Текст книги "Иван Премудрый (СИ)"

Автор книги: Сергей Лизнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

***

Зря думаете, если думаете, что в деревне вообще всё и про всех исключительно только Матрёниха знает. Заблуждение это. По настоящему всё и про всех в деревне знают только деревенские пацаны. Это они с самого раннего утра и до самого позднего вечера шныряют и лазают по деревне, да ещё по таким местам, в которые Матрёнихе залезть просто в голову не придёт.

Уж чем там пацаны занимались, спроси, они и сами толком не скажут, только видели они всё: и чужих всадников, и как они царевича Гвидона ловко спеленали, а потом как мешок через седло бросили.

Не долго думая пацаны со всех ног бросились к избе Старика. А добежав и увидев его во дворе, принялись вперемежку с попытками привести своё дыхание в порядок и перебивая друг друга рассказывать, что случилось с его родственником, только что случилось, вон там. Хоть и было это рассказано так, что нормальный человек вряд ли сразу понял бы, вопросы пришлось бы задавать. Но Старик понял главное – с царевичем Гвидоном случилась беда, всё остальное его мало интересовало. На детские крики, которые на самом деле были рассказами, на двор выбежали женщины, ну а дальше... Сами представляете, что началось.

Перво-наперво, Старик велел Старухе насыпать ребятне пряников да конфет, столько, сколько в их рубахах поместится. Затем прикрикнув, приказал женщинам перестать голосить и причитать – соседей всех перепугают. Вернее Старик им так и сказал: соседи, услышав их бабьи трели, почти соловьиные, через полминуты весь плетень облепят, со двора не выйдешь. Как ни странно упоминание о соседях подействовало на женщин самым благоприятным образом – замолчали. Ну а сам Стари, распряг лошадь и к немалому её удивлению, привязав ей на спину тулуп, вскочил на этот тулуп, слегка дёрнул уздечкой и поехал. Куда поехал? К Самому Синему морю, куда же ещё?

***

Хоть утро и было самым ранним, поспешать надо было всенепременно. Четверо всадников, не жалея лошадей, во весь опор гнали к городу. Ясно дело, а кто же ещё, это были люди Тимофея. Захват царевича Гвидона и приведение его в бессознательное состояние были проделаны с лёгкостью и без ошибок. А что вы хотели, если у них профессия такая – по лесам разбойничать.

Здоровый детинушка оказался. Если бы не камень, ловко Ильёй брошенный, пришлось бы повозиться. Да и коню видно несладко приходится: хоть и не буянит, не протестует, скачет, всё равно видно. Люди Тимофея нисколько не задумывались, зачем этот парняга князю понадобился? Значит нужен, если Тимофей ещё с вечера отобрал из своей ватаги четверых, самых ловких, объяснил им, что и как – кого всенепременно требуется словить и обязательно в живом, хотя можно и в бессознательном виде доставить на княжеский двор. Да ещё награду посулил немалую, а это почитай в деле самое главное и есть. А кого отлавливать, вязать, да в бессознательное состояние приводить – какая разница?!

***

Проводив Матрёну Марковну, Иван налил себе ещё вина и не потому, что напиться захотелось, а потому что своими рассказами повергла его Матрёна Марковна в очень радостное настроение – хоть плясать начинай. Вот потому Иван и налил себе вина и тут же выпил его, чтобы немного осадить себя, успокоить и не начать плясать от радости.

Получалось, всё складывалось как нельзя в лучшую сторону. Такое впечатление, как будто специально кто-то позаботился и предоставил Ивану всё и всех для дела требуемых. Сначала было Иван подумал, Черномор расстарался, но вспомнив вчерашний разговор с ним, отбросил эту мысль. Вчера Черномор был злющий, злее не бывает. Синяк под глазом хоть и пожелтел, но всё равно очень даже хорошо напоминал о недавнем буйстве и беспутстве. Да и женских голосов с визгом слышно не было. Видать настало время отправлять девиц назад, туда, где взял, а новых к себе затащить не получилось. Вот и злился Черномор, очень злился, даже срамными словами на Ивана ругался. Разумеется Иван во время разговора оставался спокойным и почтительным и заверил Черномора, что в самом ближайшем будущем будет ему лупанарий, лучше не придумаешь.

Теперь же, когда всё прояснилось и всё, что было необходимым для предоставления Матрёной Марковной лупанария имелось в наличии, настроение Иваново пело и плясало от радости и вина требовало. Петь да плясать, Иван себе не позволил, должность не та, а вот выпить вина, да не считая его количества, позволил.

Чуть погодя Иван позвал Тимофея и приказал ему, чтобы завтра, с самого раннего утра, он отрядил своих людей в ту самую деревню, в которой Емеля с бочкой и баба Матрёниха проживают. А там, в деревне, чтобы изловили и доставили сюда кого-нибудь, кто у Старика проживает, у того, который рыбу в Самом Синем море ловит. Тимофей кивнул, даже не поклонился – подлец, и сказал, что всё будет исполнено. Единственное, чем он возразил Ивану сказав, что для наилучшего исполнения приказа надобно бы исполнителям награду обозначить, а потом в обязательном порядке выплатить. Иван согласился с доводами Тимофея, более того, пообещал, что если люди Тимофея исполнят всё в лучшем виде награда не только им, но и Тимофею будет предоставлена, причём награда немалая. На том и порешили. Тимофей пошёл исполнять Иваново приказание, а сам Иван, продолжил пить вино, уж очень ему в тот день вина захотелось.

***

Тимофей же выйдя от Ивана направился к своим молодцам с тем, чтобы определить наилучшим образом способных для этого дела, ну и ещё по мелочам дела были.

Почему-то принято считать, то, что дальше будет и всё такое, человеку разум подсказывает. Если бы оно было так, повымирали бы мы к едреней матери. И повымирали бы не потому, что мороз на улице круглый год и жрать нечего, а потому что сами себя жизни полишали и сделали бы это исключительно по дурости. Разум, он же дурак набитый. Всё, что он умеет, так это драть глотку и приказывать, а сам тем временем в жизни ничегошеньки не соображает.

Другое дело – душа. Вот кто в жизни и про жизнь всё знает и всё соображает и, время от времени, в основном, когда впереди хана замаячила, тебе, дураку набитому, разумом живущему, что делать подсказывает. Вот и получается: послушался своей души – цел да жив остался, а не послушался, ну что ж – светлая память. Лучше уж так, чем век искалеченным доживать.

Тимофей доверял своей душе целиком и полностью и всегда её слушался. Кстати, если что, мои слова тот же Тимофей завсегда подтвердить сможет. Не так уж часто душа человека и беспокоит. Происходит это всегда именно тогда, когда недалекое будущее тебя с плахой да с топорами поджидает или ещё с чем, тоже весёлым. А так, в каждодневной жизни, человек предоставлен разуму. Именно разум человеком командует и рулит. Вот иногда и заруливает туда и так, что душе приходится вмешиваться.

В этот раз душа Тимофея не ныла, не стонала, она кричала истошным криком! Кстати, начало это происходить сразу же после приказа Иванова насчёт похищения кого-нибудь из родственников Старика. Тимофей не стал углубляться в анализы происходящего, а поступил гораздо проще. Придя к своим молодцам, он отрядил на завтра четверых, по его мнению наиболее способных для этого дела, а после предупредил, чтобы все были наготове, на всякий случай. Чтобы, чуть что, в сёдла и поминай как звали. Ну а куда ехать, где для себя новое место жительства и промысла обустраивать, Тимофей заранее определил и присмотрел и не одно, ещё до знакомства с Иваном Премудрым.

***

Лошадь была в полной растерянности своих лошадиных чувств и если у лошадей бывают личности, то её личность целиком и полностью раздваивалась. С одной стороны, дорога знакомая, перезнакомая – к Самому Синему морю. А с другой , почему Старик едет не в телеге, как всегда ездил, а у неё на спине, да ещё подгоняет, чтобы бежала? Но в любом случае лошади ничего не оставалось делать, как поспешать к Самому Синему морю. Её дело довезти Старика до тудова, а дальше пусть сам разбирается, это уже не лошадиное дело.

До Самого Синего моря Старик доехал довольно-таки быстро. Во всяком случае, гораздо быстрее, если бы он это проделал на телеге.

"Ты смотри, – глядя на воду подумал Старик. – что-то неспокойно Синее море. Если бы даже ничего и не случилось, в любом случае сегодня выходить в море – глупость несусветная, можно там и остаться".

Старик соскочил с лошади и подойдя к самой кромке берега стал кликать Золотую Рыбку. Когда ребятишки рассказали о случившемся с царевичем Гвидоном, Старик сразу понял, кто ему сможет помочь – Золотая Рыбка. Другие кандидаты в помощники не то, чтобы не годились, их просто не было. Так что, или рыбка поможет вызволить царевича, или Старику придётся ещё что-то придумывать. Правда сейчас он не представлял, что надо придумать, но был уверен, обязательно придумает.

– Что случилось, Старик? – спросила Золотая Рыбка внезапно появившись на гребне волны. – Что-нибудь срочное? Может до завтра подождёт? А то не в настроении я.

– Не подождёт, Рыбонька ты моя Золотая, не подождёт. Беда у меня. – почти как совсем недавно Старуха с Царицей запричитал Старик и словно очнувшись от морока, вспомнил. – Здравствуй.

– Здравствуй, здравствуй. – что интересно, волна, на которой находилась Золотая Рыбка как бы застыла. Остальные же волны вели себя как и подобается им себя вести, накатывали на берег. – Говори тогда, что стряслось?

– Недавно совсем, месяца три прошло, бочку прибило к берегу. – начал рассказывать Старик.

– Знаю. – прервала рассказ Золотая Рыбка. – Ты дело говори.

– В бочке той женщина с парнем оказались.

– Старик, ты или дело говори или поплыла я домой. Что-то неважно я сегодня себя чувствую.

– Извини, Золотая Рыбка, извини, не знал. Царевича Гвидона какие-то люди похитили, спасать надо.

– Так бы сразу и сказал, а то развёл тут. – хмыкнула Золотая Рыбка. – Иди домой, всё сделаю. Не я конечно, есть кому освободить твоего царевича и, – Золотая Рыбка на пару секунд задумалась. – и не только освободить. Иди домой. Да, женщин своих успокой. Скажи, ничего плохого с царевичем не случится.

– Правда? – глупый вопрос, но Старик его всё-таки задал.

– А вот хамить не надо. Обидеться могу. – Золотая Рыбка вильнула своим золотого цвета хвостом и исчезла.

Волна же, только что неподвижно стоявшая перед Стариком, получив свободу и то ли слишком обрадовавшись этому, то ли со злости, с гораздо большей силой накатила на берег и уж неизвестно как это у неё получилось, окатила Старика, всего, с ног до головы. Старик нисколько не обиделся на Золотую Рыбку, а больше окатить его морской водой некому было. Отряхнулся, да и не сильно попало, похлеще случалось, постоял ещё немного, посмотрел на бушующее Самое Синее море, развернулся и направился к лошади.

Лошадь же, насколько ей позволяла её напрочь лишённая мимики лошадиная морда, изобразила на ней, плюс, глаза: "Что, домой? Ну ты Старик, даёшь!". Права оказалась лошадь, Старик вскочив на привязанный тулуп, развернул её по направлению к дому, слегка дёрнул уздечкой, и всё, на этом его телодвижения закончились, телодвижения лошади начались. Погонять не было смысла, да и если рысцой или вскачь, трясёт сильнее, а значит думается хуже. В том, что царевича Гвидона похитили люди нового князя, Старик нисколько не сомневался – больше некому было. А вот зачем царевич ему понадобился, тут да хоть всю голову сломай, не догадаешься. Ну и, Старик разумеется нисколечко не сомневался, что Золотая Рыбка вызволит царевича и сделает всё это в лучшем виде. Так что, надо ехать домой. Можно было конечно остаться здесь и повозиться со своим рыбацким имуществом, что сделать всегда найдется. Но дома Царица со Старухой, которые сейчас места себе не находят и наверняка, как только Старик за порог, опять плакать да причитать принялись. Хоть и невеселое это занятие – женщин успокаивать, а никуда не денешься, придётся.

Так, или приблизительно так думал Старик возвращаясь домой от Самого Синего моря. Погружённый в свои думы, он совсем не заметил одинокого лебедя кружащего в небе, не до него было.

***

Пока ехали до города детину этого пришлось ещё разок успокоить – очухался и дергаться начал, чуть с лошади не свалился. Пусть полежит в спокойном состоянии, решил Тимофеев ватажник, на чьей лошади пребывал царевич Гвидон и разочек огрел его свинчаткой по голове. Так лучше будет, и ему, и вообще всем.

До города доехали спокойно, без каких-либо неожиданностей и происшествий. По городу тоже проехали тихо и спокойно. А по другому и быть не могло. За то недолгое время, что Тимофей со своими людьми состоял на службе у Ивана Премудрого, люди те, успели привести народ к такому порядку, что шапка на голове шевелиться начнёт. Нет, они не разбойничали и не безобразничали. Уж если Тимофей приказал вести себя пристойно и строгость соблюдать, зачем безобразничать? Вспомнив свой недавний промысел, вольный Тимофеев народ начал поступать точно также, ну почти точно также.

Ведь оно как в нашей жизни происходит? Для чего все эти законы и правила придумываются? Правильно, для того, чтобы их нарушать! А для чего другого они ещё нужны? Народ и без законов-правил прекрасно живёт и себя чувствует. Но когда нарушать нечего скучная жизнь начинается, хоть волком вой. В этих случаях народ начинает водку каждый день пить и с жёнами своими скандалить. А так, нарушил чего-нибудь, в законе прописанное, глядь: и жизнь начала улыбаться, и тёща, не такая уж мегера оказывается.

А люди Тимофеевы, они что, не люди? Люди конечно. А раз так, им тоже улыбающаяся жизнь полагается. Вот они и заставляли её улыбаться. Бывало остановят какого-нибудь мужичка и с вопросом к нему: "А почему это, мил-человек, ты здесь идешь?" Заметьте, не,куда или зачем, а почему? Ну вот что ты ответишь, когда тебя так спросят? Вот и мужичок тот не знал, что ему отвечать, а потому давал какую-то денюжку и был отпускаем с пожеланиями наилучшей жизни и крепкого здоровья. Так и жили: что люди Тимофеевы, что не Тимофеевы. И заметьте, все были друг другом довольные.

Оно всё это разумеется к царевичу Гвидону никакого отношения не имеет. Это я так, чтобы в курсе были. Пока ехали по городу, встречный народ на всякий случай шарахался в стороны или жался к заборам, наверное денег при себе не было. Но в этот раз людям Тимофеевым было не до прохожих и не до их жалких медяков. Впереди, чуть-чуть ехать осталось, их дожидалась княжеская, и как Тимофей сказал, очень щедрая награда.

***

Приехали. Царевича Гвидона, так в бессознательном состоянии и продолжавшего находиться, погрузили на плечо самому крепкому и тот отнёс царевича в специально подготовленное для него помещение. Никакая это не тюрьма была: вы что, совсем что ли?! Обыкновенная комната. Ну разве что обстановка и мебель не такими богатыми были, как у Ивана Премудрого. Да и зачем царевичу та мебель требовалась, если он бессознательным был? Кровать есть, на чём лежать и дожидаться когда сознание вернётся и на том спасибо.

Сначала Тимофей удостоверился, что привезённый человек, Тимофей не знал, кто он такой, да и какая разница, жив и скоро должен прийти в сознание. Затем, как и обещал, выдал "отважной четверке" обещанную награду и ещё раз предупредил, чтобы не вздумали гулять да веселиться, а находились при полной готовности, мало ли что? Ну а после всего этого Тимофей отправился к князю Ивану Премудрому докладывать о проделанной работе.

***

Несмотря на ранний час, Иван Премудрый находился весь в трудах и заботах – опять писал что-то. Тимофей хоть и относился к грамоте и прочим учёным вещам с уважением, всё-таки не понимал, зачем они нужны, да ещё в таком количестве? Взять к примеру того же князя Ивана Премудрого, почитай каждый день только и занят тем, что сидит, и пишет, пишет. А что он такое пишет? И самое главное – для чего? В большей степени Тимофея интересовало и беспокоило «для чего?», вернее, для кого? А вдруг как кто-нибудь не тот прочтёт, а там, Тимофей в этом не сомневался, и про него написано:

– Князь, твое приказание выполнено. – войдя в княжеский кабинет и слегка поклонившись сказал Тимофей. – Парня какого-то привезли. На крестьянина не похож, хоть и одет по крестьянски.

– Привезли говоришь? – Иван Премудрый оторвался от своего написательского занятия. – А сколько лет тому парню?

– Лет двадцать, может чуток побольше или поменьше.

– Двадцать говоришь? Понятно. – Иван Премудрый вдруг заходил по кабинету, видно было, думает. – Тогда все сходится.

– Что сходится? Объясни раз уж такое дело.

– Всё сходится, Тимофей, всё. Некогда объяснять, скоро сам всё поймёшь. Ах да! – Иван Премудрый как будто забыл о чём-то важном, а теперь вспомнил – не иначе притворялся. – Держи. Заслужил. – и протянул Тимофею кошелёк кожаной работы.

– Благодарю, князь. – на этот раз Тимофей поклонился старательнее, да оно и понятно. – Когда изволишь поговорить с тем человеком?

– Никогда, Тимофей, не изволю. – сказал Иван Премудрый и посмотрел на Тимофея так, что у того аж мурашки по всему телу пробежали. – Без надобности он мне. Пусть в себя приходит. Как очухается, лекаря ему предоставьте, пусть осмотрит. И чтобы охраняли так, как никого и никогда не охраняли.

Ещё. – сумасшедший блеск из глаз Ивана Премудрого куда-то пропал уступив место блеску самому обыкновенному, деловому и повседневному. – Завтра поедете в ту же деревню и привезёте ещё одного человека, что у Старика проживает – женщину, мать этого парня. Понятно?

– Понятно. – склонил голову Тимофей. – Сколько человек отряжать прикажешь? И как ту женщину от жены Старика отличить?

– Поезжайте хоть все, но ты в обязательном порядке должен ехать, чтобы глупости какой не случилось. Ну а отличить, отличите не маленькие. Неуж-то царицу от крестьянки отличить невозможно?

– Царицу говоришь? – задумчиво произнес Тимофей почёсывая затылок. – Ну и дела!

– Дела, Тимофей, великие дела. – согласился Иван Примудрый. – Да, с Емели, механикуса этого и с бабы, Матрёнихи, глаз не спускать! Вплоть до того, что по нужде вслед за ними ходить. Понятно?!

– Понятно, князь. Чего ж тут непонятного? – на самом деле Тимофею ничего понятным не было. Но как обычно полагаясь на смекалку и свой жизненный опыт он не расстраивался: "Время покажет, что, где, как, и сколько стоит". – думал он.

– Всё. Иди исполняй. – сказал, как отрезал Иван Премудрый.

***

Вот и нашлось на ближайшие пару часов занятие для Ивана Премудрого, во всяком случае получше, нежели чем писать что-то там непонятно чего и непонятно кому. Кстати, насчёт «непонятно», получилось, сдуру ляпнул, а попал в самое яблочко. Приспичило Ивану Премудрому написать книгу философического содержания, а сами понимаете, кто такие книжки читает? Или сумасшедшие, или никто. Но Ивана это не особенно волновало. Дело в том, что обучаясь в университории подавляющее большинство философических знаний были в него помещены посредством ивовых прутьев, да через задницу. Ну что поделаешь, если голова отказывалась их принимать? Трудно утверждать на сто процентов, но скорее всего став князем и решив, что добился в жизни если и не всего, то очень много, решил Иван как бы нос утереть своим учителям-преподавателям, а может таким образом отблагодарить их за знания, хоть и через задницу, но полученные и в жизни пригодившиеся. Куда Иван собирался девать эту книгу после того как напишет, скорее всего он и сам не знал, да и неважно это, потому как сам процесс написания доставлял ему неизгладимое удовольствие.

***

Но сегодня после сообщения Тимофея написательское удовольствие пришлось отложить в сторону и заменить его удовольствием не менее приятным. Это удовольствие происходило от перспектив открывающихся перед Иваном Премудрым после предоставления и организации Матрёной Марковной на территории его княжества лупанария.

Тут всё очень просто должно получиться. Этими, царевичем и Царицей, Иван собирался в такой крендель скрутить Матрёну Марковну, чтобы она не только пикнуть, вздохнуть без его ведома не смогла. Разумеется он не собирался отдавать ей ни царевича, ни Царицу. Иван прекрасно понимал, отдать ей пленников – всё равно, что доверить конокраду лошадь посторожить. Совести у Матрёны Марковны нет, не было и не будет, Иван был в этом уверен, потому что сам был точно таким же, только не в юбке, а в штанах. Не видать ему тогда ни лупанария, ни благосклонного отношения и помощи со стороны Черномора, а без этого его княжеская жизнь долго продолжаться не в состоянии.

Карты на столе, а звезды в небе расположились для Ивана Премудрого в следующем порядке: пленники остаются у него под неусыпным надзором людей Тимофея. Матрёне Марковне он скажет, что просьбу её выполнил, даже пленников ей покажет, но пусть они поживут у него, не то Матрёна Марковна быстренько их жизни лишит, а он против душегубства.

Матрёне же, Марковне, надлежит, как и договаривались организовать в его княжестве лупанарий, а самой: хочет, пусть у Ивана при лупанарии остаётся, а хочет, пусть назад к царю Салтану возвращается. Разумеется Иван пообещает и будет неукоснительно исполнять то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не отпустит на свободу царевича и Царицу. Более того, про них кроме людей Тимофей, ну и ещё, пяти-шести человек, никто не будет даже подозревать. Ну а тех, которым о царевиче и Царице будет известно, он такой страшной клятвой свяжет, вернее такими страшными последствиями той клятвы, что никто не отважится её нарушить.

Дальше Иван решил пока что не заглядывать и не планировать. Нет, мысли конечно были, но так, смутные и неопределенные, о том, например, как вскорости можно будет княжество князя-батюшки под себя подмять, а заодно ещё парочку соседних, для коллекции.

Глава VII

Принято считать, что порт и вообще места, где подготавливается и происходит торговля, никогда не спят. Враньё! Конечно же спят, только просыпаются очень рано, а некоторые так вообще спят по очереди. Дело тут не в том, что в морском деле и в торговле народ исключительной трудолюбивости работает – вовсе не так. Всё дело в покупателе, чтобы ему денег побольше и всё такое. Неизвестно почему, может заколдовал кто, но уж очень вредный покупатель в своём большинстве попадается. Бывает стоит, товар в руках вертит и выпендривается, то ему не так и это не этак. Вроде бы и покупки, на копейку – купи и иди себе с миром не отвлекай серьезных людей, так нет, пока все нервы из купца не вытащит, не успокоится. А ещё хуже, когда знает же подлец, что у этого купца есть именно то, что ему надо, а лавка ещё закрыта, чуть ли не ночь ещё на дворе. Думаете он, покупатель тот, согласится подождать, покуда купец проснётся и лавку откроет? Как бы не так! Он, сволочь этакая, покупатель этот, мимо пройдёт даже в дверь не постучит. Вот и приходится людям торговым и тем, кто их торговлю сопровождает и обеспечивает, если и спать, то совсем по чуть-чуть или по очереди, а то и вообще не спать.

Наверняка уже спросили: к чему это он муть эту развёз? А ни к чему! Это я вам так зубы заговариваю и глаза запорашиваю...

***

Неподалёку от пристаней, где торговые корабли, и те, кто на них плавал и не плавал, там местечко очень хорошее есть – пляж с мелкой галькой. Место действительно хорошее, потому что безлюдное. А безлюдное оно потому, что в народе слухи ходят, мол нечистое оно, то место. Если положим соберётся какой-либо человек искупаться в том месте или рыбку поудить – обязательно сгинет, к бабке не ходи. Правда никто, даже те бабки, не могли вспомнить, чтобы хоть кто-нибудь сгинул на том пляже, но мнение насчёт нечистоты его происхождения и существования в народе сохранялось и неустанно поддерживалось.

***

И вот, в то самое время, когда люди морским и торговым наукам обученные ещё или уже не спали, на тот самый пляж, который нечистым считается, из моря вышли человек тридцать мужчин. Если бы в тот момент кого-то и угораздило посетить то место, он сразу бы определил, мужчины – сплошь воины, потому как все одеты в кольчуги и шлемы. Построившись в колонну по три человека они направились в сторону города. Шли хоть и казалось бы неспешным шагом, но на самом деле двигались весьма энергично и в скором времени оказались у городских ворот.

Вечно сонная стража, а в это время тем более, была в мгновение ока обезоружена, связана, и уложена чуть в сторонке. Стражники кстати не особо и сопротивлялись, если только так, для порядка. Вполне может быть они даже были благодарны неизвестно откуда появившимся воинам. Теперь им можно было без малейшего стыда за свою лень несусветную заниматься любимым и главным делом их жизни – спать и дремать. Единственное, что немного раздражало, так это связанные руки и ноги. Но никто из стражников не стал ни протестовать, ни буянить. Скорее всего они рассудили здраво и логически: дремать и одновременно изображать из себя охрану ворот стольного города гораздо сложнее и неприятнее, чем дремать со связанными руками. Оставив у ворот охрану из трех человек старший отряда дал команду и блестящие на утреннем солнце кольчугой воины прошли через ворота и углубились в город.

***

Хоть утро и было самым ранним, город уже не спал. В это время он скорее напоминал деревню, нежели чем город, тем более, столичный. В сторону городских ворот, тех самых, по улицам шли коровы, телята, овцы и прочая живность в виде коз и поросят. Сразу было видно, каждой улице полагается свое стадо, а также свой пастух – этакий развеселый парняга, щелкающий кнутом, а когда надоедает щелкать и пугать скотину, играющий в рожок.

Воинский отряд благополучно разминулся с отправляющимися на близлежащие поля домашними животными и вышел на базарную площадь, она же, рыночная. Если на улицах воинами мало кто интересовался, народ подумал: опять какое-то посольство нелегкая принесла, то на рынке обстановка была несколько другой.

В отличии от городских улиц, на рынке всегда обязательно присутствуют люди, которые вроде бы и при деле, а на самом же деле, ничегошеньки не делают. Более того, ворон с галками, ртом, и то не ловят. Увидев воинский отряд, между рыночными бездельниками произошёл краткий обмен мнениями, который неминуемо передался, тем, кто делом занят. В результате рыночная публика побросала все свои дела и уставилась на воинов.

Оно и понятно, дело в том, что князь Иван, при всей своей премудрости, почему-то не озаботился созданием армии, а при князе Руслане её вообще не было. Вся армия Ивана Премудрого, называя вещи своими именами, представляла из себя двадцать человек разбойной наружности с Тимофеем во главе. Конечно же этот отряд ни своей амуницией, ни лицами на Тимофеевых молодцев похож не был. Значит чужие пожаловали, значит интересно, с чем пожаловали?

Один из самых бойких бездельников подбежал было к командиру отряда и не иначе дурачась, строго спросил: "Кто такие? По какому делу?" Командир отряда, мужчина чуть выше среднего роста с окладистой черной бородой не стал ничего говорить любопытствующему, лишь мельком взглянул на него. И у любопытствующего от командирского взгляда почему-то сразу исчезло всякое желание задавать какие-либо другие вопросы. Отряд как шёл, так и продолжал идти по направлению к княжескому терему. А рыночная общественность ещё немного пошумев успокоилась на том, что воинский отряд на разбойников вроде бы не похож, значит грабить не будут. Ну а если грабить не будут, тогда какого, спрашивается, на них обращать внимания? И без них дел полным-полно. И лишь древняя старушка неизвестно зачем и каким образом оказавшаяся в столь ранний час на рынке, глядя на воинов сказала:

– Черномор пожаловал. Он самый, Черноморушка. Я девчонкой ещё была, мне моя прабабка рассказывала. Сказывала, княжество наше Черномор со своими богатырями от бед и напастей всяких охраняет. Видать Иван этот, Премудрый, и есть беда с напастью, если сам Черномор пожаловал.

Но как это часто бывает, сказанное старушкой никто не услышал, да и не слушал, говорю же, некогда людям, все делом заняты.

***

А вот интересно, что было если бы отряд Черномора и Тимофеева ватага повстречались? Битва лютая случилась бы? Может быть и случилась, а может быть и нет. Только вот Тимофей во главе своих удальцов еще как час тому назад покинул стольный град с тем, чтобы изловить Царицу. Изловит или нет – неизвестно, а вот то, что повезло им всем несказанно, это точно. Выходит не обманула душа Тимофея своего хозяина. А может то вовсе и не душа была, а чутье звериное, кто знает?

***

По княжескому терему как порыв ветра пронёсся. Сначала было зашумело что-то, даже голоса какие-то послышались, но очень скоро, да почти сразу же, всё стихло. Иван Премудрый не обратил на это какого-либо серьёзного внимания: опять дворня между собой грызётся, решил он.

Видать уж очень всё для него складывалось гладко и благополучно, потому что начиная с того самого разговора с Матрёной Марковной, как начал князь Иван Премудрый употреблять вино, так и продолжал. Нет, допьяна он не напивался и под лавкой не спал – князь всё-таки, но постоянно пребывал в весёлом и хмельном состоянии и настроении. А почему бы и нет, да и кто запретит? Дела идут – лучше не придумаешь, а старше Ивана в княжестве никого нет и не ожидается.

Вот и сегодня, проснувшись как обычно на заре, Иван Премудрый, хоть и находился во вчерашнем хмелю, быстренько привел себя в порядок: умылся, оделся. Затем, позвав Никиту, приказал подавать завтрак, а сам, покуда завтрак приготовят, налил себе ещё винца. Он уже осушил три кубка, а Никиты с завтраком всё не было: "Совсем разбаловался Никита, наказать надо... – только было подумал Иван Премудрый как..."

...как дверь распахнулась на всю свою ширину, на которую способна и в кабинет вошёл мужчина средних лет и среднего возраста, одетый в воинские доспехи. Иван в то время спиной к двери стоял и опять было подумал про обнаглевшего Никиту и о неминуемом для него наказании. Он даже обернулся с тем, чтобы отчитать на чём свет стоит нерадивого слугу, но слуги не было, другой человек был. От вида этого человека Иванов хмель, что вчерашний, что уже сегодняшний, оба, в мгновение ока куда-то делись, не иначе со страху попрятались.

– Ты, что ли Иваном будешь, который Премудрый? – спросил мужчина в кольчуге.

– Я. – только и смог ответить Иван, хотя на языке сидела фраза: "Кто звал? Почему без стука?"

Не иначе, как во спасение, первым делом Иван подумал, что это очередной посол с севера пожаловал. Они там все поголовно в кольчугах и в шлемах ходят и все грубые, да невоспитанные, но что-то или кто-то шепнул Ивану: "Не посол это, не посол. Про твою душу пожаловали. Готовься Иванушка ответ держать".

***

Незваный и нежданный гость в доспехах присел на лавку и посмотрел на Ивана. Перед ним был молодой парень, пусть и не красавец, но вполне симпатичный. Если говорить одним словом: среди девок желающие обязательно сыщутся. Нормальное лицо, даже не конопатое. Волнистые светлые волосы и вроде бы всё с этим парнем в порядке, если бы не глаза. Глаза у Ивана, назвавшего самого себя Премудрым, были, как бы это сказать: из другого мира, так что ли. Представьте картинку на которой поляна вся в цветах нарисована. Представили? А теперь представьте, что на картинке этой кто-то крысу пририсовал: мерзкую такую, каких на рынке полным-полно обитает. Приблизительно такая же гармония была и у Ивана между его лицом и глазами.