Текст книги "Тарантул"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

По прибытию домой кинул тело, как тряпку, в ванну с кипятком и лежал в ней в безмятежном покойном забытье: картинки жизни мелькали с калейдоскопической скоростью – вот я, маленький, блуждаю по парковой клумбе среди роз, похожих на экзотические деревья, а вот я постарше: стою на утреннем крыльце и пускаю из себя телесную биссектрису, а вот иду в школу, первый раз – в первый класс, и в руках у меня душные розы, пропахшие тошнотворным запахом газа, а вот я в классе пятом подглядываю за девочками, переодевающимися на урок физкультуры, мне и интересно, и стыдно, а вот я уже пытаюсь поцеловать девочку Победу, её губы пахнут испугом и мылом, а вот я с Санькой Серовым сижу по весне на лавочке у кинотеатра "Авангард" и мы потягиваем винцо, мыльное по вкусу, а вот бегу по стылому, страшному, чужому Городу, чувствуя как меня затягивает смертельная воронка холодного небытия...

Очнулся от стыни – охладела вода; включил кран, и снова мягкая и теплая дремота... нет, неожиданный звук мобильного телефончика. Машинально цапнул аппарат, позабыв, что уже четвертый час ночи.

– Ну как, Чеченец, оздоровительная прогулка? – услышал веселый напористый незнакомый голос. – Отмокаешь?

– Дедок труп, и ты тоже, дядя.

– Дедок тю-тю, уже далече, – хохотнул незнакомец. – А я близко, Чеченец.

– Что надо, затейник?

– Ничего. Забудьте "слободских", как сон. Первое и последнее предупреждение.

– Я плохо забываю сны.

– А вот этот запамятуй. Добрый наш совет.

– Почему?

– Бизнес, Чеченец, у каждого свой. Делайте свою коммерцию. Москва большая, всем хватит.

– А нам нужны свои, "слободские".

– Нет, дорогой, мы вам машинку скрутим. Нет проблем.

– Мы – это кто?

– Мы – это мы.

– "Слободские" наши.

– Тьфу! – не выдержал мой невидимый собеседник. – Не нагулялся, Алеха Иванов. Смотри, прогулки ведут в ад...

– Пошел ты, сука затейная, сам туда!.. – и утопил мобильный телефончик в мыльной воде.

Зря. Надо было ещё поговорить по душам. Может, и узнал что-нибудь новое для себя. Например, час своей героической гибели.

"Дело простое: убит человек, родина не виновата. Бой оборвется. Мерцающий снег запеленает солдата".

Пробуждение поздним утром было ужасным – за окном билась снежная пелена, а тело, не выдержавшее столь радикального эксперимента на ночном поле, разламывалось от всепроникающей ползучей заразы. Помимо ломки, неестественная слабость. Таким слабым и беззащитным был лишь однажды, под руинами разбитого Города, когда в меня падал мерцающий смертью снег...

Быть безвольным и немощным, а ведь надо готовить наступление по всему фронту? Не дадим врагу ни дня передышки, будем бить гадину на её же территории.

Побрел на кухню, вырвал из холодильника бутылку водки, налил в стакан двести , насыпал туда красного перца, перемешал адову смесь, вернулся на кровать и, разве что не перекрестился, заглотил традиционное народное средство.

Мама моя родная! Наверно, так рождаются звезды и новые люди? Возникло впечатление, что душа моя от сильного ослепительного ожога вырвалась из телесного кокона и с проклятиями метнулась к окну, скользнула в щель и...

... ни времени, ни пространства, ничего, кроме космогонической пустоты, но затем душа моя попала в живительный искрящийся метеоритный поток и принялась в нем плескаться, как непослушное чадо на летнем речном бережку, повизгивая от восторга и удовольствия.

Продолжался праздник души до тех пор, пока не возник на берегу старик в домотканой свободной рубахе, напевающий песенку. Он напевал о парне раскудрявом и требовательно стучал стальной колотушкой.

Моя обновленная летучая душа весом в несколько граммов сжалась в метеоритный камешек и устремилась на планету Земля, в государство Россию, область Московскую, город Ветрово...

Тра-ба-бах! – и открываю глаза: знакомый потолок, плавающая под ним тарелка НЛО-люстры, окно с небесной пронзительной синькой.

Тра-ба-бах! Боже мой, что происходит? Невообразимая канонада в коридоре, будто уже началось наступление на всех фронтах. Тра-ба-бах! Неужели опять неуемный ОМОН с диким РУОП?

К своему удивлению и радости, без труда поднялся и поспешил к двери, содрогающейся от мощных ударов.

– Эй! – заорал в мимолетной паузе. – Вы, блядь, что там, все с ума посходили?! – И открыл бронированные запоры.

Лучше бы я этого не делал. В трудовой пыли сумрачной лестничной клетки теснились люди в противопожарной брезентухе и в медных касках. Один из них с авантажным молотом готовился к очередному сокрушительному удару, и этот стук непременно пришелся бы по моему неосторожному лбу, да исступленный вопль помешал:

– Алексей! – кричала мама, продираясь сквозь команду взломщиков.

– Мама, что это все значит? – задал вполне закономерный вопрос.

И не получил ответа – она повисла на моей шее, как медаль за отвагу на пожаре. Ничего не понимал, а мама плакала и смеялась, теребила меня, словно не веря, что я живехонький и здоровенький. Начал что-то понимать, когда брезентовая компания забубнила:

– Мамаша, того... вызов-то ложный... Надо того...

Счастливая мать вырвала из сумочки мятые ассигнации, и служба 01 радостно загремела кирзовыми сапогами вниз по лестнице, чтобы, очевидно, поскорее поднять чарку за здоровье раба Божъего Алексея.

Когда мы остались одни, мама позволила себе безобразную истерику. Ооо, как она кричала, надсаживалась, топала ногами. Такой видел её только однажды, когда сказал, что пойду на войну.

А что же теперь? Оказывается, я канул в неизвестность на двое суток, провалился в тартарары, исчез из жизни. Где был? Почему не отвечал по телефону? Как я могу вести такой безобразный образ жизни? Связался с какими-то сомнительными личностями?

– С какими-какими? – хохотал я, не выдержав такого яростного наступления и младенческой наивности родного человека.

– С подозрительными, Алексей, – отрезала. – А ты такой доверчивый мальчик, тебя каждый может обидеть.

– Мама, прекрати, – корчился.

– В чем дело? – не понимала. – Что тут смешного? Я неправильно говорю?

– До-до-доверчивый, – поквакивал от смеха, – да, каждый может обидеть. Ты, мама, само очарование. Самая лучшая в мире мама...

– Прекрати истерику, – потрогала мой лоб, как в детстве. – Холодный. Возьми себя в руки, Алеша. Не хочешь учиться, женись.

– Ты об этом говорила, родная.

– У тебя здесь какой-то... неприятный запах... как... как у козла... прошлась на кухню. – Вот, пожалуйста, пил водку? Безобразие. Это с твоим-то здоровьем? Алексей, я долго на все закрывала глаза, но так жить нельзя, хватит! Ты уже пьешь водку!.. Стаканами..

– Это я лечился.

– Алексей, – была решительна и беспрекословна. – У нас работает медсестра Виолетта, прелесть – опрятная, аккуратная, душевная... Тебе надо познакомиться...

– Мама, что за идеи? То учиться, то жениться?

– Хорошие идеи!

– Мама, хочешь моей смерти? – страдал. – Я больше не могу смеяться, швы расходятся...

– Не разойдутся, говорю как специалист! И хватит валять дурака, Алексей. Начинай новую жизнь! – И с этими верными словами наконец удалилась из моего жилища, провонявшего трупным запахом.

Мама-мама... Более наивного человека трудно найти на всем белом свете. Она видит то, что хочет видеть – беззащитного и доверчивого двадцатилетнего кроху, и знать не знает, что её сын – убийца.

Новый гость прибыл в самом дурном расположении духа. Не сбрасывая пальто, плюхнулся в кресло и вперился в меня, как на образ. Мы помолчали, я и господин Соловьев. Было слышно, как повизгивают от удовольствия детишки, катающиеся с горок.

– Снег выпал, что ли? – спросил я.

– И много, – со значением ответил мой приятель.

– Это хорошо.

– А что плохо? – скрипнул зубами.

– Не знаю, – развел руками. – Что тут у вас происходит?

– У нас? – хекнул. – Хорош, нечего сказать; где тебя черти носили?

Я перевел дух – вопрос не в бровь, в глаз. И без лишних романтических подробностей поведал о своем трудном путешествии по маршруту: слободка поле – космос. Включая заключительную телефонную беседу с незнакомым затейником. О проблемах рыночной экономики.

– Этого и следовало было ожидать, – резюмировал приятель. – Мудак вы, батенька.

– Почему? – обиделся.

– Потому, что действуешь, как лох. Я ведь предупреждал, а ты все играешь. А цена дорогая – жизнь.

– Без пафоса, пожалуйста, – усмехнулся я.

– Плохой смешок. Сегодня утром Султанчика нашли на помойки. Чикнули от уха до уха. И "травкой" приправили.

– Еб... ный род!

– Это нам намек, Чеченец.

– И что, отступать?

– Не знаю, – передернул плечами. – Кто-то слишком хорошо тебя знает, дорогой друг. Партия разыграна как по нотам. И что полетишь на пожар и что у Шмарко на тормозах...

– А Султанчик?

– Дошпионился, – нервно отмахнулся. – Вопрос в другом, почему начали активные действия? Мы их не трогали, если не считать ваших игрищ с "мешочниками"?

– Ничего, ответим на все вопросы, – сказал я. – До Нового года.

– Чеченец, ты меня уже достал, – занервничал господин Соловьев. Объясняю ещё раз: "слободские" под контролем какой-то структуры...

– Какой?

– Иди ты!.. – не выдержал. – Не знаю. МВД, ФСБ, РУОП, СОБР, ОМОН, ОБСДОН, ООН, НАТО, выбирай!

– А что лазутчики?

– Тьфу на тебя! Время на это год, если не больше... Наскок не проходит, убедился в этом или нет?

– Хип-хоп, – сказал я. – Надо управиться до Нового года. Люблю встречать праздники без долгов.

Мой товарищ взялся за голову – Бог мой, с каким идиотом он связался, не желающим ничего понимать. Конечно, если я желаю закончить свою жизненный путь к Новому году, то отговаривать никто не будет. Пожалуйста, действуй! Но потом в царствие Божьем не говори, что не был предупрежден.

– Не скажу, – пообещал.

Когда остался один, нашел календарь и отметил, что до праздничных новогодних торжеств осталось чуть больше месяца. За это время можно власть поменять в Гвинеи-Бисау, а уж выйти на "барона", держащего наркобизнес в моих родных окрестностях, мне, надеюсь, помогут Высшие силы.

Думай, Леха, думай, сказал себе, глазея на счастливых маленьких людей, елозивших по снежной горке.

За мое "отсутствие" снегу и вправду навалило, будто прорвало небесный мешок. Раньше я тоже любил бултыхаться в снежной целине, сотканной из мороза, солнца и ликующего смеха. Больше такого уже не могу себе позволить. Жаль.

Катание на санках закончилось – время голопировать по родным буеракам от гневной костлявой старухи, размахивающей сельхозинвентарной косой.

Главный вопрос, на который надо найти ответ, почему меня, как Султанчика, не швырнули дохлым на свалку, приправив "травкой"? Думать о любви к ближнему как-то не приходится. Странно, нарушен основной закон смутного времени: нет человека – нет проблемы. Неужели Некто решил, что загородной прогулки достаточно для такого молодчаги, как я?

Если меня хорошо знают, то такой неумной мысли не могли допустить. Существует шарада, которую нужно разгадать. Не люблю, когда за спиной маячит сторонняя тень. Свою можно и потерпеть, а вот чтобы чужая влияла на линию судьбы?

Моими врагами, хорошо осведомленными о состоянии души Алеши Иванова, допущена ошибка, они не знают, что есть ещё Чеченец. Для них – это кликуха, не более того. В этом заблуждение. Чеченец – это состояние души, раскромсанной войной. Чеченец – это фанатизм и неустрашимость. Чеченец это бессмертие.

Всего этого о н и не знали и не знают, предприняв нелепую и бессмысленную попытку устрашения. Может, нужно ответить именно на этот вопрос: почему начались столь активные и затейливые действия? Что их встревожило? Наш профилактический мордобой "мешочников"? Или все дело в моем бессмысленном походе на Киевский вокзал? И он имел смысл? Однако кто мог признать меня во мгле многомиллионного вечернего мегаполиса?

Вопросы-вопросы, найти бы ответы. А может плюнуть на все, жениться на медсестричке-душке Виолетте, она будет по утрам делать оздоровительные клизмы, кормить манной кашей и мыть посуду мылом и хлоркой.

Прекрасные перспективы!.. Нет, уж лучше лакать каждый день по двести . С красногвардейский перцем.

Открыв форточки, чтобы чистый воздух уничтожил запах разложения, одеваюсь и спешу на улицу. Мне тоже нужно проветрить заплесневевшие мозги. И потом – Султанчик не простит, если я с ним не попрощаюсь.

На войне быстро привыкаешь к потерям. К своей обвыкнуть не успеваешь по причинам понятным. Если в детстве смерть родных или знакомых вызывала ощущение мировой катастрофы, то теперь – как неприятный факт.

По мнению господина Соловьева, наш хитроумный товарищ оказался жертвой своего болтливого языка. Увлекся шпиономанией и либо проговорился, лежа на шлюшке, либо гульнул на всю Ивановскую...

И теперь лежал набальзамированной куклой в дорогом ореховом гробу. Сам гроб стоял в помещение кинотеатра "Авангард". Братва съезжалась на импортных лимузинах, вызывающих оторопь у простых граждан. В холодном воздухе вместе с естественной скорбью витал запашок дорогого одеколона, коллекционного вина, красивых девок, переговоров по "уоки-токи", уверенности в своих силах и хорошего настроения.

Вот так и живем, Султанчик, сказал я ему, обезображенному румянами, пудрой и статикой. Поминки переходят в здравицу и наоборот. Наша азиатская традиция. Плохо относимся к живым, повторюсь, ещё хуже к мертвым. Торопимся жить сегодняшним днем, оставляя в прошлом всех, кто не смог прорваться в настоящее.

Если мне обречено уйти т у д а, то сделаю все, чтобы бесполезную оболочку мою разметало в пыль, в прах... тлен... Так будет лучше для моего душевного состояния.

Начали произносить прощальные речи и я покинул благородное собрание. Снег похрумкивал под ногами. На морозце щеки прогуливающих уроки, смешливых школьниц пылали живым румянцем. Одна из них уронила шерстяную варежку и я, поднимая и крича девахе о её нечаянной потере, вдруг приметил враждебную тень, мелькнувшую за палатками. Показалось? Случайная игра теней? Или это уже мои психические сдвижки?

Решил прогуляться до озера. Оно замерзло, и на очищенном пятачке мальчишки пинали шайбу. Я завяз на бережку, понаблюдал за сумбурной толчеей, не чувствуя никакой угрозы и чужого присутствия.

Неужели начинаю пугаться в своем родном местечке? Скорее всего привиделось? Не та я фигура, чтобы за мной ходил соглядатай? А если ходит? Если это так, то поиграем в кошки-мышки. Только вот кто мышка, а кто кошка?

Странное ощущение мира, когда начинаешь подозревать; все прохожие, включая детишек на санках, кажутся сомнительными личностями, готовыми совершить с тобой физическую компрометацию, то бишь убийство.

Когда начал шарахаться от собственной тени, то не выдержал, плюнул на все и вернулся домой.

Квартира промерзла и в ней появился свежий запах зимы, елки, смолы и праздничного новогоднего застолья.

Я закрыл форточки – день отступал перед наступающими сумерками. Зачеркнул карандашом цифру, обозначающую сегодняшний день, когда обнаружил за собой постороннюю тень.

Потом выпил чаю с абрикосовым вареньем и уснул, как счастливый ребенок, накатавшийся от всей души на заснеженных крутых горках.

Хотел я этого или нет, но требовалась выдержка. И ещё раз выдержка. Ни одного сбоя, ни одной ошибки, ни одного просчета. Партия перешла в позиционную напряженную борьбу; враг не должен даже предположить, что знаю о его существовании. Привычно жить и действовать. А миг, когда можно будет нанести разящий удар, уверен, наступит.

Первая неделя проходила в производственной суете – подпольный заводик по производству фальшивой водки "Кристалл" задержал налог на прибыль в ТОО. Пришлось напомнить о его обязательствах, устроив банальный, но действенный погром готовой продукции.

Было такое впечатление, что над Ветрово взмылось самогонное облачко размером в Люксембург, такая возникла вонь. Ветровцы дня три дня ходили, качаясь, не опохмеляясь и закусывая забористый воздух снежками.

В конце недели мне удалось познакомиться с филером. Кружа на "Ниве" по городку, как на карусели, заехал в гости. К Антонио. Был встречен с искренней радостью, чаем, абрикосовым опять же вареньем, котом и оптимистическим гиканье Ваньки.

– А это герою на манную кашу, – тиснул под сахарницу сотенки защитного камуфляжного цвета. – И на свет, газ, воду и телефон.

– Это что? – удивилась. – Ой, Алешка, доллары? Ты что, с ума сошел?

– Ивану на Новый год! Мой подарок.

Антонио пришла в ужасное смятение чувств; дуреха, не понимала, что деньги имеют лишь прикладное значение. С ними удобно. А разве можно купить дружбу или любовь, веру или надежду? Вернуть прошлое и ушедших навсегда друзей? Увы-увы...

– А ты, Алешенька, приходи на Новый год, – предложила, прекратив наконец причитать. – К нам. Наш папа-дальнобойщик может будет, а? Попрыгаете под елочкой зайчиками...

– Агы, – согласился Иван.

– Зайчиком? – переспросил. – Не обещаю, Антонио. Как получится.

– А ты постарайся, мой хороший.

– Тогда помоги мне.

– Помочь?

От моей просьбы Антонио сползла на табуретку, решив, что я совсем спятил. Просьба же была простодушна – мне надо выйти через окошко, которое на кухне. Вошел в дверь – вышел в окно, что тут такого, дело житейское.

– И доллары за это, что ли?

– Агы, – протискивался в оконную щель. – Так нужно родине.

– Ой, мамочки, – всплеснула руками. – Ну, дурновые вы, ребята, что ты, что Сашка...

– Это точно, – сладился. – Если не сломаю шею, буду к елочке, – и прыгнул в сугроб. Как зайчик.

Любовь к таким прыжкам у меня с детства. Нравилось нырять с дачных сосенок в снежные барханы, словно знал, что буду десантником.

... Ищейку приглядел быстро – тот сидел в грязной малолитражке и жевал калорийную булочку с изюмом. Ему было тепло, уютно и, как выяснилось, слух свой наслаждал модным мотивчиком: труляля-труляля-труляля.

Мое вторжение в этот спокойный мир было грубым. Я вырвал филера из авто и принялся топить в сугробе. И топил долго, до полного его изнеможения. Был вечер, и редкие прохожие делали вид, что это так весело резвятся недоросли.

Юный соглядатай оказался бойким на язык, дуло пистолета – самый решительный довод при разговорах о вечности и прекрасных мгновениях нашей жизни.

– Я свой! Свой! – кричала ищейка. – Меня Соловей прислал?

– Кто?

– Соловьев, клянусь!..

Признаюсь, такого поворота событий не ожидал. Все оказалось достаточно просто: в целях личной моей безопасности был дан приказ отлеживать каждый мой шаг и лично докладывать ему, господину Соловьеву.

Ай да, Соловушка, птаха певчая, взъярился и хотел бежать к нему. Да вовремя осадил себя. Зачем эти лишние хлопоты? Будем продолжать играть роли, нам предписанные свыше. Точнее, делать вид.

– Хочешь жить? – задал лишний вопрос.

– Хочу, – признался следопыт по прозвищу Сурок.

– Уверен?

– Да... да...

Странно, я поверил юному другу. Порой у меня пробуждается человеколюбие. И мы договорились: он, Сурков в гражданском миру, работает только на меня. В противном случае, самые радужные перспективы выйти вон из этой жизни. Даже господин Соловьев не сумеет задержать уход в неизвестное.

Недоросль был согласен – ему не нужны неприятности со своим здоровьем. И поэтому признался во всем, что знал. Помимо него, ещё двое гвардии рядовых контролируют Чеченца. Это – Конопля и Попик, в миру – Коноплянник и Попов, бойцы невидимого фронта. Их я знал, оба были ретивыми исполнителями чужой воли, и только смерть могла поменять их убеждения. Черт с ними, махнул рукой, что взять с тех, кто не поступается своими бессмысленными и никому ненужными принципами. Кроме трупа, ничего.

– Будешь умницей, будешь в шоколаде, – прощаясь, предупредил своего нового друга. – Любишь шоколад?

– Люблю, – шмыгал расквасившимся носом.

Сама по себе ситуация бесхитростна – Соловьеву не нужны неприятности и он страхуется от меня, дурака. Вот таким странным образом.

Нет ли с его стороны двойной игры? И я уже сдан, как багаж в камеру хранения. Какой ему прок в этом? Давно мог отдать всем желающим. Думаю, не хочет, обострять противостояние со "слободскими"? А, может, что-то другое. Что? Раньше или позже ситуация, конечно, проясниться, да деньки летят только успевай чиркать календарь.

А Новый год приближается со скоростью экспресса. Весь городок уже живет предпраздничными заботами. На санках тащат плененные веревками елочки, у "Авангарда" стучат топоры плотников – устанавливают подмостки для народных гуляний, над проспектом Ленина развешены гирлянды цветных фонариков, в ларьках искрятся безделушки и бутылки, на каждом углу продают колониальные мандарины, апельсины, бананы и авокадо; на изношенных лицах прохожих проявляются улыбки – сирое чаяние в который раз стоит у домашнего порога.

Я нервничал – неужели не сдержу слово и со старыми проблемами заползу в новое, светлое и чистое, чтобы загадить его слякотью прошлого? Снова обстоятельства диктуют свои условия? И господин Соловьев окажется прав, утверждая, что нет возможности скоро решить проблему со "слободскими" и теми, кто контролирует их?

Создавалось впечатление, что существует некая зона умолчания. Именно для меня. Зона, куда меня не подпускают, как и в спецзону на ковровой фабрике имени Розы Люксембург. Мне так и не удалось установить, кто, что и зачем там снимает уголок, названный так мило "А". Черт знает что, живешь, будто в дремучем лесу. Никто ничего не знает и не ведать не ведает.

Соловей-Разбойник был полностью занят предновогодней суматохой снимал сдобные сливки со всех слоев кредитоспособного общества.

Тем более, был твердо убежден, что застраховался от моих идиотских поступков. Бойцы невидимого фронта Конопля и Попик старались вовсю, мечась за моей тенью по всему городку. Я привык к их незначительному присутствию и не обращал никакого внимания. А с Сурком мы сдружились, если это можно так назвать. Юный следопыт был искренен в своем желании помочь мне. Однажды спросил, правда, что был на войне?

– Да, – ответил. – Был.

– А мне через год туда, – вздохнул. – А вдруг закончится?

– Будет другая, – сказал я. – Кровушка для этой еб... ной власти, что водица... Большие затейники чужую пускать.

– Почему?

– Не знаю, – подумал я. – Наверно, у них самих мертвая кровь.

– Мертвая кровь, – повторил Сурок.

Когда понял, что ему можно доверять, поинтересовался, нет ли у него хода к "вором в законе"? Нужен тот, кто владеет полезной информацией. Полезной для моего душевного здоровья. Оплата наличными.

– Какая информация?

– Кто держит "крышу" над слободкой? И вообще, кто у нас "наркобарон"?

– Надо подумать, – почесал затылок Сурок. – Есть дружочек, его дедок большой ходок в места известные... Такой смешной дедуля, на Ленина схожий, честное слово.

– Действуй! – благословил на подвиг.

Как утверждал папа Александра Македонского: "осел, нагруженный золотом, возьмет любой город". И был совершенно прав, папа полководца всех времен и народов.

Наконец за несколько дней до боя кремлевских курантов Сурок сообщил: имеется интерес к моему капиталу в пять тысяч.

– Рублей, – пошутил я. – Отлично! Где, с кем и когда? И зачем? – все шутил, как висельник, ныряющий в пеньковую петлю.

– Сегодня в десять вечера, на 117 километре трассы.

– "Ленин"?

– Не знаю, – признался. – Там такая цепочка...

– А как признают?

– Сказали, надо закатить под щит и ждать в машине.

– М-да, – задумался. – Подставляемся, братец.

– Подставляемся, – согласился.

– А что делать?

– Делать нечего, – развел руками. И растерянно улыбнулся, как преданный солдатик в руинах Города, когда появился выбор: или стреляться, или идти в плен к чечам.

Никогда не был фаталистом, хотя, конечно, верил в свою пленительную и счастливую звезду.

Чтобы моя звездочка досрочно не закатилась, провел некую подготовку к ночному моциону на 117 километре. Для этого как бы невзначай встретился с Натаном Соломко, справился о здоровье его родителей; спросил, не желает ли он сделать любимым старикам новогодний подарок? Натан желал. И мы скоренько смекнули секретную коммерцию: ему – баксы, мне – СВД с лазерным целеуказателем, несколько тротиловых шашек, окислительный детонатор, килограмм "лимонок" Ф-1 и обоймы к ТТ.

– Зачем это все, Чеченец? – спросил оружейный бизнесмен.

– Новый год на носу, Натанчик, – честно признался. – Хочу шумно и красиво проводить Старый...

– Значит, будут трупы?

– Не знаю.

– Ох, Алеха, не навоевался, что ли?

– Нет.

Не навоевался, и буду сражаться до последнего своего часа со всей мразью, которая терзает мою родину, калечит наши жизни, вламывается в судьбы и уничтожает надежду и веру...

Знаю, звучит пафосно, но я имею на это право – я это право добыл с оружием в руках.

... К вечеру затеялась пурга; в такую непогоду шансы сохранить жизнь повышаются. Не каждый душегуб выйдет на большую дорогу.

Впрочем, к нашему случаю это не относилось. Договор – дороже денег, хотя они тоже имели место быть. Новогодняя премия в пять тысяч зелененьких, как елочка, были приготовлены для сердечной беседы.

На 117 километре скоростного бана в снежных и враждебных вихрях громыхал огромный рекламный щит, указывающий путь в никуда. Я зарулил "Ниву" под фанерную канонаду и принялся ждать.

Время исчезло – мутное, холодное пространство, изредка нарушаемое неровным светом и тяжелым гулом проходящих механизированных болидов.

Я приготовил к действию ТТ, понимая, что это скорее самообман; какая может быть защита от залпа, скажем, "Града"?

Для установления конституционного порядка по всей стране это самое эффективное оружие. Никаких проблем с теми, кто сумеет выжить на перепаханной и плодородно обработанной ракетными снарядами территории. Какие могут быть проблемы с призраками, именуемые себя людьми?

Щуплое привидение, вынырнув из вьюги, прыгнуло в отечественный джипик. Снег таял на провинциальном худощавом лице, превращаясь в капли... а вода все прибывала и прибывала. И дождь не кончался, казалось, уже неделю льет как из ведра.

– Чеченец?

Вот так всегда: ожидаешь увидеть невиданное и опасное чудо-чудище, а является праправправнук Ивана Сусанина. Поехали, сказал он, отмахивая в буран. Я нажал на акселератор, успев приметить впереди расплывчатое грязно-грозное пятно то ли вездехода, то ли танка?

– Что это? – не сдержал любопытства. – НЛО?

– Ааа, это мои, – ответил малолетний Сусанин. – За ними надобно...

И мы скатились с трассы в безнадежную снежную котловину. Не знаю, как праправнук героя и его друзья находились на местности, но, проблуждав полчаса, закатили таки в деревеньку, едва угадываемую в секущей круговерти. Я чувствовал себя партизаном в тылу врага. Черт знает что! Как можно было дожить до жизни такой?

Бросив авто у забора, нырнул за сопливым Сусаниным в непогоду. Механизм, пробивающий нам дорогу, оказался вездеходом. Радовало, что не Т-34.

По занесенной дорожке прорвались к дому. Заступили в тесные сенцы, где я нечаянно лягнул пустое ведро и оно прогремело, как залп упомянутого "Града". С улицы обиженно забухала собака, прозевавшая гостей.

В светлице на дубовом столе стоял классический, начищенный до золота самовар, отражающий медным боком две искаженные фигуры, хлебающие парной и душистый чаек.

– Чеченец? – спросил старшой; своим мелким и лысоватым видом схожий на вождя мирового пролетариата по состоянию на декабрь 1924 года.

– Вроде да, – передернул плечом, вспомнив Сурка добрым словом.

– Умный, да? – поинтересовался второй заседатель, своей интеллигентной бородкой колышком напоминающий всесоюзного старосту по состоянию на декабрь 1944 года.

– Вроде да, – повторил я.

– Садись-ка, молодец, – пригласил "вождь". – Побалуйся. Баранку кусни, цукорок...

– Спасибо.

Было впечатление, что время здесь повернулось вспять – икона, перед которой в лампадке чадила свечечка, древний пузатенький буфет с мраморными слониками, кровать с горкой пуховых подушек, аляповатые коврики на крашеных половицах, рафинадные головки в вазе, все тот же самовар, кремниевая сушка и запах – неистребимый запах домостроевского жилища, где нет намека на цивилизацию – ни телевизора, ни радио, ни телефона.

– С чем пожаловал, хлопчик? – хлюпнул из блюдца "Ленин".

Я выкатил на стол к о л е с и к о долларов, затянутое резиночкой; такой удобный вид и способ хранения ассигнаций я видел в фильмах не про нашу мафию, и он мне понравился.

Пятитысячное "колесико", покатившись по столу, остановилось перед потными шнобелями заседателей. Те хмыкнули, переглянулись; "вождь" перевел дух – ох, эта молодежь, все, как не у людей.

– И что желаем познать, Чечен, за это колесико? – спросил "всесоюзный козел".

Я ответил, что именно хочу знать.

– Дело нехитрое, – хекнул "вождь" образца 1924 г. – А зачем тебе, Алексашка, все это?

– Долги надо отдавать.

– Должки должку рознь, – заметил "всесоюзный староста".

Многообещающе скрипнули половицы, из соседней клетушки выходило ещё одно действующее лицо – Шмарко, вор в законе; как-то мне его показывали, как легендарную личность земли ветровской; и вот он – легок на помине. В шароварах и майке. На груди и руках фиолетовые наколки. Физиономия подвижная и заостренная, как у волка, вышедшего на охоту, если я верно представляю серого разбойника.

– Лады, отцы, – проговорил Шмарко, – будем без лишнего звона.

И сел напротив меня. Взгляд был неприятный; где-то там, за радужной оболочкой, хоронилась то ли смертельная тоска, то ли страх, то ли некое познание жизни, мне, молодому, недоступное.

Мы повели обстоятельный и серьезный разговор; заседатели в него не путались

Новая информация не вызывала удивления: все привычно, знакомо, в духе окаянного времени.

Выяснилось: "слободские" действуют под прикрытием железнодорожной милиции. Очень удобно для наркотического бизнеса на рельсах. Автомобиль можно досмотреть. Электричка же самый народный и дешевый способ транспортировки полезного для здоровья "продукта". Тем более, если контроль за товаром ведет государственная "крыша".

– Понятно, – проговорил я. Нарвался, что называется, на неприятность. Ну ничего, на каждого зайчика-затейника есть свой дед Мазай.

– Какие ещё вопросы? – спросил Шмарко.

– Все это мелочи. А вот кто гуляет в "баронах"? – вспомнил я. – Кто самая первая фигура на деревне?

– Есть такая персона, – напряженно прищурился мой собеседник. – И она тебе, Чеченец, хорошо знакома.

– Да?

– Да.

– И кто?

– А вот это загадка, – ухмыльнулся "вор в законе", катая зековской ладонью долларовое "колесико", словно движением гипнотизируя меня.

– Не понял? – сдержал себя.

– Отгадка, милок, в машинке твоей, – хихикнул "Ленин". – Вот тебе крест, – и перекрестился на неотчетливый лик, взирающий на нашу маету из тьмы веков.

– Говорливая вещичка на рулю, – выступил и "всесоюзный козел". Узелочком связанная. Узелок тебе, Алексашка, развязывать... Ох, тяжка это работа.

– С Богом, Чеченец, – поднялся Шмарко. – Мы друг дружку не знаем, не видали, не слыхали... Так оно лучше будет.