Текст книги "Иван Премудрый (СИ)"

Автор книги: Сергей Лизнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

– Меня Василисой зовут. – не поворачивая головы к царевичу сказала Княжна-Лебедь.

– Ты же говорила, что у тебя сейчас нет имени. – не иначе, как с дуру ляпнул царевич и сразу же замялся-засмущался, потому как понял, что сказал глупость.

– А теперь появилось. – казалось Василиса не обратила никакого внимания, как на слова царевича Гвидона, так и на его смущение. – Раньше, с самого начала, оно было. Потом, – Василиса грустно вздохнула. – перестало быть. А теперь снова появилось.

– Можно я тебя буду называть Василиса?

– Можно. – смутилась Василиса и как бы желая перехватить инициативу, а то этим парням только волю дай, наверное так. – А ты правда царевич?

– Матушка говорит, что да. – а сам подумал: "Конечно царевич, сам видел" и хотел было об этом сказать, но сказал, вернее спросил совсем другое. – А твоё княжество где?

– Здесь. – и Василиса как бы обвела рукой видимое вокруг. – Это и есть моё княжество.

– Стало быть ты княжна рек лесов и полей? – казалось бы царевич Гвидон до того уже привык ко всяким чудесам и волшебствам, что и удивляться больше нечему. Однако пришлось, в смысле, удивиться ещё разочек.

– Ну, и этого тоже. – засмеялась Василиса и тот беззаботный и шутливый тон, который присутствовал в самом начале их встречи, а потом куда-то исчез, вновь вернулся. – Это земли моего княжества. – и опять вздохнув, добавила. – Бывшего.

***

– Почему бывшего? – Царевич Гвидон с удивлением посмотрел на княжну. – Неужели и тебя, также как и меня, изгнали?

– Наши родители рано померли. – продолжая смотреть куда-то вдаль начала свой рассказ Василиса. – Я тогда совсем ещё маленькой была, не помню ничего. Мне Никита, управитель нашего терема, рассказывал.

Сказывал, в тот год в княжестве болезнь страшная случилась. До того страшная, что народ прямо на улицах, на ходу помирал. А батюшка с матушкой, они помогали всем, ну чем можно было помочь и сами заболели, а потом умерли. Остались мы вдвоём с братом, с Русланом. Руслан, он постарше меня будет, но тогда тоже малым ещё был, тоже не понимал ничего. Вырастили и воспитали нас: городской голова, боярин Захар и управитель Никита. Растили нас, уму-разуму учили и в обиду никому не давали.

И всё хорошо, выросли мы. Руслан, тот так вообще, возмужал – красавец красавцем и богатырь каких поискать. Когда нужный возраст ему подошёл, стал он сам княжеством править, а я, что я? Я княжна, девица, а значит при нём, при брате и вроде бы как на выданье. Но ты не подумай, мы с Русланом про меж себя хорошо жили, ладили, и даже почти не ссорились.

Так и жили: Руслан княжеством правил, в людские труды и заботы вникал и по мере сил своих помогал им жить ещё лучше. И вот, даже не знаю, как и сказать...

В ту ночь, гроза сильная была, а вместе с ней буря, и тоже сильная. Представляешь, вековые деревья с корнем вырывало и по небу носило, как те щепки. Крыши с домов срывало, а уж что до заборов, то их в городе почитай ни одного не осталось, всё бурей куда-то унесло.

Сам понимаешь, буря, она и есть буря: прилетела, побушевала, и дальше улетела. Буря-то улетела, но вместо неё другая напасть прилетела – беда называется. Руслана, брата моего, как будто в ту ночь на другого человека заменили. Стал он каким-то, ну как тебе сказать, уж очень глупым каким-то, так что ли. То, что почитай весь город разрушенным оказался, его нисколько не тревожило. Непонятно с чего и почему, стал он вдруг на войну собираться. Мы отговаривать, а он ни в какую.

Два дня вот так вот он на войну собирался. Хорошо Никита всё оружие попрятал и конюхам наказал, всё конское снаряжение тоже спрятать. Вот и получилось: Никита оружие прячет, боярин Захар Руслана умными словами отговаривает, а я вишу у Руслана то на шее, то на руках, и реву без остановки. Отговорили слава Богу, успокоился.

После этого вступило ему в голову замуж меня выдать, причём срочно выдать, будто мне завтра сто лет должно исполниться. Ладно думаю, выдавай, всё равно я согласия своего не дам. А силком заставлять будешь, из дома сбегу. – Василиса продолжала смотреть куда-то вдаль, наверное видела всё то, о чем рассказывала.

– Это в честь чего же он так с ума сошёл? – царевич Гвидон слушал так, что дышать забывал, а спросил только потому, что воздух в груди закончился.

– Откуда я знаю? Женихи валом повалили, всякие разные. Разные-то они разные, зато все, как один, или глупые, или старые, хоть сейчас закапывай. Ну да ладно, отбилась я от женихов этих. Прямо так Руслану и сказала: если не прекратит женихов мне, уродов сплошных, таскать, сбегу! Да так сбегу, что во век не найдёт и не сыщет. Успокоился вроде бы.

Какое-то время всё тихо было и даже почти как до бури той, а потом по-новой началось.

– Что началось? – теперь уже у царевича Гвидона и рот был открыт, причём открыт так, когда галок в гости приглашают.

– Не перебивай пожалуйста. – Василиса посмотрела на царевича Гвидона, а тот лишь кивнул в ответ, согласился, стало быть. – На этот раз Руслану, самому жениться приспичило. И ладно бы влюбился в кого, девок, женихов дожидающихся, вокруг полным-полно. Так нет, купец ему какой-то рассказал, что в каком-то княжестве, не помню в каком, живёт княжна Людмила и что она уж очень хороша собой. И всё, потерял покой мой братец, влюбился на расстоянии. Так и говорил мне: люблю, говорил, её больше своей жизни как люблю, поэтому и женюсь на ней.

Боярин Захар, не иначе у тех же купцов узнал, кто такая на самом деле та Людмила. Он Руслану прямо так и рассказал: мол, маленькая она, толстая и некрасивая, а значит и дети будут такими же. Ещё он рассказал: что Людмила та, уж очень большая любительница хороводы водить и другими срамными делами потешаться.

А Руслану, тому хоть бы хны: люблю её говорит и женюсь на ней, обязательно женюсь. Надо, говорит, собираться и к батюшке её, к князю ехать, руки просить. Но прежде, чем просить Людмилиной руки, надо ему, Руслану, подвиги богатырские совершить, чтобы слава о нём по всем землям пошла. Тогда ни Людмила, ни князь, батюшка её, не устоят, и всё тогда будет именно так, как он задумал. Отговаривай, не отговаривай – бесполезно. Собрался и на другой день уехал. С тех пор я его и не видела: ни живым, ни мёртвым. – по щёкам Василисы медленно скатывались капельки слёз, но она их не вытирала, не смахивала, видать не до них было.

После того, как уехал, какое-то время жили мы тихо и спокойно. Ничего не поделаешь, пришлось самой княжеством править. – Василиса немного помолчала, как будто новые силы к себе призывала, чтобы свой рассказ, грустный, продолжать.

"Вон, оказывается как бывает, а я со своей бочкой ношусь, будто страшнее беды на свете и не бывает. – думал царевич Гвидон глядя на Василису. – Надо бы помочь ей. А как? Разве что у Щуки спросить?"

– А что с Никитой и с боярином этим, Захаром? – спросил царевич Гвидон и опять не заметил, как ляпнул очередную глупость.

– А что они? – как будто ждала этого вопроса, продолжала Василиса. – Они хорошие, добрые. В трудную минуту нас не бросили: вырастили, воспитали.

Но видать беда, она до того страшная, что на всех подряд распространяется. Не успел Руслан толком и уехать, беда на Никиту, да на боярина Захара накинулась. Меня аж страх взял: стали они, ну прямо на глазах, изменяться.

Всего-то и недели не прошло, а Никита стал каким-то, даже не могу сказать каким. Раньше хоть и строгим был, зато справедливым. Весёлым был, песни любил играть, и вообще всякое веселье любил. Бывало, если кто из детишек ему на пути попадётся, обязательно или пряником, или конфетой какой угостит, своих-то детишек у него не было.

– А женихи? – да уж, не зря говорят: у кого что болит, тот о том и говорит.

– Какие женихи? – Василиса сначала даже не поняла, о чем это её спрашивают?

– Ну те, которые сватались... – царевич Гвидон понял, что сморозил очередную глупость, но увы, поздно, пришлось договаривать.

То ли Василиса сразу же вспомнила, что она – девица-красавица, то ли оно само по себе сработало. Посмотрев на царевича тем самым, хитрым женским взглядом, улыбнулась, и спросила, хитро так:

– А тебе зачем? – и даже слегка засмеялась. – Или у тебя одни женихи на уме?

– Почему одни женихи? – теперь царевич Гвидон глупел на глазах. – У меня и Никита и этот, как его, боярин Захар, тоже на уме.

Теперь Василиса уже не слегка, хоть и не громко, но вполне весело рассмеялась. Видать понравился ей ответ царевича, нелепостью своей понравился. Чего такого она в том ответе услышала – поди знай, да и вообще, не поймёшь их, женщин.

– Женихи, сразу все куда-то подевались. – теперь Василиса продолжала рассказывать не так грустно и трагично, а повеселее. – Как только Руслан уехал подвиги совершать, так и женихи все, сколько их было, сразу по домам засобирались. В один день собрались и поминай как звали, а другие не приехали.

– Понятно...

– Что тебе понятно? – опять хитрый, женский вопрос.

– Так, ничего...

– Ну раз ничего, слушай дальше. Если раньше Никита был весёлым и добрым, то стал каким-то, знаешь, когда человек всего боится, он хочет как бы меньше сделаться, чтобы его никто не заметил, ну и не обидел наверное. Вот и Никита стал таким. От веселья его и следа не осталось. Ходит, даже не ходит, прямо как будто крадётся по терему и каждого угла боится. На детей внимание совсем перестал обращать. А дети они же привыкли, что тот завсегда их пряником одарит, а тут такое... Хорошо хоть лютовать не начал, не стал все свои страхи на слугах вымещать. Я его спрашивала, мол Никита, что с тобой приключилось? А тот головой, мелко так, кивает, по сторонам оглядывается и говорит: ничего не приключилось, княгинюшка, жив-здоров я. И завсегда готов любую службу тебе сослужить. А какая я ему княгинюшка, если я ещё в девицах? Может ещё про женихов рассказать? – Василиса опять посмотрела на царевича Гвидона и опять засмеялась. Видать уж очень ей вопрос его понравился.

– Не надо про женихов. Лучше про боярина расскажи. – итак из-за своего глупого вопроса царевич Гвидон сейчас пребывал в состоянии, которое люди называют: "не в своей тарелке", а Василиса ещё и подначивала. Видать уж очень ей нравилось такое состояние царевича и она всячески хотела его продлевать.

– Ну раз не надо, значит не надо.

И без того красивые глаза Василисы сейчас стали ещё красивее. Поселившаяся в них та самая женская хитрость, которую некоторые люди называют лукавством, делали их, ну просто неотразимыми и какими-то волшебными. В них хотелось смотреть и смотреть, как в тот омут, а потом даже не набирая воздуха, прыгнуть туда и утонуть, без остатка. Один в один, как в омуте.

– Ну если тебе боярин Захар интереснее женихов, слушай тогда. – вот скажите, а почему женщины жить не могут без всех этих своих женских хитрых шпилек? – Боярин Захар, он, говорила уже, городским головой был, да и сейчас, тоже. – Василиса вздохнула, на этот раз грустно. – Мужчина он из себя видный, крупный. Ну и характер у него соответствующий. Мы и не знали даже, когда он спит, и спит ли вообще? В любой час дня или ночи случись что в городе он тут как тут первым всегда в том месте появлялся. Ну и, чего уж тут греха таить, если где непорядок какой или ещё что-то непотребное, на расправу был скор и крут. Но просто так, ради потехи и чтобы показать свою значимость никогда никого не наказывал, всегда только за дело.

А тут, ну прямо как наперегонки с Никитой, стал боярин Захар глупеть и неизвестно в кого превращаться. Если Никита, тот вокруг себя страхи какие-то увидел, то боярин Захар, вокруг себя свою исключительную важность и значимость усмотрел, ей весь и пропитался.

Если раньше в городе чистота и порядок были, потому как боярин Захар и люди его за порядком тем и день и ночь следили, то тепер стало на порядок тот боярину Захару наплевать. Теперь для него самым важным стало его важность: целый день только и делал, что ездил по городу, а всё больше по торговому месту ходил и на людей кричал, даже оскорблял.

Я конечно сомневаюсь, не верится как-то, но сказывали: нечист на руку стал, с торговых и с ремесленных людей стал прибыль себе требовать. И получилось, своей персоной озаботился, а на город рукой махнул, плюнул одним словом. А народ, он хоть и хороший, ну, в большинстве хороший, но всё равно, безалаберный, потому пригляд за ним и требуется. А если того пригляду нету, что ему, народу, остаётся делать? А ничего не остаётся, кроме как безобразничать. Вот и принялись горожане безобразничать. Нет, про меж себя не дрались и у друг дружки ничего не воровали, оно даже хуже – вести себя стали, как те поросята. Если раньше, а боярин Захар за этим строго следил, всю грязь и весь мусор куда-то за город вывозили, то теперь, видя что боярину Захару не до них, принялись прямо у своих заборов сваливать. Вот такая вот беда с нами приключилась.

Да и сам он мало того, что перестал за порядком в городе следить, он и за собой следить перестал. Прямо смотреть было тошно: сапоги пыльные, грязные, штаны, аж блестят от той же грязюки, а глядя его рубаху, можно было узнать, что боярин Захар ел за последнюю неделю.

***

Да уж, действительно, рассказ получился очень грустным. А что делать, если ничего другого в то время не происходило врать, что ли? Грустным-то грустным, но не до конца рассказанным. Как ни жалел сейчас царевич Гвидон Василису, как, прямо в лихорадочных темпах не старался придумать как бы ей помочь, сейчас самым главным для него было, узнать, кто же превратил Василису в птицу-лебедя и почему, если уж превратил, превратил не до конца? Почему она, будучи лебедем, умеет опять в человека превращаться? И почему превратил в лебедя, почему не в ворону, например? Ведь судя по её рассказу, ей, как от всей этой беды пострадавшей, самое подходящее, в ворону превращённой быть.

Василиса же, опять их не поймёшь, этих женщин, то ли рассказывать было больше нечего, а может не захотела дальше рассказывать, а может ещё что, опять сидела и смотрела куда-то, далеко-далеко, туда, где царевичу Гвидону и места не было.

– А как же...? – на этот раз царевич Гвидон старался выбирать такие слова, чтобы вопрос его опять глупым не оказался. Оно конечно можно было и не спрашивать, но как это не спрашивать?! Вы бы не спросили?

– Что, как же? – похоже на этот раз вопрос удался. Василиса посмотрела на царевича Гвидона несколько удивлённо, как бы говоря: вроде бы всё рассказала, чего тебе ещё надо?

– Ну это... – царевич Гвидон, помня своё неудобство от предыдущих вопросов, не отважился спросить прямо, а помахав руками, как бы изобразил вопрос.

– Ах вот ты о чём?! – теперь Василиса смеялась звонко, да так, что у царевича Гвидона, аж мурашки по телу побежали.

"Неужели опять что-то не то спросил? – испуганно подумал он. – Все! Больше ни о чем спрашивать не буду! Захочет, сама расскажет. Но всё-таки, почему её превратили именно в лебедя?"

– Никто меня в лебедя не превращал. – Василиса перестала смеяться, веселье уступило место лёгкой грусти, но не той грусти, которая ей владела во время рассказа, темно-грустной, а другой, светло-грустной, грустью воспоминания о чем-то очень хорошем. – Это мне о матушки досталось. – начала следующий рассказ Василиса.

– Как это, от матушки? – царевич Гвидон ожидал услышать всё, что угодно, вплоть до самых ужасных ужасов, но только не такое.

– А так! – Василиса посмотрела на царевича и улыбнулась слегка грустной улыбкой. – Это у нас в роду передаётся, по наследству. Матушке моей этот дар от бабушки перешёл, а бабушке, от её матери и так до самых-самых неизвестных моих предков, женщин. Откуда оно взялось и почему передаётся только от женщины к женщине – не знает никто, видать,уж очень давно это началось. Я в любой момент могу превратиться в лебедя и точно также, в любой момент, превратиться обратно.

– Тогда понятно... – задумчиво произнёс царевич Гвидон.

– Что тебе понятно? – Василиса опять посмотрела на царевича хитро-женским взглядом.

– Всё непонятно. – вздохнул царевич Гвидон.

– Я уж думала, что минула меня беда эта. – Василиса опять смотрела куда-то вдаль и рассказывала. – Думала она, беда, теперь будет надо мной трусливым Никитой и глупым боярином Захаром издеваться, со свету сживать. Ан нет, по-другому вышло.

Не каждый день, но в лебедя я превращалась, или просто полетать хотелось, люблю я в синем небе летать или надобность в этом возникала. Раньше, когда Руслан княжил, он почитай каждый день людей, специально для этого назначенных, отряжал с тем, чтобы они ездили по княжеству и смотрели, где какой непорядок происходит, а после ему сообщали. Как уехал Руслан, подвиги свои совершать, так и люди те куда-то делись, разбежались наверное. Вот и пришлось мне самой за порядком в княжестве приглядывать. Бывало превращусь в лебедя и летаю, смотрю. Оно получалось, и приятно, и полезно. Приятно, уж очень мне нравится летать, а полезно, потому что сверху всё очень хорошо видно.

И вот однажды лечу, вниз смотрю, нет ли где какого непорядка, как вдруг птица большая, ну та, которую ты подстрелил, появляется. Уж если она с земли большой кажется, представляешь какая она большая там, в небе?

– Представляю. – кивнул царевич Гвидон, хоть на самом деле в небе никогда и не был. В море был, и то в бочке, а в небе нет, не был.

– Ничего ты не представляешь. – грустно усмехнулась Василиса. – Испугалась я тогда очень сильно. Ну сам посуди, что я могу супротив неё сделать? Думала: ну вот Василисушка, вот и твоя беда в гости пожаловала. Сейчас схватит тебя своими когтищами страшными и унесёт к себе, или же, тут же, в небе, заклюёт так, что лететь сил не будет. Правда птица та, она меня не трогала, она меня домой не пускала. Если летаю где, самое главное, подальше от города, тогда птица та близко ко мне не подлетает, издали за мной присматривает. А стоило мне только в сторону города полететь, так она вокруг меня кружить принималась, и чем я ближе к городу подлетала, тем круги те сужались. К городу-то мне подлететь удавалось, а чтобы к терему, ни в какую, птица мешала.

– А где же ты все это время жила? – рот царевича Гвидона снова был открыт по-настоящему, галок приветствовал.

– Здесь, недалеко. Если вдоль реки на полночь лететь, там, рядом с рекой озеро есть. Вот там я и ночевала.

– А птица та, где? – спросил царевич Гвидон и сразу же понял, что опять ляпнул что-то глупое. Пришлось аж покраснеть.

Глава IV

Если все участники происходящего чувствовали себя более-менее нормально, потому что хоть чем-то, да были заняты, то Матрёниха пребывала в откровенно злом настроении и плохом самочувствии. Судите сами, от тех, Емелиных здоровенных курей ей ни славы с почестями, ни прибыли какой не досталось вовсе. Да что там прибыль, даже крылышко жареное, и то не дали, сволочи.

Вот и надумала Матрёниха наверстать упущенное. А как его в деревне, где все всех и всё по всех знают, наверстаешь? А никак! Поэтому решила она податься в стольный город, княжеский, и там к самому князю пред его ясные очи напроситься. Глупость думаете, если полагаете, что Матрёниха захотела самого князя по пустякам тревожить? А чужие люди, у Старика со Старухой поселившиеся, забыли что ли?!

Ну и, это уж как повезёт. Дело в том, что в силу безграничного Матрёнихиного таланта всё труднее и труднее жилось ей в деревне. Судите сами: народу в деревне мало, а значит событий, достойных её внимания ещё меньше. Про всех деревенских Матрёниха уже давным-давно всё и всем рассказала и всё, что только можно было о них придумать, придумала и тоже рассказала. Простора не хватало Матрёнихе, широты применения её таланта! А где такой талант лучше всего можно применить? Где он будет себя чувствовать широко и вольготно? Правильно, только в стольном городе, где народу как комаров на болоте.

Поэтому собралась Матрёниха, да и что там было собираться, так, по мелочи, и рано-раненько, по холодку, отправилась в стольных город. Помимо почестей и выгоды, которые она хотела поиметь рассказав князю о чужих людях, у Старика со Старухой проживающих, имела Матрёниха надежду навсегда в городе остаться. Надежда та не была голой и босой, как сопливая девчонка, а имела под собой все основания. Довелось ей как-то завести разговор с проезжим человеком, как в разговоре выяснилось, в стольном городе проживающем. Он и поведал Матрёнихе, что с тех пор, как у них объявился новый князь, жизнь в стольном городе стала не в пример прежней, веселее. Он много ещё чего рассказывал про нынешнюю жизнь стольного города, но Матрёниха слушала его не внимательно, потому как услышанное, если и годилось для её таланта на просторах деревни, то самую малость.

Гораздо интереснее было Матрёнихе услышать, что новый князь, он хоть и молодой, но зато уже умный и поэтому чудесами всякими интересуется. А ещё, уж очень ему нравятся люди, в различных жизненных ситуациях талантливые. Таких он с радостью привечает, подле себя оставляет, жизнь им сытную обеспечивает, лишь бы только они таланты свои ежедневно проявляли.

Вот это и понравилось Матрёнихе больше из всего, городским человеком сказанного. И теперь отправляясь в стольный город, Матрёниха рассчитывала на свой талант и на все его щедрые проявления. В том, что талант у неё есть, Матрёниха нисколько не сомневалась. А вы что, сомневаетесь, что ли?!

***

Город Матрёнихе понравился. Нет, не красотой своей. Да и какая может быть в нём красота? Такая же деревня, разве что домов больше! Понравился он Матрёнихе тем, чем может понравиться любое, где только люди живут место – народу много. А если народу много, то и для таланта Матрёнихиного – самое, что ни на есть раздолье, вот оно. Это какая-нибудь неотёсанная деревенщина разинула бы рот и стояла посреди дороги, по сторонам пялилась, покуда бы лошадью не сшибли. А Матрёниха, хоть и проживала в деревне, а в городе этом вообще-то была один только раз, и то девчонкой ещё, нисколечко не растерялась. Первым делом она отправилась туда, где люди продают всё, что ни попадя – на рынок. А уж заговорить и разузнать то, что Матрёнихе требовалось, было – раз плюнуть, даже легче.

Совсем скоро Матрёниха знала дневной распорядок князя Ивана Премудрого лучше, чем свой. Весёлый и крикливый мужичок, рассказавший Матрёнихе о князе такое, за что иной шпион никаких денег не пожалеет, видать сделал это, потому как был полон надежд, что Матрёниха купит у него поросёнка, а то и двух, он поросятами торговал. Не на ту напал! Матрёниха сдержанно поблагодарила мужичка за столь ценные для неё сведения, засунула руку в свой узелок, покопалась там, вытащила одно за другим два яблока и положила их рядом с мужиком, поблагодарила значит. Мужик скривил непонятного содержания физиономию, хотел было сказать что-то этакое, чтобы её, стерву, всю перекорёжило, но, видать передумал. Вместо этого он с ещё большей силой в голосе стал расхваливать поросят, которые, если хотя бы чуть-чуть верить мужичонке, до того хороши, что растут и накапливают в себе сало не по дням и не по часам, а по минутами, и при этом почти ничего не жрут. Видать поросята действительно были хороши, потому что мужичонка нахваливал их так, что своим криком перекрикивал половину базарного шума.

***

Хоть Матрёниха услышанными сведениями и осталась довольна, но и огорчилась одновременно. Дело в том, что князь, Иван Премудрый очень любил и каждое утро совершал верхом прогулки по городу. Мужичонка сказал: что поскольку князь у них учёный, прогулки эти он, князь, не мужичонка, повелел называть мудрым словом «продемант» или ещё как-то так, мужичонка не запомнил. А вот вечером, князь Иван Премудрый совершал этот самый «продемант» не всегда, а тогда, когда у него время было свободное. Вот поэтому-то и огорчилась Матрёниха.

Хоть Матрёниха и вышла из дома рано-ранёшенько, а все одно, покуда дошла, солнце, вон, почитай на самую горку взобралось. Ну да ладно, до вечера оно конечно, подождать, пополам не переломится и не облезет, подождёт. О том, чтобы напрямую и сразу пойти в княжеский терем, а там объявить, что мол, вот она я вся, такая-разэтакая, пришла до князя со сведениями важными Матрёниха даже не подумала. Может засмущалась, может ещё что, только нашла она место для ожидания весьма подходящее: небольшой лужок, почитай в самом центре города, а по одному его краю кусты. Вот там Матрена и расположилась. Развязала свой узелок, вздохнула вспомнив отданные мужичонке яблоки, и, время-то обеденное, принялась закусывать тем, что сама себе в закуски определила, а не послал кто-то. Ну и ждать принялась конечно. Вечер, он хоть пока ещё и не скорый, зато неминуемый. О том, что будет, если князь Иван сегодня будет занят и не поедет на этот самый, свой продемант, Матрёниха не думала. Вот если не поедет, тогда и думать будет, чего заранее себя расстраивать?

***

Народ, он давно приметил, чем больше в человека затолкали всяких разных наук и премудростей, тем глупее он и для жизни бесполезнее. Взять то же время, в смысле, как учёный человек определяет который час, и вообще, какое сейчас время суток? Да почти никак! Часы ему подавай! Иначе, сам видел, те, у которых голова разными премудростями перегружена, а значит изуродована, умудряются утро с вечером перепутать. А что их путать? Взглянул на небо, на то, что вокруг происходит и сразу тебе стало ясно: утро сейчас, вечер, или день с ночью. А также, зима на дворе или лето, чего тут сложного? Согласен, ничего сложного, но это исключительно в том случае, если науками и прочему непотребству ты или вообще не обучен, или не поддался их обучению.

Матрёнихе считай повезло, науками и премудростями она не была изуродована вообще, вся цела-целёхонька была, поэтому лишь взглянув на тени, кустами и другой природой отбрасываемые, сразу и точно определила, наступил вечер, а значит самое время идти, князя Ивана Премудрого отлавливать.

Расположившись у забора на повороте одной из улиц, по которой князь Иван Премудрый всегда и в обязательном порядке проезжает, мужичонка тот сказал, Матрёниха уже было приготовилась ждать и надеяться на то, что сегодня свободного времени у князя окажется полным-полно. То ли под счастливой звездой родилась Матрёниха, а может из колдунов или волшебников помогал кто, только Князь Иван Премудрый появился почти сразу, десяти минут не прошло. Конь под ним белый, тонконогий, весь красивый такой. Да и сам князь, прямо в самую пору на картинку и людям показывать. Хоть личиком и не удался, уж дюже оно на обыкновенную крестьянскую рожу смахивало, зато статью взял и одёжой дорогой и нарядной. А ещё окружением своим. Рядом с князем ехал, только на вороном коне, человек, хоть тоже внешности невзрачной и простецкой, зато, сразу видно, важности великой. Одет он был пусть и попроще князя, но все равно, тоже нарядно и дорого. Чуть поотстав, на коне менее понятной масти, восседал дородного вида и телосложения мужчина и очень важный из себя, сразу видно, из бояр. Ну а за ними ехали четверо конных. Тех и определять не надо было: охрана персоны княжеской, а заодно, "сбегай, принеси". Вот такую процессию увидела Матрёниха.

***

– Князь-государь! – Матрёниха бросилась чуть-ли не под ноги коню Ивана Премудрого. – Из дальних далёк шла пред твои светлы очи, чтобы сообщить важности важные, от которых в княжестве твоём беда великая случиться может, потому что оно...

Уж неизвестно, подсказал кто или сама для себя так определила, только Матрёниха принялась причитать, почти как по покойнику, и также громко. Что она там говорила, понять было сложно, а Матрёнихе сейчас было наплевать, поймут её или нет. Самым главным для неё на тот момент было, обратить на себя внимание.

– ...сил моих нет смотреть, князь-государь, как ты, ночей не досыпая, хлеба не доедая, о простолюдинском счастье печёшься и заботишься, свою красоту и молодость на это без остатка тратишь, а оно, чудо это, не иначе, или тёмное, или заморское, живёт себе привольно, ест-пьёт в три глотки и над тобой посмеивается. Не смогла я больше смотреть на такое безобразие, князь-государь, потому как чудо это, оно обязательно не из нашей жизни к нам пожаловало и что может натворить, никому неизвестно, даже мне, поэтому...

Дальше Матрёниха договорить не успела, а жаль. Мне, так интересно, чего бы она ещё наговорила, и насколько бы её хватило? Двое из тех, кто ехал сзади, моментально спешились, подскочили к Матрёнихе, похватали её за руки, подтащили бедную женщину к забору и прижали к нему же. После этого, спешился и подошёл тот, кто рядом с князем ехал.

– Ты что, блаженная, али умом тронулась? – спросил он. Догадались наверное, Тимофей это был.

– А ты меня дурой не обзывай! – не растерялась Матрёниха. Опять же, тут если уж попёр, надо переть до конца. – Я тебя тоже могу дураком назвать.

– Ладно, хорош буянить. Говори, с чем к князю пожаловала? Только смотри, если пустяк какой, три шкуры спущу. Ты меня знаешь.

Разумеется Матрёниха Тимофея знать не знала и до сего времени видеть не видела, но сказано это было так, что ей сразу стало понятно, важная персона, с этим шутки плохи. Ничего не поделаешь, пришлось переть дальше.

– А ты что спрашиваешь, князь что ли?! – продолжала Матрёниха. – К князю пришла, князю и расскажу про чудо чудное, у нас в деревне поселившееся.

Сказано это было нарочито громко, так, чтобы князь услышал. Чтобы не было такого: сказала этому мужику, тот пошёл, князю доложил. Князь решение своё сказал, мужик пришёл и Матрёнихе его сообщил. Зачем городить неизвестно что, если можно сразу, одним махом, вернее, одной глоткой сделать. И знаете, задуманное Матрёнихой получилось. Князь окликнул этого важного по имени, оказалось Тимофеем зовут, и сделал в сторону Матрёнихи неопределённого содержания жест рукой.

– Пойдёшь с ними. – сказал Тимофей показывая на держащих Матрёниху за руки. – Разместят тебя, накормят. Если что надобно, скажи, предоставят. Князь, понимать должна, занятой очень. Выберет минутку, допустит тебя на беседу, но смотри, если глупость какую принесла, пеняй на себя. Да отпустите вы её!

– Не глупость, батюшка, не глупость. – Матрена опять затараторила и принялась часто кивать головой. – Век довольным от моей новости князь будет, потому как возможно для княжества это волшебство самая главная опасность и есть.

– Ладно, хватит тебе. – Тимофей потерял какой-либо интерес к Матрёнихе и направился в сторону князя Ивана и своего коня. – Сведите её на княжеский двор. – на ходу бросил он своим помощникам.

– Что там? – просил Иван, как будто ничего из того, о чем голосила Матрёниха, ему не было слышно.

– Говорит, волшебство какое-то у них в деревне творится. Опасное, говорит. – слегка обедневшая народом процессия тронулась с места и продолжила свой путь.