят, а боярин Хабар тем более. Давно уже Новгород косо смотрит на земли ятвяжские, приморские, ливонские – то там отщипнёт, то тут ухватит, а всё же приходится признавать, что жир в тех местах пока что наживают другие. Не может быть, чтобы у Владимира глаза не разгорелись на столь сладкий и доступный кусок. Уж если простой порубежный воевода без труда взял два города, то почему бы Великому князю Киевскому не взять все северные земли до моря под свою руку. Для того и уговорил Хабар Ладомира сходить в Киев, чтобы у тамошней старшины зависть разыгралась, а Владимир уязвлён был чужим воинским успехом. Отец Владимира, князь Святослав, всё время норовил вывернуть к югу, к землям болгарским да печенежским, и как бы нового князя туда же не понесло по охоте киевских бояр. Слов нет, и в этом была бы польза для Новгорода, но разумные люди берут сначала тот кусок, что к руке ближе, а уж потом тянутся через весь стол.

Торг с полоцкими купцами доверили Хабару. В этом деле новгородскому боярину не было равных, даже Вельямид с ним не брался тягаться, а уж Ладомиру гоношиться и вовсе ни к чему. Здесь же, в Полоцке, и расквитались окончательно по заключённому в Плети ряду, да так удачно, что обошлись почти без лая.

Боярин Позвизд, наместник полоцкий, цокал восхищённо языком. Одарили, чтобы восхищение не переросло в чёрную зависть – и тем, что положено по праву, и немножко сверх того, из дружеского расположения.

Ладомир по простоте душевной, может быть, и упустил из виду столь важный момент, но Хабар с Вельямидом надоумили – с сильным всегда лучше делиться по доброму, дабы не нажить в будущем беды. Боярин Позвизд, конечно, не велика птица, но в случае утеснённых обстоятельств клюнуть может пребольно. А так: и Вельямид вновь первый в Полоцке боярин, и Ладомир в глазах наместника воевода не из последних.

Семидницу пировали в Полоцке, дразня местную старшину своей удачей, а после сели на вёсла и пошли в Киев. Хабар и здесь не упустил своего – прихватил на полоцком торгу товар, который в Киеве обернётся прибытком. Пересвет даже позеленел от такой Хабаровой расторопности, но другие мечники его не поддержали, поскольку им была обещана доля с тех прибылей. А зря не поддержали. На волоках солоно пришлось всем. Даже Ладомир смотрел теперь на Хабара со злобой. Но с новгородского боярина всё как с гуся вода. То, как чуть, жалуется на спину, а на волоках ломил так, что молодому не угнаться. Ох, жилист, боярин Хабар, ох, жилист!

Как в Днепр утицей плюхнулись, так сразу всем стало легче. Да и грести теперь вниз по течению, а не вверх. Изругавшиеся до черноты мечники повеселели и гребли резво под частые удары кормового била.

К киевской пристани порхнули белой лебедицей, под шуточки и прибауточки привыкшего к веслу Пересвета. Этого почему-то особенно тянуло в Киев, он потому и злобился на Хабара, что излишек товара ему поспешать мешал. Уж не к Блудовой ли Славне так стремится ясный сокол? Ладомиру это на ум пришло только на киевской пристани, а догадайся он о думах Пересвета в Плеши – не взял бы с собой в Киев. Одно дело – прижать ненароком жёнку в уголке, когда муж вдалеке и совсем другое – рушить чужой домашний уклад. То ли от этих мыслей, то ли от усталости, но входил Ладомир в киевские ворота без особой радости в сердце. А Киев изменился за минувший год. По прикидкам Ладомира, народу на улицах прибавилось чуть не втрое – шагу нельзя ступить, чтобы не встретить чужое плечо. Пока шли до усадьбы боярина Ставра, облаяли с десяток ротозеев. Боярин Ставр дорогих гостей встретил у крыльца, а старшая Ставрова жена расцеловала Хабара и Ладомира, как это и положено обычаем.

Про Изяслава Ладомир сразу же сказал женщине, что тот жив, здоров и всем родным того же желает. За добрые вести ему за столом достались лучшие куски. Первую братину боярин Ставр пустил по кругу за князя Владимира. Раньше-то, помнится, пили сначала за хозяина, потом за гостей, и уж потом, среди прочих, поминали и князя. Выпить, конечно, выпили, и бояре, и дружинники, но боярин Хабар, как ревнитель традиций, тут же предложил здравницу в честь боярина Ставра.

Ставр был не то чтобы уныл, но и не слишком весел. Поход Владимира за червенскими городами оказался удачен, однако боярину в том походе не повезло – потерял восемь добрых мечников, хотя вроде и ратиться особо не пришлось. Польский князь Мечислав, убоявшись киевского войска, не прислал подмоги своим порубежным воеводам. Для Киева и для Владимира слава и честь великие, что червенские города вернули, но боярам и мечникам не досталось добычи в этой войне. Хабар на Ставровы слова сочувственно кивнул:

– А мы удачно сходили в ятвяжские земли, и твою долю боярин Изяслав, как добрый сын, передал со мной.

– Неужели сам ходил? – блеснул глазами Ставр.

– Нет. Оставался в Плеши воеводой. Зацепили боярина Изяслава железом по зиме, а к лету он хоть и оклемался, но мы не стали брать его с собой без большой нужды.

Может, и огорчился бы Ставр ранению сына, но поскольку всё обошлось, так что же горевать по этому поводу. А если судить по постному лицу Хабара, то поход действительно оказался удачным. Вот ведь коршун новгородский. Думал Ставр, что только-только удержатся они в Плеши, ан нет – Хабар сумел организовать набег в чужие земли.

– Собрали две сотни мечников, – похвастался Хабар. – И мои ходили, и Изяславовы, и Вельямидовы, ну и под рукой воеводы Ладомира уже добрая сотня дружинников.

– Сел-таки в Плеши Белый Волк Перуна, – Ставр понизил голос, чтобы не тревожить Ладомировы уши. – А меня сомнение брало – кривичи народишко злой и дерзкий.

– Если не сронит голову по младости лет, – сказал Хабар, – то большим воеводой будет, помяни моё слово.

Отгуляв на пиру боярина Ставра, отправились на следующий день в гости к князю Владимиру. Год прошёл с тех пор, как Ладомир пировал в последний раз в палатах великокняжьих, но многое изменилось с тех пор. Близ Владимира сидели не большие бояре, по старшинству и по породе, а совсем молодые – Ратша и Шварт. Первый в киевской старшине, боярин Блуд, приткнулся в дальнем углу, что можно ещё было объяснить его виною перед новым Великим князем. Но то, что боярина Хабара вкупе со Ставром задвинули от Владимира, говорило не в пользу новых обычаев. Теперь всё, похоже, решалось не прежним уставом, а княжьей прихотью. Не каждого боярина Владимир пускал к столу, а только тех, кто резв в походе и в совете умом трезв. Да что там молодые ближники, если уже и дружинники норовили сесть выше бояр. А иные ругали тех бояр, не ведая стыда. Дожила киевская старшина – в своём доме не хозяева.

Боярин Хабар предложенное место за княжьим столом принял как бесчестье, а потому и на лай дружинника отозвался с пылом новгородским – чуть ли не за грудки схватил охальника, даром что тот детина ражий и на целую голову боярина выше.

Ладомира удивила развязность княжьего мечника, как удивило и молчание старшины по этому поводу, а потому, недолго думая, он выплеснул недопитое вино из своего кубка прямо в распаренную рожу княжьего любимца. Гвалт поднялся невообразимый. Рванувшегося было в драку ражего молодца удержали товарищи, а Ладомир, повернувшись к буяну в пол-лица, бросил небрежно, но так, чтобы слышали все:

– По уши в землю вобью, ублюдок.

Это уже был не просто лай, а полное поношение – всё же не холоп стоял перед Белым Волком, а ближний к Великому князю дружинник. Срамные слова задевали и Владимирову честь, а потому и поднялся с своего места Великий князь, построжав лицом:

– Да будет ведомо боярину Ладомиру, что в моей дружине ублюдков не держат. А потому уплати мечнику Корчаге три гривны серебром за обиду, боярин.

Ладомир тоже поднялся, но глаз не опустил и ответил князю твёрдо:

– Твой мечник, Владимир, срамил непотребно боярина новгородского, а ты только зубы скалил на его лай. За своего гостя не только князю, но и холопу заступаться должно, а ты смолчал, и тем молчанием уронил честь не Хабарову, а свою.

Тишина после этих Ладомировых слов наступила мёртвая. И не в пользу Великого князя была эта тишина – не только бояре, но и мечники молча встали на сторону плешанского воеводы. Если не люб тебе гость – не зови к столу, а если позвал, то привечай, как это завещано дедами.

Владимир то ли от выпитого мёда, то ли от неправедного гнева пошёл красными пятнами. Даже налитый до краёв золотой кубок опрокинул неспокойной рукой, и полилось то вино красным следом по белому покрывалу.

Боярин Шварт приподнялся и зашептал что-то на ухо разъярённому Владимиру, то ли успокаивал не в меру разгорячившегося князя, то ли давал совет.

– Добро, – неожиданно глухим голосом произнёс Владимир. – Свою вину перед боярином Хабаром я признаю, но это случайная вина, не по злому умыслу моему. А ты, боярин Ладомир, даже не в запале, а с расчётом оскорбил дружинника, ликом не дрогнув, а потому и вина твоя – вдвойне. Если не хочешь платить виру, то придётся тебе исполнить свою угрозу и вбить мечника Корчагу по уши в землю.

На эти слова князя пир отозвался весёлым смехом. Княж Владимир легко повернул всех присутствующих на свою сторону. Может, Корчага и не прав в отношении новгородского боярина, но и хвастливому чужаку тоже потакать не след. А смеялись потому, что здоров Корчага и не сыщешь во всём Киеве равных ему по силе и росту. Ладомир тоже на вид не хлипкий, но ростом на полголовы ниже и в плечах пожиже, а в обхвате и вовсе уже вдвоё.