Текст книги "Тарантул"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Со смущенной душой покидал благородное семейство. Только начал было обвыкаться к родным и разбойничьим рожам, и нате, пожалуйста: пошел вон. И потом: что за головоломки среди лютой разбушевавшейся стихии? За пять кусков импортного капитала можно бы и не крутить шарады, господа?

Подгоняемый ветром и собачьим брехом, проскакал к джипику, плюхнулся за руль и увидел на нем... лапоть, привязанный тесемочками. Обыкновенный такой лапоть из бересты, размера сорокового. От него даже пахло летним жарким днем – разнотравьем, рекой, радостными детскими криками...

Не помню, сколько по времени пялился на сию нашу национальную, столь экзотическую для зимней поры обувку.

Затем почувствовал, как меняется привычный мир, как стихает пурга, как прорастают в ночном глубоком пространстве звездные города, где живут и звери, и люди, но никто там никого не убивает...

Я копотливо развязал тесемочный узелок и понял, что ещё живу на планете, где есть люди, подлежащие физической компрометации, то есть убийству. Одного из них я хорошо знаю. Отлично знаю. Мне бы его не знать. Этот человеком – Лаптев.

И я его должен уничтожить. Все остальное не имеет никакого значения. Даже то, что он не истребил меня, не воспользовавшись прекрасной возможностью. Помешало старорежимное воспитание? Или надеялся на бесповоротный слом моей души? Или надеялся, что память об Ю остановит меня? Не знаю. Знаю лишь одно: он совершил промашку, оставив мне жизнь на мертвом поле. Это его ошибка. И я не дам шанса её исправить.

Последний денек уходящего года начался для меня с приятного сюрприза. Я тщательно готовился к праздничным ночным торжествам, разобрав СВД до винтика и шурупчика. Свинцовый новогодний подарок отчиму Лаптеву, доморощенному "барону" и благодетелю нации, должен был быть с гарантией.

Мама сообщила, что встреча Нового года пройдет в ресторане "Эсspress", куда, кстати, я тоже приглашен.

– Нет, спасибо, – сказал я. – А сама-то как?

– Не знаю, Алеша. Сам знаешь, живем, как на войне. Да, и дежурю я.

Мама была права: идет война. И мародеры, расчленившие территорию, шествуют за войсками, бесславно гибнущими за лживые и мертвые идеалы.

Однако теперь все становится на свои места: есть приказ расстреливать мародеров без суда и следствия. Этот приказ, подписанный кровью и жизнями моих боевых товарищей и друзей, дан к исполнению. И я его буду выполнять.

Понимаю: смертью одного подлеца не восстановить из руин город, где проживали бы счастливо все, кого я знал и любил, кого потерял.

на высоте уничтоженных этажей

выплыли окна без рам

когда падает

последняя вертикаль

рухнет кирпичный хорал

и поднимется из руин мечта

о городе который здесь был

о городе который здесь будет

которого нет

И тем не менее...

И тем не менее сидел в уютной кухоньке, внимательно проверял снайперскую винтовку Драгунова. Пахло машинным маслом и мандаринами, принесенными мамой. Неестественная смесь смерти и жизни.

Телефонная трель отвлекает меня от серьезного дела. Кто-то мечтает меня поздравить первым? Ооо, это Иван из Стрелково. Мы друг друга поздравляем и желаем всего хорошего и, главное, здоровья.

– Ну, ты сам-та как, Леха? – пытает меня.

– Полет нормальный, Иван!

– Хочу того... приехати...

– Когда?

– Да, после Нового... Поговорить надобноть.

– Без проблем... О чем говорить-то?

– Найдетца, – уходит от прямого ответа. – Тябя никто не обижаеть-та?

– Меня обидишь!

– Ну ладна, после Нового... приеду... Э-э-э, а Зинка-то родила богатыря! – вспомнил. – Мальца! Догадайси, как прозвали?!

– Ванькой?

– Ванькой-Ванькой.

– Большие вы оригиналы, – смеюсь.

– А то, – тоже смеется. – На том и стоим. И стоять будемь.

– А как там тетя Маня?

– С Зинкой-та и Петюхой уроде сдружилась... Живем помаленьку, хлебушек жуемь!

Ну и хорошо, говорю я себе потом. Так и должно быть. Будем жить, несмотря ни на что. Будут ещё нарождаться люди и звезды. И, возможно, когда-нибудь разучимся нажимать на спусковой крючок СВД.

Только взялся за винтовку – снова телефон. Слышу знакомый женский голос и едва не сваливаюсь с табурета: Алиса!

– С Новым годом, мой боец! – смеется. – А я хочу тебя!

– Господи, ты где?

– В Москве! И хочу приехать.

– Ко мне? – и задаю неумный вопрос. – А муж?

– А муж объелся груш, – хохочет, – и укатил в Париж. С дипломатической миссией.

– Он тоже дипломат? – брякаю.

– Что значит – тоже?

– Прости, это я так, от счастья...

– Буду вечерком. Надеюсь, наш солдат готов к труду и обороне?

– Так точно! – гаркаю – А также к наступлению на город Пензу.

– Слава героям Херсона! Гип-гип-ур-р-ра!

Прийдя малость в себя, продолжаю свою трудовую деятельность. Конечно, новогодний сюрприз Алисы приятен. Однако теперь необходимо проводить корректировку в планы предстоящего праздника. Да, и как бы позабытая Вирджиния не свалилась мне на голову из своей Австралии?

И на этой курьезной мысли – новая песнь телефона. Я обмер – мама родная, она?!

Нет, это оказался, к счастью, господин Соловьев. Со своими поздравлениями. Я же его огорчил требованием, снять с меня ищеек. Мой товарищ начал валять дурака: какие такие, да я с ума спятил, да, за кого я его принимаю?

– Соловушка, – сказал. – Ты меня, мудака, знаешь. Я предупредил. Мечтаешь иметь трупы к новогоднему столу, тогда о чем речь?

– Не хочу ничего от тебя иметь, психа, – буркнул. – Встретимся после Нового, поговорим...

Тьфу ты, что за наказание? Все со мной хотят говорить. После праздника. О чем? Странные какие-то звонки – Иван Стрелков, Алиса, господин Соловьев?.. Не хватает только пламенного привета от Вирджинии, ей-ей... Будет полный набор поздравительных открыток!

Задумавшись, я прихватил с подоконника мандарин и, очистив оранжевый шарик, принялся его жевать. У него был странный запах – запах смерти.

Неожиданная и восхитительная гостья из первопрестольной прибыла с величайшей помпой. На собственном спортивном "пежо" и в шубке из серебристой норки.

Хорошо, что был вечер и ветровский обыватель не видел ветреной посланницы из ночного и свободного пространства, усыпанного бриллиантовой звездной крошкой, а то бы удавился на месте. От беспросветности своего бытия.

– Алешка, душечка! – висла на моей шее; была необыкновенна энергична, весела и страстна в своем желании любить, любить и любить. – Хочу тебя, как весенняя коза!..

– О, Боже! Сейчас же зима, – отбивался из последних сил. – Давай в Новом году, родная моя?

– Почему, любимый?

– Есть одна проблема. Маленькая. На полчасика.

– Какие проблемы в новогоднюю ночь? – возмущалась. – Ой, Леха-Леха, ты меня не хочешь трёхать? Разлюбил?

– Люблю.

– Не любишь!

– Лучше помоги.

– Как?

– А вот так, – и объяснил наши последующие общие действия по встрече Деда-мороза у входа в ресторан "Эcspress".

Алиса потребовала шампанского – у неё от моих завиральных идей голова пошла кругом; и потом надо же проводить Старый год, который был вполне удачный для нас, мальчика и девочки, – мы в нем встретились, ур-р-ра!

Нервничая, удачно открыл бутылку – пенная струя, вышибив пробку, залила всю кухню. Алиса хохотала как сумасшедшая. Затем выпила, перевела дух:

– Значит, так и сказать: "Лапоть, я тебя люблю, вот тебе новогодний подарок от Чеченца!.. Глянь, балда, на себя!.. На маленькую такую точечку, радость моя лапотная!.."

– Меньше экспрессии, дорогая.

– Чего меньше?

– Страсти, черт подери!..

– Поняла, страсть на потом... Для нас!

– Не в бровь, в глаз!

– Атас! Рабочий класс!.. Асса!

– Уррра!

По всему Ветрово на ветру качались фонари и гирлянды. Ресторан "Эcspress" тоже пылал праздничными огнями. Кадушки с туями были завалены серебряным дождиком. Рядом с ними дежурил Филиппок в образе Деда-мороза со скипетром, отгоняющий галдящий отряд шлюшек, мечтающих прорваться на именованный ужин для отцов города.

"Нива" без включенных габаритных сигналов крылась под тенью жилого дома, "пежо" находилось за квартал от места действия.

Чтобы отвлечь свою страстную даму сердца от дурных мыслей и поступков, я вел душещипательную беседу по мобильному телефончику.

– Как там дела, милая?

– Издеваешься, да? Сижу, как пи... да на необитаемом острове! Ни одной живой души. Ну и деревня здесь. Люди, ау!

– Потерпи минуточек несколько.

– За каждую минутку ответишь, милок. Сколько там до Нового?..

– Еще двадцать...

– Прекрасно!.. Я из тебя, ненаглядный сокол мой, все соки отсосу...

– Алисочка, приготовилась, – увидел, как подплывает к ресторану "кадиллак" господина Лаптева и два джипа "Чероки" с телохранителями.

– Есть, командир, – и прервала телефонную связь, как жизнь.

... Через крест оптического прицела вижу, как из лимузина выходит уверенный, презентабельный хозяин жизни, как подает руку даме, выбирающейся из салона в соболином манто, отливающимся фольгой, как к ним торопятся телохранители и кидаются любвеобильные фурии, как осыпают прибывших серебряным дождиком и конфетти; потом вижу: в руке доморощенного "барона" мобильный телефончик, а в области сердца – пляшущая алая точка смерти.

С Новым годом, с новым счастьем!

И когда растерянный взгляд врага скользнул вниз и зафиксировал точку смерти в области своего всесильного сердца торгаша, я, сдержав дыхание, как меня учили, старательно и плавно утопил спусковой крючок.

С Новым годом, с новым счастьем, дорогие россияне!

Новогодняя ночь была морозной и удивительно звездной. Такие ночи не часто случаются в нашем подлунном мире, и я искренне радовался, что нам всем, "дорогим россиянам", так повезло с погодой.

Моя быстрая тень скользила по мерцающим сугробам. Я торопился – хотел встретить Новый год под елочкой. Как зайчик.

Я кинул "Ниву", чтобы скоро услышать за спиной громовой и яростный взрыв. Кажется, Чеченец, остался там, в обреченной машине? Или успел уйти как и я. Трудно сказать..

– О, черт бы вас всех продрал! – Алиса встретила меня с радостью. Леха, наконец-то, что там у вас, война?

– Нет, милая, – угнездился в теплом и мягком, как гамак, салоне авто. – Это дождь. "... а вода все прибывала и прибывала. И дождь не кончался..."

– Что за абракадабра, Лешка?

– Прекрасные сказки детства.

– Какие сказки? – возмутилась. – Быль – до Нового всего ничего...

– Вперед! – дал приказ.

– Куда?

– К Ваньке!

– Куда?!. – заорала. – Я тебя сейчас убью. И мне ничего не будет!

Я засмеялся, пытаясь объяснить, куда мы сейчас помчимся, как залетные. И был понят превратно:

– Ааа, это твой сын?

– Алиса, только не это, – захохотал я. – Там мои старые друзья!

– Ой, смотри у меня!..

– Смотрю только на тебя!

И наш спортивный болид так стартовал из заснеженной улочки, что показалось, улетаем в ночной звездный прекрасный город, где никто никого не убивает.

Нет, остались на планете Земля, в государстве Россия, область Московская, городок Ветрово, успев за минуту к бою кремлевских курантов.

Бо-о-ом! Бо-о-ом! Бо-о-ом! И брызги шампанского! И крики, и объятия, и шальные поцелуи!

A полусонный Ванька с философской невозмутимостью смотрел на весь этот праздничный раскардаш и удивился лишь однажды, когда под елочкой запрыгал огромный, шумный, щекастый и длинноухий зайчик.

Заяц (человек в маске) скакал и делал вид, что он настоящий и живой.

Из праздников я больше всех любил Новый год. Теперь нет – он напоминает мне о предательстве, крови и смерти.

* * *

ОХОТА ЗА ПРИЗРАКАМИ

С луны, или почти с луны смотрел я

на скромную планету с философскими

и богословскими её доктринами,

политикой, искусством, порнографией,

различными науками, включая

оккультные. Там есть к тому же люди

и среди них я. И все довольно странно.

Чеченец вернулся поздним утром 1-го января Нового года.

Я плавал в штормовых волнах сновидений после бурной ночи любви, когда долгий и настойчивый звук телефона выбросил мое утомленное тело на брег пустынный. Первое ощущение, когда открыл глаза, было именно таким. Где я и что со мной?

Осмотревшись, вспомнил: за дачными окнами возрождался в полуобморочном состоянии новый день. И Новый год. На широкой кровати Людовика ХVI в пене простыней плавала нагая женщина. На столике чернел бутылочный буек, рядом с ним – апельсиновые шары.

Кажется, встреча Нового года удалась, поднимался к телефону. Прошлепал босиком по теплым дубовым доскам в гостиную. Окна были завешены бархатными шторами, и я увидел в сумрачном углу сидящего темного человека и узнал это был Чеченец.

Он вернулся. Он никуда и не уходил, он просто дал мне возможность встретить праздник детства.

Я взял трубку и, глядя в угол, понимал – мы с ним единое целое и уже не может друг без друга.

– Алексей! – услышал усталый, убитый горем голос мамы. – Ты на даче, слава Богу.

– Прости, я тебя не поздравил с Новым годом, с новым счастьем.

– Алеша, ты ничего не знаешь?

– А что такое?

И мама сообщила неприятную и печальную новость: её муж Лаптев (Павел Олегович) погиб перед самым праздником. Нелепая и дикая смерть. Она его предупреждала и просила не заниматься сомнительными занятиями. И вот какой ужасный результат.

– Да, – сказал я. – Если надо, приеду.

– Зачем? – вздохнула мама. – Все равно три дня ничего не будет работать. Ему не помочь, а ты отдыхай. Ты с друзьями?

– Да.

Чеченец вернулся в мою жизнь, он не мог не вернуться, только смерть может прервать нашу дружбу, если этим словом определять наши отношения.

Я же вернулся в спальню, где по-прежнему в волнах сна плавала женщина по имени Алиса.

Помню, как мы ввалились в гости к Антонио за одну минуту до боя курантов, как я прыгал зайчиком под елочкой, как пили шампанское и жевали мандарины, как потом умчались на дедовскую дачу.

Спортивное "пежо" летело над заснеженной планетой со скоростью космического отсека, бултыхающегося вокруг земного шарика.

Мы были веселы, беспечны и безрассудны. Не знаю, как нам удалось избежать полета к иным сферам, но факт остается фактом – по глубокой колее, как по монорельсе, авто закатило в медвежий прекрасный угол.

Разумеется, нас не ждали. Прислуга хотела видеть господина Лаптева у приготовленного новогоднего стола, а явилась какая-то буйная парочка.

– С Новым годом, с новым счастье! – кричали мы. – Все свободны, по домам, товарищи, мать вашу так!

Человечек с лицом мелкого жулика попытался сопротивляться:

– Господин Лаптев прибудет с минуты на минуту.

– Дорогой мой, – обнял лакея за плечи. – Он уже отбыл далече...

– Куда?

– Туда, – отмахнул в сторону мерцающего полотна ночного неба. – Туда, откуда не возвращаются.

– ?!

– Бздынь! – и развел руками.

И меня поняли, хотя не поверили, теша надеждой, что молодой человек перепил шампанского. Начался телефонный перезвон, потом вульгарный переполох, затем ко мне осторожно подступился ртутный человечек и спросил:

– Какие будут распоряжение, хозяин?

– Хозяин?

– Так точно-с.

– Встречать Новый год, – хмыкнул я, понимая, что на мои плечи нежданно-негаданно упал халат бывшего владельца дачного предместья, так некстати растянувшегося на морозном столе покойницкой. – А потом видно будет, как жить дальше.

– Спасибо, хозяин, – сказали мне. – Мы вас тоже поздравляем. От всей души.

От всей души? Какая душа может быть у халдея?

Я рассмеялся, и мы с Алисой остались одни. И ночь любви была такая, что от нашего дикого ора, по-моему, пробудился от зимней спячки мишка косолапый, который от неудовольствия жизни и голода отправился бродить по соседним деревням, пугая мирных жителей и собак, недобро брехавших до утра.

Потом я забылся в штормовой волне, пока меня не выбросил на берег яви с е р е б р и с т ы й звук телефона.

– Кто это? – промямлила Алиса, когда вернулся и упал рядом.

– Твой муж из Парижа.

– Дурачок, – усмехнулась. – Я хочу тебя...

– О, Боже, – вскрикнул. – Сколько ж можно, родная? Я капитулирую без боя.

– И вечный бой, покой нам только снится, – продекламировала. – Сейчас мы объявим войскам тревогу.

– Ну-ну, – не поверил я.

– Подъем, – вскричала и бесстрашно кинулась грудью на мой штык.

– Ааааа!..

На следующее утро я решил совершить вылазку на Мать-природу. Медведь-шатун, кажется, удалился в другой лес, и можно было рискнуть побродить меж сосен и елей, утопая в сугробах и свежем воздухе.

Алиса сопротивлялась как могла. Не хотела природной азиатчины, как она выразилась; я настоял на своем. Иначе, предупредил, армия потеряет боеспособность и вообще дезертируют. Это подействовало – мы наконец выбрались на крыльцо: искрящийся под солнцем снег казался слюдяным, от морозного и чистого воздуха кружилась голова, а в корабельных соснах звенела молодая тишина.

– Мамочки, где я? – вскричала Алиса.

– Гав! – ответил пес, вылезающий из утепленной будки, похожей на сказочный теремок.

– О, Джульбарсик! – захлопала в ладоши. – Один как перст?

Собака вздохнула, виляя хвостом; это была восточноевропейская овчарка с палевым подбоем, из пасти рвался пар и малиновый обмылок языка.

– Берем с собой, – решила Алиса. – Джулька, ап, вперед! – И побежала к авто; пес – за ней.

– Ах, вы уже сговорились! – заорал я и потрусил за ними.

И через несколько минут наша славная троица на "пежо" уже любовалась заснеженными окрестностями и синевой промерзлого неба.

Маршрут был хаотичен, но потом я обнаружил, что находимся близ искусственного озера, в котором погиб мой друг Сашка Серов.

Случайность? Или знак, данный мне из васильковой глубины небес?

Озеро замерзло и напоминало, как я уже однажды говорил, серебряную монетку, завалявшуюся в кармане нашей матушки Природы.

Лед, очищенный ветром от снега, отражал и солнце, и небо, и деревья, и нас, вышедших на скользкую гладь. Алиса, уцепившись за поводок пса, каталась по озеру.

– Ой, какая была дура! Спасибо, Алешка! Класс! Отдыхаю не только телом, но и душой. Давай-давай, Джулька!..

Она ничего не знала и поэтому её можно было простить. Жизнь продолжается; ничто и никто не остановит её поступательного движения. В экспрессе "Жизнь" отсутствует кран экстренного торможения. Может, этот скорый и совершает кратковременные остановки на полустанках, чтобы пополниться новорожденными пассажирами и освободиться от груза двести , а затем продолжить свой напряженный ход сквозь вечное время и бесконечное пространство?

Я присел на корточки – лед был прозрачен и в его хрустальной и загадочной глубине отпечатывались наши судьбы.

– Ты чего, Леха? – услышал голос женщины. – Что потерял?

Не ответил – я вдруг понял, что раньше или позже тоже буду впаян в лед неизвестности.

... Скорый поезд прорывался в глубину страны, распластавшейся за едва угадываемым горизонтом. В окошках, прикрытыми занавесочками, мелькали мятые и сонные лица пассажиров, не выражающие ничего, кроме скуки. Для них – этот переезд, тревожно звенящий сигналом, полосатый шлагбаум, дорога, петляющая из зимнего леса, странный для этих глухих мест современный автомобиль со смутными силуэтами есть лишь мгновение, мазок, штрих во вселенной их жизней.

– Занавесочки с рюшечками, – сказал я.

– Что? – не услышала Алиса из-за боя колес. – А помнишь наше путешествие из Стрелково?

– Кстати, – вспомнил. – Иван поздравлял с Новым годом.

– Да? – странно посмотрела, как из другого мира.

– Да.

– Как они там? – вернула обычное выражение лица.

– Зинка родила богатыря. И знаешь, как его окрестили?

– Догадываюсь, – засмеялась. – Иваном?

– Абрамом, – пошутил я.

– И хорошо: красивое, древнерусское имечко, – хохотала. – Алешка, я тебя хочу...

– Прямо сейчас? – испугался. – Люди же смотрят и... собака...

– Джульбарсик отвернись, скотина.

– Гав! – возмутился пес.

Мы дурачились в машине, а поезд уходил в неизвестную колдовскую стынь родины и никакая сила не могла задержать его хода.

Шлагбаум поднялся – и авто, скакнув на рельсах, перевалило на территорию, где шла, как выяснилось, невидимая партизанская война.

Сначала на повороте к даче мы заметили мощный джип с тонированными стеклами, скосившийся на обочине, и не придали этой мелочи никакого значения. Мало ли в нашей местности импортных колымаг с любителями природных красот. Затем, подъезжая к участку имени легендарного красного командарма Иванова, увидели, как от забора стартует "Волга".

– Догоним, – азартно заорала Алиса. – Ворюги проклятые!..

– И перегоним, – задумался я. – Нет, лучше займем круговую оборону.

Судя по следам, оставленными непрошеными гостями, их было двое. Первый выбил окно на веранде и открыл дверь. Второй с руководящим достоинством взошел на дачу, как на постамент.

Небольшой разгром доказывал: они что-то искали. Что? Маленький декоративный сейф был самым безжалостным образом взломан – из него выпали на пол ассигнации отечественного образца. Плотно покрывая пол, они походили на цветной коврик.

Мы босиком походили по этому коврику, будто гуляли на лесной полянке.

– Миллионов сто рубликов, – предположила Алиса. – Или больше?

– Меньше-больше, все это пыль для наших гостей, – сказал я.

– Ой, Алешка, что-то все это мне не нравиться.

– Мне тоже, – признался. – И лучше будет, если ты, родная моя, отсюда...

– Почему?

– Высокое напряжение.

– А я в резиновых перчатках, – заявила. – И вообще, я умею стрелять.

– Чем? – усмехнулся я. – Глазками?

– Нахал, – дурашливо забарабанила кулаками по моей груди. – Меня Арсений научил... отстреливаться...

– Муж? Кто он у тебя на самом деле?

– Военная тайна.

Мы кружили в легком танце на денежном коврике и несли невозможную ахинею. Я смотрел в глаза женщины и видел в её зеркальных зрачках отражение Чеченца. Он темнел лицом в размышлениях о будущем, которое было покрыто тьмой неизвестности. Для нас обоих.

Я надеялся, что Новый год откромсает всю прошлую, кровоточащую жизнь, и 1-ое января для меня будет, как чистый лист бумаги для первоклашки. Увы, так не бывает. А если подобное и случается, то в книжках про вымышленную жизнь, похожую на глазурной пирог в день именин сердца.

Я чувствовал опасность – она неотвратимо приближалась, как цунами на коралловые острова Полинезии. Аборигены под кокосовыми пальмами были обречены; единственное, что отличало меня от них – иллюзия, что я могу выплыть из штормовой волны на берег, где пританцовывает поющий старичок в домотканой рубахе.

Первое, что требовалось: освободить остров от туземки. Однако Алиса не хотела покидать меня в трудную минуту и требовала винтовку образца 1891 года. Я убеждал, что сумею отбить все атаки неприятеля. Вместе с Джульбарсом.

– О, бедный песик! – вскричала женщина.

– Он твой, дорогая, – поспешил я. – Сделай приятный сюрприз супругу. Если он после Парижа, не потерял чувство юмора к нашей жизни.

– Во! – засмеялась Алиса. – Ему для полного счастья именно пса не хватает. Будет выводить его каждый день в шесть утра...

Посмеявшись, на том и порешили: будет мужу сюрприз с хвостом.

Сборы были недолгие – Алиса, кутаясь в шубу, вышла на крылечко, серебряное от инея и морозца, топнула ножкой:

– Эх, барыня-молодушка! Вышла за околышко! Ждите, сосенки-скрипенки, меня на Восьмое марта, – картинно поклонилась деревьям. – Берегите вот этого касатика, – потрепала мою голову.

Я чмокнул в щеку, нарумяненное зимним солнцем, и моя женщина, утонув в удобном кресле спортивного лимузина, удало свистнула псу. Тот с реактивной радостью отозвался и прыгнул в салон авто. Я покачал головой: скотина, а понимает, где будет лучше.

– Пока, Чеченец, – и "пежо", прокручивая рифлеными колесами на снегу, удалилось в глубину пространства, насыщенного серебристым отливом.

Жизнь меня так и не научила различать цвета. Наверно, я превратился в дальтоника, как и большинство населения новообразованной республики. Проще жить при тусклом и сереньком свете – никаких душевных волнений. Все тип-топ, как в гробу из ореха, сработанного пройдошливыми мастерами из штата Вирджиния.

Я ничего не почувствовал, глядя, как оседает холодная меловая пыль после автомобиля, в котором находились мои родные люди и звери. Потом, шкурой испытав мороз, поспешил в дом. Необходимо было привести себя и мысли в порядок. Признаюсь, мысли были сумбурны, как ночь любви.

Что-то неведомое и серьезное происходило в мире, кинутом мною, как миллионы на пол. Я присел на корточки и принялся механически собирать вощенную бумагу. Ее было так много, что она не воспринималась серьезно.

Для нищего и полуголодного населения, для которого один рубль имеет высший смысл бытия, этот денежный коврик вызвал бы либо обморок, либо пролетарскую ярость. И действительно, зачем, находясь в здравии, хапать э т о в столь неограниченном количестве, услаждая себя надеждой, что, представ перед Господом нашим, можно будет от него откупиться.

Да, ещё встречаются слабоумные людишки, не понимающие, что земная валюта в подземной кочегарке ада не котируется, равно как и в райских пальмах.

Но вернемся на планету Земля, в простуженную Россию, в заметенное снегом Подмосковье. Если рассуждать без эмоций, у покойника Лаптева остались мирские дела, которыми интересуются его то ли подельники, то ли конкуренты.

Что же неудачник мог хранить в дачном чуланчике, помимо денежной массы, похожей на винегретную блевотину?

Доллары-наркотики-золото-бриллианты-нефть-атомную портативную бомбу? Что? И где это искать? Бывший отчим перекроил дачу, и теперь я не знаю новых потайных мест. Раньше они были, мои секретные местечки, где я прятался от сумасшедшего деда-командарма, когда он слишком расходился на цветочных грядках, мелькая дамасским разящим все живое клинком, нынче все изменилось: вплоть до того, что в пучину истории канула страна, вырастившая меня, как лютик.

Если мне не будут мешать, я переберу все дощечки и всю кирпичную кладку, чтобы найти... Что? И главное – зачем? Доллары у меня имеются. Наркотической дурью не балуюсь. К золоту и бриллиантам равнодушен, как евнух в гареме. Нефтяные озера в глиноземной области не замечены ещё с мезозойского периода. Тогда зачем вся эта суета-маета?

Боюсь, что одного моего желания жить спокойной и растительной жизнью, мало. Подозреваю, что я угодил в дробильные колесики некоего сложного механизма, похожего, скажем, на гильотину, из которого выбираются только на Тот свет.

Местный "наркобароном" Лаптев, прикидывающийся непорочным коммерсантом, по теории вероятности, не намеревался так скоро покинуть наш прекрасный дольний мир и, наверняка, оставил после себя наследство. Товар в несколько десятков миллионов зеленых? Компрамат на соратников по общему делу? Ценные бумаги государственного займа? "Черный квадрат" Малевича?

Неизвестно, но то, что за этим наследством будет открыт охотничий сезон, можно сказать с такой же уверенностью, как то, что на планете Марс будут цвести маковые и конопляные плантации. В скором будущем.

Когда закончил забивать сейф бумагой, услышал странный звук. Поспешил на крылечко и увидел Джульбарса, скулящего у конуры. Из раненой лапы пса брызгала брусничная кровь. Теплые капли падали на свинцовый от тени дома снег и прожигали его, как кислота.

И я понял – мы обречены жить и умереть в термической упаковке фольги, куда обвертывают наши светлые и детские души. И ничего нельзя сделать? Кто спасет наши души? Никто, кроме нас самих.

И поэтому хрипя от ненависти и ломая панцирь снежной целины, где внятно отпечатывался брусничный след смерти, я бежал... бежал... Куда и зачем?..

Я видел тень – она металась за моей спиной, иногда путалась под ногами. Это была тень Чеченца, предупреждающая об трагической и опасной ошибке. Но я, глотая сгустки мороза и бессилия, продолжал свой бег. И снег под ногами хрустел, как зеркала, где были впаяны наши обреченные судьбы.

Спортивный автомобиль, скособочившись, стоял на обочине скоростной трассы. Редкие из-за праздника, праздные машины проходили с авиационном тугим звуком. Дверца была приоткрыта. Алиса полулежала в кресле и смотрела перед собой – была похожа на красивую куклу. Портила картину пулевая червоточина у виска.

– Алиса, – не поверил и взял её руку, в которой угадывалась далекое тепло жизни. В зрачках, окаймленных тенями ресниц, стыл день, как вода в лесном озере.

Выстрел был неожиданен – видимо, исполнитель изображал из себя бравого и румяного постового ГАИ с бляхой на груди. С двух метров не промахнулся, а вот в пса, метнувшегося из автомобильной западни...

Я выпрямился, чтобы перевести дух и решить, что делать дальше, и увидел, как на промерзших кочках дороги галопируют два канареечных по цвету милицейских "уазика", и понял, что события разворачиваются по самому стандартному и пошлому сценарию, сочиненному посредственностями в казенно-яловых сапогах.

Как известно, в нашей самой свободной стране в мире нельзя зарекаться от сумы и тюрьмы. Сума ждала меня впереди, а вот нары и запах параши присутствовал в настоящем. Как и несмелый свет, проклевывающийся через зарешеченное окошечко.

Мне оказали честь, и я находился один в изоляторе временного содержания, как выразился дежурный капитан. Офицер был зол, как черт: весь народ мучился в глубоком посленовогоднем похмелье, а он был вынужден нести службу по охране правопорядка.

Обозвав меня убийцей, что было недалеко от истины, он приказал отобрать ремень и шнурки от армейских ботинок, и отправил перспективного смертника туда, где я и находился.

По причине праздника в ветровском "централе" было малолюдно: один человек на камеру, что давало возможность не отвлекаться на борьбу за плоский, как блин, матрац, а полностью предаться размышлениям.

Для меня ситуация была предельна ясна: кто-то шел по трупам к цели. И эта цель – нечто, оставленное в наследство от усопшего так некстати Лаптева. Но зачем уничтожать Алису?

Почему не меня? Ан нет. Партия разыгрывается по более сложному варианту. Какому? Считают, смерть слишком легкий выход для Алехи Иванова? Или кто-то заинтересован в моем физическом благополучии?

Однако как может чувствовать себя человек виноватый в гибели безвинной души? Хочу я этого или нет, но превращаюсь в предвестника смерти. Смерть в образе Чеченца летает черным ангелом за моей спиной, и я ничего не могу сделать.

Потом забылся во сне и увидел: я и Алиса бредем по огромному и бесконечному полю, залитому прозрачной водой. Небо над нами было беспечальным и свободным, оно отражалось в воде и казалось, что мы идем по небу.

Мы шли к горизонту и жили надеждой... Надеждой, что ничего худого не случится?

– Смотри, Алеша! – крикнула Алиса и указала на дальний край леса. Давай улетим на шарике?

Я увидел: из-за деревьев выплывает праздничный грушевидный воздушный шар. И мы восторженно завопив, побежали в его сторону. И бежали, обрызгивая себя, освещенной небом водой. И брызги, как слезы счастья?..

Но затем – беспощадная вспышка огня и по смертельным законам земного тяготения огненный факел обрушивается вниз...

И мы, обреченные, стоим и смотрим, как гибнет непрочный, легковерный шар, оставляющий за собой в небесном поле и в наших душах чадящий и удушливый след...