Текст книги "Белые волки Перуна"

Автор книги: Сергей Шведов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

Глава 13
Киевский стол

Владимир въезжал в киевские ворота со смятением в душе. Было что-то загадочное в притихшем городе, который пока даже не приглашал его на княжение, а просто согласился принять во избежание мора и крови. Не насильник въезжал в стольный град, но и не избранник народный. А потому и криков не было на пустынных улицах: ни приветственных, ни враждебных. Киевская старшина тоже вела себя сдержанно. И за этой сдержанностью чувствовалась неуверенность и даже растерянность. Как встречать Владимира, как сажать за стол, как величать, и вообще: кем его теперь считать – победителем, взявшим город силой, или справедливым судьёй, покаравшим Ярополка за братоубийство? Да и с Ярополком далеко не всё ещё ясно. Ушёл он В Родню, но не сказал своего последнего слова. Признал он свою вину, добром ли уступил великий стол брату или просто собирается с силами, чтобы, улучив момент, согнать Владимира с киевского стола и посчитаться с переметнувшимися на ero сторону боярами. А бояре переметнулись? Или просто открыли перед Владимиром ворота от безысходности положения? Во всяком случае боярин Ставр, ехавший по родному городу в окружении пришлых бояр и Владимировых воевод не дал себе пока ответы на эти вопросы, а потому и не лез вперёд, предоставив возможность разбитному Басалаю и глуповатому Путне говорить с Владимиром от лица киевской старшины. Князь принял киевлян сдержанно – худого слова не сказал, но и лаской не обнадёжил. Возможно, Владимир и сам для себя не решил – князь он в Киеве или победитель. А значит всё ещё может перевернуться в одночасье, и опасность разорения города не миновала. Войско у Владимира разноплемённое – и нурманы есть, и чудь, и новгородцы, и кривичи. Все они шли в Киев за добычей, а тут вдруг выяснилось, что на пиру отгуляли, усов мёдом не замочив. Очень может быть, что князь Ярополк ждёт именно разгула Владимировых воинов, но, надо полагать, что и Владимир, и не обделённый разумом воевода Добрыня всё это отлично понимают.

Пока что ни кто не чинил в городе разора, а киевскую старшину сажали за стол вперемешку с боярами новгородскими и повыше, чем бояр полоцких и кривецких. Воевода Отеня и вовсе утвердился близ князя Владимира, одесную от Добрыни. Сам Владимир пока что не хмур, но задумчив – первый глоток отпил, а остатки под стол плеснул, чтобы ублажить домового. Так поступает только хозяин дома. Хотя не чужой, конечно, Владимиру этот терем – здесь он родился и прожил первые годы. Боярин Ставр, как ни силился, всё никак не мог вспомнить, каким Владимир был мальчонкой. Помнил, как приезжали новгородские послы, просить у Святослава сына на княжение, того же боярина Хабара в том посольстве помнил или боярина Глота, который сидит сейчас напротив, глаза выпучив. Помнит даже, как лаялись эти два боярина на Святославовом пиру всем на потеху, а вот самого Владимира той поры не помнит, хоть плач. Может потому не помнит, что не малец в тот момент был важен, мало ли их бегало сопливых по двору – Великий князь Святослав был охоч до жёнок и своих и чужих. Да и вспомнили о Владимире в самый последний момент, когда выяснилось, что ни Ярополка, ни Олега отдавать новгородцам никак нельзя. И на этом киевская старшина стояла твёрдо, громоздя друг на друга доводы тяжелыми глыбами. А младшего сына Святослава как-то упустили из виду. На этом новгородцы и подловили киевлян, как потом говорили, по наущению Добрыни. Тот же боярин Хабар выступил перед Святославом с просьбой от лица всего Новгорода. Старый боярин Судислав заикнулся была о том, что негоже сына рабыни величать княжичем, но Святослав так зыкнул на него, что у ближника княгини Ольги едва язык не присох к нёбу:

– Не рабыня мне Малуша, а жена, и княжич Владимир мне сын.

Теми словами и решилась судьба Владимира и теперь выходит, что и судьба киевского стола тоже. В те поры никто слова не сказал против Святослава, а сейчас и вовсе лучше промолчать, коли сел Владимир на место своего отца. Вот только надолго ли?

– Как это боярин Блуд так опростоволосился? – негромко сказал боярин Хабар, сидевший одесную Ставра. – Неглупый вроде человек.

– Может ушёл не своей воле, – столь же тихо ответил киевский боярин. – В последние дни он склонял Ярополка к отъезду из Киева, а тот видимо решил, что не спроста.

Хабар, похоже, непрочь был восстановить прежнее знакомство, а боярину Ставру тем более не следовало отталкивать протянутую руку. Новгородский боярин ходил, по слухам, в ближниках Владимира и с Добрыней был в хороших отношениях. Вспомнили совместно прошлый приезд Хабара в Киев и весёлые пиры, которые задавались по этому поводу. Помянули и покойного боярина Збыслава, который успел породниться с Хабаром да ненадолго.

– Збыслава убили Волки Перуна, – понизил до шепота голос Хабар.– И боярина Привала тоже они посекли.

Про смерть киевского воеводы Ставр слышал иное, хотя и там упоминали Белых Волков. Но говорить о жертвоприношении в святилище, значило уж совсем ума лишиться, потому и закивал киевский боярин головой согласно со словами своего соседа.

– Слышал я, что нурманы недовольны князем Владимиром, – осторожно заметил Ставр.

– Так как же им быть довольными, – усмехнулся новгородец. – Они грабить шли. Да и не только в нурманах дело, иные прочие тоже не откажутся пощипать киевлян.

Боярину Хабару не хотелось киевского зорения. Не то, чтобы он был совсем бескорыстен, но готов был удовлетвориться малым, не обижая киевскую старшину и чёрный люд.

– Князю Владимиру лучше бы миром утвердиться на киевском столе, – осторожно заметил Ставр.

– Так и я о том же, – кивнул головой Хабар. – Кабы Ярополк добром ушёл в Туровский удел, то незачем было бы держать войско в Киеве. Бездельная рать опасна в любом городе, и чем больше она будет здесь стоять, тем больше будет поводов для нестроения.

Боярин Ставр взглянул на соседа с уважением – ума палата у боярина Хабара и изворотливостью он не обделён. Вот через него и надо действовать киевской старшине. Конечно, Ярополку можно посочувствовать, но он сидит в Родне, а Владимир – в Киеве, и уйдёт он отсюда только с большим разором и большой кровью, а Ставру не хотелось ни того, ни другого.

– Надо снестись с боярином Блудом, – предложил Хабар. – Человек он умный и должен понять, в чём его спасение.

Боярин Ставр мыслил сходно с новгородцем. Только утвердив Владимира на великом столе, можно сохранить город и своё добро.

Князь Владимир покинул пир после захода солнца, а следом стали расходиться остальные, не желая заботить уставшего князя своим присутствием. Дружина ещё шумела во дворе Детинца, но их дело молодое, а разумным людям пора и честь знать. Боярин Ставр пригласил Хабара к себе в дом – этого и приличия требовали, да и хозяевам спокойнее, когда в усадьбе не последний в новгородской рати человек. К удивлению боярина Ставра, даже вечно злобные киевские псы, которые на каждый стук конского копыта отзывались злобным лаем, ныне лишь тявкали для приличия и тут же замолкали, поперхнувшись собственной смелостью. Выходит, и животное чувствует неуверенность хозяев, которые ныне не совсем хозяева даже на своих дворах.

Перед тем как угомониться на ночь, присели бояре к столу, хлебнуть Ставровых медов, чтобы сон был крепок и сладок, а пробуждение стало приятным для головы и тела. Сидели по-домашнему, кинув с плеч кафтаны, распоясав рубахи, а потому и разговор получился откровенным.

– Я в Киеве выгоды не ищу, – сказал Хабар. – И чужого места занимать не буду, а потому вполне можешь мне верить, боярин Ставр. С сыновьями, мне не повезло, а дочь, после смерти боярина Збыслава, осталась вдовою с малым дитём. Вот внуку Яромиру и отойдёт мое добро и место в новгородской старшине. Но до того, как он в возраст войдет, всё ещё ни по одному разу спустить и вновь приобрести можно. В любом случае бить сапоги мне особой нужды нет.

Боярин Ставр сочувственно поцокал языком на незадачу боярина Хабара: Даджбог иной раз тоже сеет неразумно – где густо, а где пусто. У Ставра, например, одних сыновей семеро, вот и крутись тут, чтобы кого не обделить, а то ведь после смерти отца перегрызут друг другу глотки и пустят по ветру всё нажитое. Уж коли княжьи сыновья дерутся между собой за отцовское наследство, то от кого набраться ума боярским сыновьям.

– А дочке-то твоей который год? – спросил Ставр у гостя.

– Так двух десятков ещё нет. Женка-то кровь с молоком, рожай да рожай, а тут, вишь, какая незадача – осталась без мужа. Говорил же боярину Збыславу, не рвись из кожи за чужой интерес, а то непременно окажешься крайним. Как в воду смотрел.

Про дочь-то боярин Хабар завёл речь неспроста, но так ведь и боярин Ставр не вчера родился. Оно, конечно, вдова – не девка, но годы её небольшие, а по отцу если судить, то лучше невестки и не сыскать. Опять же единственная дочь богатейшего боярина – без приданного он её не отдаст, дабы не уронить чести рода. Конечно, Ставров Изяслав годиков на пять будет помоложе Хабаровой дочки, но года ведь дело поправимое, глазом моргнуть порой не успеешь, как седина уже бьёт в бороду.

– Коли князь Владимир сдёржит своё слово, то отдам за дочкой надел в Полоцких землях.

Что-то больно щедр боярин Хабар, коли так легко расстаётся с землёю. Ставра даже сомнение взяло – уж не кикимора ли у него под рукой? Хотя покойный боярин Збыслав вряд ли взял бы под себя уродину, уж больно горделив был и себе на уме. А предложение Хабара куда как заманчиво – на пару с новгородцем они бы удержали полоцкую землицу, несмотря на молодость Изяслава. Что ни говори, а сладко делить добро чужое, но как бы ненароком своего не потерять, во всяком случае боярину Ставру в первую голову думать надо об этом. Но тут уж как ни кидай умом, а выходит, что князь Ярополк при таком раскладе лишний. И не по вине Ставра так свершилось, а по вине самого Ярополка, который рот открыл для громкого слова, а получился один срам.

– С боярином Блудом надо словом перемолвиться, – стоял на своём Хабар. – Пусть склоняет Ярополка к Туровскому уделу, в этом для князя единственный выход.

– До боярина Блуда ещё добраться надо, – покачал головой Ставр. – А в Родню нас с тобой не пустят, а коли пустят, то учинят спрос.

– Сами мы, конечно, не поедем, – задумчиво проговорил Хабар. – Но есть у меня в знакомцах один человек, Перунов волк, вот с ним всё и обговорим.

Боярин Ставр в ответ утвердительно кивнул головой. Решать вопрос о великом столе всё равно надо и решать как можно быстрее, пока всех не захлестнуло кровавым потоком с головой.

Ладомир проснулся с первыми лучами солнца, разукрасившими золотом и без того богатую боярскую ложницу. Людмилы рядом уже не было, успела скрыться до рассвета, дабы не растрясти по дому своей вины. Тайком пришла, тайком ушла, а любила по принуждению так, как другие от чистого сердца не любят.

– Боярин Хабар за тобой прислал, – сказал Сновид, сладко потягиваясь.

– Зачем зовет?

– Это ты сам у него спроси, он сейчас в усадьбе боярина Ставра. Пятеря проводит.

Конопатый холоп уже стоял у дверей и хлопал на Ладомира куцыми ресницами. Не поймёшь, то ли хитрое у Пятери лицо, то ли глупое, а, наверное, и того и другого пополам, иначе не ходил бы при хозяевах в подручных.

– Пересвета разбуди, – шепнул уходя Ладомир Сновиду. – А то спит с чужой женой, как с своей собственной.

Ладомир к боярину отправился на коне, хотя до Ставровой усадьбы было рукой подать. Пятеря бежал вприпрыжку рядом, отстукивая пятками по мощёной киевской улице. Язык бы ему ещё на бок свалить – вылитая собачонка.

– Давно живёшь при боярине? – спросил Ладомир.

– Так я в усадьбе родился, – удивился вопросу Пятеря.

Из Киева наверное холоп носа никуда не показывал, как Ладомир до поры до времени из зелёного леса. Учителя вот только были у них разные и для разной жизни их готовили, оттого и получились они столь непохожими. Да и есть ли похожие люди на этой земле -каждый на особицу. Взять хотя бы семерых Волков из Бирючева гонтища – из одного горшка хлебали щи, случись что, так друг за друга глотку перегрызут любому, а всё же есть между ними разница. И Твердислав похож на Пересвета не больше, чем Ладомир на того же боярина Хабара. Выходит, с самого начала сидит что-то в каждом человеке, делающее его на других непохожим. И княж Владимир – человек, и холоп Пятеря – человек, а каждый живёт по своим понятиям и стремится к своей цели. У Пятери цель махонькая – как бы своему хозяину угодить и не остаться без сладкого куска, а у князя Владимира хозяин постарше – бог Перун, и малым куском не утолишь княжьего аппетита. А по обличью вроде схожи – руки, ноги, два глаза, два уха. Выходит, люди различаются по хотению – одним надо мало, а другим много.

– Здравы будьте, бояре, – Ладомир поклонился четырём углам, а пятый поклон Ставру и Хабару.

Крепкий терем у боярина Ставра, Блудову не уступит, и челядинов на подворье с избытком. Да и сам боярин, худой и жилистый, с умным суховатым лицом, понравился Ладомиру. Гостя приняли с честью, за стол усадили и поднесли золотую чарку с фряжским вином. О такой посуде рассказывал когда-то Бакуня и со смешком корил лесовиков, что с глины они пьют и с глины едят. Тогда Ладомиру страсть как хотелось с золота есть и пить, а сейчас пообвык уже и к злату, и к серебру, и ярким боярским кафтанам.

– Для боярина Блуда иного пути нет, – согласился Ладомир с боярами. – Я говорил уже об этом с его женой. Она согласна послать холопа, в Родню. И если ты, боярин Ставр и от себя передашь что-то Блуду, то твои слова только на пользу делу пойдут. А Ярополку нет смысла в Родне сидеть, коли вся киевская старшина встала под руку Владимира.

Как ни молод был Волк из Бирючева гонтища, а за последний год пообтесался среди Владимировых ближников и намеки гостеприимных бояр схватывал на лету. Расставались даже теплее, чем здравствовались, а боярин Ставр, проводив молодца до дверей, даже языком прицокнул:

– Такую бы голову да иным боярам на плечи. Одно только интересно – с чего это он так интересами боярина Блуда проникся?

– По доброму, видимо, принимали в боярских палатах.

И оба засмеялись понимающе, хотя и не без некоторого смущения.

Воевода Добрыня выслушал бояр, киевского и новгородского, внимательно. Огромные его руки тяжёлыми корягами лежали на столе, и боярин Ставр невольно поёжился, представив их на своей шее. Благодушному виду древлянского лешего он не верил. Если этот человек решит, что для пользы дела следует свернуть головы киевской старшине, то он это сделает всё с тем же весёлым прищуром ледяных синих глаз.

– А боярин Блуд поверит Ладомиру?

– Вместе с Ладомиром поедут блудов холоп Пятеря и печальник Перунов Бакуня, – пояснил Хабар. – А уж коли надумает Ярополк покинуть Родню, то мы с боярином Ставром встретим его на дороге и проводим до Киева.

– Туровский удел – место хорошее, – проговорил Добрыня. – Ярополку там понравится.

И расплылся в своей всегдашней ослепительной улыбке. А боярину Ставру почудилось, что Ярополку не сидеть в Турове, но вслух свои сомнения он высказывать не стал даже будущему родственнику боярину Хабару.

Князь Владимир, столкнувшись в дверях с боярами, кивнул им дружелюбно, но в разговоры вступать не стал. После вчерашнего пира у него побаливала голова и настроение было неважным. Киевский стол неожиданно легко свалился под его задницу, но вместо ожидаемой радости он ощутил тревогу. Забот не убавилось с уходом Ярополка, их стало неизмеримо больше, и они давили на плечи Владимира неимоверной тяжестью, грозя раздавить в лепёшку. Поэтому и решил он перевалить хотя бы часть этих забот на широкую дядькину спину. Добрыня поднялся навстречу Владимиру, чего прежде никогда не делал. То ли подчеркивал тем самым уважение к Великому князю, то ли просто ноги у него затекли от долгого сидения. Никаких следов вчерашнего хмельного пира не было на его лице – железного здоровья был этот человек. Владимиру оставалось только позавидовать ему.

– Что у тебя просил боярин Хабар?

– Представь себе, ничего, – усмехнулся Добрыня. – Хотя по трудам своим заслуживает многого. Хабар собирается с помощью боярина Блуда уговорить Ярополка добром отказаться от великого стола и уйти в Туров.

– Боярина Блуда следует обезглавить за все его происки, а усадьбу спалить, – Владимир поморщился от нехорошего ощущения в животе и потянулся к серебряной чарке.

Добрыня влил туда фряжского вина и подвинул сестричаду:

– Какая тебе корысть в смерти боярина Блуда или в его разорении? Князь не вправе убивать из мести, он должен казнить только в силу необходимости, иначе чем он отличается от простого смерда?

Владимир обиделся на эти слова Добрыни. Шолох уже напел ему сегодня о бесчинствах Перуновых Волков, которые вздумали защищать самого нелюбимого князем киевского боярина. И шёл Владимир к Добрыне собственно только за тем, чтобы отправить его к Волкам, учинять спрос.

– Шолох действовал по своему хотению, а не по слову князя, – пожал плечами Добрыня. – Никакой вины за Ладомиром я не вижу. Дружине не следует потакать в бесчинствах, не то она возжелает стать не только руками князя, но и его головой. У боярина Блуда вся киевская старшина в свойственниках, а коли ты в Киеве князь, а не тать, то и судить должен не по Шолохову разумению, а по правде. Коли боярин Блуд пошёл против воли киевского князя Владимира, то за это он должен ответить и животом и нажитым жиром, а коли он виноват только перед князем Новгородским, то князь Киевский за ту вину взыскивать не вправе.

– Боярин Блуд согнал меня с новгородского стола, – возмутился Владимир.

– Это не Блуд тебя гнал, а князь Ярополк, за что с него и надо взыскать, поскольку пошёл он против правды и воли отцовской. А коли тебя простой боярин согнать сумел с новгородского стола, то тебе в этом мало чести. Воевать можно только с равным, Владимир, а младшего следует судить, и судить по справедливости, в этом честь князя.

– Тебя послушать, так ты всю жизнь прожил по правде, рук не замарав, – не удержался от злого слова Владимир.

Добрыня засмеялся, что с ним случалось чрезвычайно редко:

– Я боярин и вправе мстить своим врагам, а ты князь, и вправе взыскивать с меня за эту месть, коли она не по правде. Коли виновен Блуд, так объяви о его вине народу. Не действуй по разбойному Шолоховыми руками. Нельзя сейчас допустить грабежей в Киеве. Великие князья так не поступают с своим народом.

– Значит прощать врагам, – насмешливо покосился Владимир на Добрыню. – А как же Рогволд?

– Рогволд оскорбил сына Святослава, за это и смерть принял. Но Полоцк мы взяли мечом, а потому и вправе были казнить побежденных, а здесь, в Киеве, ты утвердился по правде, как сын своего отца, как представитель Рюрикова рода, который владеет всей русской землёй, а потому и побеждённых здесь быть не может. Не вправе князь побеждать свой народ, а вот судить его вправе.

– Выходит, следует отпустить Ярополка в Туров?

Владимир поймал взгляд Добрыни, но настаивать на ответе не стал, а отвёл глаза в сторону. Не от испуга, нет, просто предстоящее решение было трудным и страшным, и не приходилось сомневаться, что оно ляжет тяжким камнем на Владимирову жизнь. Не мог он отпустить Ярополка добром в Туров. И Ярополк может быть утих, но старшина не успокоится и в племенных распрях будет искать поддержки у бывшего князя Киевского, который тоже Рюрикова рода, а значит вправе быть судьей. И любое слово Владимира будет подвергаться сомнению или самим Ярополком или от имени Ярополка. Убив Олега Древлянского, Ярополк сам указал Владимиру дорогу, с которой свернуть уже невозможно. Ярополк в роду старший, и пока он жив, об этом будут помнить все. А народная любовь и боярская преданность переменчивы, это Владимир узнал ещё в Новгороде.

Добрыня медленно потягивал вино из золотой чарки. То ли размышлял о чём-то то ли предоставлял Владимиру возможность самому кинуть умом. А заговорил медленно, взвешивая каждое слово:

– Даджбогов кудесник Щур сказал мне, что на Ярополке вина не только за убийство брата, но и за нарушенный миропорядок, который установился словом Святослава, слово отца для его детей закон, иначе не на чем будет держаться этому миру. И Ярополк знает эту свою вину. Не по твоему слову казнить его должны, а по приговору волхвов славянских богов и старшины новгородской, полоцкой, киевской, которые его волею были втянуты в кровавую распрю.

Хитро задумал Добрыня, так хитро, что не вдруг поймёшь, в чём тут польза для Владимира. Князя только тогда уважают, когда бояться – не Добрынины ли это слова? А коли старшина да волхвы начнут судить князей по своему разумению, то остановятся ли они на Ярополке, а не спросят ли заодно с Владимира, благо и он далеко не чист в этом деле?

– Силой, конечно, можно удержать и стол и земли, – вздохнул Добрыня, – но рано или поздно это либо на тебе, либо на твоих детях скажется – сила иссякнет, а кривда останется.

– А если старшина и волхвы скажут, что Ярополку жить?

– Тогда пусть живёт. Пока конь под ним на охоте не споткнётся, либо сам на пиру мёдом не поперхнётся.

– Это не княжий путь, – сдвинул брови Владимир, – чтобы сначала спустить вину, а потом извести украдкой. Я подумаю.

Почему Ярополк, уходя в Родню, оставил в Киеве жену свою Всеславу, Владимир не знал – растрясти, что ли, боялся непраздную? Что Всеслава непраздна – это он приметил сразу по выпирающим бедрам и чуть выпирающему животу. Семя Ярополково ей предстояло носить ещё месяца четыре, вот только доживёт ли родитель до рождения своего чада? Владимиру почему-то казалась, что родится девочка, такая же тихая и послушная, как мать её Всеслава.

– Как спала княгиня?

– Хорошо, княж Владимир.

Ему захотелось сорвать платок с её головы и посмотреть, какого цвета у неё волосы. Или провести ласково рукой по щеке, ощущая тепло снежно-белой кожи. Волосы у неё скорее всего рыжеватые мягкие и пушистые. Кабы ни мамки да няньки, толпившиеся вокруг, он бы не удержался от хозяйского жеста, но старые ведьмы цепко следили за Владимиром, и на морщинистых лицах написано было недовольство.

На месте Ярополка он забрал бы жену с собой, дабы не вводить других во искушение. Или беглый князь был уверен, что у Владимира не хватит решимости её тронуть? Это ведь не просто женщина, а княгиня с семенем Великого князя в чреве, и если родится мальчик, то он по праву унаследует стол за Владимиром, даже если Ярополк потеряет и власть и жизнь. Мальчик будет старшим в роду Рюриковичей после Владимира, и поэтому прав у него будет больше, чем у Владимировых сыновей.

Кудесник Вадим объявился в Киеве нынешним утром, но остановился не в княжьих палатах, а на холопьем дворе. То ли слишком скромен первый ближник Перуна, то ли слишком горд – не захотел делить кров с Великим князем Киевским. Одет кудесник просто – белые порты, белая рубаха, а из украшений белая во всю грудь борода. Волхвы волосы не стригут, а потому и растут они по плечам чуть не да пояса. Сидит Вадим на лавке, чистый и свежий, словно только что из бани, а перед ним на столе мёд на простом блюде. И по губам не видно, чтобы он ел тот мёд. Было в этом старце что-то настораживающее, быть может глаза, в которых читалось явное стремление навязать свою волю другим. Возможно, этот человек лучше всех понимал желание своего бога, и это понимание давало ему силы твёрдой рукой направлять чужие жизни по намеченному пути. У Владимира такой уверенности не было – не было уверенности в том, что поступая так, а не иначе, он творит благо, а не зло.

– Как ты узнаёшь волю Перуна? – спросил он Вадима, глядя прямо в глаза кудеснику.

– Это долгий путь, Владимир. Боги не говорят языком человеческим, а выражают свою волю движением воздуха, полётом птиц, поведением людей и животных. Разве киевляне, открыв ворота, не выразили тебе тем самым одобрение Перуна. Каких знаков ты ещё ждёшь?

– Пущенная из новгородских лесов стрела достигла цели?

– Никто не знает цели бога, мы можем лишь узнать, чего он хочет в то или иное мгновение, но это Перуново мгновение длинною в человеческую жизнь. Бог проявляется в деяниях не только природных, но и человеческих, и через эти деяния умножает свою силу, именно поэтому он благосклонен к тем, кто способен к свершениям.

– Но к каким именно свершениям?

– Сверши то, что задумал, ибо любое свершение угодно Перуну.

– Но я ведь не только созидаю, но и разрушаю – города, сёла, жизни человеческие?

– Перун, посылая свою огненную стрелу, тоже рушит то, что неспособно жить, освобождая место тому, что полно сил, а следовательно готово к свершениям. Так устроен этот мир, а без движения он обречён.

– Иными словами: Перун помогает мне, потому что я активнее Ярополка, а коли сяду сиднем, то бог отвернётся от меня?

– Ты совершенно прав, княж Владимир, – кивнул белой головой Вадим. – Человек в своей жизни совершает разные поступки, и угодные и неугодные богам, за это ему и воздаётся по заслугам. Но коли ты ничего не свершаешь, то и воздавать тебе не за что, а в бессилии людей – слабость богов.

Нечто подобное Владимиру уже говорил Добрыня, склоняя к походу на Киев: всё в этом мире взаимосвязано, и движение князя – это движение бога. Но Перун может обойтись и без Владимира, избрав другого послуха своей воли, а вот Владимиру не обойтись без высшей силы, ибо на земле ему опереться не на что.

– Как узнать, какое из моих действий более угодно Перуну?

– То, что быстрее всего приводит к цели.

От стрелы можно укрыться за щитом или стеною, но если ты застыл на месте, то она настигнет тебя обязательно. У Ярополка была и есть возможность спрятаться от летящей стрелы, но он этого не делает, не предпринимает почти ничего для собственного спасения. Не верит, что Перунова стрела именно для его груди предназначена. Не верит, что Владимир способен взять власть, ударив в грудь соперника. Ярополк ведь тоже был стрелой Перуна, когда убивал Олега и гнал из Новгорода Владимира, но этой стреле не хватило силы, и она упала, не долетев до врага. Перуну ведь всё равно, что Ярополк, что Владимир, богу нужна стрела, способная поразить цель. А Ярополк начал да не закончил, лишив Перуна той силы, которой тот жаждал обладать. И Ярополк, перестав быть стрелою, стал целью или, точнее, помехой стремлениям бога. А потому ему ничего другого не остаётся, как только ждать в бессилии своей участи, которая свершается не волею Владимира, а волею Перуна.

Не Добрыниных и не Вадимовых советов нужно слушаться Владимиру, а решать самому. Он стрела Перуна, и от его действия и бездействия зависит если не всё, то очень многое в окружающем мире.