Текст книги "Смерть на фуршете"

Автор книги: Сергей Дмитренко

Соавторы: Наталья Кременчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

После-следствия

– Где Чупринин? – спросила Ксения, вглядываясь с высоты последнего ряда знаменитой 232-й аудитории журфака МГУ, некогда Большой Богословской, теперь вроде бы Большой Академической, но многими привычно называемой Коммунистической.

Шла конференция по проблемам развития современной русской литературы.

– Тот, в сером костюме, видишь – он быстро пишет, поднял голову, бросает через стол записку… Это он… А с краю – худощавый, с бородой – Дмитрий Бак, тот, кто возглавил Литературный музей…

– А там будет зал современной литературы?

– Подойди и спроси. И про зал фуршетов также. А сейчас – слушай.

Докладчик говорил высоким голосом в напряженной тишине:

– Сейчас основным жанром искусства является фуршет. Я не аскет, не ханжа и в фуршете как таковом не вижу ничего дурного: все жанры хороши, кроме скучного. И если творческое веселье плавно перетекает в традиционный для русской культуры момент «веселия питии» – то, как говорится, да здравствуют музы!

Раздались небурные аплодисменты.

Владимир Новиков, а докладчиком был он, предупреждающе поднял руку.

– Но часто наблюдаешь иные картины. Однажды на фуршете известной премии, присутствующие знают, о какой я говорю, кто-то додумался разложить по столам красиво оформленные меню, где на левой половинке были расписаны закуски, блюда и десерты, а на правой – имена писателей, попавших в шорт-лист, и названия их произведений. Это спровоцировало кое-кого из публики на сопоставление параллельных текстов. «Икра черная в тарталетках – и роман такого-то такой-то. Что лучше?» – похохатывали приглашенные циники. Оскорбленный в лучших литературных чувствах, я готов был бросить им в лицо что-нибудь облитое горечью и злостью, сказать: стыдно, господа, приходить на чествование не прочитанных вами писателей только ради вкусной халявы, и вообще, по-моему, стоит поручить охранникам… – оживление в зале, – …экзаменовать каждого обладателя пригласительного билета на знание премируемых опусов – и только при этом условии пропускать его в зал, но… Насильно никого ничего прочесть не заставишь, а кушать люди будут всегда. Поединок гастрономического меню с литературным перечнем шести финалистов закончился со счетом шесть – ноль в пользу жратвы!

Теперь аплодисменты были бурными и продолжительными.

Оратор терпеливо и с видимым удовольствием дождался их окончания:

– Положим, я сейчас говорил о премии с участием зарубежных спонсоров, а в основном-то культурные пиры финансируют отечественные кровопи… извините – ворю… опять извините – отечественные банкиры (никак не могу для себя решить, кто же лично мне милее в посткоммунистической России)…

Кто-то в центре зала одиноко и нервно захлопал.

– У нас, как известно, все делается с особым размахом. Узнал я недавно смету одного приличного литературного фуршета – за аренду украшенного зала, за вина и закуски, – притом что народу не целая толпа, а контингент довольно отборный и ограниченный. Напугали меня немножко эти большие нули, и за бокалом приличного бордо обсуждаю ситуацию с другом. Он мне говорит: «Пусть писатель хотя бы здесь почувствует вкус настоящей роскоши, а то он ее лишь по телеэкрану весьма приблизительно представляет. Ведь не пожив салонной жизнью, “Войны и мира” не напишешь. Наряду с нищетой полезно и блеск изучить». Не спорю, но почему-то мне кажется, что жюльен этот в кокотнице приготовлен не из дичи, а из российских старушек, у которых последние гроши поотнимали наши друзья-банкиры… Что-то природно сопротивляется во мне интимному союзу творческого труда и капитала…

Было видно, что зал затих в рассуждении аплодисментов.

– Старушек – жалко! – проговорил своим салтыков-щедринским баритоном Трешнев негромко, но в тишине его, кажется, услышали все и притихли еще выразительнее.

Докладчик, вероятно не ожидавший такого безмолвствования, в поисках достойного финала своей речи обернулся и посмотрел на то место в центре сцены, где прежде стоял Ленин («Посоветоваться с Лениным», – говорили в таких случаях классики советской литературы Мариэтта Шагинян и Михаил Шатров). И хотя Ленина теперь там не было и вообще ничего не было, решение пришло однозначное и единообразное.

– Труженики литературы и искусства! Повышайте качество и калорийность приготовляемой вами духовной пищи! – выкрикнул докладчик, обыгрывая здесь всем памятного кино-Ленина интонациями и жестом с выбросом вперед правой руки.

Зал наконец прорвало какими-никакими, но аплодисментами.

Новиков сошел с трибуны и занял место в президиуме. Когда заговорила следующая выступавшая – Евгения Вежлян из журнала «Знамя», – он, показав часы на руке, затем приложив ее к сердцу и раскланявшись с Вежлян, Чуприниным, Игорем Волгиным и Баком, изображая незаметность ухода, исчез из зала, прихлопнув напоследок дверью.

– Торопится, – сказал Трешнев. – Уже опаздывает на заседание жюри. Сейчас ведь кульминация премиального сезона… Пойдем и мы. Фуршет здесь не предусмотрен, в жару чаепитие на кафедре тоже не вдохновляет, а если тебе интересно то, что вещает Женя, прочитаешь сегодня вечером в «Русском журнале» или, во всяком случае, у нее в «Фейсбуке».

Через пятнадцать минут они сидели на прохладной террасе одной из летних приарбатских пивнушек, и Трешнев уже скандалил с официантом, принесшим ему «Три медведя» вместо заказанного «Туборга».

И вдруг отказался от замены, правда, подчеркнув, что проштрафившийся на чай не получит.

– Был у американцев такой политический деятель, Бенджамин Франклин… – начал он, отхлебнув от пенной папахи своего бокала.

– Я знаю, – угрожающе проговорила Ксения, раздражаясь от назидающей интонации при сообщении этой исторической банальности.

– Еще бы не знать! Его у нас все знают, ведь его физиономия красуется на стодолларовой купюре! Умнейший был человек, в президенты Северо-Американских Соединенных Штатов не полез, а почет и славу отца-основателя заслужил.

– Он и громоотвод изобрел. – Ксении показалось, что она это пропищала.

– Молниеотвод, – поправил Трешнев. – Ты не ЕГЭ по физике сдаешь, Ксения Витальевна! Но может, знаешь, что этот великий человек был и мастером афоризма. И сказал однажды: «Дураки устраивают пиры, а умные едят на них». Честно говоря, мы у себя в Академии фуршетов так и считали. Жили, можно сказать, под этим девизом! Но теперь думаю, что в нашем случае афоризм этот надо отредактировать: «Умные устраивают пиры, а дураки едят на них».

– Но тогда это не будет афоризмом! – возразила Ксения.

– Это будет жизнью! – с запалом воскликнул Трешнев.

Его «Моторола» залилась увертюрой из «Вильгельма Телля».

– Президент!

Оказалось, эсэмэска.

– Как он лаконичен! Но ничего не поделаешь, надо руководить на местах, мониторить пространство… – Стал читать: – «В 18 прзнт н. худ. пр. атриум».

Ксения с восхищением смотрела на Трешнева, уставившегося в экранчик трогательным взглядом младенца ясельного возраста.

– Ну, в целом я понял, но все же подробности не помешают.

Он стал звонить Ласову.

– Леша! Приветствую! А ты думаешь, будет? Точно? Даже так! Ну, если Володя сказал! И даже пригласил!.. – Трешнев сосредоточенно слушал, и лицо его из ребяческого вновь превращалось в сосредоточенно-взрослое. – Во как!.. Нет, я с Ксюней… Ну, конечно, сообщу… Я знаю, что ты любишь… Ты забыл, Воля в отъезде. Инспектирует фуршеты в Праге и Братиславе… А Гавриле и Егору я сейчас сброшу… Уже знают?! Гаврила тебе позвонил еще до Володи? Ну, отлегло от сердца – можно переходить на домашние харчи: воспитали смену! Пока! До встречи, но помни, что это презентация, и фуршет они начнут без проволочек.

Спрятал телефон.

– И на фига мы пьем пиво, да еще не то, которое заказывали… Через… – достал телефон и посмотрел на часы, – …через час десять в атриуме Музея Пушкина – презентация новой художественной премии «Восторг». С очень-очень серьезными спонсорами. – Трешнев с плотоядной улыбкой поднял глаза к потолку, впрочем, на этой террасе довольно обшарпанному. – И с государственной поддержкой. Хотят окончательно добить не только Берестовского, но и его «Фурор». Поэтому размер премии в два раза больше, чем у «Фурора», а первыми лауреатами сделают как раз самых заметных берестовских лауреатов…

– Название как-то… не очень, – начала Ксения. – Можно же как-то повесомее. «Триумф», например.

– Никаких «Триумфов» и «Фуроров»! – Трешнев сделал большой глоток пива. – У нас теперь в почете родное корнесловие, ты что, забыла дебаты в Думе? «Восторг» – это хорошо. Восторг внезапный ум пленил… Вот и заголовок для информации готов: «Премия “Восторг”: внезапно и очень высоко!» Надо продать кому-нибудь…

– Да, ты негоциант успешный!

– Ну, подарить. Своим, конечно. Гавриле с Егором подарю, для их блога!

– А я не пойду! – сказала Ксения. – Мне статью дописать надо и завтра сдать.

– Пофуршетишься и допишешь! Еще как разгорячишься!

– Нет, не пойду.

– Что ж мне, Инессе звонить? Впрочем, я обещал президенту, что Инесса будет. Он всегда говорит, что ее появление его вдохновляет.

– Ну, вот видишь… Нечего мне там делать!

– Твое присутствие меня вдохновляет!

– Слушай, Андрей Филиппович… – На столе лежали свернутые салфетки, с ножом и вилкой каждая, принесенные официантом в надежде, что они будут заказывать какие-то блюда. Ксения вытянула из салфетки столовый нож. – Внимательно слушай. Вот сговоримся однажды мы с Инессой Владиславной и зарежем тебя даже и безо всякого фуршета.

– Ну, коль заслужил… – Трешнев внимательно посмотрел на нож, ходивший веером в пальцах Ксении. – Пожалуй, обсудим это на грядущем заседании. – Полез в карман за телефоном. – Если придет Инесса.