Текст книги "Иван Премудрый (СИ)"

Автор книги: Сергей Лизнёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

"А ведь не боится, прохвост. Думает: кто я такой и как бы половчее выкрутиться? – наблюдая за происходившей на лице Ивана палитрой чувств подумал Черномор".

Не надо удивляться, это на самом деле был Черномор, только не тот, женских прелестей любитель, а другой, брат его. Как и что в их семье получилось, и почему они такими разными были воспитаны и выросли, скорее всего не нашего, неволшебного ума дело, так что, принимаем и радуемся тому, что есть.

А Иван в темпе галопа соображал: кто это такой может быть? Почему ввалился к нему без стуку и приглашения, и чем это для него может закончиться?

– Не старайся ты так. Ничем хорошим твои пакости для тебя не закончатся. – продолжая наблюдать за драматическим действом на лице Ивана сказал Черномор. – Зачем царевича Гвидона свободы лишил? Впрочем, можешь не говорить, знаю зачем.

Мысль, скакавшая в голове Ивана как будто бы в стенку уперлась: "Надо срочно переговорить с Черномором. Он поможет". И, как это иногда бывает, не придумав какой-либо веской причины, так и сказал нежданному гостю:

– Извини, мне тут переговорить кое с кем надо. Я недолго.

– С кем это ты собрался разговаривать? – почти весело спросил Черномор.

– С Черномором. – неожиданно для самого себя ответил Иван.

– С Ванькой, что ли?! – засмеялся Черномор.

Хоть картина произошедшего была Черномору известна почитай до мелких подробностей: Золотая Рыбка проинструктировала, да и сам не из глухой деревни родом. Вот оно как оказывается.

– С каким Ванькой? – не поняв, переспросил Иван.

– Маленький такой. Борода длинная. До женских ласк охочий. Он?!

– Да... – то ли прохрипел, то ли прошипел Иван и опустился на другую лавку, ноги отказали. – А ты, вы..., откуда его знаете?

– А чтобы это я брата своего родного не знал? – усмехнулся Черномор.

– Как брата?!

– Так брата. Брат он мне родный. Вот только непутёвым уродился, как по характеру, так и по поведению. Давай-ка, Иван Премудрый, – Черномор хмыкнул. – рассказывай, как оно всё началось и происходило, и чего на самом деле мой братец опять надумал учудить?

А это...? – глядя на этого Черномора Иван изобразил рукой в воздухе непонятной конструкции фигуру.

– Ростом непохожие? – спросил Черномор. – Так это он сам виноват. В роду нашем все мужики здоровые и статные, типа меня. Вот и Ванька, хм, даже зовут как тебя. Так вот, Ванька поначалу тоже вымахал будь здоров – красавец красавцем. А потом с нечистой снюхался, подличать начал. Вот и измельчал, весь в бороду ушел. – вздохнул Черномор. – И ты, если подличать не перестанешь в пигмею превратишься. Знаешь кто такие пигмеи?

– Знаю, – пробурчал Иван. – чай не зря в университории обучался.

– Ну и дурак! – усмехнулся Черномор.

– Это почему?!

– Да потому, что в университории этом обучался. В жизни, среди добрых людей надо обучаться, а не в этом, прости Господи...

***

А вы в такой ситуации, что сделали бы? Вот и Иван лучше ничего не придумал, как начал рассказывать всё, с самого начала и без утайки. Всё равно этот дознается, тогда только хуже будет, а так глядишь, уцелеть получится, братья всё-таки.

Сами понимаете, читали, вот это всё Иван Черномору и начал пересказывать, ну то, что про него написано. Всё равно длинным рассказ получился, и, как показалось самому Ивану – грустным.

Ну а пока он рассказывал, дружина Черноморова, так сказать, прошлась по княжескому терему и прилегающих к нему строениям с целью наведения порядка. И ещё одна цель была – Матрёна Марковна. Её, голубушку, отыскали довольно-таки быстро, да и что её было искать, у любого дворового спроси – скажет. Так что, покуда Черномор был занят, жизнь Иванову выслушивал, заперли её в тех же самых покоях и караул приставили, для порядка.

Надо сказать, прислуга дворовая и придворные там всякие разные вели себя тихо, не буянили. То ли понимали, пришло им избавление от лютости и тиранства Иванова, хотя никаких особых лютостей и тиранств не было, то ли понимали, бесполезно возмущаться.

Единственные, кто разволновался, не иначе горячая северная кровь взыграла, послы северные за мечи похватались, но это скорее по привычке. Послам объяснили, что для них нет никакой нужды беспокоиться и уж тем более переживать. Что мол, господа послы пусть и дальше пьют, едят и девок тискают. Час, для их посольской работы предопределённый, скоро настанет и они работу свою нелёгкую выполнят. А ещё лучше, пусть отправляются назад, в свои северные королевства. Туда. Откуда приехали.

Так что никакого шума, скандала не было и дружина, хоть и внимательно наблюдая за вокруг происходящим, расположилась в тенёчке на отдых. Только расселись, вот ведь определила же как-то, к заместителю Черномора подошла тётка:

– Здрав будь Блестящий.

– Почему блестящий? удивился помощник.

– А потому что доспехи твои так на солнце блестят, что аж глазам больно. Ты смотри, девки у нас бедовые, ахнуть не успеешь, как на сеновале окажешься.

– Ну это вряд ли. – сказал помощник, а сам подумал: "Было бы неплохо, но не сейчас", а вслух сказал. – Меня Алексеем зовут. А тебя как звать-величать добрая женщина?

– Тёткой Анфисой народ кличет. Вот что Алексей, слово мне надо тебе сказать, чтобы посторонние уши не услыхали.

– Ну что ж, если надо, так говори. Пойдём вон туда. – и показал на лавочку подле какого-то дома.

– Я так поняла, – присев на лавочку начала тётка Анфиса. – вы по Иванову, его Премудрую душу приехали?

– Правильно поняла. Алексей присел рядом. Не так что-то? Давай, тётка Анфиса, рассказывай.

Правды ради надо сказать, что на самом деле тётка Анфиса представляла из себя вполне симпатичную на лицо и очень привлекательную на фигуру и всё прочее женщину лет сорока пяти, ну может быть пятидесяти:

– Я тебе вот что скажу. – начала тётка Анфиса. – Видела послицу, что от царя Салтана приехала, вы под замок посадили...

– Ну посадили. – кивнул Алексей. – А что, не надо было?

– Да мне всё равно. Да вы её хоть вместо каши слопайте.

– Ну, тётка Анфиса, мы не кровожадные. Ладно, говори дело.

– Тут, акромя неё, ну и этих, которые как журавли ходят...

– Северные послы, что ли?

– Да, они. – тётка Анфиса затеребила край фартука, волноваться начала видать. – Тут ещё люди чужие имеются.

– Какие такие люди? А ну, рассказывай давай.

***

– Сама-то я, рождением тутошняя. – издалека начала свой рассказ тётка Анфиса. – Родилась прямо тут. – тётка Анфиса кивнула куда-то в сторону всяких разных домов и домиков, сараев, да амбаров, которых как известно, вокруг любого княжеского терема, видимо-невидимо. Тут родилась, тут и помирать буду.

– Ну, тётка Анфиса, – глядя на неё, усмехнулся Алексей. – ты что-то торопишься. Мне что-то там про сеновал говорила, так тебе самой оттуда слезать противопоказано.

У раскочегаренной печки хоть раз заслонку открывали? Во! Точь в точь таким же жаром пахнуло на Алексея от взгляда тётки Анфисы.

"Э, тётка. – Алексей чуть было не отшатнулся это этого самого жара. – Уж не себя ли ты имела ввиду, когда говорила про бедовых девок?"

– Глупости это и баловство. – тем не менее покраснев, ответила тётка Анфиса. – Да и некогда мне. Я про дело, а тебя всё на срамное тянет. Вот что значит молодость. Эх!

– Ладно. Тогда дело и говори. – строго сказал Алексей, а то и правда, разговор этот ещё неизвестно чем мог бы закончится, хоть и известно где.

– А я и говорю, это ты меня смущаешь. Слушай давай. Есть у нас тут двое чужаков: Емеля, парень ещё, молодой, на печке приехал и баба одна, Матрёнихой зовут.

– Как это на печке? – удивился Алексей. – А не врёшь?

– Я никогда не вру! – чуть-ли не закричала тётка Анфиса. – Ты поди, у людей спроси, тебе каждый скажет. Я встаю – темно и ложусь – темно, а ты меня во вранье обвиняешь! Не хочешь слушать, не слушай! Я вот к твоему главному пойду и всё ему расскажу, и про тебя всё расскажу!

– Про меня-то что? – опешил Алексей.

– Тогда сиди, слушай, и не перебивай. – не иначе, установив своё старшинство в разговоре, тётка Анфиса успокоилась и продолжила. – Емеля, ну что Емеля? Жрёт много, спит ещё больше, а так, обиды от него никакой нет. Как приехал он на печке-то своей, сказывал потом, мол князь на службу позвал, завёз печку ту вон в тот сарай, – тётка Анфиса показала рукой на какойто сарай. – так в нём и живёт. Что он там делает – никто не знает, а у нас знаешь какой народ? Хотя врёт Емеля, Тимофеевы ватажники его сопровождали и за ним доглядывали, значит не сам, не по своей воле. Да ещё бочку какую-то здоровенную привёз. Странная она какая-то эта бочка.

– Что за ватажники?

– Говорю же, не перебивай! Потом скажу.

Алексей кивнул, причём сделал это так, как будто то, о чём сейчас рассказывает тётка Анфиса ему давным-давно известно.

– Емеля он что, – продолжала тётка Анфиса. – он нажрётся, до сих пор удивляюсь как не лопнул, и в сараюху свою. Да, девку тут одну, Варьку, под себя затащил, вот тебе и весь Емеля.

– Ну и зачем ты мне всё это рассказываешь?

– А ты слушай, слушай. Я тебе лжи-неправды во век не скажу.

– Причём здесь тогда твой Емеля?

– Дался тебе этот Емеля! – сейчас от тётки Анфисы тоже исходил жар, как от той натопленной печки, только жар другого свойства. То был жар рассерженной женщины, которую не понимают. Якобы она битый час втолковывает, вталдыкивает, а этот сидит и ничегошеньки не понимает. – Я тебе про Матрёниху толкую, а ты, как чурбан стоеросовый. – продолжала кипеть тётка Анфиса.

– Ну так рассказывай, я слушаю. – даже дурак догадается, а Алексей дураком не был, что сейчас возражать тётке Анфисе бесполезно, даже опасно.

– Вот сиди и слушай. – верховодный статус тётки Анфисы был подтвержден и она продолжила. – Матрёниха эта, Аленой зовут...

– Тоже на печке приехала?

– Нет, эта пешком пришла. – Анфиса не заметила иронии Алексея.– Сама пришла. Бабы говорили, в городе князю, ну, Ивану нашему, Премудрому, под ноги его коня бросилась.

На этот раз Алексей слушал и не перебивал, и не потому, что вдруг понял, рассказ, тёткой Анфисой рассказываемый уж очень важный, а потому что она уже изрядно ему надоела своей манерой изложения, или как там, по правильному.

– Поселили её в людской – не велика барыня. – теперь весь пыл-жар, ну, от той, якобы печки, переместился в глаза тётки Анфисы. Электрическую сварку видели? Почти тоже самое. – Так она, стерва, сразу себе лучшее место прямо-таки отвоевала, такой скандал закатила – ужас! Правда, бабы потом слегка бока-то ей намяли, но молодец, жаловаться не побежала. И тоже...

– Что тоже? – Алексею окончательно и бесповоротно надоела эта тётка. – Тоже много ест?

– Да ну тебя! – обиделась, и прямо зашипела тётка Анфиса, как будто в печку ту воды плеснули, пар пошёл. – Я тебе дело говорю, а ты издеваешься! – вода сделала своё дело, жар исчез, один пар остался. – Целыми днями ничего не делает, к работе никакой не приставлена. Только и делает, что везде нос свой суёт: всё выспрашивает, а потом пересказывает, да так перевирает, что впору диву даваться. А к чему оно всё, тоже неведомо. И князь, уж коль она говорит, что на службу поступила, к себе не вызывает, приказов никаких ей не даёт. Странно? А ты говоришь... Там ещё есть, ну, грехи за ней, так, по мелочи.

– Какие такие грехи? А ну рассказывай давай.

– Понимаешь, – на этот раз тётка Анфиса взглянула на Алексея с какойто едва понятной тоской. – мужиков наших начала смущать. А что? День-деньской делать ничего не делает, знамо, на срамное, да на сеновал потянет. А мужики, что мужики? Кобели, они и есть кобели, им только одно в этой жизни и надо. Вот она и старается.

– И что, многих, как ты говоришь, эта Алёна Матрёниха смутила?

Вот теперь всё стало на свои места, во всяком случае для Алексея. Молодец тётка Анфиса, сама всю эту интригу затеяла, загадку загадала, сама на неё и отгадку рассказала. Только откровенный дурак думает по другому, не откровенный или вообще, умный человек уверен, что во всех мирах и вселенных, которые только существуют, нет более опасного и более готового на всё существа, чем женщина, когда на её пути встала другая женщина. Это когда та, которая встала, мужика увести пытается. Не верите? Или сами попробуйте встаньте, ну а те, кто не женщины, превратитесь в женщину и тоже попробуйте, встаньте – сами убедитесь, только чур, я здесь не причём.

– Нет, немногих. Она только собирается, ну, многих...

А теперь так вообще, понятнее не бывает, видать на тётки Анфисы мужика эта самая Матрёниха глаз свой сеновальский положила, вот в шпионку и превратилась.

– Хорошо, тётка Анфиса. – насколько можно, серьёзно сказал Алексей. – Разберёмся мы с этой Матрёнихой.

Пар, что от воды да на ясный огонь, моментально куда-то делся и в глазах тётки Анфисы загорелась искорка, готовая по-новой растопить ту самую печку, на всю растопить.

– Ты обещала про Тимофея какого-то рассказать.

– Ах да! – словно опомнилась тётка Анфиса.– Ну что могу сказать? Не знаю, куда они подевались, наверное, как про вас прознали, сбёгли куда-нибудь. Разбойники, что с них взять? Появились они аккурат дня через два, как князь этот, Иван, у нас появился. Видать, одна шайка. Старшим у них, Тимофей – так себе, мелкий мужичонка. Вот только как взглянет, будто гвоздями тебя к стенке прибили, такой вот у него взгляд.

А так, ничего плохого сказать про них не могу. Вели себя тихо и спокойно, про какие-нибудь безобразия – ни-ни. Если что и было, то только, если девка сама не прочь. Девок-то у нас на дворе – не пересчитаешь, поди вон, посмотри, а в городе, так ещё больше будет. Насчёт хамства там каког-онибудь или ещё чего, тоже ни-ни – прямо князья-бояре какие-нибудь.

– Ну а с чего тогда ты решила что они разбойники? – больше для порядка, чем ради интереса, спросил Алексей.

– А ты на рожи ихние посмотри!

– Понятно. Ладно, спасибо тебе, тётка Анфиса, за разговор важный. Пошли, покажешь этих чужаков своих...

Глава VIII

Знаете чем круг отличается от шара? А я вам скажу. Если предположим взять круг, то куда в этом круге можно пойти? Направо-налево можно, вперёд-назад, тоже можно. И всё! Больше никуда ты в этом круге пойти не сможешь, даже если и захочешь, потому что плоский он. Ну а если применительно к жизни нашей, то круг этот уж очень землю напоминает на которой мы живём и по которой ходим. Вверх не взлетишь, крылья не дадены, а вниз, в смысле в глубь земную – можно конечно, но не советую, там черти живут.

И совсем другое дело – шар. Вот где широта и простор, бери сколько унесёшь и сколько осилишь. Можно идти: хоть вперёд, хоть назад, хоть влево, хоть вправо. А еще в шаре этом можно совершенно свободно ходить как вверх, так и вниз, и без всякого опасения с чертями встретиться. Вот только ходить в этом шаре не получится, в нём летать надо, потому что шар этот – не что иное, как небо, бездонное и безграничное, то самое, которое над нашими головами. Подними голову и посмотри, видишь? Но крылья нам не полагаются, уж не знаю за что такая несправедливость, поэтому приходится довольствоваться кругом, в смысле, ходить в нём и по нему.

А вот Княжне-Лебедь, Василисе, крылья были неведомо далёкими предками завещаны, в любой момент можно воспользоваться. Вот она и пользовалась, а говоря на красивом языке, летала в небе птицей-лебедью. Летать-то она летала, вчера летала, и сегодня летала, но радости от этого никакой не испытывала. Тут дело вовсе не в привычке, а в том, что прилетела она к тому самому берегу реки, где с царевичем Гвидоном познакомилась. Она ещё вчера прилетела затем, чтобы повидаться с ним, поговорить, да и вообще... Прилетела, а царевича нету. Обычно,– хоть и не долго, но Василиса успела привыкнуть, царевич Гвидон её уже дожидался. А как вы хотели, мужчина обязан ждать женщину. А женщина, что женщина? Что, если она сама не знает, что у неё в голове творится? Вчера,– сначала было обидевшись, но,– передумала разумеется, Василиса решила, мол,– дела какие-то по дому важные и неожиданные, потому и не пришёл. А сегодня что, тоже дела? Что же там за такие дела? Но обижаться Василиса не спешила, ждала, парила в воздухе и ждала.

Это царевичу Василиса ничего не говорила и даже вида старалась не показывать, а сама перед собой нисколечко не стеснялась, хоть и не признавалась в открытую – влюбилась Василиса в царевича Гвидона. Если кто спросит, мол,– по настоящему влюбилась или просто так? Отвечаю: люди добрые, глупые и умные, знайте, влюбляются всегда по-настоящему, если не по-настоящему, это что-то другое, не знаю что.

Мне, как жить и ходить в круге и по кругу обречённому, так и хочется написать: "Княжна-Лебедь нарезала круги в небе и высматривала царевича Гвидона, мол,– куда это он запропастился?" Согласитесь, грубо, хоть и правда. Княжна-Лебедь плыла в небе подобно облаку, вот только облако плывёт туда, куда ветер подует. Если бы она была подобна облаку, то давным-давно унёс бы ветер Княжну-Лебедь неведомо и незнамо куда. Получается,– ветром для неё был царевич Гвидон, которого сейчас как раз и не было, поэтому, ну,– сами понимаете...

Говорят, сердце – вещун. Не сердце это, а душа, которую неизвестно за что сердцем назвали. Так вот, душа хоть и ждала царевича Гвидона, не ныла и не болела, не чувствовала беду, просто скучала. Ну а сердце, сердце тоже скучало, а ведь у Василисы было два сердца: девичье и лебяжье. Неизвестно сколько бы ещё вот так парила в синем небе Княжна-Лебедь, ожидая и высматривая царевича Гвидона, как будто подсказал кто: "Лети в город, там он". А что, птицы большой и страшной больше нет, значит и опасности никакой с её стороны не последует. Некому помешать Княжне-Лебедь, Василисе, полететь в родной город к родному дому, где, а она была уверена, её ждёт-дожидается царевич Гвидон.

***

– Посиди пока здесь, – сказал Черномор Ивану. – а я пойду посмотрю, что в хозяйстве княжеском творится. Если что надобно будет, в дверь стукни.

Вот и всё, вот вся, говоря нашим языком, реакция на рассказ, да и на саму жизнь Ивана, премудрую. Иван даже обиделся. Он ожидал, что его уж если и не будут хвалить, то хоть ругать будут, обвинять в чём-то. А тут сиди, если понадобится что, в дверь стукни.

– Я арестованный? – больше в надежде хоть на какие-то слова в свой адрес, чем на подтверждение статуса арестанта, спросил Иван.

К тому времени, как Иван задал этот вопрос, Черномор был уже у двери. Он даже не обернулся, открыл дверь и вышел. Обидно? Конечно обидно!

Не подумайте, не было там никакой премудрости. Как только Черномор закрыл за собой дверь, Иван просился к своему сундучку, к тарелочке с яблочком, а вы бы что сделали?

"Ничего. – лихорадочно думал Иван. – Сейчас переговорю со своим Черномором, пусть меры принимает. Всё-таки братья, а им всегда договориться легче, ещё посмотрим кто кого. Чистая, нечистая сила, проиграл ты, Черномор, который здесь. Нечистая сила, она всегда сильнее чистой, в университории изучали".

Вообще-то прав Иван, и университорий его прав. Да, нечистая сила она всегда сильнее силы чистой, но сильнее только на короткое время, а так, если вообще, чистая сила всегда берёт верх над нечистой. Видать позабыли об этом сказать Ивану в университории, а может,– не посчитали нужным. А Иван, хоть и учёный весь разучёный, не сообразил, что сейчас он и дела его подпадают под категорию "вообще", а не "на короткое время".

Сундучок открыт, тарелочка с яблочком извлечены на свет белый, в смысле, тарелочка поставлена на стол, на неё яблочко, а дальше они сами всё делают. Делать-то делают, вернее, раньше делали, а сейчас – ни в какую. Самые обыкновенные, что яблоко, что тарелка. Тарелка стоит на столе, а на ней лежит самое обыкновенное яблоко, даже чуток прелью подёрнутое, и всё. Всё! Нету ни волшебства нечистого в лице Черномора с бородой, вообще ничего нет.

А вот от этого у кого угодно, даже у человека обучение в университории выдержавшего, не то что поджилки, вообще всё затрясётся. Но Иван, на то и Премудрый, вместо того чтобы впадать в панику и биться головой о стенку или же придумывать, чтобы такое с собой сделать, начал думать, быстро думать, а по-другому сейчас и не получилось бы.

"Казнят, не казнят? – металось в голове Ивана. – Неизвестно. Скорее всего нет. Душегубства на мне нет, значит не должны. Ну, то что выгонят, это понятно. Так. Всёт-аки хоть что-то хорошее я сделал, город от грязи и мусора освободил, значит можно и поторговаться. Ну а то, что княжество захватил... А как его было не захватить, если оно было бесхозным? Тут уж скорее вина Руслана, нечего княжество бросать, с него и спрашивать надо. Выходит не так уж и плохи мои дела. Ну а что дальше делать, видно будет, сейчас не загадаешь и не угадаешь".

Вот так вот поразмыслив, Иван успокоился, пару раз послал ко всем чертям Черномора, того, до девиц охочего, и налил себе вина. А что ещё было делать в такой ситуации? Тем более с недавних пор в его покоях вино всегда пребывало в наличии.

***

– Как ты, Никита? – спросил Черномор выйдя от Ивана.

– Спасибо батюшка, почти хорошо. – подскочил с лавки Никита, на которой сидел и ожидал то ли окончания разговора Черномора с Иваном, то ли ещё чего. – Хоть трясти перестало, а то стыд и срам, в могилу скоро, а трясёшься ежесекундно, потому что не знаешь откуда прилетит и в какое ухо ударит.

– Ну ничего, ничего. – Черномор похлопал Никиту по плечу. – Всё закончилось и поверь мне, больше никогда не повторится. Думается, совсем скоро у вас другой князь будет, не чета этому. – Черномор кивнул на закрытую дверь. А теперь, Никита, где тут царевич Гвидон находится? Показывай.

– Пойдём батюшка, покажу.

***

Когда сознание вернулось на свое законное место, царевич Гвидон обнаружил себя в какой-то комнате, явно не деревенской. Комната как комната, царевич не очень-то и обратил на неё внимание. Внимание он обратил на то, как он сюда попал? Постоянно пребывая в ясном сознании сам царевич Гвидон, да так, чтобы не помнить, прийти сюда не мог. Остаётся одно, кто-то его сюда привёл, или... Привёз! И привёз в бессознательном состоянии. Сразу же вспомнились четыре всадника на деревенской улице и телодвижения их странные, а потом как будто кувалдой по голове ударили, и всё. Дальше было, вернее, дальше ничего не было, а потом комната эта появилась. Тут кто угодно, а царевич Гвидон, не кто угодно, догадается – украли, в смысле похитили. А зачем? И вот она, бочка разлюбезная, чтоб у неё дно вывалилось, а крышка потерялась – во всей красе. Получается это продолжение бочки, что-либо другое в голову не приходит. Да и голова болит, чугунная какая-то.

Открылась дверь и в комнату вошёл средних лет мужчина иноземной наружности и одет подобающе.

– Здравствуйте, – точно, иноземец, говорит не так, как люди говорят. – меня зовут Якоб, я медикус. – представился он и слегка поклонился. – На что господин жалуется?

– Господин жалуется, на то, что оказался незнамо где и против своей воли. – в тон медикусу Якобу ответил царевич Гвидон.

– Это к медицинской науке не относится. – старательно выговаривая слова ответил медикус. – Я имею ввиду, на какое состояние здоровья вы жалуетесь?

– Ни на какое не жалуюсь. – раздражённо ответил царевич Гвидон. – Впрочем, голова болит, чугунная какая-то.

– Вот это другое дело. – почему-то обрадовался медикус Якоб. – Это к медицинской науке относится, сейчас я буду вас лечить.

Медикус словно преобразился: поставил на стул принесённый с собой, что-то типа сундучка, только из кожи, раскрыл его и начал из него доставать какие-то пузырьки, трубки какие-то и ещё чтот-то, царевич не знал, что это такое. Затем выглянув в приоткрытую дверь потребовал тазик. Царевич Гвидон смотрел на него, а что вы хотели, человек первый раз в своей жизни медикуса увидел, и ничего не понимал.

– Сейчас я пущу вам кровь. – важно, и вместе с тем как-то деловито сказал медикус.

– Зачем? – удивился царевич Гвидон.

– Затем, чтобы та чёрная кровь, которая сейчас находится в вашей голове, её покинула, а голова перестала болеть. – царевича Гвидона внутри аж всего передёрнуло от того, как просто медикус сказал о кровопускании.

– А может не надо? – да любой бы обалдел вот и царевич Гвидон, не исключение, потому и спросил с робостью.

– Надо. – заверил его медикус. – Иначе чёрная кровь будет продолжать оставаться в вашей голове, от которой голова будет продолжать болеть.

– Не надо! – на этот раз твёрдо сказал царевич Гвидон.– Ничего страшного, поболит и перестанет.

Не то, чтобы к удивлению царевича, но всёта-ки, медикус сразу же согласился, наверное,– лишний раз пошевелиться лень. Он так же деловито, как вы доставал, сложил все свои премудрости в сундучок, а царевичу оставил на столе какой-то пузырёк:

– Это баденсоль, целебное снадобье. – пояснил он. – Десять капель на кружку воды и пить, к вечеру голова перестанет болеть.

Не дав царевичу даже секундочки на то, чтобы хоть что-то спросить про эту соль, медикус подхватил свой сундучок, поклонился, пожелал царевичу скорейшего выздоровления и был таков.

***

«Чудной какой-то. – подумал царевич Гвидон, глядя на закрывшуюся за медикусом дверь. – Неужели иноземцы все такие?»

Но эта мысль нисколечко не задержалась в голове царевича Гвидона и не потому, что та болела. Просто-напросто её тут же вытеснила, просто на пинках выперла другая мысль: матушка! Если уж его похитили, то и матушку, или уже тоже похитили, или вот-вот похитят. За себя царевич Гвидон нисколько не переживал, он вообще не думал о себе. И происходило это вовсе не потому, что он весь из себя сильный и смелый, и вообще герой. Не до себя было царевичу Гвидону, все его мыли и беспокойства сейчас были о матушке. Когда их в бочку помещали, он, царевич Гвидон, помнить этого не мог, возрастом слишком мал был, а матушка помнила. И вот если ещё раз и неважно, что без бочки, матушка может такого и не пережить. Ну а то, что это продолжение бочки этой растреклятой, царевич Гвидон нисколько не сомневался.

Ещё одна мысль, но не беспокойная, а тоскливая парила где-то там, но ясно просматривалась – Василиса. Он же почему так рано из дома и вышел, потому что к Княжне-Лебедь, Василисе спешил. Чего уж греха таить, а царевич Гвидон его и не таил, да и не грех это вовсе – влюбился царевич Гвидон, пропал, как принято говорить. Правда пропадание такое очень даже приятное, как для души, так и для сердца, а единственный кто отказывается понимать такое состояние человека, так это разум. Замечали наверное, как себя ведёт влюбленный, или влюблённая – сумасшедший чистой воды. Это разум так не то, чтобы бунтует, это он таким образом понять не может, что случилось с тем, кем он привык командовать?

Тем временем, не иначе Природа-матушка подсказала царевичу Гвидону, а вернее будет сказать, приказала: спать! Голова и без того тяжёлая стала вообще какой-то неподъёмной, пудов десять весом. Глаза сами собой начали слипаться, а рот так зевнул, что кому угодно спать захочется. Царевич Гвидон, чуть-ли не из последних сил, чтобы не заснуть на ходу, добрался до кровати, прямо-таки рухнул на неё и уснул.

***

– Просыпайся царевич Гвидон. Кончилось твоё время спать, дел много.

Царевич открыл глаза и увидел сидящего подле кровати среднего роста мужчину с черной бородой и в блестящих доспехах.

"Неужели это тот самый, про которого Анна Ивановна говорила? – это была первая мысль, пришедшая ему голову". Кстати, голова вовсе не болела – чудеса, да и только. Ну а поскольку голова больше не болела, царевич Гвидон сразу же вспомнил всё, начиная от всадников на деревенской улице и заканчивая медикусом. Единственное, что он не мог понять, где находится?"

– Проснулся? – улыбаясь спросил мужчина в доспехах и не дожидаясь ответа, крикнул. – Никита!

Дверь открылась и в горницу, или как это помещение правильно называется, вошли три девушки. Две несли всё, что нужно для того чтобы умыться и вообще, привести себя в порядок после сна, а третья несла одежду, причём явно не крестьянскую, царевич Гвидон сразу обратил на это внимание.

– Давай, умывайся-одевайся, а после поговорим. – мужчина в доспехах встал и вышел из комнаты.

Умывание и всё прочее не заняли много времени, тем более при помощи девиц, которые помогать-то помогали, но почему-то постоянно хихикали и перешёптывались между собой. Умываясь и краем глаза посматривая на приготовленную для него одежду царевич Гвидон почему-то подумал: "Неужели и одеваться помогать будут?", и покраснел. Но девицы на смущение царевича не обратили совершенно никакого внимания, хотя, вот он повод похихикать и пошептаться – лучше не придумаешь. Покончив с умыванием и расчесыванием царевич Гвидон как бы вопросительно посмотрел на девиц. Те захихикали, подхватили все эти тазики кувшины и прочие умывательные принадлежности, и выпорхнули за дверь.

Царевич Гвидон посмотрел на принесённую ему одежду. Да, такой одежды он никогда не видел. Та, которая на нём была, когда он в бочке путешествовал хоть и не похожа на крестьянскую, была попроще этой. Глядя на кафтан, царевич вдруг подумал: а как так получилось, что в будучи в бочке он не оказался голым? Ведь поместили его туда совсем в младенческом возрасте, да и пока рос, тоже без одежды не оставался, одежда как бы росла вместе с ним. Но царевич не стал углубляться в размышления по этому поводу, времени не было, а списал всё на волшебство, вернее, на колдовство. Он быстро переоделся, осмотрел себя в медном зеркале и остался вполне довольным. А теперь что? Он всё еще пленён, или уже нет? Судя по улыбке мужчины с бородой и в доспехах, уже не пленён, неизвестно откуда, но царевич Гвидон знал, пленным так не улыбаются и так с ними не разговаривают.

***

– Ну как, оделся? – в комнату вошёл тот самый мужчина с бородой. Вот, совсем другое дело. Негоже царевичу ходить в крестьянской одежде. – мужчина одобрительно улыбнулся и присел на стул. – Меня Черномор зовут, ну, или дядька Черномор, как тебе больше понравится, так и зови. А теперь, царевич Гвидон, давай поговорим, самое время.

– Давай. – согласился царевич и присел на другой стул. – А где я? И почему я здесь?

– А ты не догадываешься? – хитро прищурившись вопросом на вопрос ответил Черномор. – Бочку помнишь? Вот. Это её продолжение. Но ты не переживай и не беспокойся, далее ничего худого с тобой не случится, и с матушкой твоей тоже не случится. Кончились ваши беды, время их кончилось. Пришло время для радостей, так что будь готов к радостям. – и засмеялся.

– Дядька Черномор, я тут недавно с бабой-ягой, с Анной Ивановной, познакомился, она мне лук со стрелами подарила, настоящий. – ну царевич даёт жару. Хотя бы расспросил Черномора, что и как с этой бочкой получилось, а он про бабу-ягу и про лук со стрелами.

– Знаю. – улыбнувшись кивнул Черномор.

– Так она сказала, что искусству воинскому, меня будет учить настоящий воин, самый лучший в мире.