Текст книги "Тарантул"

Автор книги: Сергей Валяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

"Гранд Чероки" закатил на городские улочки. Деревья на них, припорошенные инеем, святочно подсвечивались, остальной мир находился в состоянии глубокой ипохондрии. Люди жались от холода на автобусных остановках – будни и повседневные заботы висели над ними вместе с парами угарного послепраздничного дыхания. На центральной площади отмечался на пьедестале малорослый вождь мирового пролетариата в кепке, выкрашенный в лживую позолоту. У железнодорожного вокзальчика мелочился базарчик. Я хотел притормозить у его рядов, чтобы приобрести гуся, да вдруг представив себя торгующегося с пьяной теткой за кус мертвого, холодного и скользкого от жира мяса, нажал на акселератор. К черту омерзительную птицу и весь остальной заплесневевший от пошлости мир.

Да здравствует хрустальные деревья, похожие на веру, остатки которой мы ещё храним в наших кровоточащих душах.

Великое братство коммунальников продолжало существовать на полуразрушенной шхуне, угодившей во льды вечной мерзлоты. То есть в доме топили плохо и люди ходили по коридорам и лестницам в пальто и шапках. Из общих кухонь тащился зловонный смрад грошового харча, женского хая и детского рева. Я бы поселил сюда всю кремлевскую рать-блядь с их капризными домочадцами и посмотрел, что из этого бы вышло.

А вышел бы у вас, господа, горелый пирожок с говном, а не елейное житье, это можно к гадалке не ходить.

Я нашел нужную дверь и, постучав, тиснулся в комнатку. И показалось, что ошибся. Комнатенка была чистенькая и пригожая, без лишней мебели, лишь стеллажи со знакомыми мне книгами подтверждали, что путь мой верен.

За небольшим столиком сидела девочка и, болтая ногами в валенках, разрисовывала карандашами лист ватмана. Присмотревшись, узнал девчушку, хотя она и подросла. Это была дочь запивохи Жорки и его жены, пропитанной этиловым спиртом. Девочка была так увлечена творчеством, что не заметила меня. Чтобы её не испугать, отступил к двери и стукнул погромче.

– Кто там? – спросила смешным детским голоском, стараясь подражать взрослым.

– Это я Бурмурляляй, – наговорил тарабарщину, кроя уморительную рожицу.

У девочки были прекрасные, синие глазища, она их расширила от удивления и открыла рот.

– Привет, – сказал я. – Что рисуем?

– Кошку зимой.

– А где кошка? – взглянул на рисунок, где кособочился дом с трубой и пушилась елка с шарами и звездами.

– Она спряталась, – обстоятельно объяснила. – В печи. Ей холодно гулять по улице.

– Умница и кошка, и ты, – покачал головой. – А где дядя Коля и тетя Маша?

– Папа и мама?

– Папа и мама? – не понял.

Девочка прыгнула со стула и затопотала в валенка из комнаты. Я осмотрелся – что-то произошло здесь за долгое мое отсутствие? Судя по чистоте и уюту, женская рука окончательно утвердила свою власть. Что совсем, может, и неплохо.

– Алексей, – входил отец в свитере грубой вязке. – Ты? А я уж думал Юленька...

– Юленька? – переспросил я.

– О, брат, у нас тут такие перемены, – пожал мне руку. – Не приведи, Господи!

– А что такое?

– Погоди, сейчас чайку-с организуем, – крикнул в коридор. – Юленька, иди сюда, тут теплее... – И мне. – Маша в магазине, скоро будет. – Исчез за дверью. – Юленька, порисуй с Алешей...

Ничего не понимал – отец заметно изменился, будто внутренне собравшись; его движения были уверены и четки, от прошлой амебной интеллигентности не осталось и следа. Что же случилось?

В щель приоткрытых дверей, как из раковинки, выглядывала светловолосая девчушка.

– А ты не Бурмурляляй, – хихикнула. – Ты Алеша.

– Сдаюсь, – поднял руки. – Иди, обрисуем белого медведя. Он мороза не боится.

– Да? – несмело подходила.

– Никогда не видела белых мишек, Ю? – взял карандаш.

– Нет.

– Они, как обыкновенные, но только белые, как снежок, – и принялся рисовать у ели зверя, вспомнив школьные уроки живописи. – Вот такие у него лапы с когтями... он ими рыбу ловит... Цап-царап из моря... А пасть у него такая... Во, какие зубы... Клацает ими – клац-клац... Страшный?

– Не-а, – реснички подрагивали, в них путался смех глаз.

– А мне жуть как страшно, – признался. – Я такой трусиша...

– Как зайчиша? – хлопнула в ладоши.

– Ага, – и вспомнил считалку. – "Раз, два, три, четыре пять! Вышел зайчик погулять. Запер домик на замочек И пошел в универмаг Покупать себе платочек, Лампу, зонтик и гамак".

Девочка засмеялась, прыгая на одной ножке; закружилась от удовольствия, повторяя считалку; у неё была великолепная память... доскакала до слова "гамак", остановилась и спросила:

– А что такое га-га-га?..

– Гамак? Это такая сеточка, – принялся объяснять, изображая предмет под медведем. – Его вешают между деревьями... летом... чтобы отдыхать... и даже спать...

– Белым мишкам?

– Ну не только для них.

– И для зайчиков?

– И для людей тоже.

– И для меня?

– И для тебя, Ю, конечно, – ответил. – Сейчас мы кое-кого нарисуем в этой сеточке.

– Меня? – девочка, затаив дыхание, смотрела во все глаза на лист ватмана, на котором проявлялся её образ.

– Но дело у нас происходит летом, – увлекся сам. – Вот солнышко горячее, как блин... Травка зеленеет... Медведь теперь у нас бурый...

– И кошка.

– Что кошка?

– Вышла гулять... тепло же...

– Молодец, Ю, – рисовал усато-полосатого зверя. – Во, какая у нас дружная семейка.

– А ты, Алеша, где?

– Я? – и не успел ответить: в комнату входил отец с чайником и чашками, а за ним – женщина Маша.

Не изменилась – была спокойная и степенная, улыбнулась мне, будто не виделись с вечера. Взяла девочку за руку: Юленька, надо идти в детский сад. Ну, ма, завредничала девочка.

Пришлось вмешаться и наплести что-то про лето, послушных белых медведей, кошечек и зайчат, про гамак, в котором могут качаться лишь самые-самые прилежные девочки в мире. Ю вздохнула:

– До свидания, Бурмурляляй.

– Пока, Бурмурляляйка; расти большой-большой до неба...

Девочка засмеялась, исчезая за дверью. Мы с отцом остались одни. Родитель плеснул в чашки чайной бурды, предложил печенье, варенье и сахар. И только после этого начал исповедальный сказ о событиях, прошедших за мое отсутствие.

Начало истории оказалось банальным, в духе нашего разлагающегося времени. Однажды на праздник свободного труда и братства всех трудящихся масс, включая международный пролетариат, Жорка и его половина упились до такой степени невменяемости, что усердно исполосовали друг дружку кухонными ножами во славу Первого мая. Соседи вызвали милицию и карету "скорой помощи", да те задержались по уважительной причине повального хмельного общего буйства. Когда прибыли, супруги благополучно истекли гнилой кровушкой к общей радости всего коммунального люда. Слава Богу, что Юленька во время молодецкой поножовщины гуляла во дворике.

Отсутствие, так называемых, родителей, девочка практически не заметила. Маша немедля взяла её под свою заботу, что было полностью одобрено соседями. После как-то самим собой пришло решение оформить официальные бумаги на удочерение. Дело случилось канительное и нервное, канцелярские крысы подозревали, что дело в комнате, оставшейся вроде как свободной, однако спрашивается, где девочка должна жить; в детдоме, отвечали крючкотворы, а зачем её отправлять в сиротский дом при живых-то новых "родителях"; словом, Маша со скандалами и газетными публикациями добралась до самых до местных верхов и вопрос решился положительно.

– Так что, Алексей, у тебя сестричка, – резюмировал отец, слегка смущаясь. – Прошу любить и жаловать.

– Поздравляю, батя, – боднул его лоб своим. – Молодец.

– Молодок, как говорит молодежь, – взбодрился. – А я боялся, что неправильно поймешь?

– Обижаешь, – развел руками. – Я всегда мечтал о сестре. Помнишь Ю?

– Да-да, – понял. – А ты знаешь, я помолодел. Юленька такие вопросы задает, простые-простые, а ответа нету... Почему снег белый? Или почему люди злые?.. Смешная, а умненькая какая, память исключительная, повторяет все, как попугайчик; приходится за своей речью следить, право дело. Спохватился. – Что это мы все о нас? У тебя, сына, как дела? У мамы?

– Делишки, – пожал плечами. – Я в коммерции, а мама – вдова.

От такой нечаянной правдивой шутки отец подавился печеньем с вареньем; не поверил. Пришлось более конкретно остановиться на последнем утверждении.

Новость поразила родителя, как гром среди ясного неба, точнее не скажешь. Он не понимал, за что такой уважаемый человек вдруг пал жертвой разнузданных обстоятельств.

– Батя, – прервал я его причитания. – Лучше скажи, у вас с Лаптевым не было никаких деловых отношений?

– Ты о чем, сына? – от удивления уронил на себя кусок печенья с вареньем. – Тьфу ты, пропасть!..

– Спрашиваю так, на всякий случай, – объяснился. – Вдруг покойник звонил по телефону, в смысле, когда был живой, или просил что-нибудь взять на хранение?

– Упаси Боже, – энергично отмахнулся. – Сто лет не встречал и, надеюсь, не встречу.

– Разве что только там, на небесах, – заметил я.

– Ну да, ну да, – покачал головой. – И то лучше... на разных небесных полях...

– Ох, батя.

– А мать-то как?

– Вся в работе; сейчас как на войне.

– Ты себя, Леша, береги, – предупредил. – Знаю, я эту коммерцию вашу, деньги там дурновые...

– О! – прервал его. – Рождественский подарок для сестрички, – и выкатил на стол "колесико".

– Что это? – натянул очки на нос.

– Купите гамак для Ю, – сказал я, – а к нему белого мишку и кошку.

Когда отец прознал о сумме, запакованной в таком фамильярном виде, ему сделалось дурно – побагровел, принялся задыхаться и едва не лишился чувств. Я уж был не рад своему столь неосторожному жесту. К счастью, вернулась женщина Маша. И все проблемы мгновенно были сняты. Приятно иметь дело с людьми, обладающими природным бесстрашием, оптимизмом и верой в чудо.

– Маша, как можно? – хватался за голову батя. – Это сумасшедшие деньги. Что с ними делать?

– Будем жить, – спокойно улыбалась женщина. – И купим для Юленьки гамак, как сказал Алеша, а к нему маленький летний домик...

– Ничего не понимаю, – всплескивал руками отец, сдаваясь. – Алексей, надеюсь, это честные деньги?

– Честнее не бывает, батя. Это моя рождественская премия, – прощался я. – Спи спокойно и смотри цветные сны.

– Все будет хорошо, Алеша, – сказала женщина Маша. – Спасибо. Приезжай еще.

– Это как получится, – был у двери. – А Ю привет!

– Кому? – не поняли меня.

...Все-таки мы живем. Несмотря ни на что. Несмотря на то, что так жить нельзя. И все равно живем.

Чмокающе-чавкающие из кремлевского корыта уроды пытаются всех нас превратить в фекалии для своего капиталистического светлого завтра. В рабсилу на банановых плантациях среднерусской полосы. В нацию вырожденцев и приспособленцев.

Что на это можно сказать? Только одно: ничего у вас, выблядков, не высадится; не таких выродков недочеловеческих народ пережевывал, выхаркивая поносную слизь через свой работящий и выносливый зад.

Вы, ублюдки, живете одним прожорливым днем, не понимая, что скоро захлебнетесь в собственной блевотине, либо подохните от запора прямой кишки.

Помню, в другой счастливой жизни, когда мы все были живы, я и Серов убежали от его невесты, лучшей шлюшки Московской области; убежали к девочке по имени Антонио и упились шампанского. И так, что мне, атеисту, полночи пришлось молиться над унитазом. Сквозь желудочную муку и слезы я видел сапфировый свод, морскую заводь, горные хребты, бесконечность пустынь, и все это было загажено моим непереваренным дерьмом.

Бог мой, думал я с ленивой обреченностью, а если там, внизу, в этом микроцефальном миру, есть жизнь, прекрасная и удивительная, и я на эту идеалистическую, романтическую...

Бог мой, думал я с бездушным недоумением, а не вырвало ли какого-нибудь ВСЕВЫШНЕГО на мою несчастную, замаркированную идиотами и дураками, замордованную косноязычными вождями, непонятную другими народами страну?..

Тогда на этот вопрос не знал ответа. Теперь знаю: нас хотят заставить жить в блевотной жиже, организованной мелиораторами от власти. Ху...шки вам, кремлевские мечтатели, ничего у вас не выйдет; пережуют и ваши откормленные элитные косточки.

Даже мертвые восстают для борьбы с вами, сучье племя.

Ю вернулась, пусть в другом образе, но вернулась, моя сестричка. И она мне будет помогать, Ю. И ничто меня не остановит. Смерть? Заблуждаетесь, суки, дважды умереть нельзя. А один раз за Родину сам Бог велел.

Когда в морозной стыни начали проявляться очертания ветровских новостроек, я набрал номер телефона, нацарапанный неверной рукой "вора в законе". Трубку подняли сразу – и я услышал деликатный голосок, корректно вопросивший: да, вас слушают?

– Хозяина, – хекнул я.

– Как вас, извините, представить?

– Чеченец.

– Чеченец? – удивился воспитанник Оксфорда, прибывший в нашу дыру для практической стажировки. – Пожалуйста, одну минуточку.

Я пожал плечами: черт знает что! Готовишься к матерщине и проклятиям, к мордобитию и потокам крови, а натыкаешься на педерастический говорок.

– Да, Чеченец? , – прозвучал более мужской и энергичный голос.

– Хозяин?

– Нет, я его пресс-секретарь, называйте меня Ароном Ароновичем.

– И фамилия Аронов?

– Мы с вами знакомы? – удивился ААА.

– Слушай ты, Ароныч в кубе, – потерял терпение. – Мне нужен Хозяин. Скажи от Шмарко, с очень плохими новостями; ты меня понял?..

– А он вас ждет, – ровным голосом произнес мой собеседник, словно получил от меня медаль за спасение утопающих на пожаре. – Милости просим, Алексей Николаевич. – И назвал адрес в дачной местности. – Если желаете, мы вас встретим.

– Спасибо, Ароныч. Чем? Свинцовыми чебуреками?

– За кого нас принимаете? – искренне обиделся высококультурный пресс-секретарь.

Нет, я засмущался от такого цивилизованного обхождения. Образ врага размывался и был не понятен. В этом смысле общество спасения отчизны "Красная стрела" отличалось в лучшую сторону со своими звериными клетками, где на крюках обвисали кусками мяса их жертвы.

Родной городок остался в призрачной далекой сторонке от курса моего космического отсека. Я проверил боеспособность автомата и пистолета. На всякий случай, понимая, что они слабы для душевной беседы с призраками. Нет, фантомы начинают обретать голос, а там смотришь и приоткроют лицо. Следовательно, охота за ними заканчивается, и что дальше?...

Хотелось бы знать, прежде чем меня отправят на небесные поля в качестве навоза. Что за пессимизм, понимаешь? Во мне нуждаются, как это не смешно звучит. И нуждается никто не будь, а Хозяин. Интересно, кто у нас страшный и ужасный Бурмурляляй областных лесов, полей и рек?

Подозреваю, скоро будет не до шуток: бетонированная, очищенная от снега дорога исчезала в глубине соснового бора. Кто может приказать убрать снежок для удобства заезда на заслуженный отдых? Кто смеет проживать в кирпичных хоромах, похожих на боярские ХIII века, среди лесной тишины и покоя? Кто хоронится за высоким забором? Кто этот кто-то? Сейчас узнаем, успокоил себя и Чеченца.

Не успел джип подкатить к воротам, как они автоматически открылись милости просим, помнится, обещал пресс-секретарь Ароныч в кубе. И сдержал слово. Так что делать было нечего – автомобильчик закатил под сень сосен и елей. Выключил мотор и услышал шкрябающий звук: служивый человечек чистил дорожку деревянной лопатой. То есть жизнь продолжалась и была пока обыкновенна, как лопата в руках дворника. Я покинул машину, осмотрелся большой гараж, два хозяйственных флигелечка, за ними рубленная банька, и все это фешенебельное пространство простреливается с помощью телеметрических камер слежения.

Оказывается, хозяева жизни тоже любят научно-технический прогресс, надеясь продлить себе жизнь. Наивные и глупые людишки...

Надо идти, Леха, зачем заставлять ждать? Вдруг ненароком решат, что прибыл герой с миссией взорвать кирпичный хорал к такой-то, всем известной матери!

И я медленно потопал по снегу, показывая своим свободолюбивым видом, что не имею за пазухой ракетной установки "земля-воздух". Служивый человечек на дорожке прекратил шкрябать планету и посмотрел в мою сторону.

– Эй, дед, есть ещё кто живой? – спросил я.

– Ась? – не понял старичок с морщинистым и как бы детским личиком. Не курю, молодой человек. И не пью.

– Здоровеньким помрешь, – банально утешил дворника, поднимаясь по ступеням резного крылечка.

Кажется, я не дождусь хлеб-соль? И только скверно подумал, как дверь открылась и предстал улыбающийся человек. Был холен и предупредителен:

– Алексей Николаевич, прошу.

По слащавому голосу я понял, что это первый с кем разговаривал по телефону. Если Бог решает сделать из человека мудака, он прежде всего лишает его чувства меры и вкуса. Мой новый друг из Оксфорда был похож на павиана с голой жопой, но в пиджаке от Версаче. Я почувствовал, как чешутся кулаки; всегда считал, что это метафора, нет – и вправду зудят. Увы, не всегда наши желания исполняются. Сразу.

– Пожалуйте за мной!

Пожалуйста, пожимал плечами, не понимая ничего. Такое впечатление, что оказался в семинарии для благородных девиц имени Клары Целкин и Розы Шлюхсембург. Неужели Хозяин – педераст? Вот этого точно не хватало для полного счастья.

Между тем мы, спустившись по ступеням винтообразной лестницы, остановились у бронированной двери и мой спутник нашел потайную кнопочку.

– Вас проводят дальше, Алексей, – иезуитски улыбнулся и жестом пригласил переступить порожек. – Желаю всего наилучшего.

Я выразительно хекнул и шагнул вперед. Встречали меня два могутных трупоукладчика. Богатыри земли русской, накачанные на тренажерах "Cetler" и аниболиками для крупного рогатого скота. Один из них держал в руках, как ляльку, автомат-пулемет итальянского производства "Беретта". А второй начал меня ощупывать на предмет проноса петард для рождественского салюта в честь хлебосольного Хозяина.

Как ни странно, вздохнул с облегчением: обстановка вернулась к привычной и казарменной. Пугает неведомое, а все остальное можно пережить с помощью Божьей и кулаков.

– А чего ищим-то? – поинтересовался, хихикая от щекотки. – Если надо, отдам так.

– Вперед, – буркнул соглядатай с мрачно-обиженным выражением, будто не он, а я щупал его промежности.

И мы медленно потопали по длинному коридорчику, выложенному кафельной плиткой. В какой-то степени этот поход напоминал мне другое путешествие, которое закончилось у клеток с болтающимися на дыбе кусками говядины, показательно пронзенными стрелами. А вот что сейчас ждет меня и Чеченца?

Я ощущал себя первооткрывателем незнакомой планеты; страха не было любопытство. Так детишки забираются в пыльный и темный чулан, наполненный подозрительными шорохами, тенями и запахами неведомых стародавних вещей? Интересно, аж жуть!

Пока разбирался в своих чувствах, поход закончился. У двери с цифровым пультом. Соглядатай, как великий пианист Кисин, наиграл на пульте пароль дверь механически открылась. Жестом меня вновь пригласили следовать дальше. Я, плюнув в сердцах и под ноги, переступил порожек. Створки дверей затянулись – радовало, что остался один. Огляделся: небольшая комната без окон, обитая деревом, декоративный камин, тахта, два глубоких удобных кресла, телевизор "Sony", на столике пульт его управления, бутылка минеральной воды и стакан, огромная ваза с мандаринами, апельсинами, яблоками и виноградом. Как говорится, если есть рай на земле, то он был здесь.

Плюхнувшись в кресло, вырвал из грозди овальную, наполненную солнечным теплом и светом, похожую на янтарный камешек, градину. Она была настоящая впечатление, что тяпнул кусочек сочного лета. Хорошо и приятно!

Да, думаю, что приглашен не для столь легкого времяпрепровождения? Для чего же? Не пора ли Хозяину, любящему романтические заморочки, навестить дорогого гостя? Проще надо быть, господа; красиво жить не запретишь, верно, только зачем нам, дворовым людишкам, эти излишки роскоши и загадочного флера?

Ответа не получил; возникало ощущение, что меня изучают в космической лаборатории, как подопытного кролика для полета на Марс. Странно все это, зевнул, и уставился на темный экран телевизора: там отражался Чеченец, делающий мне какие-то знаки. Что за чертовщина такая?

Отодвинув вазу с апельсино-мандариновыми мячики в сторону, я взялся за пульт управления "Sony". Через секунду экран агрегата 29 дюйма по диагонали затеплился и на нем появилось изображение.

И то, что я увидел, привело меня в состояние глубокой душевной анемии. Я, человек, превратился в ничто. В некий абрис невнятного существа, не имеющего ни имени, ни биографии, ни пола. От потрясения потерял лицо, как человек перчатку.

Психическая атака затейникам удалась. К чести моей, через минуту сумел совладать со своими душевными порывами и даже заглотил мандарин, правда, забыв очистить его.

Признаюсь, любительское кино было не для слабонервных. Поначалу зрителям был показан предновогодний пятачок у ресторана "Эсspess" уважаемые гости съезжались на встречу с Новым годом: смех, снежок, веселье, шлюшечки в качестве податливых снегурочек.

Затем, Бог мой, я узнал свою покойницу "Ниву" и в ней себя. Видок, если честно, был самый что ни на есть комический и дурацкий: оглядывался по сторонам, словно вражеский лазутчик с берегов Потамака, говорил по телефону с самым серьезным видом и наконец выставил СВД из авто, как палку, целясь в удобную мишень "наркобарона" Лаптева, мельтешащего у дверей ресторана в окружении дамы своего ещё не простреленного сердца, шлюх и телохранителей... ну и так далее...

То есть фильм оказался высокохудожественным, я бы его выдвинул на премию "Оскар", если бы не исполнял главную роль. И потом – кто авторы этого шедевра? Кто-то же должен получить позолоченной статуэткой мужика с крылышками по голове?

Когда кургузенькую "Ниву" разметало на огневые ошметки в ночи, я выключил телевизор, чтобы в тиши комфортабельного склепа поразмышлять о парадоксах нашей ошеломляющей действительности.

Я ожидал, что угодно – землетрясения, наводнения, пожара, явления старухи с косой, Анджелы с голыми гостями из солнечного Таджикистана, зомбированного отчима, но чтобы предстать перед миром на целлулоидной пленке в качестве пошлого убийцы?

Никогда не думал, что буду выставлен таким дураком. Законченным идиотом! Мудаком в кубе, прости Ароныч, ты святой человек.

Нет, так осрамиться: меня использовали, как половую тряпку в отхожем месте, а ведь был уверен, что я есть батистовый платочек в карманчике бархатного пиджака.

Тьфу, Чеченец, мать твою так, где ты был, родной?!

От такого позора и бесславия можно сгореть со стыда. Что же делать? Ничего не придумал лучшего, как, хапнув со стола бутылку минеральной воды, запустить её в экран телевизора.

К моему удовольствию, бросок пришелся удачным, словно в бутылке оказалась зажигательная смесь. Экран лопнул переспевшим плодом манго, если я верно представляю этот заморскую фруктовину.

Как говорится: "Нас побить давно хотели на горе иль на дворе. Не на тех вы нарвалися – мы и спим на топоре".

Мой шумный демарш был замечен – потайная дверь открылась и явился невозмутимый, как сфинкс, халдей с бутылкой минералки. Его лицо выражало мировую скорбь, точно я разрушил пирамиду Тутахамона. Поставив бутылку на столик и удалив с него мандариновые корки, лакей удалился. У меня возникло желание взять за горло принесенную бутылку и... не успел.

– Здравствуй, Алексей, – услышал знакомый голос и, оглянувшись, лишился дара речи. Навсегда.

Если бы ко мне завалился разъяренный одноглазый циклоп с острова Солоники или отечественный Змей-горыныч о трех башках, я бы не удивился и удавил их голыми руками...

Нет, это был не мой день. Я чувствовал, что со мной случится нервный припадок, точно у барышни из Смольного при виде революционно-фронтового солдатика, справляющего нужду на императорском троне.

Тот, кто пришел, сел, налил в стакан кипящей минеральной воды и выпил для улучшения своего здоровья. Посмотрел через толстые стекла очков на меня, улыбнулся:

– Как дела, Алеша? Что-то ты бледный? Кино понравилось?

– Не очень, – промямлил.

– А чего так?

– Монтаж, – нашелся я.

Ответ был настолько неожиданным и простодушным, что мой собеседник засмеялся. Его покатые борцовские плечи содрогались от кехающих звуков, а мне было не до смеха. По той причине, что в кресле покатывался... Серов-старший.

Да-да, сам директор знаменитой ковровой фабрики. Властелин дум трудящихся масс. Депутат всех созывов. Отец моего друга Саньки, погибшего по прошлой весне.

Было с чего потерять голову. Происходящее могло бы сойти за кошмарный сон, да в грезах нет места таким нелепым совпадениям.

– Нет, Алеша, не монтаж, – проговорил Серов, отсмеявшись. – Это правда жизни.

– Нам такая правда не нужна, – продолжал каламбурить.

– Нужна, Алексей, – не согласился. – Без нее, доморощенной, наша встреча бы не состоялась.

– Хороша подстава, – смирился с неприятным фактом из своей биографии. – А зачем, Хозяин? Если вы, конечно, он?

– Хозяин-Хозяин, – добродушно отмахнулся, будто от мухи. – А вопрос интересный, Чеченец. Хотя надо начинать с самого начала.

– А я не тороплюсь, – заверил я.

Осклабившись, Серов-старший поправил очки:

– Что в тебе нравится, Алеша, так это удивительное и бесстрашное распи... дяйство.

– Спасибо, – поблагодарил за комплимент.

– Хотя жив-здоров ты пока по другой причине.

– По какой?

И получил ответ, меня полностью удовлетворивший:

– Поблагодари Сашку.

– Да, – только и проговорил.

Хозяин покосился, подкрякнул, как селезень в брачный период, и сказал:

– Ну-с, перейдем к нашим делишкам.

После первой четверти часа беседы я твердо решил, что повешусь на первом удобном суку. От срама. После второй четверти – застрелюсь. От позора. После третьей – а что страшного произошло? Еще неизвестно, кто на белом верблюде пролезет в игольное ушко сложившихся обстоятельств.

Если оставить за скобками мои эмоции и жалкие переживания по поводу зря прожитой жизни, то имелась (по версии Серова) следующая ситуация:

Лаптев нарушил главную заповедь – будучи главным казначеем Торгового сообщества "Русь-ковер", попытался вести свою игру, переведя на свой счет из "общака" некие суммы. Более того, возникло подозрение, что он пытается работать на иную организацию. (Тут я вспомнил "Красную стрелу".). Так что пришлось его наказать.

– А почему выбрали меня? – спросил я.

– Так сложилось, – пожал плечами Серов. – Мы тебе просто помогли. А ты помог нам. Да, признаться, малость поторопились.

– Как это?

– Поспешили-поспешили, – и коротко изложил суть: оказывается, Лаптев, хитрая лиса, чувствуя опасность, успел заложить в тайник некую информацию на компьютерном компакт-диске. Как ему удалось всех объе... ать, это другой вопрос. Факт остается фактом: существует дискета, её нужно найти. Во что бы то ни стало.

– И этими поисками должен заниматься я? – проявил я удивительную сметливость.

– Да, Чеченец.

– А почему?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Хозяин. – Отвечу: жить хочешь?

– Не знаю.

– Все хотят, – не поверил и развел руками. – Пока ты играл в туфту и фуфло, я мог быть ангелом-хранителем, а теперь моя власть закончилась.

– А железнодорожные бобики ваши?

– Все кругом родное, все кругом мое.

– И вся эта история, когда меня, как говно, на поле...

– Это тебя, милок, пытались предупредить, – усмехнулся. – Но ты тупой, хотя бывают и тупее.

– А с этим поваром Василь Васильевичем?..

– Тут какие-то странные накладки случились, это правда. Какая-то чепуха... Скажу одно, это не мы...

– А можно ещё вопрос?

– Ну?

– А чью власть имеем? Али-бека?

– Не смеши, Чеченец, – поморщился. – Между прочим, живет мечтой отрезать твою голову... Он это умеет делать.

– Да, – подтвердил. – Только неизвестно, кто кому первый...

– Не питай иллюзий, – остановил меня. – Ты хорошо завис над пропастью во ржи: и кино, и Али-бек. Что надо ещё для активных поисков?

– А почему сами не ищите?

– Как не ищем? Ищем, ещё как ищем.

– Я видел, как искали у Грымзова и Литвяк.

– Первый хапуга и дурак... был... А вот вторая... Все из-за нее, пи... ды, – неожиданно ругнулся в сердцах. – Когда Лаптева сделали, тогда сообщила о дискете. Разве можно так жить и работать, товарищи?

– А воры в законе?

– Что?

– Они тоже при вас?

– Всё и все при нас. Мы везде и всюду. Нас нет и мы есть.

– Призраки?

– Но иногда превращаемся в плоть, – довольно похлопал себя по обрюзгшему животу.

– А что за спецзона "А" на фабрике? – не унимался я.

Директор Торгового сообщества "Русь-ковер" шумно вздохнул, потом с мрачной угрюмостью взглянул на меня через толстые стекла очков и ответил довольно странно:

– Когда головастики трепыхаются в своем вонючем болоте, пожалуйста. Но беда в том, что они вырастают... И вот мы имеем то, что имеем...

– Не понял, – признался я.

– Поймешь потом.

– Когда превращусь в жабу, – решился на провокацию. – Как вы?

Наступила мертвящая, как говорят в таких случаях, тишина. Я увидел жировые складки на подбородке хозяина жизни и маленькие икринки глаз, вперившиеся в меня с лютой ненавистью.

– Слушай ты, баклан мусоренный! – прохрипел. – У тебя неделя, а потом пи... дец!.. – рванул за горло бутылку и шваркнул её в экран вконец затраханного телевизора.

Я удивился. Про себя, конечно. Что такое? Где культура речи? Все так было мило и вот: невротический всплеск эмоций.

Пока я переживал, директор фабрики имени Розы Люксембург, вырвал себя из западни кресла, и пропал, точно его и не было.

А я остался, глазея в прореху телевизора, как в око небытия. Никогда не думал, что снаряд может дважды попасть в одну и ту же воронку, ей-ей.

Начинается жизнь, где законы природы не действуют. Работают другие законы – законы смерти.

Я находился в таком душевном раздраи и физической прострации, что плохо помню, как оказался в родном джипе и как укатил из окаянной местности. И только на трассе начал приходить в себя, подобно астронавту, чудом вырвавшегося из черной дыры антимира.

Уф! Где я и что происходит на белом свете, господа? Я подозревал о существовании опасного параллельного мира, но чтобы так вляпаться в его дерьмо.

Еще два часа назад тешился иллюзиями, что я есть стержень земли ветровской. И что же? Сумбур вместо полифонической музыки мыслей, выражусь красиво. Все смешалось в моей голове, как в крестьянском винегрете. Почему такие чувства? Что случилось? Ровным счетом ничего, кроме одного: поставили на "счетчик".

Ну и что? Все мы на счетчике у смерти... А неделя – срок огромный. Неделя! Почему все говорят о ней? И Арсений, чтобы ему пусто было, и Серов, чтобы ему тоже самое...

Черт знает что! Какие глобальные подвижки произойдут через неделю, хотел бы я знать?

Прежде всего надо успокоиться. Полет нормальный. Что мы имеем на данный отрезок времени?

Если все упрощать до крайности, то наличествуют две мощные группировки – военизированная "Красная стрела" и гражданское Торговое сообщество "Русь-ковер", как стыдливо определил свою организацию Серов-старший.