Текст книги "Стража (СИ)"

Автор книги: Сергей Радин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

"Меня не предупреждали, что всё будет именно так. Они обманули меня?"

"Возможно. Но они могли и не знать. В любом случае, когда берёшь что-то – что-то приходится и отдавать. Как тебе мир вокруг тебя? Хорошо ли ты его видишь?"

"Да, я его вижу. Мне осталось его понять и принять. А ты?"

"Что – я?"

"Ты уверен, что нашёл свой покой?"

"Да. Уверен".

"С тобой спокойно".

"Пока спокоен ты сам".

24.

Занудно проныла длинная трель дверного звонка.

– Схожу, открою. – Митька нехотя убрал руку.

– Сиди-сиди. Это, наверное, Виктория пришла.

Одного взгляда на побледневшее лицо брата достаточно, чтобы остановить Митьку и дать ему время хоть чуть-чуть прийти в себя.

Проходя мимо зеркала в прихожей, он мельком подумал: чёрные очки стали привычны так же, как раньше очки для близоруких. У чёрных ещё одно достоинство – они легче. Правильно – пластмасса же. И ещё раз мельком удивился: странно, почему в них мир не кажется темнее? Всё как обычно…

И забыл подумать, какая реакция может быть у Виктории, не видевшей его с утра.

– Привет, – сказал он и отступил, машинально освобождая ей дорогу.

Мгновенный испуг, а затем старательное высокомерие на лице Виктории позабавили, едва он сообразил, что она его не узнала. Пока он собирался с мыслями, как ей объяснить ситуацию и при этом не снять очков, ещё одна мысль рассмешила его – мысль о романтических кадрах приключенческого фильма, где он должен мчаться на лошади, по бокам которой его сопровождают псы со струящейся по ветру длинной шелковистой шерстью. Интересно, воспримет ли теперь Виктория насупленного волчару Ниро как гармоничное приложение к нему, сегодняшнему Вадиму?.. Но пауза затянулась.

– Это я. Вадим. Я постригся. Проходи.

Она неуверенно прошла в прихожую.

– А… очки чего не снимаешь?

– Ну, хотел произвести впечатление на девушку. – Вадим легко улыбнулся (ему вообще стало легко с Викторией) и вспомнил любимое словечко Славки Компанутого: – Чёрные очки хороши для антуража. Не находишь? Проходи. У меня гости.

Сбросив босоножки, Виктория мрачно сказала:

– Это ты мне назло. Ради своей помоечной псины.

– Всё совсем не так. Началось, как у Маяковского: "Вошёл в парикмахерскую. Сказал, спокойный: "Будьте добры, причешите мне уши". В общем, в парикмахерской меня уверили, что стоящее перед тобой нечто и есть настоящий я. Самое смешное, что моих возражений они и слушать не стали.

– Оболванили, – презрительно сказала Виктория, – а ты и рад. Небось, в какой-нибудь забегаловке, в районной цирюльне? Небось, гордо именовали себя стилистами?

Она уже пришла в себя, если выискивает слова поколючее, вернулась к привычке шпынять. Но теперь Вадиму её злословие на фоне новых декораций казалось детским лепетом. Он вспомнил тёмную ванную комнату, стилистов-невидимок, и раздражённое ворчание растерянной Виктории вновь рассмешило его.

– Прошу!

– Хо! Какие люди в Голливуде! – Всеслав опять превратился в гаера-зубоскала. Привычным жестом дамского угодника он прополоскал ладонью воздух, якобы смахивая со стула пылинки. – Виктория, незабвенная дама моего сердца! Сколько лет, сколько зим! Последняя наша встреча была вчера, но какое это было "чудное мгновение"! О, "мимолётное виденье"! Как я с тех пор исстрадался "без божества, без вдохновенья"!

Все эти причитания и жуткая белиберда Славки Компанутого подтолкнули Вадима к неожиданной мысли.

– Виктория, позволь познакомить тебя с Денисом.

Девушка кивнула Денису – тот почти по-военному жёстко склонил голову в полупоклоне. Вадим заметил в глазах Виктории плохо спрятанное изумление: нескладный, вроде бы тощий парень в неприхотливой, простенькой одёжке – и вдруг точность движений?

– Ты попала на военный совет, Вика. Всё, что я сейчас скажу, наверное, прозвучит для тебя бредом. Но, тем не менее, я говорю серьёзно. По радио об этом не объявляли, чтоб население не довести до паники, но в городе появился маньяк. Дядя Дениса работает в милиции (Денис поднял брови). Информация, абсолютно достоверная, поступила от него. Нам нужна твоя помощь.

– А что за маньяк?

– У него бзик: каждый второй горожанин – робот. Чтобы доказать свою правоту, он откручивает людям головы.

– Что?!

– Насчёт голов, – вмешался уже серьёзный Славка Компанутый. – За двое суток в городе погибло человек двадцать. Это число тех, разумеется, о ком мы знаем.

Она взглянула в его враз потяжелевшее лицо и – поверила.

– И до сих пор не поймали?

– Поймали бы – разве мы об этом говорили бы? Так вот, нам нужна твоя помощь.

– Какая?

– Твоих родителей ведь в городе нет?

– Нет.

– Вика, мы народ простой. Как опасность – нам хочется, чтоб близкие люди были бы от всех ужасов подальше. У тебя машина. Где-то через час надо отвезти родителей Вадима в пригород и самой там остаться денька на два.

– Почему на два? Что-то уж скоро…

Новое сомнение, переходящее в подозрительность – не разыгрывают ли её, уловить в голосе Виктории нетрудно.

Однако убедил её совершенно новый Славка Компанутый. Он заговорил с Викторией непривычно медленно, его лёгкая скороговорка исчезла, изменился сам стиль речи: пропали куда-то бойкие словечки молодёжного жаргона, стали законченными предложения, ранее второпях сглатываемые. Окончательно убедила девушку его последняя фраза, обращённая к остальным молчаливым слушателям:

– Кстати, мы совсем забыли. Если Виктория согласится или придётся вызвать такси, кому-то из нас надо будет доехать до этой дачи вместе со всеми.

– Это ещё зачем?

– На всякий случай. Мало ли что по дороге случится.

Виктория раскрыла рот съязвить по поводу худосочности "ботаников", ищущих на свою голову приключений, – крепыш Митька не в счёт. Мал ещё для секьюрити. И осеклась. Она впервые увидела Вадима в очень домашней одежде, да ещё в спортивных штанах. Она даже и не предположила бы, что такое возможно: аккуратнейший Вадим – и спортивные, давно потерявшие форму штаны; да ещё короткие – он что, Митькины натянул? Но больше всего её поразила майка Вадима. Раньше она видела однокурсника либо в рубашках, либо в тёмных джемперах; редкий раз он надевал длинный, наглухо застёгнутый пиджак – "сюртук", дразнила она. И она всегда твёрдо знала, что в этой непритязательной одежде прячется слабосильное существо, "поэтикус", у которого ценного – мозги да внешность утончённого эстета, витающего в облаках. Один только взгляд беспомощных за стёклами очков глаз чего стоил!.. Но эта майка… Виктория буквально зациклилась на ней. Полинявшая трикотажная тряпка, будто мокрая, прилипла к телу Вадима, повторяя малейшее движение мышц, едва парень начинал шевелиться. "От чёрт-то! – сделала открытие Виктория. – Да у него тело… борца? Атлета? Нет, что-то другое". Она не слишком часто приглядывалась к мужскому торсу с желанием приписать его определённой категории, но в памяти брезжило слово неожиданное. "Кузнец! – недоумённо повторяла она. – Ну да, кузнец… Странно, почему именно кузнец?"

Хм, "ботаники"… С трудом перевела взгляд на Славку Компанутого, а затем на представленного ей Дениса, которого Славка на полном серьёзе, без доли фамильярности называл отцом Дионисием.

Что ж, сам Славка Компанутый не удивил её: ходили слухи, что время от времени он посещает какие-то секции, но недолго – по причине легкомысленности или занятости компьютером, а может и ходил во все эти секции только из солидарности со своими быстро меняющимися пассиями. Но "отец Дионисий" при внимательном рассмотрении тоже оказался ларчиком с секретом.

Пока она раздумывала над их разъяснениями, Денис кивнул Митьке, и оба вышли из комнаты, а вернулись с маленьким подносом, который и поставили перед девушкой. Холодный тёрпкий чай и набор сладостей.

Виктория поблагодарила и обеими ладонями обхватила прохладную чашку, изо всех сил стараясь в открытую не пялиться на Дениса. Но перед глазами оставалось одно и то же: внешняя худоба парня ("Нищий, голодный студент", – жалостливо и пренебрежительно оценила она, впервые увидев) обернулась поджаростью гибкого зверя. Он ходил стремительно и препятствия на пути обтекал словно вода.

Все трое – ведь и Славка Компанутый вдруг стал серьёзным! – начинали её пугать. А страх заставил поверить их дичайшей истории.

– … Мои на время сессии всегда уезжают, чтоб сынуле не мешать. Так что…

– А у меня здесь, в городе, кроме Августа Тимофеевича, никого нет. И мы с Митькой подумали и решили: поедем, проводим ваших родичей до самого дома.

– Хорошо. Виктория, ты решила? Едешь или вызываем такси?

– А где дача-то находится?

– Пока не знаем. Сейчас созвонимся – выясним.

– А как выясните, и я решу. Но оставаться там на два дня не буду. У меня ничего с собой нет: ни одежды переодеться, ни… всяких мелочей, в общем.

– Мелочь она на то и мелочь, чтобы купить её по дороге, – наставительно сказал Славка Компанутый. – Попробуй там остаться на ночку. Возьми с собой Вадькины учебники по зарубежке. Глядишь, в покое-то к экзамену легче готовиться. А он и без учебников обойдётся. Ему-то пятёрку получить – раз плюнуть.

– Ну-ну, доплюёшься… Митька, иди к маме. Пусть договаривается с родителями другана твоего.

– Если это недалеко…

– Значит, ты согласна. Спасибо, Вика!

Вадим обрадовался так открыто и с таким явным облегчением выдохнул, что Виктория немедленно подумала: "Отвезу его родичей, а после отъезда Митьки и этого… отца Дионисия, смотаюсь и не домой, а сюда".

– Карандаш! – крикнула из прихожей мама. – Карандаш! Кто-нибудь! Или ручку!

К ней с топотом помчался Митька. Его глаза сияли от предвкушения грандиозной суеты и действия. Ещё бы – прошла целая неделя летних каникул, наполненная лишь маленькими делами и делишками, пустая какая-то. А сейчас – поездки (и пусть эта акула не фыркает – всё равно настроения не испортит!), тайны, небывалые особенности старшего брата, участие в секретных событиях! Ура, каникулы!..

Вадим легко считал с подвижной физиономии брата все эти нехитрые мысли и сам почувствовал, как собственная недавняя улыбка тяжелеет в кривую гримасу, а глаза тяжелеют так, что их приходится опустить, чтоб кого не испугали. И, опущенные, они встретились с жёстким взглядом снизу. Ниро. В волчьем взгляде исподлобья жалости не нашлось.

Грандиозная суматоха началась с положенной на место телефонной трубки. Мама задумчиво посмотрела на телефон и пожала плечами.

– Кажется, меня уговорили съездить с ночевой и посмотреть, что там и как. Запасной ключ они оставляют соседям. Обещали им позвонить, предупредить о нашем приезде… Звучит, вообще-то, соблазнительно. Митя, где у нас красная дорожная сумка? Интересно, сколько берут таксисты до пригорода?

Обычная в таких случаях суета, видимо, здорово развлекала только Митьку. Отец категорически отказывался брать только красную сумку. Он был запаслив – и Вадим был ему благодарен за это. Явившийся откуда-то из недр кладовки древний рюкзак под завязку набили продуктами, и отец успокоился только тогда, когда мама пообещала заехать по дороге в супермаркет. Услышав про супермаркет, Виктория уселась за стол и, сложив губки "бантиком", принялась составлять список предметов, необходимых ей на даче. Только раз оторвалась от бумажки и спросила Вадима:

– А как воспримут твои родители моё заявление, что я тоже остаюсь на даче?

Вадим не успел ляпнуть что-то наподобие: "Тебя же не волновало, как восприняли родители, что эту ночь ты спала в моей постели, правда, без меня". Вмешался Славка Компанутый, с жаром сказал:

– Ты у нас барышня загадочная и непредсказуемая! Сделаешь большие наивные глаза и воскликнешь: ой, птички! Ой, свежий воздух! Ой, ягодки! Ой, устала за рулём! Ой, ехать назад не хочется – и дело в шляпе.

Виктория фыркнула. Денис тихо улыбнулся.

Вскоре маленький домашний смерч переместился на приподъездную площадку. Отец уложил в багажник вещи, а мама всё вспоминала, что же ещё такое необходимое нужно для одной ночи на даче. Домой попеременно бегали то Митька, то Вадим. Наконец удалось кое-как разместиться в машине: отец сел рядом с Викторией, а мама устроилась позади, с Митькой и Денисом. В последний момент Митька вдруг вспомнил и свистнул, высовываясь из машины, и опираясь на мамины колени. Ниро уверенно юркнул в машину, и ноги сидящих словно накрыло ковром, тёплым и тяжёлым.

– И так жарко, – с сомнением сказала мама, осторожно гладя жёсткую голову пса.

Дверцы захлопнулись одна за другой.

Отец ещё что-то говорил Вадиму, и мама порывалась добавить словечко. Внимание всех сосредоточилось на особом маленьком мирке вокруг машины, поэтому никто не заметил, как в подъезд один за другим заскочили четверо в чёрном. Впрочем, заметила Виктория, поскольку не участвовала в суете сборов и её рассеянный взгляд блуждал где придётся. Вадим не видел: он стоял спиной к подъезду. Славка Компанутый – тоже… А когда обернулись, проводив машину, у подъезда, справа, так же сутулились три боевика Чёрного Кира, которые так же угрюмо пялились на дорогу, будто бы – демонстративно – никого больше в упор не видя.

25.

Первым в подъезд шагнул Всеслав – и только мгновенное неясное чувство заставило его отшатнуться назад. От ножа уйти не успел. Лезвие, по-бандитски нацеленное в живот, взвизгнуло на пуговице рубахи и по инерции уходящего удара царапнуло бок. Но, отскочив в сторону от второго ножа, Всеслав немыслимым пируэтом скользнул вперёд, к лестнице, – и навстречу двоим, которые прыгнули с этой лестницы, держа ножи низко, у бедра.

С коротким шипением Всеслав втянул воздух сквозь стиснутые зубы: порез на боку здорово мешал двигаться. Уворачиваясь от ножа третьего и врезав под дых четвёртому, он одновременно развернулся, чтобы держать под контролем первых двоих.

Увиденное им несколько успокоило. Предупреждённый его неудачный входом, Вадим сразу включился в драку. Итак, можно сосредоточиться на двоих с лестницы без оглядки на тылы.

Вадим за собой твёрдо знал две "вещи". Он всегда был плохим математиком. Это раз. Два – в жизни, сколько себя помнит, он никогда не дрался – с людьми, уточнили словно со стороны.

И сейчас Вадимом владела не боевая злость, хотя что-то такое там, на периферии эмоций мелькало. Нет, почему-то он чувствовал себя опытным игроком, попавшим в тренажёрный зал для новичков. Не бойцом – именно игроком, читающим каждый жест "малышни". А движения его двух противников точно вопили: "Смотри внимательно! Пока я ногу налево, он вытянет руку вверх!"

Мало того, что он предугадывал ходы противника, он ещё и видел картину в целом, будто некое алгебраическое уравнение и этапы его решения.

А ещё – он не контролировал себя, своей реакции. Сознание замирало в ужасе: "Я не умею драться!" – нога внезапно дёргалась, и вражеский нож холодной рыбкой мелькал в воздухе, а потом дребезжал по полу, уезжая под гармошку подъездных батарей. За спиной стремительно упала стена (так он ощущал прыгнувшего к нему второго) – шаг в сторону, прижался к косяку – и противник врезался в собственного дружка, который в этот миг тоже рванул вперед.

Удивляться небывалой расчётливости и лёгкости, с которой для него шла драка, пришлось недолго. Распахнулась подъездная дверь, и трое боевиков Чёрного Кира (один с разбитой скулой – привет от Всеслава!) внесли в изменчивую, но логичную схему боя сумятицу. Образное мышление Вадима подсказало: он только что складывал аккуратную стену из кирпичей, а кто-то взял и вывалил их целую кучу сверху, и – разбирайся, Вадим!

Он играючи увеличил темп движений и быстро включил свежие силы противника в схему защиты и нападения. Теперь уже пятерых вынудил подчиняться навязанному рисунку драки: Вы тренажёры! Ваши действия я знаю наизусть!

Первую проблему: не допустить пятерых к Всеславу, который и со своей-то парочкой едва управлялся (Вадим слышал его дыхание и короткое хеканье, сопровождавшее особенно жёсткий удар), – он решил. Пока. Не то чтобы Вадим в себе сомневался, просто решение первой проблемы напрямую зависело от решения второй. А вторая заключалась в том, что надо заканчивать драку, выходить из неё. Вадим не знал – как. Драться всерьёз, как дерутся Всеслав и боевики Чёрного Кира, – всерьёз и насмерть? А если он, Вадим, до сих пор не может поверить, что они, недавние дворовые пацаны, вознамерились убить его? Пока же, должен он признаться, его личный бой шёл только на выматывание противника. Может, боевики устанут натыкаться на блоки и оставят его в покое?

Со стороны усомнились: ты-то продержишься, а Всеслав?

Нижняя площадка перед подъездной дверью узкая и короткая, а заканчивалась лестницей в шесть ступенек к лифту. На такой же узкой и короткой площадке перед лифтом дрался Всеслав. Внизу – Вадим. В этакой теснотище боевики не могли навалиться кучей, потому как, чуть что – Вадим немедленно приваливался спиной к одной из стен и отбивал любую атаку.

Смерть. Убийство. Всех этих озверевших парней придётся убить?..

"Я не могу!"

А они, эти твои пятеро?

"Но ведь должен же быть какой-то выход из положения? Я не могу лишить жизни человека, с которым хоть и не здоровался, но при встрече переглядывался, а иногда кивал – и он кивал в ответ. Некоторые из них – да что некоторые! Все пятеро! – младше меня, они же ещё и не жили! Им ещё жить да жить! А я стану проклятием для их родителей?!"

Родители этих пятерых и не вспомнят про них.

"Почему?!"

Внезапно Вадим осознал, что, оказывается, ведёт настоящую беседу с настоящим собеседником: он, Вадим, между ударами и блоками подаёт реплики, почти истеричные, а кто-то со стороны отвечает ему, коротко и обстоятельно. Некогда думать, кто это, что это. Главное – невидимый собеседник знал, как Вадиму выбраться из бесконечного тупика. "Трус, – сумрачно подумал он о себе, – или ищешь себе оправдания, или перекладываешь ответственность на плечи других… Эй, – обратился он к невидимке, – так почему же их родители и не вспомнят о детях? Весьма отрицательные типы потому что? Из моральных соображений не вспомнят, что такое дерьмо бесследно сгинуло? Не поверю!"

Это не их дети.

"Абсурд! – Вадим ожидал чего угодно, но только не такого ответа. – Меня просто успокаивают, чтобы я себя убийцей не считал".

В какой-нибудь глухой деревушке любого уголка мира сразу бы поняли. Твои пятеро, двое Всеслава – это не человеческие существа, а нелюди из категории подмёнышей.

"Под… что? Подмёныши?"

А ведь ты должен знать. Помнишь тётку с её семейством, ту, что останавливалась у вас на ночку и свиной крови привезла? Помнишь шуструю бабульку, ради которой затеяно всё путешествие? Правнуков ей захотели показать. Помнишь, какие истории бабулька рассказывала?

Некоторое время Вадим молчал, механически лупя по любым, удобным для битья частям тела, открывавшимся перед ним.

"Не помню. А почему подмёныши?"

Филолог! Потому что подменённые. Подменили их… Хватит болтовни. Всеслав слабеет. Решайся на что-нибудь.

Короткий взгляд на верхнюю площадку подтвердил, что Всеслав выдыхается. Нет, он дрался в прежнем темпе, но тяжелее и дёрганее. Как ни странно, решил всё острый, терпкий запах вонючего пота, который источали боевики. Может, Вадим перепсиховал, и оттого их запах показался выворачивающим до тошноты, может, они воняли так на самом деле. Но Вадим вздохнул – вдохнул нечто смрадное, и этот смрад сразу расслабил мешавшие до сих пор путы.

Он забыл про очки. О них он вспомнит позже и рассеянно попеняет самому себе: стоило ли тратить столько физических сил?

Но сиюминутному Вадиму стоило.

Очередной боевик, представший перед ним, как обычно, сразу полез в драку. Но какую-то длинную всеохватывающую секунду Вадим жадно вглядывался в его лицо.

В следующее мгновение Вадим врезал боевику под челюсть и, почти одновременно согнувшись чуть вправо, левой ногой ударил второго по грудной клетке. Тот плотно соприкоснулся со стеной – треск его расколотого черепа выудил из памяти Вадима стоп-кадр: уходящий по улице Шептун-Деструктор беспечно помахивает человеческой головой.

Первого боевика, таращившего обессмысленные глаза Вадим швырнул слева от себя, откуда набегали двое. Двое шарахнулись в стороны. Вадим получил пару секунд и внезапно упал под ноги пятому, который исподтишка хотел достать его не самым лучшим, но "гадским" ударом в почку… Подсечка под ноги сзади – "гад" рухнул, молотя воздух, всем телом назад, и его голова, точно яйцо с маху, врезалась в рёбра батареи.

Ни крика, ни всхлипа – только заполошное дыхание и глухой стук ударов, будто по мешку с песком.

Осталось трое. Двое, как в боксе, слегка подпрыгивали в стороне, но нападать не решались. Брошенный в них третий вяло ворочался на ступенях лестницы – видимо, ещё не совсем пришёл в себя.

Вадим примерился: рвануть вперёд, к Всеславу, пока нетрудно – лестница почти свободна. Если сейчас оттолкнуться от подпираемого спиной косяка, боевики не успеют среагировать на его побег к лифту. А новый расчётливый Вадим холодно добавил: и не придётся слишком много тратить сил, избавляясь от прилипших к ним, словно пиявки, боевиков.

"Избавляясь". Остатки прежнего Вадима издалека прошелестели что-то укоризненное об эвфемизмах.

План в действие привести не удалось.

Первым зашевелился мертвец, лежавший справа, под стеной. Сначала ожили пальцы – завозились по полу, ощупывая его, охлопывая, – проверяли, наверное, где находятся. Затем резко раскрылись глаза, будто мертвец лишь притворялся мертвецом. И Вадим заворожённо вперился в эти кошмарные глаза – цвета той гнилостно-желтоватой дымки, что держалась в городе второй день.

Из шока Вадима вывел новый шок: чьи-то холодные пальцы обхватили его ногу между кроссовкой и штаниной. Мертвец от батареи. Воспользовавшись остолбенелостью Вадима, он оттолкнулся от батареи, развернул своё тело и поймал Вадима в живой капкан.

Раздвоение ощущалось отчётливо. Боец Вадим бесстрастно оценивал положение: двое осторожно, но уже без суеты, подходят к нему; двое с трудом, но целенаправленно поднимаются – один со ступенек, другой – опираясь на стену и оставляя на ней снизу вверх широкую неровную полосу – чёрную в сумеречном подъезде; пятый истеричными рывками ползёт ближе – захватить и в капкан и вторую ногу Вадима… А прежний Вадим, сжавшийся до горячей точки в животе, монотонно твердит о странностях семантики "живого капкана из мёртвых пальцев".

Ползущий мертвец не совсем удачно попытался схватить Вадима за вторую ногу. Его холодные пальцы скользнули по горячей щиколотке живого. Вадим вздрогнул, отдёрнул ногу; нечаянно наступил на лезущую к нему руку – и его перекосило от брезгливости. Это мимолётное чувство стало огромной ошибкой.

Пятеро налетели всем скопом. Двое, что еле держались на ногах, просто упали на Вадима. Они не обращали внимания на яростные удары. Главное – цепляться за человека, мешать ему, лишить свободы движения. Двое здоровых при помощи "ползуна" – "живого капкана" – незаметно оттеснили Вадима от двери к стене. Теперь своими кулаками они вминали человека в стену, благо, что человек явно растерялся и не успевал отбивать атаки.

Вадим двигался лихорадочно, болезненно и нервно – ощущал так себя, ощущал так мир вокруг. Пару раз в мыслях мелькнуло трезвое: "Вышел провожать – без оружия?! Задним умом крепок… Хреновый из тебя воитель…" Последнее слово чуть не вбили в него – еле увернулся от кулака в зубы. Какое увернулся – мотнул головой, кулак боевика проехал по скуле и основная сила удара пришлась по уху. Он будто взорвался изнутри от яростной боли и впервые за всю драку зарычал от злобы и на остатках неверия: ох, дерьмово-то как! Неужто и впрямь вознамерились убить?

С неимоверной силой оттолкнувшись от стены, он шагнул к лестнице, таща повисший на ногах труп и встряхивая цепляющихся ублюдков. Он осознал наконец, что до пропасти, где его ожидает абсолют пустоты, остался миг.

От мощной дозы адреналина ноги точно вспухли.

"Топчи их рай, Аттила!" – последний раз вспыхнул огонёк мысли, и все мысли умерли.

Два пальца вперёд – в жёлтую гниль. Показалось – или он на самом деле сделал это? Наверное, сделал. Откуда, иначе, эта слизь на пальцах?.. Один боевик отвалился.

Чья-то башка оказалась в опасной близости к нему. Расчёт – полсекунды. Следующие полсекунды – чёткое движение рук, живущих самостоятельно: обхватили башку, коротко и резко направили вбок. Эхо от сломанных шейных позвонков толкнулось в недрогнувшие пальцы.

С обувью не повезло. Что – кроссовки! Слишком мягкие для драки. Ботинки бы… На худой конец – сандалии. Подошва и у тех, и других – одинаково твёрдая.

Ползун поднял башку, ощерился окровавленным ртом. Пару раз Вадим уже успел его стукнуть. Но всё как-то несерьёзно… Расчёт, близкий по скорости, наверное, к компьютерному, снова сработал: поднял голову? Открыл шею! Носок кроссовки!..

Даже сквозь слой обуви ощутил мягкую податливость горла. Детали человеческого организма, идеально прилаженные друг к другу, нехотя разошлись, хрустнули от жёсткого вторжения чужеродного предмета.

Адреналиновый выброс обладал такой мощью, что приглушил чувствительность. Стороной Вадим слышал треск раздираемой кожи – и смутно догадывался, что один из оставшихся боевиков успел пошарить под батареей и найти упавший нож. А может, и нет. Всеслав-то от одного ножа увернулся, да сразу на второй угодил. Кстати, как там дела у Всеслава?

Сзади распахнулась дверь. Это Вадим ощутил спиной: точно одним рывком взорвали плотину – и вода (застоявшееся пространство подъезда) мгновенно хлынула на улицу.

А ещё через секунду воздух содрогнулся от бешеного вопля дикаря, на глазах которого разрушили чтимого им истукана.

От порога метнулась чёрная тень. За нею ещё и ещё…

27.

Вадим сидел на верхней ступеньке лестницы, прислонившись к стене. Он чувствовал себя грудой обвалившихся камней, которые застряли на горном выступе. Незаконченность. Хотелось лечь всем телом на плитки площадки, распластаться на них, вжаться в них.

– Что, рыцарь, поплохело?

Чёрный Кир, надменный и натянутый, как струна, после недавней вспышки, присел рядом.

– А тебе – нет?

Губы распухли, склеенные ссохшейся кровью, еле двигались. По подбородку словно ленивая муха поползла – плохо затянувшаяся ранка на губе лопнула. Вадим недовольно потёр подбородок.

– Зачем ты… Своих-то. Призвал бы к порядку, они б послушались.

– Учишь, как мне со своими управляться?.. Не фиг было против воли моей идти. Всё прощу, но не самоуправства. Хозяин должен быть один.

Два боевика протащили по лестнице труп одного из тех, кто устроил засаду. Вадим равнодушно смотрел, как мёртвая голова метит чёрным следом каждую ступень. Ему казалось, он и сам умер, что его тело – тюрьма, кокон, чужая оболочка, куда запихнули в чём-то провинившуюся душу.

– Почему не снял очки?

– Забыл. Не верилось, что серьёзно… Объясни про этих семерых. Вроде, не ты послал.

– Да что объяснять! Сам-то не разглядел? Оборотни это, подмёныши. Мои семеро настоящих дрыхнут где-то. Когда эти пришли, я понял, что Шептун прислал. Прислал и прислал. Лишь бы слушались. С полчаса назад вижу – нет их. Стали искать. Сообразили сюда приехать.

– А зачем ты, мил человек, нам всё рассказываешь? – спросил Всеслав. Он подошёл сзади, бережно поддерживая правую руку левой и чуть покачивая её. – Прямо как самым близким и закадычным дружкам-приятелям.

Чёрный Кир не стал оглядываться или задирать подбородок, чтобы видеть спрашивающего. Недовольство лишь жёсткой линией на секунду сомкнуло его рот, и Кир ответил, но Вадиму:

– Своих ты явно уже куда-то отправил. Квартира наверняка пустая. Поднимемся, поговорим?

Вадим нехотя напрягся и втолкнул в воздух своё тело, отяжелевшее и сочащееся болью изо всех пор.

Чёрного Кира боевики не сопровождали, и втроём они поднялись до седьмого этажа, прежде чем Вадим догадался спросить:

– Странно. В доме как будто всё вымерло. Столько времени прошло с начала драки, а до сих пор ни один жилец в подъезде не появился. Хотя бы в магазин спуститься.

– Люди как крысы. Но на уровне эмоций, что ли, – отозвался Чёрный Кир. – Крысы первыми видят течь и бегут с корабля. А люди чувствуют что-то, чего объяснить не могут, и придумывают предлог смыться с места. Вроде как именно сейчас всем куда-то нужно ехать. Твой подъезд пуст, Вадим. В остальных подъездах дома ещё остался кое-кто, но тоже подумывает хотя бы выйти из дома.

– А что люди могли почувствовать?

– Там, где ты, опасно.

– Ага, а с тобой прямо стопроцентная безопасность гарантирована, – не удержался Всеслав.

И снова Чёрный Кир не оглянулся, не ответил на колкость. Вадим заинтересовался. Между этими двумя что-то произошло тогда, в годы старинные. Что же именно?

Перила в подъезде были деревянные, с полустёртой от времени и прикосновений краской, с блестящей отглаженной поверхностью. Вадим вёл ладонь по тёплой сухой деревяшке и насторожённо вслушивался. Так хотелось поймать хоть один живой звук, доказывающий, что Чёрный Кир… только пугает.

Пусто. Их шаги и дыхание – и эхо шелестом.

В квартире Чёрный Кир немедленно предложил:

– А почему бы вам не привести себя в порядок? И раны боевые заодно подлатаете.

Вадим мельком глянул в зеркало и поспешил в ванную. Всеслав глядеть не стал. Но эта участь – полюбоваться на собственную разбитую физиономию – его в ванной же не минула. Посмотрел разок в зеркало над раковиной, опустил было глаза к крану – воду открыть, но, словно секунда понадобилась на осмысление, дёрнулся опять уставиться в зеркало.

– Ой, ты… – медленно и даже нараспев начал Всеслав и резко закончил энергичной фразой – фразой, полностью обсценной, по определению Вадима, без малейших признаков нейтральной лексики. Словесная очередь отзвучала, и, будто пороховой дым, её следы медлительным облачком стали расплываться в тесном пространстве ванной комнаты. И тогда, склонившись над раковиной, внимательно разглядывая отражение, Всеслав сказал уже нормальным языком и с некоторой укоризной: – Ах ты, морда моя разнесчастная!.. Нет, ты только взгляни, Вадька! Дрались-то всего ничего, а впечатление!.. Будто фейсом меня и об стенку били, и по битому стеклу ею возили! Ну скажи, чего они именно к лицу-то цеплялись?

Вадим – хохотал. Ни острая боль от вновь треснувшей губы, ни плачевное состояние фейса Всеслава, скорбно глядящего в зеркало, – ничего не помешало зайтись в неудержимом хохоте, от которого почти в голос возопило избитое тело, но легчало голове. Голова точно освобождалась от неопределённой тяжести – из смеси тревоги и подавляемого ужаса. И с каждым следующим приступом хохота становилось почему-то и дышать свободнее.

Всеслав глядел-глядел на него в зеркало – сначала даже обиженно, но вот усмехнулся, ещё раз всмотрелся в жуткую физиономию лихого, но неудачливого бандюги – и заржал.

Вадим начал было успокаиваться, но при виде хохочущего Славки – и ведь пока они в безопасности и есть время! – снова покатился со смеху.