Текст книги "Иван Премудрый (СИ)"

Автор книги: Сергей Лизнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Поэтому очень даже не трудно догадаться, как на все эти чудеса отреагировали женщины. Царица сразу же чувств лишилась, хорошо Старик успел подхватить, а то точно, на землю бы грохнулась. Старуха сначала было онемела и обездвижела, а потом видит, Царица без сознания, в избу за водой побежала, надо же в чувство приводить.

А Старик, что Старик? Мужики в таких ситуациях ведут себя более сдержано, но скорее всего не потому, что к разным неожиданностям привыкшие. Скорее всего такое их поведение происходит от того, что пока они поймут, времени много проходит, вернее, до них, до мужиков, доходит медленно. Единственной реакцией на всё случившееся было: немножечко осуждающий взгляд Старика, как бы говорящий: "Совсем что ли? Смотри. До чего мать довёл!" Ну и, хоть Царица не была женщиной дородного телосложения, но всё-таки, чтобы держать её, две руки требовались. Уж не знаю как только исхитрился старик, высвободил одну руку и её указательным пальцем покрутил у своего виска, правда, при этом ничего не сказал.

Ну а потом прибежала Старуха, принялась набирать в рот воду из ковшика и прыскать, знаете как это делается, Царице в лицо. Когда же Царица начала приходить в чувство Старуха повторила в адрес царевича Гвидона всё тоже самое, что и Старик, только по-своему, по-женски, словами, пересказывать не буду, наверняка догадались уже. Вот так вот, царевич Гвидон ещё и виноватым во всём оказался.

Ну а дальше наверняка тоже знаете: Царица пришла в чувство, бросилась обнимать царевича Гвидона, конечно же плакала при этом, только на этот раз в одиночку, Старуха её не поддержала.

***

– Ну и куда вы дальше? спросил Старик.

Царевич Гвидон не обратил внимания на слово "вы" матушка на груди плачет, да ещё и целует-обнимает, поэтому и ответил:

– Сначала в город, в терем княжеский, а потом на корабль и домой, к батюшке, царю Салтану.

Услышав это Царица опять было собралась лишиться чувств, но царевич Гвидон, сильно, по мужски, встряхнул её, как бы заранее приводя в чувство, этим и закончилось. Зато Царица опять принялась плакать, ну а тут не только царевич Гвидон, тут вообще никто и ничего сделать не способен.

– Меня слуги самозваного князя похитили, а потом пришёл дядька Черномор и освободил. Вот и всё. Теперь вот, за вами приехал. Собирайтесь.

– Черномор, говоришь? – как-то загадочно улыбнулся Старик, а сам тем временем, про себя: "Молодец Рыбка, выполнила своё обещание, аж самого Черномора попросила".

Не сказать, чтобы Старик был знаком с Черномором, так, пару раз видел, зато много был о нём наслышан, да и не только он. Те жители княжества, которые хлебопашеством или ещё каким другим ремеслом занимались с Самым Синем морем не связанным, если и слышали о Черноморе, то не каждый. А вот те, кто подобно Старику хлебушком насущным обеспечивал себя благодаря Самому Синему морю, те знали, кто он такой. Черномор, дружина его они ни много, ни мало – самые главные и единственные охранители Самого Синего моря и всего, кто в нём живёт и кто по нему плавает, вот кто они такие на самом деле.

Как и что происходит в глубинах морских, сами понимаете, среди рода человеческого мало кто знает, а вот то, что по Самому Синему морю пираты и другие подобные им лихие люди не плавают, знали, и все знают. Сначала, правда давно это было, даже не все старики помнят, появились какие-то разбойники, да очень скоро сгинули куда-то, а другие так и не появились.

Старик, ну ясно дело – мужик, пока собирался с мыслями, пока рот открывал, набирал в грудь воздух, чтобы сказать, что он думает по поводу оставления деревни, Старуха отпила водички из ковшика:

– Ишь что удумал? И куда это, неизвестно куда, мы поедем? А хозяйство, что, с собой повезём, что ли?! – похоже, до сего момента спавшие прежние таланты Старухи проснулись и принялись за дело.

– Да. – только и сказал Старик слегка потухшим голосом, да и представлять не надо, он прекрасно знал, что сейчас может начаться. – Мы дома останемся. Права Старуха, хозяйство, его в котомку не положишь, да и рыбу надо ловить, договор у меня с купцом знатным. Понимаешь, слово дал, а его держать надо.

Старуха одобрительно посмотрела на Старика, а Старик, оно конечно не так, но со стороны это выглядело именно так, как бы с одобрения Старухи, продолжал:

– Ты пойми царевич, не время сейчас по гостям разъезжать. Да и вам: пока приедете, пока обустроитесь, то, да сё, а тут мы под ногами путаемся. Давай так, вот зима наступит, зимой-то рыбку особо не половишь, тогда и в гости можно будет съездить. А сейчас, благодарим конечно за приглашение, но сам понимать должен, чай не маленький, нет у нас сейчас никакой возможности.

Старуха одобрительно закивала, мол целиком и полностью соглашаюсь. Царица, она уже перестала плакать, так, слезы ещё на щеках остались, но совсем чуть-чуть, посмотрела на царевича Гвидона, да так, что кому угодно понятно стало бы: согласна она со Стариком, целиком и полностью согласна. А что оставалось делать царевичу? Тоже согласиться.

– Ладно. Но зимой я за вами обязательно приеду, и тогда уж вы не отвертитесь! – это, как говорят где-то там, на Востоке, царевич Гвидон сказал, чтобы "не потерять лицо". – А будете сопротивляться, силой заставлю! – и засмеялся.

Ну а сами знаете, смех, он как и зевота – вещи очень заразительные, так что и секунды не прошло, а все уже смеялись.

Когда у тебя из вещей только то, что на тебе и времени на сборы совсем не требуется. Царица развела руками как бы показывая: вот она я, вся собранная. Царевич кивнул и под руку повёл было Царицу к возку:

– Стойте! – прямо крикнула Старуха и быстрым шагом направилась к избе.

Царица, а ей кажись что ни скажи и что ни прикажи – всё едино ей. Она уже была там, далеко-далеко, за самым Синим морем. А Старик с царевичем, те только плечами пожали, мол чего это Старуха удумала? А Старуха в скором времени вышла из избы с узелком в руках. Узелок этот она протянула Царице, а та, мысленно пребывая где-то далеко разумеется ничего не поняла, лишь взглядом спросила: что это?

– Репка варёная, – торопливо начала перечислять Старуха. – яички, хлебушек, сала кусочек, лучок...

Немая сцена, почти такая же, какая была в самом начале, повторилась. Но, вы Старуху не знаете, уж её-то никакая сцена из равновесия не выведет:

– Ещё неизвестно, как вас там примут. – и это не смотря на стоящий почти рядом княжеский возок, начала Старуха. – А когда при себе имеешь чем голод утолить, на душе всегда спокойнее.

– Хорошо нас примут. – начал возражать царевич.– Приняли уже!

– Значит по дороге перекусите. – и нет такой силы, чтобы переубедить Старуху – Дорога-то почитай не близкая.

Делать нечего, да и ноша невелика, пришлось соглашаться. Ну а потом, а потом прощались...

***

Василиса как будто заново княжеский терем увидела. И княжеский двор, тоже как будто заново. Ну сами понимаете, Черномор порядок вперемежку со страхом там навёл, так что дворовые всех званий и должностей не особото по двору шастали, почему-то Черномора и дружинников его опасались. А чего их опасаться? Они ведь никого не тронули и зла никакого не причинили, ну разве что Ивану и Матрёне Марковне, но эти, они не местные, поэтому не считается.

Никита, над теремом старший, тот как княжну Василису увидел, чуть было чувств не лишился – точь в точь, как совсем недавно Царица. Хорошо боярин Захар был рядом, подхватил. Вот и удивляйся после этого, как это события своим поведением умудряются повторять одно другое? Вообще-то оно и понятно, Никита, он почитай что княжне Василисе, что Руслану и за отца и за мать быть был, получилось так. Ну а боярин Захар, тот скорее всего и за дядьку родного,и за тётку.

Василиса, на то и княжна, не стала расспрашивать, что и как происходило в её отсутствие. Что-то сама увидела, да и почитай все горожане до княжеского терема её сопровождавшие, хоть и словом не обмолвились, очень многое ей поведали. Ну а что касаемо самого терема, Василиса решила так: захотят, сами расскажут, ну а не захотят и не надо. Да и негоже постоянно назад оглядываться и тем, что давным-давно прошло жить. Жить надо тем, что сейчас и тем, что за ним последует, а не тем, что уже было. Да и если постоянно назад оглядываться, ой как можно то, старое, призвать, а значит, по-новой пережить. А старое, прошедшее, увы, но оно не всё хорошее и радостное.

***

Для пешего путника дорога всегда длиннее, чем для конного, а всё потому, что за конного лошадь дорогу отмеряет, а пеший, он сам это делает. А с другой стороны – это очень даже хорошо, времени подумать, поразмышлять гораздо больше предоставляется. Всем известно, на печи или же на лавке гораздо лучше засыпается, чем думается. Здесь же, когда ты сам, а не лошадь своими ногами дорогу отмеряешь, не очень-то поспишь. Можно конечно, но перед этим ты место какое-нибудь уютное под кустиком выискивать начнёшь...

Вот вроде бы с Емелей до того всё понятно, что даже писать смысла нет. Пропал Емеля, да так пропал, что дальше некуда. Если не далее как сегодня утром спал он на печке, сытый и жизнью довольный, то теперь вынужден идти, пешком идти, не на печке ехать, незнамо куда. Мало того, в самом скором времени будет Емеля не посредством Щукиного волшебства сытую жизнь себе обеспечивать, а посредством рук своих, головы своей, ну и спины конечно. И ещё неизвестно насколько сытой будет жизнь-то. Хлопотная – да, а вот сытая и полная удовольствий – неизвестно. Всё это к тому, что настроение у Емели должно быть таким, что никаких матерных слов не хватит! Ан нет, настроение у него было если и не ликующим, то вполне себе хорошим, во всяком случае материться ему нисколько не хотелось. Странный народ эти люди, вроде бы, ну всё, хана, а он идёт себе и даже умудряется жизни радоваться.

А получилось, Емеля вместе с печкой, Щукиными волшебствами и здоровенными курями из бочки, за которые деньги платили, да и жизнью хоть и сытной, но бездельной, как будто рубаху со штанами с себя скинул, которые на три размера меньше были. Свободным Емеля себя почувствовал от всей этой никчёмной мути, которая пузу хоть и приятная, зато как оказалось, душой ненавидимая.

– Надо будет попросить этого дядьку Спиридона, чтобы избу пособил купить. – не иначе размышляя вслух сказал Емеля.

Наверняка сказал он сам для себя, потому что размышляя о своей дальнейшей жизни совсем было позабыл о Матрёнихе, которая шла с ним рядышком тоже за новой жизнью. Услышав это, да ещё такое, Матрёниха вся аж встрепенулась, внутренне конечно. Сама она точно также, как и Емеля шла за новой жизнью к какому-то неведомому дядьке Спиридону. И если для Емели всё было ясно и понятно, как и посредством чего обустраивать эту самую новую жизнь, то для Матрёнихи ничего ни ясным, ни понятным не было. Черномору, это она так, можно сказать не подумавши ляпнула: про стирку, про гадания, и всё такое. Нет, гадать она умела и лечить умела, как людей, так и животину всякую – в травах разбиралась. Но одно дело сказать и совсем другое дело применить все свои знания, таланты и умения неизвестно где. В деревне, там всё ясно и понятно: ты всех знаешь и тебя все знают, некоторые с самого рождения. А там, что, кораблям гадать и лечит их же? В том-то и дело. Оно конечно, насчёт постирать, этой премудростью любая женщина чуть-ли не с самого сопливого возраста обладает, вот только и это наверняка, там, куда шла Матрёниха таких обладательниц этой премудростью столько – за неделю не переловишь.

Нет, настроение у Матрёнихи было вполне хорошим, терпимым одним словом, но всё равно, не очень. И вот когда Емеля вслух сказал о покупке избы, Матрёниха вспомнила о том, о чём до этого и не задумывалась: а где же она жить-то будет? Избы у неё там нет, не деревня. Да и если перевозить избу из деревни – сами понимаете, деньги нужны, а их у Матрёнихи тоже не было. Понятно конечно, на улице не останется, тем более поручитель – аж сам Черномор, но как это будет происходить, неизвестно. Да и чужой угол, он всегда чужой. Так что Матрёна пребывала в состоянии сплошной неизвестности. Единственное, что она знала – в деревню не вернётся.

– Хозяйством надо будет каким-нибудь обзавестись. – как бы не замечая Матрёнихи продолжал Емеля. А то если всё покупать никаких денег не напасёшься. Да и печка, Емеля вздохнул, когда она твоя, а не какая-нибудь там общая, завсегда лучше.

Получалось, размышляя вслух, Емеля как бы повторял скорее чувства, чем мысли Матрёнихи хоть и другими словами. А Матрёнихе, что ей оставалось делать? Оставалось слушать и вздыхать про себя, больше ничего.

– Слушай, тётка Елена! – Емеля аж остановился. Наверное это произошло от того, что сам удивился мысли пришедшей в его голову. – А давай-ка вместе жить?! Как, а?! Ты одна и пойти тебе некуда, и я, тоже один. Жениться, сама понимаешь, за один день не управишься, да и не хочется мне что-то жениться. А так, я на работе, ты по хозяйству, и всё очень хорошо получится. Ну как бы тётка, ты моя родственница.

Вот если бы в тот момент Матрёниху оглоблей да всего маху, она меньше бы удивилась, а так, как Царица совсем недавно, опять Царица, начала Матрёниха лишаться чувств и оседать в дорожную пыль. Емеля, он хоть и лодырь, но мужик всё-таки, увидел, подхватил Матрёниху, не дал упасть в пыль и грязь собой же наречённой тетушке. А та, знаете уже, чем в таких случаях женщины занимаются, плакать начала, согласилась значит...

***

Без всякого там шика и крика княжеский возок въехал на подворье, а вслед за ним и царевич Гвидон верхом. Прямо как та пружина выскочив из седла он в два шага оказался у возка, открыл дверцу и помог выйти Царице. Ну а после, взяв её под локоть, подвёл к Черномору, который всё также и сидел на скамеечке.

– Дядька Черномор, – а голос, ну прямо сейчас захлебнётся от счастья. – дозволь познакомить – моя матушка, Царица.

Черномор, мужчина, он и есть мужчина, встал ровно на столько, на сколько надо, чтобы и Царице уважение показать и достоинство своё не уронить, поклонился:

– Здравствуй Царица. Рад тебя видеть, а ещё больше рад видеть тебя живой и здоровой. Присаживайся, матушка. – Черномор приглашающе показал на скамейку. – Посидим, поговорим, спешить-то некуда. А ты, – Черномор кивком головы показал на терем. – иди, там Василиса твоя, спрашивала о тебе уже мол, куда это мой царевич запропастился?

На слово "мой" царевич Гвидон сначала вспыхнул лицом, как будто в костёр сухих веток подбросили, а после, да как будто его тут и вовсе никогда не было, прямо-таки исчез. Черномор же усадил Царицу на скамейку, и сам присел рядом:

– Василиса, это невеста его. Они хоть и не говорят ничего, да и зачем говорить, если без всяких слов видно. Василиса, княжна здешняя, тоже как и ты с царевичем от всей этой нечисти пострадавшая. Хорошо хоть жива-здорова, а вот брат её, князь Руслан, тот сгинул и где он сейчас, никто не знает, даже силы волшебные.

Странно конечно, но не стал как это принято и как воспитанным людям полагается расспрашивать Черномор Царицу о здоровье, самочувствии и всём таком прочем. Да и зачем вообще-то спрашивать, если и так видно: Царица вся аж светится от счастья. Ну сами посудите еще утром: царевич пропал, сама хоть и у добрых людей, а всё равно неизвестно где, и впереди неизвестно что. И вдруг не тебе: царевич, сыночек, вот он, да ещё верхом и весь такой красивый. Возок княжеский, а не телега крестьянская. Черномор какой-то, но сразу видно, не ниже боярина по должности, и невеста ещё, Василиса, ну как тут не радоваться, и не светиться от счастья? От всего этого Царица даже на весь её окружающий мир перестала обращать внимание, а вы говорите...

***

Тем временем весь окружающий мир, что касаемо солнышка, неба, ветра, птиц, да деревьев – у них как всё происходило, так и продолжало происходить, ничего не изменилось. А вот при княжеском дворе и на нём же, изменилось, не сказать чтобы сильно, но всё-таки.

Ну посудите сами: сначала князь Руслан куда-то пропал, говорили жениться поехал. Потом княжна Василиса, та вообще неизвестно куда подевалась, а дальше как говорится, понеслась... Откуда-то Иван Премудрый появился, князем себя объявил, да ещё Тимофей со своей ватагой. Иван этот порядки свои начал устанавливать, не сказать, чтобы лютовал и в дурь впадал несусветную, но всё-таки видно же и чувствуется – чужой он человек, да и для должности княжеской вовсе не предназначенный. И времени прошло-то, всего-ничего, Черномор со своими появился, говорят, Ивана на замок запер, да ещё бабу эту, что послом от самого царя Салтана приехала, тоже говорят арестовал. Вот и думай тут, что и как на этот раз будет происходить?

От такого весь народ дворовый и придворный, весь и шалел себе понемножку. Времени совсем чуть-чуть проходит, бац – новый князь, новая власть, новые порядки. Оно конечно, чем меньше твоя при дворе княжеском должность, тем проще тебе и не хлопотнее. Но в том то и дело, ну устроен так человек, ну хочется ему пусть и на совсем немножко, но стать значимее и должностью повыше. Так что замер было придворный народ: кто на картах гадал, один боярин даже было к бабке-гадалке отправился. А тут ещё новость, да какая – княжна Василиса, живёхонька и здоровая вернулась! Сами понимаете, кто-то вздохнул с облегчением, кто-то сплюнул от досады и улыбку на морде лица изобразил, у каждого своё, потому что у каждого своя душа, отдельная и не такая, как у всех остальных. Одним словом, -жизнь как продолжалась, так и продолжала продолжаться, Слаба Богу.

Но это в княжеском тереме, там проще, там народу мало. А в городе,– представляете? В городе-то народу ой во сколько раз больше! Когда народ увидел княжну Василису, сначала было не поверили, подумали: не иначе нечистая сила забавляется. Потом глядь, нет, не нечистая – настоящая княжна Василиса, живая и здоровая. Народ, он хоть, если по отдельности взять – сплошной лодырь и обормот, но это если по отдельности. А если вместе все – сила несокрушимая, как в виде кулаков и оглобель, так и в виде силы добра неизмеримой.

Первые из горожан, кто вслед за княжной Василисой пошёл, самые любопытные были, мол, куда она пойдёт, сразу на княжеский двор или к кому-нибудь из бояр зайдет, ну, обстановку разузнать? Вот так вот, почти каждый к тем, самым первым, и присоединялся, а потому что любопытство покоя не давало. И чем больше народа шло вслед за княжной Василисой, тем меньше среди народа становилось глупого любопытства, а значит и обормотства. Зато с каждым присоединившимся человеком среди сопровождавших княжну становилось больше радости, что Василиса жива и здорова вернулась, а значит,– и добра. Вот вам и народ – сам удивляюсь.

***

– Я своего человека в порт отправил. – как будто он его на базар за луком отправил, както буднично сказал Черномор. – К завтрашнему утру корабль будет готов, так что не задержишься ты более здесь, Царица, пора и домой.

Вот если бы это происходило в избе или на дворе Старика со Старухой, Царица наверняка бы опять в обморок упала. А тут нет и дело не в тереме княжеском – эка невидаль, у неё, у них с царём Салтаном, двор куда побогаче будет, здесь несколько другое. Не иначе застеснялась Царица загадочного этого Черномора, спасителя ихнего. Может и так. Вот только я думаю, подругому всё. Хоть и потихоньку, и для окружающих незаметно, в Царицу возвращалось то, что только царицам присуще и принадлежит только им, то, что с момента освобождения из бочки этой проклятой, вылетело из неё и до сего момента шлялось неизвестно где. Короче, Царица потихонечку опять становилась Царицей, а царицы в обморок не падают.

– Тебе, Царица, рассказать, как всё с вами происходило или догадалась уже? – спросил Черномор.

– Матрёна Марковна? – вопросом на вопрос ответила Царица.

– Она самая.

– Но за что? Чего такого мы ей сделали?

– Это ты у неё сама и спроси. Кстати, здесь она, от супруга твоего послом к тутошнему самозванцу приехала. – Черномор внимательно, как бы размышляя: говорить, не говорить дальше, посмотрел на Царицу.

Всё верно я предположил. С каждой секундой Царица всё больше и больше становилась Царицей. Вот казалось бы, да любая женщина той, кто сына её хотел угробить, а её саму за двадцать дней на двадцать лет состарил, да такое бы с ней сделала, представить не то, чтобы страшно, невозможно! А Царица, как сидела, как смотрела поверх всех княжеских строений неизвестно куда, так и продолжала смотреть. Не то, чтобы в лице измениться, даже не моргнула:

– Хорошо. Спрошу.

***

А царевич Гвидон, да как тот вольный ветер, который верный друг княжне Василисе в небе, ворвался в горницу. Никита и боярин Захар беседовавшие с княжной видя такое дело – мужчины-то не глупые, молча вышли и прикрыли за собой дверь. Знаете, как с крутого берега в воду прыгают? Сначала разбегаются, а потом, да будь что будет, и в воду. Также и царевич Гвидон, от двери, в несколько, можно сказать прыжков, а потом, раз, и остановился перед Василисой. Может передумал «прыгать», а может и «прыгнул», скорее всего «прыгнул» и утонул без остатка в прекрасных глазах Княжны-Лебедь, Василисы.

– Вернулась! – взяв руку Василисы в свои прошептал царевич Гвидон.

– Вернулся. – прошептала княжна Василиса.

Но сами понимаете, этого царевич Гвидон не услышал, потому что это произнесла душа Василисы, а душа, она вслух разговаривать не умеет.

– Никуда тебя больше не отпущу. – вот ведь царевич, ляпнул и сам не понял, чего он ляпнул? Когда это он Василису куда-то отпускал?

Скорее всего Василиса так же подумала, но возражать не стала, а лишь смотрела на него своими огромными и прекрасными глазами. А царевич Гвидон, не даром же от двери разбегался, с каждой секундой всё больше и больше в них тонул, весь, без остатка. Вполне возможно, что и княжна Василиса тонула в глазах царевича Гвидона, но тут остаётся только догадываться. Если спросить княжну Василису, да что княжну, любую женщину спроси, думаете признаются? Да ни за что! Сверх этого, такого тебе наговорит, понимать замучаешься!

А дальше сами знаете, что дальше. Ну тем, кто не знает, рассказываю: в одно мгновение глаза Василисы перестали быть бездонными как в сторону воды, так и в сторону неба, слегка прищурились, видать для того чтобы не выпускать наружу бесенят в виде искорок, которые начали в них отплясывать, а потом так вообще:

– Это что же получается, хозяин ты мне, что ли?! – ни у одного мужика спросить таким голосом не получится, для этого надо женщиной родиться.

– Почему сразу хозяин? – опешил царевич Гвидон.

– А потому что никуда отпускать меня не собираешься. – "держись царевич Гвидон, это "издевательства" у женщин такие". Это они так словам им приятными радуются.

– Отпускать не собираюсь и не буду, но и хозяином тоже не собираюсь быть и не буду. – ничегошеньки из тона, которым было сказано, не понял царевич Гвидон, потому и упёрся, как тот баран.

– Это что же, неужели замуж зовёшь? – а что делать, если царевич по нормальному предложение сделать не может? Приходится подсказывать.

– Зову...

– Ишь ты, какой быстрый! А если я не соглашусь?!

– А ты согласись. – видать весь этот небольшой разговор был для царевича Гвидона таким трудным, что все силы у него поотнимал, потому что это он почти прошептал.

– Я подумаю...

Вот и всё, вот и пойми ты этих женщин: согласна она, не согласна – абсолютно неизвестно. Да тут и понимать нечего, потому что бесполезно. Если бы княжна Василиса была не согласна, так бы и сказала, да ещё сверху кучу всяких слов понаговорила бы. А если сказала: "Я подумаю", значит согласна (женщины, можете со мной не соглашаться, но это почти на сто процентов "да", или я не прав?), ну а то, что сказала так, тут ничего не поделаешь, не умеют женщины по другому разговаривать, потому что женщины, и даже не пытайтесь сомневаться.

Но род мужеский потому до сих пор уцелевший, что, это когда он с женщинами общается, сам того не понимая, своей якобы наглостью всё-таки добивается своего – а по другому никак. Будешь стоять, глазами лупать, мямлить что-то типа: "Ну пожалуйста...", а ещё хуже, просто ждать, когда "я подумаю" превратится в "я согласна", мало того, что не получишь желаемого, так ещё и виноватым останешься.

Видать где-то там, в глубине души, и детство с юностью в бочке проведённое здесь не причём, знал об этом царевич Гвидон, крепко знал, потому как не стал дожидаться, а потянул княжну Василису за руку из комнаты:

– Пойдём, я тебя с матушкой познакомлю...

***

– Матушка, это Василиса. – не выпуская руки Василисы сказал царевич Гвидон. Чуть-чуть как бы замялся, не иначе от смущения, и добавил. – Моя Василиса.

Василиса же, нет ребята, я ничего не понимаю, ведь она не сказала царевичу, что согласна, вот как это? Почти не поворачивая головы в сторону царевича Гвидона, она лишь стрельнула в его сторону взглядом так, как это только женщины делать умеют. Но свою руку из руки царевича Гвидона не выпустила, значит не против, так получается. После, кротким, только невесте полагающимся, да ещё перед будущей свекровью, взглядом посмотрела на Царицу:

– Здравствуйте...

– Здравствуй. – чуть грустно улыбнувшись ответила Царица.

Царица знала и прекрасно понимала, что в таких случаях на приветствие невестки должна, полагается так, ответить: "Здравствуй дочка", но попробуй ответь так, если всего-то месяца три назад сама была в таком же возрасте. Ясно дело, гляделки-перегляделки, женщины, вне зависимости от статуса, а тем более будущего родства, они всегда рассматривают друг друга на предмет оценивания. Что они друг в друге видят – тайна великая есть, мужикам недоступная. Но продолжалось это совсем недолго, секунды, потому как присутствующие почувствовали, дело завершено, знакомство состоялось. Невеста Царицей одобрена, а зачем все эти расспросы да разговоры разводить, после поговорят.

Стоит сказать, Никита с боярином Захаром, когда оставили княжну Василису с царевичем Гвидоном одних, никуда не делись, а вышли на двор и присоединились к Черномору с Царицей. Уж о чём они там разговаривали – не знаю, только когда царевич Гвидон с княжной Василисой предстали перед Царицей, они были там же.

Черномор, кто его знает, но судя по движениям его густой чёрной бороды, улыбался. А вот если смотреть на губы человека и только по ним определять, улыбается он или нет, можно и ошибиться. Мужчины, как известно, уж очень любят бороды носить, правда не знаю для чего они им потребны? А борода, если она настоящая, а не растительность, она губы напрочь скрывает, не видно губ-то. Но в случае с Черномором сомневаться не приходилось – доволен Черномор и даже рад, потому как глаза его аж светились радостью, а борода, Слава Богу, вокруг глаз не растёт.

Ну а Никита и боярин Захар, те так вообще не стеснялись своей радости за Василису и царевича Гвидона. Если бы не дворовые и не придворные люди, которые нет-нет да и проходили или пробегали мимо, интересно же, в пляс пустились бы. А что вы хотели? Почитай Никита с боярином Захаром княжну Василису вырастили и воспитали. Мало того, Василиса перед колдовством лютым выстояла и жива осталась, в родительский дом вернулась, так ещё и жениха привела, да какого жениха – сына самого царя Салтана!

– Царевич, – заметьте, в первую очередь всё-таки к царевичу Гвидону обратился Черномор. – Василиса. Покуда царевич ездил за матушкой, я своего человека в порт отправил, так что завтра утром корабль будет готов. Поплывёте к батюшке, к царю Салтану.

На удивлённый взгляд царевича Гвидона Черномор ответил утвердительным взглядом, мол, надо, надо, а как ты хотел? А Василиса, бедняжечка, сразу же вся стала как-то меньше, одни глаза остались. Видать в силу этого и сил у неё хватило только прошептать, а не сказать в полный голос:

– Может не надо?

– Надо Василисушка, надо. Вам, Василисушка, всенепременно надо благословение родительское получить, чай не бродяги безродные. Негоже новую жизнь начинать и зачинать без родительского благословения. Матушка здесь, вот она, так ещё батюшка требуется.

Василиса как бы стала ещё меньше ростом, сжалась вся, но промолчала, согласилась значит. Знаете, я понимаю женщин, почему они постоянно мужиков жизни учат. Ну вот случай с Василисой возьмём: что один – царевич Гвидон, что другой – Черномор такое важное и единственное в жизни княжны Василисы дело всё искорёжили и наизнанку вывернули. Василиса же не сказала царевичу "согласна", а тот и дожидаться не стал: за руку и с матушкой, с Царицей, знакомиться потащил. Ладно, страшновато конечно, но как-то пережила, и тут сразу же Черномор, этот ещё чуднее выдумал: оказывается ещё надо будет плыть к царю Салтану, благословение получать. Ну хоть бы кто у Василисы спросил: а она хочет этого? Никто не спросил! Вот она, судьба и доля женская, вот они, мужики, наглючие и самоуверенные. И ничего не поделаешь... Эх!

– Никита, – видя образовавшуюся и с каждой секундой разрастающуюся неловкую паузу, сказал Черномор. – ты бы распорядился накормить мою дружину, а то ещё немного и вечер на дворе, а у них во рту и маковой росинки не было.

– Готово всё, Черномор. – спокойно и с достоинством, не так, как всего пару дней назад сказал Никита. – Давай команду своим дружинникам, всё уже на столах.

– Алексей, – почти не повышая голоса сказал Черномор. обедать!

Алексей, тот самый помощник Черномора, который кстати, находился чуть поодаль, понимающе кивнул и направился к дружинникам.

– И нам, Никита, – продолжал Черномор. – не мешало бы подкрепиться. Мы тоже маковых росинок сегодня даже в глаза не видели.

– Готово всё, Черномор, давным-давно всё готово. – улыбаясь во всю бороду сказал Никита. – Пошли скорее, а то остынет всё, а разогревать, уже не то, по новой придётся готовить.

Глава последняя

Совсем немножко от автора

Будучи от природы человеком несерьёзным, дабы не пропасть окончательно и чтобы люди хоть чуть-чуть верили приходится время от времени свою несерьёзность компенсировать ответственностью, насколько это возможно. Вот и сейчас как раз тот самый случай, когда надо проявить эту самую ответственность. Дабы не было какой-либо недосказанности, а то кто-нибудь из читателей вполне может так подумать, решил я, так сказать, пояснить, что стало с другими героями этого повествования, а то получается делись куда-то, а куда – неизвестно. Поэтому, по старшинству, и по значимости...

Черномор кстати, в тот самый день он раза три пытался по Ябтару вызвать Ивана Премудрого – бесполезно! Дело в том, что девиц, которые у него пребывали, он по домам отправил, а других, новых, не было – на лупанарий понадеялся. Вот он и хотел узнать, когда этот самый лупанарий начнёт работать в полную силу и приносить ему удовольствие? Увы, Иван не ответил. Чтобы было понятно, в Ябтаре была предусмотрена возможность срочного вызова, только Иван об этой возможности не знал. Так вот она и не сработала, возможность эта. На то Черномор и волшебник, сразу догадался, "прищемили хвост" Ивану, и видать крепко прищемили. Он не стал переживать, хотя идея с лупанарием ему очень нравилась. Ну что поделаешь, если люди такие дурные и жадные? Придётся что-то другое придумывать, а Иван, что Иван? Не первый такой он был у Черномора, поэтому, сами понимаете...