Текст книги "Тарантул"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

– Ну ты, мужик, блин, даешь, – признался и дернул его за лепесток, в смысле за ухо. – Где, спрашиваю, компьютерный центр?

– Та-а-ам, – указал в глубину коридору. – Но электронная система... и охрана....

– Дядя, давай искать, кто отвечает за эту еб... ную систему!

– Это безумие!..

– Ну?... Считаю до одного...

– Сейчас-сейчас, – трясущими руками вырвал из карманчика комбинезона портативную рацию. – 87654 вызывает 45678! Внимание! Повторяю...

Леха Иванов от восхищения покачал головой: как интересно – 87654 вызывает 45678, с ума сойти. Чеченец же был суров и непреклонен, внимательно контролировал ситуацию:

– Дядя, надо схорониться. Куда?

И вовремя проявил бдительность, не успели мы (втроем) спрятаться в кабинете, напоминающим школьный по химии, а по коридору... шум... точно перелет темных ночных птиц... Ниндьзя...

– Тсс! – сказал Чеченец и приставил к обрюзгшему горлу № 87654 финку.

– Дядя расслабься, – хохотнул Алеха Иванов. – Хочешь расскажу анекдотец?

Человек-роза не хотел, но я все равно рассказал о Зайце-автолюбителе и Волке, который как-то поинтересовался у косого: на хрена тому машина, он и так стрекочет шибко? Поехали, увидишь зачем, отвечает Заяц. Катят по лесу, вдруг на дороге Лиса голосует. Заяц припускает окошко в дверце, плутовка тискает в салон морду, тогда Заяц-автолюбитель быстро зажимает её стеклом. Потом обходит машину, пристраивается к Лисе Патрикеевне сзади и отдирает, как козу. Садится потом в авто, отпускает кумушку и – едут с Волком дальше. Серый чешет затылок: Да, на машину у меня не хватит, а вот дверцу от неё я себе обязательно куплю

Анекдотец был смешной, да на толстяка он почему-то не произвел никакого впечатление. Он пялился на меня каким-то безумным взглядом, словно пытаясь представить себя на месте хитрого Зайца, видно, это ему не удалось, он жалобно всхлипнул и... умер.

Я увидел: из его приоткрытой бездны рта выглядывает пугливая душа, похожая на бесцветного головастенького дитя с крылышками вместо ручек и рыбьим хвостиком вместо ножек.

Душенька виновато взглянула на меня и Чеченца, словно испрашивая разрешения на улет из обрыднувшей вконец плоти.

– Ну, лети-лети, птичка-невиличка-рыбка-плотвичка, – усмехнулся я.

И душа послушно поплыла вверх, развевая прозрачными крылышками отравленный дурцой воздух.

К нашему (с Чеченцем) удивлению, № 45678 явился. Не один, с мощным телохранителем – из бывших культуристов. Они с опасением двигались по опустевшему коридору, точно по страшному Булонскому лесу.

Алеха Иванов за руку утянул желеподобного господина под № 45678 в кабинет химии, а Чеченец начал биться с "боингом". На кулаках. Мог прирезать, да вошел в кураж, и хотел проверить свою боеспособность без применения других средств поражения.

Атлет не понимал, что происходит? Думаю, у него создалось впечатление, что сражается с тенью. Если это так, почему тогда хук слева врага так смачен, а хук справа выворачивает квадратную челюсть и почему удар армейского бутса в голову такой болезненный...

В конце концов "боинг" прекратил свой бреющий полет над планетой и рухнул в окровавленных обломках. Вредно для организма использовать анаболики в неограниченных количествах.

От всего происходящего желеподобный господин № 45678 находился в состоянии близкому состоянию господина № 87654. Он даже забыл дышать и покрывался трупными веселенькими синенькими васильками.

Суровый Чеченец отвлек его от печального созерцания действительности и задал несколько конкретных вопросов. И получил конкретные ответы. Что позволило ему скорректировать наши действия. Леха Иванов напротив был беспечен и весел и хотел отвлечь несчастного анекдотцем о Зайце, Волке и Лисе.

– Погоди, родной – остановил меня Чеченец. И задал вопрос: где находится система электропитания компьютерного центра.

– Там автономное питание, – получил ответ. – Отпустите меня... у меня жена... у меня подагра...

– И что это значит? – не понял я. – В смысле, надо атаковать.

– Не пробиться туда, – цокнул Чеченец. – При все нашем желании. Слишком много неверных.

– Неверных, – повторил я и мы, взглянув друг другу в глаза, опаленные боем и наркотической гарью, поняли без слов.

– Все будет хорошо, дядя, – сказал я. – А скажи-ка, где находится система охлаждения всей зоны?

– Там, – обреченно отмахнул ладошкой. – Под лабораторией... – И вскинулся в ужасе. – Господа, что вы хотите сделать?

– Догадайся сам, жижавнюк, – осклабились я и Чеченец.

– Это невозможно, – всплеснул ручками. – Это будет катастрофа... экологическая...

– Дурак, лучше эта, чем другая, – сказал я. А Чеченец приказал. Вперед!..

... Прорыв в зону системы охлаждения всего комплекса "А" нам удался. С потерей нашего неуклюжего проводника – ему не повезло: стрела впилась в номерок. Вжиг! А стрелы, мать моя родина, летали так, словно мы находились в джунглях Амазонии.

Чеченец и я старались не обращать на них внимания, круша врагов матом, спецназовскими ударами и надежным автоматом Калашникова. От наркотического угара и куража боя у меня возникло впечатление, что рядом со мной молотят врага мои друзья и товарищи из героической 104-ой. Они идут за мной беспощадным римским каре и нет силы, способной остановить эту живую и мощную волю духа.

– Ваня, прикрывай! – ору я.

– Алеха, слева, – отзывается Ванечка Стрелков. – Стрелы!..

– Осади малость, твари нечистые! – пыхтит Колька Кирсанов, добродушный самарский увалень. – Ну ужо я вас!..

– Снайпера, Василек!

– Бей, Мишка!

– Сюда-сюда, братцы!..

– Славка, огоньку!... Дай-дай-дай!

– Мужики, гранаты! Где, е`вашу мать, гранаты!...

– Из подствольника, Иванов!..

– Ах, е... ть ваш весь род!

– Кровь-кровь-кровь!..

– "Тарантулы"! За мной!

– Ааа! Ыыы! Ух! Эх! Их! Матушка-Рассея!..

Потом ближний бой закончился. Мои боевые друзья и товарищи ушли в вечность, а я и Чеченец забаррикадировались в подвальном помещение, оплетенном кишками огромных труб. Перевели дыхание. До часа Z оставались минуты и можно было поговорить на прощание по душам, не обращая внимания на удары в бронированную дверь.

– Ты ранен, Леха, – обратил внимание Чеченец на две стрелы, торчащие в предплечье.

– Ха! Пустое, – отмахнулся. – Ты сам-то как?

– Хорошо, – хныкнул. – Умирать будем красиво.

– Конечно, родной, – ответил я. – Не забывай меня.

– Такое забудешь, – усмехнулся. – Торопись, Алеха. Время!

– Да-да, прощай, Чеченец.

– А все-таки мы их, Алеша, сделали, – уходил. – Не смотря ни на что. Как Заяц Лису, а?

– Как Заяц Лису, – захохотал я. – Это точно! А Волк при нем!

– А Волк при нем, – тоже смеялся, удаляясь из моей жизни. – Ох, Леша-Лешка, с тобой не соскучишься, ха-ха.

Когда он исчез, я обратил внимание на свою тень – она была мерзкая, липкая и от грехов черная. Впрочем, это, возможно, была моя кровь... Хотя это уже не имело никакого значения.

Я чувствовал, что сокрушающий миллионы и миллионы жизней час Z где-то здесь, рядом, он заполняет удушливым наркотическим смогом все пространство и спасение лишь в одном: очистить это пространство концентрированным кислородом.

С трудом открываю винтиль резервуара, похожего на огромную и чудовищную по мощи бомбу. Упругая и жесткая струя вырывается из емкости, как джинн из лампы Алладина, и начинает гулять смерчем...

Я поймал в кармане куртки зажигалку – подарок Вани Стрелкова... посмотрел на часы... минута до часа Z... 59 секунд... 58... 57... 56... 55... 54... 53... 52... 51... 50... 49...

Поднес к глазам зажигалку и увидел на её отполированной от частого употребления зеркальной поверхности себя, Алешку, юного и восторженного... каким он был на берегу моря... где на мелководье плескалась девочка Ю, заливающаяся дивным колокольчиком: дзинь-дзинь-дзинь...

– Ю, – сказал и щелкнул колесико кремня, точно повернул колесико времени.

– Ю, – сказал и словно нанес молниеносный последний удар по себе и всему тому, что подлежало немедленному уничтожению.

– Ю, – сказал и увидел – колоссальная, огненно-плазменная цунами, вырываясь на свободу, накрывает полностью своей раскаленной магмой бетонную конструкцию всей спецзоны "А".

И увидел – пространство моей пластающей во мгле отчизны осветилось, и в этом очистительном пламени я увидел людей, их было миллионы и миллионы, и они были люди, они стояли у окон и молча смотрели на бушующее зарево.

И увидел – как содрогнулся весь милый городок Ветрово и все его жители тоже припали к окнам.

И увидел Летту, она стояла у хирургического стола и, услышав чудовищный подземный гул, вскинула голову к слепящим лампам операционной и все поняла, и маму увидел, продолжающую недрогнувшей рукой свою бесконечную работу.

И увидел усталых молоденьких солдатиков, выходящих из смертельного боя.

И увидел девочку Ю, рисующую дом и кошку в нем, и гамак, и медведя, и себя, и меня.

И увидел Антонио, укачивающую на руках Ваньку...

Потом увидел, как плавится рука и сам человек, не успевший притопить клавишу компьютера, чтобы вызвать дьявольский час Z; увидел, как на другой части планеты пытаются реанимировать этот час Z, не понимая, что нельзя реаминировать труп; потом увидел, как трещит инкрустированный телефон на даче государственного деятеля, и тот просыпается в поту от дурного предчувствия, напяливает на свои маленькие кротовые глазки очки с мутными стеклами, а после слушает сообщение, превращаясь в омерзительного и раздавленного скурлатая, но находит в себе последние силы и тряскими пальцами набирает номер телефона, известный только ему...

И вижу: моложавый человек с лицом удавленника и соломенной челочкой на нем удивленно отрывает голову от документов, у него странные глаза – в них стоячая жижа мертвого ржавого болота, и этот человек внимательно слушает, что ему говорят, и с каждым словом покрывается пунцовой краской гнева...

И вижу, как и он тоже торопливо накручивает диск и в телефонной мембране раздается женский голос, похожий на голосок дьякона в маленькой заброшенной церквушки, фальшиво напевающего псалмы во здравие Господа нашего, давшего нам хлеба насущного...

Потом снова вижу миллионы и миллионы, которые пробудились от тяжелого сна и снова получили возможность быть свободными и счастливыми.

Затем приблизилась темно-звездная ткань ночного неба, затягивающая меня в туннель смерти. Но страха не было – я проходил этот путь и не обращал внимания на мерзкие, корчащиеся в муках рыла вурдалачных скурлатаев, и даже старуха-смерть, больная базедовой болезнью, не была страшна в своем яростном исступлении клюкой уничтожить мою бессмертную душу.

Потом возник разгоняющий тьму свет в конце туннеля и скоро я оказался в пронзительно чистом, свободном и сияющем синью пространстве. После появилась кромка моря, по которому пританцовывал знакомый мне старичок в домотканой рубахе, напевающей песенку о парне раскудрявом.

Когда я приблизился, он улыбнулся, с хитрецой взглянул на меня и проговорил:

– Посему быть, солдатик! – и ушел по воде, аки по суше.

Я лег на теплое мелководье в чем был – в тельняшке, камуфляжных брюках и армейских ботинках. И лежал так долго, всматриваясь в новую бесконечность и чувствуя снова себя молодым, сильным и вечным.

Потом выбрался из целительной воды и неспеша пошел в сторону сияющей бесконечности.

Иду по берегу и вижу далекую и сияющую живительным светом гряду и знаю – там вечный и святой Город, прекрасный город, где живут те, с кем дружил и с кем был на войне; там – все мои друзья и боевые товарищи.

Ускоряю шаг и не вижу своей тени – она осталась там, в туннели смерти, корежится в его пористых и гиблых, сочащихся кровью, гноем, страхом, стенах.

А Город манит своим чистым сиянием – и я уже бегу к нему по берегу моря. Бегу по берегу моря, как по кромке неба, и вдруг вижу... далеко... навстречу мне...

Золотоголовая маленькая голенькая девочка в сатиновых спадающих трусиках... с панамой в руках...

Чудный и вечный ребенок, ковыляющий мне навстречу и что-то кричащий...

Мы приближаемся... и я узнаю Ю – на её просветленном прекрасном ангельском лике неземная радость и благость.

– Ю! – кричу я. – Ю!

– Алеф-ф-фа, – и смеется так, словно у неё внутри звенит волшебный колокольчик: дзинь-дзинь-дзинь!..

Дзинь-дзинь-дзинь – мелодичный нетленный мотив... прекрасные звуки непрерываемой никогда жизни...

И никого чуда здесь нет потому что любой может их услышать...