Текст книги "Стража (СИ)"

Автор книги: Сергей Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Снизу напомнил о себе коротким ворчанием Ниро. Денис купил широкий пластиковый стаканчик и уже за дверью магазина принялся поить пса, не забывая и о себе.

Прислонившись к прогретой кирпичной стене магазина, Вадим следил, как, присев на корточки, его неожиданный друг поит собаку. Денис щедро подливал минералку в стаканчик Ниро, а потом – уже спокойно и смакуя – пил из горлышка бутылки сам. Вадим видел счастливое лицо счастливого человека и не в силах был уйти дальше от затверженной и бездумно произносимой по поводу и без фразы: "Много ли человеку для счастья надобно?" Он попытался найти ответ на этот риторический вопрос, а в голову назойливо лезла только одна бунинская строка: "О счастье мы всегда лишь вспоминаем". В глубине души он был согласен с высказыванием и знал: читая Бунина, он теперь всегда будет видеть блаженство на лице человека, утолившего жажду…

"… Тихо-тихо-тихо-тихо…"

Лёгкий, одними губами шепоток мгновенно сдёрнул ленивую истому со всех троих. Ниро вскинул жёсткую морду; Денис, хватаясь за стену, выпрямлялся испуганно и долго – отяжелел от выпитой воды и расслабился. А Вадим, смутившись, через секунды после услышанного одним толчком вогнал наспинный меч в ножны. Обретённый рефлекс бойца первым делом заставил схватиться за оружие.

Примерно в ста метрах от них пролегала оживлённая днём трасса. Слева от магазина вливалась в трассу дорога, делящая улицы на кварталы. Движение на ней было редкое. Такие же редкие прохожие неспешно и утомлённо передвигались из стороны в сторону, и на этом усталом уже в обеденное время движении шёпот никак не отразился.

Точно тополиный пух, невесомый, нежный и приставучий, шёпот безмятежно зашелестел снова, и его звук и смысл так расходились друг с другом, что Вадима продрало морозом с ног до головы: "Пора сматываться… Пора сматываться…" А потом невидимка шёпотом же нежно захихикал и повторил: "Пора сматываться…"

– Шептун?

– Необязательно.

– Почему?

– Вспоминай.

И Вадим вспомнил и с сожалением отдал вторую бутылку Денису. Руки необходимо было держать свободными. Шёпот будет везде, но не всегда вслед за ним появится Шептун. Могут появиться те, кого Шептун– Деструктор ведёт за собой, или те, кто идёт по его следам, как по проложенной дороге. Лучше всех знает о проявлениях Денис. Он в прошлом много занимался теоретической частью этого дела. Вадим – знает внешнее, то, для чего его искали и для чего вооружили Зверем.

Шёпот исчез, рассыпался, чтобы, наверное, подчеркнуть обычные звуки обычного дня – и снова вернуться, заставить вздрогнуть от шелеста и повторения – ласкового, будто пушистого, странным образом превратившего улицу в пустую и гулкую комнату: "Тихо-тихо-тихо…"

19.

Неподалёку из дворов на улицу выворачивал черный автомобиль. Хоть и неподалёку, но был он настолько привычной деталью городского пейзажа, что глаз лишь на мгновение отличал его деловитое шевеление, как отмечал людей то здесь, то там и сразу же стирал их отпечатки в памяти…

От шелестящего шёпота воздух ощутимо сгустился. По впечатлению, говорил один человек, говорил и включал сразу несколько записей собственного голоса… Вадим сглотнул, чувствуя, как постепенно глохнет: звуковая плотность в пространстве была как вода на глубине, шёпот давил на уши.

Мимо магазина прошла молодая женщина с малышом. Она шла странно: покачиваясь и в то же время плавно, – и Вадим сообразил, что её качает звуковыми волнами. У малыша было точно такое же лицо, как у матери, – сосредоточенно бледное, и шёл он морща бровки и нос – прислушиваясь к чему-то. Неужели слышал?..

В волновой шелест резко вошёл новый звук, сухой, хрустящий. Вадим обернулся: на асфальте валялся разодранный пакет из-под чипсов, его-то и тронуло с места невесть откуда взявшимся ветерком.

– Пустая бутылка справа, – за спиной сказал Денис, внезапно охрипший, и закашлялся.

Пустая, с полуоборванной этикеткой бутылка из-под какого-то газированного напитка медленно катилась по дороге. Медленно, но с ускорением. И если сначала катилась бесшумно, то новая скорость заставила её подпрыгивать, гулко, пустотно постукивая.

Мусор, вроде нехотя, но всё более и более оживляясь, задвигался повсюду: лакированно сияющие сигаретные пачки, какие-то почерневшие слипшиеся бумажки, крышки разной формы и величины, яркие, блестящие даже в тусклом свете из-за нависшего облачного марева рваные упаковки, мертвенно-серые от времени листья и трава – всё это лениво, будто просыпаясь с трудом, шаталось, двигалось, кружилось, влекомое неведомой силой.

– Я не помню, чтобы подобное происходило хоть однажды. – Денис говорил словно про себя и всякий раз лихорадочно дёргался на новый звук.

– Может, это не Шептун, – безнадёжно предположил Вадим.

Ниро оскалился и зарычал на окурок, который прямо перед его носом взлетел в воздух и закружил, слегка вздрагивая, точно подвешенный на пружинке или кольце, которые быстро вращались.

Пляшущий в воздухе окурок привлёк внимание не только Ниро. Вадим и Денис присели перед ним на корточках, зачарованно следя за вращением. А потом Вадим бездумно протянул левую руку схватить вонючую бумажку и остановить её механическое движение.

Кожа на ладони, от запястья до безымянного пальца, вдруг горячо лопнула. Из пореза нетерпеливо хлынула кровь. Отдёрнуть руку и вскочить, вынуть меч и дважды ударить в центр круга, описываемого окурком (Денис всполошённо упал с корточек на задницу и быстро-быстро – "Слишком много движений", – раздражённо подумал Вадим – раскорякой, как паук вверх тормашками, уполз из досягаемости Вадимова оружия) – даже не верилось, что это он, Вадим, развил такой темп… Но от оценки действий лучше пока воздержаться. Не до того.

Крестообразный удар был как по воздуху – не встретил и намёка на сопротивление. Однако окурок упал и больше не шевелился. Зато вокруг него и на него вдруг зашлёпали густые, желтовато-зелёные капли. Ниро, не подходя к ним, осторожно поморщил носом, брезгливо чихнул. А капли стронулись с места, потянулись к дороге. Вадим было примерился ещё раз ударить невидимку, но опустил меч: невидим и невидим, а вдруг только опять ранишь его? Он представил, как бесконечно кромсает невидимое существо, не в силах поразить насмерть, но продолжая идти по следам – аналогу человеческой крови, – и его затошнило от безысходности… Среди долгих именно сейчас размышлений о воображаемом бесплодном преследовании внезапно затесалась юркая мыслишка, от которой вспотела ладонь правой руки, а кровь на левой, показалось, засочилось сильнее: "А посмотреть на невидимку без очков? Ну, сдвинь окуляры на нос – секунда, только одна-единственная секундочка и – будешь точно знать, куда бить! Не в холостую! Ну!"

– И думать не смей! – сказал с асфальта Денис. Он неловко повернулся встать на колени, затем поднялся на ноги.

– Почему?

Вадим знал, о чём говорит Денис, но сейчас хотелось услышать что-то разумное, доказательное, хотелось услышать со стороны, что колебание, а не решительное действие – правильно. И он всё ещё шагал за раненым невидимкой, медленно, но как привязанный. Несколько торопливо шлёпающих желтовато-зелёных капель – один шаг Вадима.

– Мы не знаем, что будет, если ты снимешь очки. Лучше не рисковать.

– Смотрел же до этого.

– Зверь ещё спал.

– Ты сам сказал, что он спит и сейчас.

– Но накормленный и готовый проснуться в любое время.

Вадим чуть обогнал невидимку и стоял теперь, смотрел, как жидкость капает мимо него. Ниро шёл с другой стороны цепочки и всё пытался обнюхать капли, но фыркал и мотал головой: кажется, запах был ещё тот.

Занятый преследованием, Вадим не сразу обратил внимание, что тоже оставляет кровавую цепочку. Машинально он держал левую руку полусогнутой, чуть в стороне от себя, а ладонь – ковшиком, как будто это могло унять кровь. Время от времени "ковшик" переполнялся, и тогда уже на землю летела не капля за каплей, а распластанная от движения в воздухе струйка.

Как только он вспомнил о порезе, как только осознал, что его кровь всё ещё идёт, он даже подумать не успел, что сделает в следующий миг. Но взглянул на руку и резко встряхнул кровь на место, где, предположительно, сейчас находился невидимка.

Асфальт полыхнул ослепительно-алой вспышкой, в которой на мгновение почти графически обозначились контуры чего-то, шевелящего множеством конечностей.

Пламя бесшумного взрыва, странно прохладное и даже чем-то приятное, если бы не едкий химический запах, просуществовало недолго: взвилось, секунды две мощно и яростно переливалось тревожно-закатными красками и – опало. На асфальте остались суховатые, словно тонкая бумага, ошметья сгоревшего неведомого существа, которые, остывая, шевелились.

– Не мытьём, так катаньем, – констатировал Денис. – А если бы Ниро нос обжёг? Ты хоть подумал о последствиях, когда приступал к опытам, экспериментатор?

Вместо ответа Вадим спросил:

– Зверь может управлять телом, в котором сидит?

– Не знаю, – пожал плечами Денис и – замер. – Ты хочешь сказать…

– Да. Я и не думал брызгать на него кровью. О том, чтобы снять очки, – да, была такая мысль. Но о крови… Нет.

– Покажи руку.

– Показывать уже нечего. Пореза почти нет. То, что осталось, как царапина.

– Покажи.

Даже под ещё не просохшей кровью видно было, что края раны затянуло. И если на самой коже смазанные пятна блестели – свежие, то на "царапине", как выразился Вадим, кровь быстро сохла, темнея.

– Последний Вадим – он был импульсивен?

– Ты говоришь обо мне в прошедшем времени?

– Тебе пора привыкнуть к мысли, что ты не Вадим – отдельная личность, а Вадим-концентрат из трёх личностей. Вадим с концентратом восприятия мира от трёх эпох. Третий, нынешний Вадим, что-то добавил к первым двум. Если я первых двух, в общем-то, помню, то третий – это нечто для меня непредсказуемое, поскольку он оказался запасным вариантом.

– Обозвали… – пробормотал Вадим. – Запасным вариантом… Значит, ты думаешь, это не Зверь?

– Я думаю – хуже. Я боюсь, что в следующий раз ты захочешь окропить своей кровью существо, которому твоя кровушка пойдёт во благо.

– Ты не ответил на вопрос.

– Я не всеведущ.

Перебрасываясь репликами, они всё ещё стояли недалеко от дверей магазина и следили за направленным движением мусора. Не желавший расставаться с минералкой ("Время от времени всё равно в горле першит"), Денис слил воду в одну бутыль ("Честно, не побрезгуешь из одной пить?") и быстренько сбегал к магазину ("Там у них мусорная корзина стоит, я видел"). Переливание воды Вадим одобрил: "Полная полуторалитровая – чем не мягкая дубинка на провсякий случай?" Денис только что-то проворчал в сторону, бережно прижимая бутылку к груди.

А мусор собирался за бордюрами, пообочь дороги, ведущей к центральной трассе. Где-то его было очень много; где-то не очень; и двигался он тоже разно: где его будто ветром подкидывало, а где и словно несли заботливо. Расстояние от магазина до дороги, самое короткое, было, наверное, шагов пятнадцать-семнадцать – прикинул Вадим. Если что – добежать недолго.

– Ты заметил? Мы так привыкли к шёпоту, что не слышим его, – морщась и трогая ухо, выговорил Денис.

Он то и дело отпивал минералки – достаточно мелкими и редкими глотками, чтобы Вадим сообразил: его мучит уже не жажда, а давление на уши. Вот и пытается сглатыванием освободиться от того, что обычно именуется "уши заложило".

Ужас, выросший из стремительной истории с окурком, оказался лишь огоньком зажжённой в темноте спички: прополыхал пару раз и потух.

Освобождённые, вернувшиеся к обыденности, Вадим и Денис как-то быстро успокоились и приноровились к необычному вокруг. Однако они стояли у магазина и никак не могли уйти, будто подсознательно ожидая чего-то. От перемещения сотен выброшенных за ненадобностью предметов, конечно, приходилось предполагать что-то из ряда вон выходящее, но…

Именно успокоенность стала причиной, что их застали врасплох.

Кучи мусора по обочинам замерли, но не обвалились, как снова ненужные, а застыли в стоп-кадре. И замер шёпот. Тишина громадным пауком промчалась по улице, плетя паутину, в которой глохли все звуки, кроме одного.

По чистой дороге, от трассы, переваливался-шелестел драный чёрный пакет. Он был очень лёгкий, почти невесомый, но невидимый ветер поддувал его со всех сторон – и пакет наполнялся воздухом и казался грузным и неуклюжим. И это противоречивое впечатление воздушности в сочетании с тяжеловесностью сильно раздражало. Тем более что ветер, направлявший движение пакета, оказался изощрённым шутником, и пакет то важно плыл по дороге, раздувшийся невиданным экзотическим плодом, то семенил мелко-мелко, кокетливо передвигая оборванными, но всё ещё обозначенными уголками…

Совершенно бездумно Вадим оглянулся. Машина, вывернувшая на дорогу и некоторое время стоявшая у небольшого перекрёстка, теперь приближалась к ним и, судя по всему, набирала скорость… Он неожиданно понял, что сейчас произойдёт, и нож, спрятанный в правом наруче, немедленно въехал в ладонь. Но это движение было бесполезно, и Вадим побежал к дороге, что-то отчаянно крича и махая руками водителю чёрной легковушки.

Чёрный пакет внезапно взмыл лохматой простынёй навстречу машине. Два быстрых встречных движения – и ветровое стекло мгновенно облепило плотной чёрной плёнкой. В момент, когда чёрный пакет жадно распластался по стеклу, обе линии мусора по обочинам рванули на машину, будто две разъярённые осиные стаи.

И примолкший было воздух вновь взорвался шёпотами.

Они были жадные, задыхающиеся, причмокивающие, торопливые.

Словно кто-то множественный боялся опоздать к дележу добычи.

Машина жёстко остановилась. Видимо, водитель успел что-то понять.

Мусор облепил машину, лез в открытые из-за жары окна.

Вадим добежал, подёргал дверцу, с обмирающим сердцем глядя на забитый грязью салон машины. Исходящие тошнотворной вонью предметы Вадима не трогали. Он сунул руку за окно, в мусор, нащупал ручку. Дверца распахнулась под тяжестью привалившегося к ней хозяина машины, после чего водитель мягким мешком начал сползать на дорогу. Вадим подставил колено, чтобы он не упал, и лихорадочно принялся рвать бумагу и какое-то скользкое гадство с его головы. Именно рвать – пластиково-бумажный мусор выглядел так, словно его, насколько это возможно, выпрямили и разгладили, чтобы удобнее обмотать голову жертвы. И обмотали-облеплили голову водителя плотно. Вадим с трудом цеплял края жуткой обёртки, с трудом рвал её под звуковое сопровождение шуршания и постукивания всё ещё слетавшихся к машине и в машину предметов, под шёпот невидимок…

Он ещё успел подумать: хорошо хоть, они больше не пытаются лезть на водителя, а – тщательно и плотно утрамбовываются в самой машине…

Он успел ещё немного удивиться терпению водителя – тот не дёргался и не мешал…

Вадим рванул последние слои бумаги и картона – и за плечом раздался короткий стон Дениса.

Чёрный пакет, остановив машину, видимо, сразу влетел в салон.

Блестящая чёрная плёнка заполнила все выемки, все морщинки на человеческом лице. Идеальная маска мучительной смерти – вылезающие от удушья глаза, напряжённо обозначившиеся ноздри, лакированный провал рта, кричащего, искажённого страданием – наверное, едва водитель раскрыл рот закричать, чёрная плёнка забила всю глотку…

20.

Шёпот начал стихать. Но не так, будто замолкало одно невидимое существо, потом другое. Скорее – он удалялся. Разномастная куча вещей, выброшенных людьми за ненадобностью, снова переживала время ненужности и в определённом смысле – вторую смерть. Психованный дождь обрушился на землю: сухое постукивание бумаги, громыхание консервных банок и утробное подпрыгивание пластиковых бутылок под торопливое шлепки продуктовых отходов.

Вадим вскинул руки, защищаясь. Денису было не до мусорного дождя: он усадил водителя на расчищенное место перед рулём и снимал с мёртвого лица плёнку-убийцу. Не оборачиваясь, сказал:

– Почему-то мокрая. Прилипла. Влипла так, что кожу тянет.

Уже очищенное мёртвое лицо Денис будто обласкал ладонями, и закрылся рот мертвеца, опустились веки, и лицо стало маской уставшего от страданий человека – человека, потерявшего надежду и с ужасом ждущего предсказанных мук. Вадим почувствовал, как горячо сжался живот, когда Денис вполголоса заговорил:

– Господи, прими раба твоего вновьпреставленного…

Впереди, с центральной трассы, не спеша ехала к ним машина с мигалкой.

– Аминь…

– Денис, идём.

Уходя, Денис только раз обернулся взглянуть на заваленную мусором машину.

В одном из уютных двориков, которыми они шли, Ниро ткнулся носом в бутыль с минералкой. Нёс её Вадим, и он остановил Дениса.

– Денис, ты как хочешь, но на этот раз мы с Ниро больше не можем.

– Что случилось?

– До дому ещё полчаса, а я весь грязный, Ниро хочет пить, минералки почти не осталось.

– Дойдём до следующей остановки, там бензоколонка с автомойкой, а за ней две цистерны стоят и всегда с водой на всякий случай. Я видел. Потерпите?

Вадим повёл плечами, ощутил, как саднит тело от сохшей крови и царапин, учуял вонь от недавней возни с мусором.

– Ладно, веди. Ниро, пошли, немного осталось.

Пока они шли, у Вадима было достаточно времени для раздумий. Но в мыслях не существовало, к сожалению, той стройной системы и логики, которые, как он помнил, были характерны для прежнего Вадима.

Вспомнив о системе и логике, он рассеянно вызвал в памяти картинки из сна: Вадим на лыжах, Вадим перед компьютером, Вадим за плечом Вадима. Удиравший от снежной лавины Вадим снова заставил увидеть чёрную "ауди", погребённую под внезапно ожившим мусором. Дальше – больше. Открытая дверца машины вызвала воспоминание, как сидела в своей машине Виктория и ждала его, изнывая от жары, раздражённая, жёлчная и – жалкая. Почему – жалкая, Вадим и сам не мог бы объяснить. Да и некогда.

Рассеянные мысли повернули вспять. Три Вадима в одном. Что он собой представляет, этот один? Да нужно ли пытаться понять себя? Плыви себе по течению, выполняй то, что требуется по ходу событий, – живи, в общем… Но сейчас Вадим внезапно и отчётливо почувствовал себя бахтинским героем – и всё почему-то встало на свои места, всё объяснилось легко и сразу…

Литературоведа Бахтина Вадим Третий (а может, Первый? Тело-то его!) открыл для себя, как студента, слишком рано – Достоевского изучали на следующем курсе, а Бахтина к нему давали в списке критической литературы. Забежать вперёд пришлось, собирая материалы к очередной дипломной работе. Вадим, как всегда, скрупулёзно изучил предложенный список литературы и работами Бахтина буквально заболел. Особенно ему нравилась бахтинская концепция авантюрного героя: "С авантюрным героем всё может случиться, и он всем может стать". В определённом смысле, для Вадима, этот герой походил на героя любой компьютерной игры, стопроцентно запрограммированного, сосредоточенного на ситуативных событиях игры; на деятеля – "чистой функции приключений и похождений", по определению Бахтина. Теперь Вадим начал лучше понимать идею авантюрного романа, видеть её во многих сюжетах, но одного всё-таки ни понять, ни принять не мог.

– У тебя есть родные? – внезапно спросил Денис. – Ну, родители? Братья-сёстры?

– Читаешь мысли? Есть. Есть родители, брат и даже, можно сказать, подружка. Или любовница?

– Что ж так грубо – любовница? Ди-джеи предлагают более мягкое наименование – любимая девушка.

– Издеваешься? Грубо… По инерции, Я сейчас думал о том, что на происходящее с нами очень удобно накладывается трафарет авантюрного романа. Единственное различие в том, что авантюрный герой ни с кем не связан, а у меня очень сильная зависимость от родных и друзей. Хотя я и чувствую себя героем игры в самом начале пути через препятствия.

– Ты имеешь в виду компьютерную игру?

– Её.

– А что такое авантюрный роман?

– Долго объяснять.

– А ты попробуй. Быстрее дойдём.

Едва уловимая наигранность интереса в ровном голосе Дениса – и Вадим поневоле пригляделся к спутнику. С того мгновения, как Денис открыл ему дверь в квартиру Августа Тимофеевича, и по сейчас разительные перемены в его внешности не касались только грязи на одежде или общей усталости. Его осунувшееся лицо сияло такой смесью смирения, вдохновения и отрешённости, что Вадим немедленно почувствовал себя телохранителем некоего наследного принца, путешествующего инкогнито. Неожиданный образ, определивший роли "знатная особа – её охрана" позабавил и даже вызвал желание покопаться в ассоциативных связях, давших этот образ.

Денис свернул с дороги на тропку вдоль забора, окружавшего автомойку, и все мысли Вадима, посторонние и ненужные, улетучились при виде первой же цистерны с плохо прикрученным краном. Трава по обе стороны асфальтированной полоски над краном блаженствовала: здесь она росла не только гуще и выше, чем та, что поодаль, но и… Вадим лихорадочно покопался среди оценочных эпитетов и облегчённо вздохнул: "Тучнее! Вот!"

– Ни разу не имел дела с лошадьми! – объявил Вадим минуты три спустя, созерцая разложенное на траве личное вооружение. – Но процесс, который я только что завершил, язык не повернётся описать словами: "Я снял с себя все эти вещи". Поэтому я называю его: "Наконец-то я распряг самого себя!" И чувствую я себя счастливой лошадью – гордым диким мустангом. Ща заржу горделиво и помчусь в даль необъятную… Денис, с тех пор как я вышел из дома, я не вспоминаю ни о нём, ни о своих родных. Я что – колода бесчувственная, как у кого-то из классиков героиня выразилась? Денис всматривался в городской пейзаж сбоку от мойки: его интересовала часть дороги, где длинно летели в одну сторону и резко выскакивали в другую машины, и чуть дальше, на улице магазинов и всяких ателье, по-муравьиному суетливо сновали люди.

– Самозащита, – наконец сказал он. – Психическая, надо полагать. Ты сосредоточен на настоящем, на сиюминутном, может быть бессознательно абстрагируясь от всего, что может помешать решению основной задачи.

– Жутко звучит.

– Ничего жуткого. Ты не тот Вадим, который был недавно. Не забывай об этом. Первый Вадим, тот, которого я нашёл, был сиротой. Второй – тоже. Логика понятна?

– Не вижу никакой логики. Я сейчас, по твоей логике, должен стоять разинув рот и идиотски пялиться на современный город.

– Личности слиты воедино, а значит получают информацию мигом… Хватит болтать. Как ты собираешься отмываться?

– А, рубашка всё равно грязная. – И Вадим сунул рубаху под струйку, отжал от лишней воды и быстро обтёрся.

– Денис подавил смешок.

– Ты чего?

– А пойдёшь-то как?

– Так же и пойду. В мокрой. До дому высохнет.

– Ты впервые заговорил, куда мы идём.

– Ну… Это ведь подразумевалось?

Пока они перекидывались репликами, Ниро встал у крана и торопливо заработал языком, схлёбывая прохладную струйку. Оглянувшись за звук, Вадим жадно схватил минералку, припал к ней, чуть не захлебнулся и – засмеялся.

– Вот ведь жадность, а?

Он надел рубаху, вздрагивая от влажного холодка, и взглянул на примолкшего Дениса.

– Денис… Я понимаю, почему я задаю мелочные вопросы: чувствую себя не очень уверенно. Ощущаю себя не в своей тарелке. В конце концов не каждый раз попадаешь в такую ситуацию. Но почему прицепился к мелочи ты? Что тут такого важного – куда мы идём? Да, времени маловато осталось. Ещё каких-то три дня. Я это понимаю…

– Одни… – тихо сказал Денис, и Вадим осёкся. – Один день остался. Город вырос. Если раньше орды Деструктора бесчинствовали везде, куда ни взглянешь, сегодня их увидишь не сразу. Мы второй день живём в городе, захваченном нечистью. Остался один день. Поэтому мне важно знать, почему мы идём к тебе домой. Тянет ли тебя что-то, или ты идёшь туда по привычке?

– Привычка тоже тянет, – угрюмо отозвался Вадим. – Не забывай.

– Прислушайся к себе. Если есть сильное желание во что бы то ни стало пойти домой, это не просто привычка. Это не просто желание одного человека. Проверь себя на вопрос: а может, тебе туда не надо? Вспомни лица родных, загляни каждому в глаза. Может, это их беспокойство о тебе зовёт тебя домой?

– Или дома беда, – внезапно охрип Вадим. – Пошли быстрее. По дороге разберусь. Жалко сотового нет. Позвонить бы, узнать бы сразу, всё ли дома в порядке.

Собрались они скоро: пока Денис делал глоточек на дорогу и завинчивал крышку на бутылке, Вадим "упаковался", и вскоре первым по тропке двинулся Ниро…

… Хихиканье шёпотом, пушистое и невесомое, продрало морозом с головы до ног, а вдоль позвоночника словно Смерть играючи провела длинными сухими когтями.

Темнота – или слепота? – последовала в следующую же секунду после хихиканья, как будто смех стал звуком необычного выключателя. Вот так сразу: первый звук шелестящего хихиканья – и мгновенная тьма.

А потом появились огоньки. Стала видна тропа. Кто-то продолжал сдавленно хихикать, видимо полагая происходящее отменной шуткой. А огоньки вспыхивали в ряд, и скоро увиделось в упавшем сумраке, что шутник быстро и небрежно втыкает по обе стороны тропы свечи и зажигает их. Свечи стояли неровно, некоторые совсем скособочились. Чуть позже показалось, что шутников двое: один ставил свечи – другой их зажигал.

И вот вся тропинка до поворота у железного забора отчётливо видна. Но отнюдь не свободна. В жёлтой имитации солнечного света метались туда-сюда, на диво умудряясь не стакиваться, длинные раскоряченные тени. Первое впечатление – бессмысленно мельтешат. Но, вглядываясь, Вадим понимал, что в абстрактном узоре теней есть какая-то определённость. Он только-только начал улавливать закономерность, когда с той стороны свечного ряда, что через тропинку от забора, огоньки стали гаснуть, а бестелесный шепчущий смех обрёл глубину гулкого пространства.

Что-то большое ползало впереди и тушило свечи.

Не отдавая отчёта в своих действиях, Вадим шагнул вперёд и поднял горящую свечу. Рядом нагнулся за свечой Денис.

Раскоряченные тени удирали из-под ног, будто боясь попасть под тени людей. Теперь было понятно, что хихикают именно эти невидимки: вместе с ними ускользал и звук их бессмысленного, бесшабашно-весёлого смеха. Наверное, так хихикают подростки, задумав и воплотив в жизнь безобидную, но озорную каверзу.

А впереди ворочалось нечто явно телесное и, освещаемое со всех сторон, явно человеческой формы. И это нечто передвигалось на коленях, упираясь в землю руками, и низко мычало что-то невразумительное, отчего мозг Вадима отказывался "идентифицировать" существо как человека… Время от времени существо дёргалось, будто его внезапно кололи чем-то острым, но вновь упорно тянулось гасить свечи и тушило с такой яростью, словно огоньки раздражали его или чем-то провинились перед ним.

Похолодев, Вадим быстро подошёл и наклонился со своей свечой к существу. Он ожидал увидеть безголовый труп, но у незнакомца голова оказалась на месте.

А человек резко прыгнул в сторону, и Вадим сам едва не застонал, услышав глухой стук коленных чашечек о бетонный бордюр. Растопыренная кривой, когтистой лапой ладонь неизвестного на миг повисла над следующей свечой и со страшной силой обрушилась на жёлтый огонёк. Удар вмял свечу в рыхлую почву, но неизвестному этого было мало. Помогая себе уже двумя руками, он вдавливал и вдавливал свечу в землю, изредка немыслимо выворачивая тело и стуча пятками ботинок по разодранному дёрну. И всё молча, с еле слышным сопением.

Позади Денис ощутимо дёрнул рубаху – Вадим очнулся, понял, что всё ещё склоняется над странным, жалким человеческим существом, завораживающим своими поступками, – и поспешно отступил в сторону.

– Он… – начал Денис.

То ли до незнакомца всё-таки дошло, что он не один, то ли его встревожил голос Дениса, но он вдруг вновь вывернулся на четвереньки и задрал голову к свече Вадима. Потом тяжело встал. Его лицо – оскаленная маска – смягчалось, плавилось, пока не перешло в не менее жёсткую гримасу утрированного восторга. Не сводя глаз со свечи, он шагнул к Вадиму, молитвенно протянул к нему ладони, сложенные горстью, и сипло зашептал:

– Дай-дай-дай…

Они оказались одного роста, однако незнакомец выглядел старше и крепче. Но Вадим не из осторожности отдал свою свечу. Страха не было – только печаль.

Человек обеими ладонями обхватил свечу и повернулся, пошёл по дорожке. Чёрная тень коротко плелась за ним, как и прозрачные тени по бокам от оставшихся на тропе свечей. Он шёл один – шептуны куда-то пропали – и вдруг оглянулся издалека, обернувшись всем телом – со свечой. Тихий торжествующий смех плеснул по дорожке. И так, радостно смеясь, человек попятился – и внезапно пропал, и вернулся тусклый, безграничный день, и Ниро от неожиданности зарычал.

21.

Дальше шли молча. Не то что разговаривать не хотелось. Просто происшедшее было ясным. Незнакомец свихнулся, потому что так хотели тени-шептуны. А может, при нём обезглавили кого-то. Или Шептун каким-то другим образом развлекался на его глазах. Психика не выдержала. А тени-шептуны обрадовались развлечению и устроили с сумасшедшим игру.

Шли молча и быстро, почти бежали. По сторонам глядеть было страшно. По прошлым пришествиям Шептуна примерно знали, чего можно от него ожидать. Но знали и то, что изощрённость его забав варьируется в зависимости от ситуации. А в его власти сейчас огромный город. И ладно бы только в его. Он ведёт за собой полчища голодных тварей. Вылез сам из какой-то дыры – и оставил эту дырищу открытой.

На долю Вадима и Дениса досталось самое страшное: видеть, как бесчинствует Шептун – и не останавливать его. Как в квартире какой прорвёт трубу – хозяева не воду с пола будут собирать, а кинутся к крану, чтобы воду перекрыть полностью. А пока добираются, у нижних соседей по потолку, по стенам ручьи жадно смывают побелку, портят обои.

"Обои – люди, побелка – люди, – с горечью думал Вадим. – А если и до крана не доберусь, и людей, кого мог бы, не спасу? И смогу ли пройти мимо, если при мне что-то будет происходить? Смогу ли, даже зная, что время уходит безвозвратно?"

Некстати вдруг вспомнился безголовый мертвец, которого пришлось спихнуть в канализационный колодец. Некстати вспомнились остановившиеся, словно обёрнутые вовнутрь взглядом глаза той женщины… И опять резануло по сердцу: мертвеца могла увидеть мама!

Железная преграда детского сада будто сама поспешно пригнулась, когда Вадим с разбегу легко перепрыгнул её, потом другую, срезая угол к дому.

Во дворе пустынно, и странным облегчением стало видеть людей только у своего подъезда.

Боевиков Чёрного Кира – по-другому он уже и в мыслях не мог их назвать – было трое. Они скучились справа от крыльца и с ненавистью смотрели на человека, присевшего на скамейку.

Поза тяжёлая: ссутулился, сильно набычившись; руки согнутые отдыхающее замерли на коленях. Поза незнакомая – человека, много работавшего физически. А вот в фигуре что-то очень сильно своё, такое близкое, будто Вадим уже не раз видел его.