Текст книги "Смерть на фуршете"

Автор книги: Сергей Дмитренко

Соавторы: Наталья Кременчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Знаю я его фамилию… – проворчала Карина. – Задорожнев.

– Правильно, Задорожнев! – вдруг воскликнул Трешнев. – А жена его Махаббат. Из азербайджанок. По-русски, конечно, Маша. Как у них водится, знает несколько языков… А зачем он к вам пришел, Адриан?

– Как зачем? – удивилась Карина. – Мы тогда вслед за старшими детьми окончательно перебрались в Москву, Адриан искал деньги под какой-то международный литературный проект, собирал переводчиков. Москва – это ведь не наша тайга, а маленькая деревня. Ну, вот и вышел на нас Задорожнев, как медведь из тайги вышел.

– Паршивый довольно медведь оказался, – скривился Адриан. – Морочил мне голову про всяческие свои связи в финансовых и административных кругах… намекал на особое влияние своего папаши.

– Ну, про папашу Валя всегда героические былины рассказывает, – не удержался Трешнев. – Похвальное сынолюбие. Другое дело, что этот котелок с похлебкой нарисован на потрепанной холстине.

– Вот-вот, – кивнул Адриан. – Он во что бы то ни стало хотел этот «Кизиловый утес» издать, приводил мне каких-то усачей то ли из Гянджи, то ли из Ленкорани. Но потом, как слышал, влип с ними в какую-то историю с перепродажей поддельных документов – и канул. И слава богу! Но, понятно, этот роман я прекрасно запомнил – и вспомнил о нем, когда стал читать «Стерлядь»…

– Ну, ребята… – при этом Стахнов смотрел на Клюшникова. – Наливай, Андрюша.

– Но все же, Адриан, – Трешнев говорил это, разливая по стопкам, – в турецком романе, как понимаю, Турция, у Горчаковского – Крым. Почему ты решил, что именно перевод задорожневской жены перекочевал в «Стерлядь»?

– Ребята, у Адриана фотографическая память! – воскликнула Карина. – Он запоминает тексты целыми страницами…

– Карина немного преувеличивает, – скромно проговорил Адриан. – Но такое предположение у меня возникло очень быстро. Естественно, читанный мною перевод сейчас раздобыть трудно – поэтому я пошел искать «Кизил Каю» в Ленинку… ну, вы понимаете, в бывшую Ленинку…

– А потом в Иностранку… – Карина любовно смотрела на кровянку, но, как заметила Ксения, пока что ее не пробовала.

– И нигде не нашел! – с изумленной радостью проговорил Адриан. – Роман до сих пор на русском не издавался, я искал оригинал, но ни там, ни там его нет. Числится, а на месте нет! Кому понадобился?!

– Андрюша! – раздался позади них уже знакомый Ксении скрипучий голос нонконформиста-классика. – Значит, Инесса не то что не пришла – даже не позвонила?!

Игорь, руки в карманах куртки, раскачивался с равномерностью метронома.

Трешнев встал ему навстречу и сожалеюще пожал плечами.

– Скажи, – маститый нонконформист, останавливая свое раскачивание, шагнул вплотную к академику-метр д’отелю и прижался к нему, – Инесса… она хоть красивая?

Как видно, у Трешнева отказал речевой аппарат. Он посмотрел на Ксению, как дошкольник, которого без вины, профилактически поставили в угол.

– У нас все красивые! – возмущенно воскликнула Ксения, не забывшая пренебрежительного взгляда, которым удостоил ее нонконформист.

Трешнев обрадованно кивнул. Вдруг его взгляд полыхнул шаровой молнией.

К ним подходил президент Академии фуршетов.

Его увидел и мятущийся влюбленный.

– Леша! Ты один, без Инессы?

Ласов недоуменно посмотрел на всю компанию:

– Про Инессу тебе надо бы спросить Андрея!

– Он ничего не знает! – наконец Ксения увидела руку, которой были написаны шедевры нонконформизма, обещанные ей для прочтения. Ладонь мастера оказалась большой, крепкой, можно сказать, мускулистой. Игорь погладил свою все еще влажную лысину этой трудовой ладонью, поправил очки и, мигом войдя в свое раскачивающееся состояние, двинул в сторону заметно поредевшего сонмища фуршетчиков.

– Вот и опоздал, – вздохнул президент, издали оценивший состояние столов. – Все уже съели.

– Неужели ты до сих пор самозабвенно сидел в библиотеке? – поддел приятеля Трешнев. – Логичнее предположить, что ты к нам с другого фуршета.

– С другого, но, увы… Прибалты оказались по-европейски жадны: после двухчасовой презентации никому не нужных журналов предложили такой стол, что приглашенные едва не умерли от недоедания. Я этим хлебосолам устрою!.. Осознают, евросоюзники, что количество и качество рецензий напрямую зависит от количества и качества выставленных на стол вин, деликатесов и десерта. А пока слово «фуршет» они понимают буквально: еды должно быть ровно на одну вилку…

– Присаживайтесь, Алексей Максимилианович. – Ксения уже освоилась с положением хозяйки стола. – У вас еще есть возможность покуштуватынастоящих полтавско– («глобинско-», – тихо поправила Карина) глобинско-киевских колбас… Да и еще кое-что есть.

Ксения извлекла со дна мужниной сумки было затаившийся там нежно-розовый подчеревокв палец толщиной, что вызвало общее оживление, а Клюшников вновь взялся за свой нож, превращавшийся в его руке из обычного фуршетного в артистический стилет.

Президент с обычной для него динамичной несуетностью приступил к дегустации под короткое изложение Трешневым адриановского открытия.

– Но вы, ребята, того… – вновь спохватился Стахнов. – Эти свои толмаческие разыскания особо не обсуждайте. Все это догадки и тому подобное. А человека все-таки убили. Защититься не сможет.

– Могила! Братско-сестринская могила, – пообещал Трешнев, вновь наполняя стопки. Несмотря на его виртуозное владение искусством разливания, и эта бутыль кончалась. В стопку Ксении скользнул порядком поблекший перчик. – Но роман «Кизил Кая» мы все равно разыщем. Люблю интертекстуальность.

– Между прочим, – заметил Ласов, – по-турецки Красная площадь – Кизил майдан.

– А мы обретем «Кизиловый утес»! В Москве еще немало хороших библиотек. – Ксения, сидевшая рядом с громогласным Трешневым, увидела, что Адриан и Карина смотрят им за спины. Одновременно с Трешневым они оглянулись.

Там стояла невзрачно одетая женщина-девушка неопределенного возраста – от тридцати до пятидесяти, обвешанная фото– и видеоаппаратурой.

Лицо Трешнева потемнело.

– Извините, пожалуйста, – обволакивающе ватным голосом почти что запела эта возникшая как из мраморного подполья особа. – Я вижу, здесь так много литературных знаменитостей… Позвольте мне вас сфотографировать. Дело в том, что я…

– Не позволяем! – грубо прервал ее Трешнев, вскакивая со стула и словно стараясь прикрыть своим телом всю их изумленную компанию. – Может, товарищ репортер, этому не учат на вашем журфаке, но вообще-то…

– Вообще-то я окончила биофак, – хваткая улыбочка была у этой особы.

– Тем более. По основательному замечанию великого ученого и лауреата Нобелевской премии Ильи Ильича Мечникова, прием пищи относится к одной из самых интимных форм общения человека с окружающей средой. Прием алкоголя – тем более. Все съемки – до начала фуршета! Вы опоздали. В следующий раз будьте расторопнее. Если у вас получится. Всего доброго!

Трешнев вновь уселся на свой стул как ни в чем не бывало и потянулся к почти опорожненной бутылке.

Ксения подумала, что она-то после такой грубой отповеди обязательно бы сделала пару кадров, хотя бы трешневской лысины, и посмотрела бы, что будет.

Но особа повернулась и пошла восвояси.

– Незнакомое лицо, – с удивлением сказал президент. – Впервые вижу. Может, из новых халявщиков?

– Из новых дилетантов! – желчно бросил Трешнев и пояснил: – Сестра Вершунова. Андрюша вылизал ей денежную должность бильд-редактора в очередном гламурном проекте. – Стахнов и Карина понимающе покивали. – Дело она, понятно, провалит, но спонсоры расчухают ее полную непригодность не сразу. А потом братец еще что-нибудь придумает. Он всех своих родственников пристраивает, едва они с горшка слезут.

– Ну и пусть бы фотографировала, – примирительно сказал Адриан. – Может, чему-то научилась бы…

– Нет, этот либерализм без меня! В конце концов, у каждого есть право на личный интим. Я охранял и буду охранять гастрономический покой моих коллег и тем более друзей. А кто хочет – вон колонны, может отойти и устраивать там фотосессии. Ты, Ксения, хочешь?

– Фотосессию не хочу.

– Ну и закончили! Просто вы, Адриан, в курортных таежных условиях несколько расслабились, а здесь волки по улицам хозяйски расхаживают в поисках поживы… Предлагаю выпить за профессионализм!

Да, финал этого и без того напряженного вечера оказался совсем неуклюжим. Хотя Трешнев выглядел довольным.

Перед уходом все, естественно, отправились вниз, в известные пределы.

Спускаясь, академик-метр д’отель стал договариваться с Адрианом на просмотр «Кизилового утеса» и сличения его со «Стерлядью», когда он раздобудет экземпляр.

– Сам хочу! – оживился Адриан и продиктовал номер своего телефона.

Вдруг от лестницы раздался страшный грохот. Обернувшись, увидели ничком лежавшее тело.

«Опять?! – пронеслось в голове у Ксении. – Да что же это такое!»

Трешнев и Клюшников, а следом Адриан с Кариной бросились к упавшему, но тот вдруг начал подниматься, хватаясь за поручни.

– Кто это? – сострадая, спросила Ксения.

– Понятно кто, – сказал президент. – Правда, поначалу в этом полумраке я подумал, что так свалился вусмерть упившийся профессор Полоскухин. Нет. Это профессор Хурмилов Иван Сергеевич – но в том же устойчивом неравновесии.

– Ну и шуточки у вас! – сказала Ксения. – Массовое падение пьяных профессоров.

– Увы, никаких шуток! – строго сказал академик Стахнов. – И тот и другой профессора на самом деле, только один педуниверситетский, а другой – просто университетский. И оба в выпивке не знают своей меры, а потому склонны к переживанию травматического опыта.

Брошен на борьбу с коррупционерами

Выйдя под сень московских майских звезд, Стахнов и Клюшников вновь почувствовали прилив сил и все же отправились на поиски подходящего бара. Президент поспешил к метро, а Ксения наконец осталась наедине с Трешневым.

Совсем наедине.

– Ну, что же… Звони! – сказал Андрей.

– Кому звонить? – ошарашенно спросила она, думая о том, что квартира-то у нее пуста-пустехонька, добро пожаловать!

– Борису, разумеется. Надо немедленно слить ему полученную информацию!

Действительно, надо слить…

– Странно, что Стахнов и Клюшников остались почти безразличными к откровениям Адриана. Или вправду не знают? Но кто тогда засунул чужие главы в роман Горчаковского? И как они к нему попали?

Но Трешнев на рассуждения Ксении не отзывался, а торопил со звонком.

Борис выслушал и ее, и Трешнева: пользуясь пустынностью Хрущевского переулка, они включили громкую связь.

– Ну, с вашим народом не соскучишься! – воскликнул он. – Только-только выстроишь версию – опять что-то подкидываете. Я пообщался с Димитровым – какой все же матерый человечище! Попила у меня кровушки и вся из себя такая простодушная Клара Кораллова, но все же мое донорство было вознаграждено. Арина Старцева тоже красноречива, но и она переведена мною на сухой язык протокольных фактов…

– И что же у тебя получилось в итоге? – нетерпеливо спросила Ксения.

– Коротко говоря, получается, что Горчаковский должен был умереть прямо на сцене!

– То есть?! – в один голос воскликнули Ксения и Трешнев.

– Отведать вывезенную для него стерлядь, запить шампанским, возможно, яд был бинарного характера – и все! Паралич сердца! Смерть на миру в прямом эфире! Трагическое стечение обстоятельств…

– Но рыба была отравлена?!

– Разумеется. Ее обработали ядом перед подачей на сцену, но все планы порушил этот… Позвонок, в миру Владимир Феофилов. Он, как ваши считают, не хотел покидать мероприятие порожним. Побродил по залу и понял, что с накрываемых столов ничего утянуть не удастся. Стал искать другие варианты – и наткнулся на эту тележку со стерлядью. Возможно, он и конверты перетасовал. Все произошло по какому-то невероятному стечению обстоятельств времени и места. Наблюдательный Димитров, вышедший за кулисы в поисках вина, чтобы унять свое взволнованное состояние пролетевшего финалиста, по его мнению, видел тень Позвонка, удалявшегося от тележки (она стояла на противоположной от Димитрова стороне). А потом уже подробно наблюдал суету вначале двух официантов, обнаруживших пропажу, а потом и других распорядителей церемонии. В итоге кем-то отравленную стерлядь заменили на обычную, притащенную с фуршетного стола.

– А Клара Кораллова тоже это видела? – спросил Трешнев.

– Нет. Но в результате сорокаминутного ее монолога, с трудом прерывавшегося моими вопросами, я все же обрел точное знание. Ее заслуживающие внимания показания относятся к другому моменту драмы. Организаторы публичного убийства Горчаковского все же решили достичь своего, пусть и без яркого сценического эффекта.

– Отравить Горчаковского шампанским! – заторопилась Ксения показать свою проницательность.

– Шампанское не было отравленным. И не могло быть. Как вы себе это представляете? Официант подносит шампанское, писатели пьют – и падают замертво! Официанта в наручники, а далее – дело техники и следственных процедур. Нет! В шампанском было лишь сильное слабительное. Предназначалось оно, разумеется, только Горчаковскому, чтобы отправить его в туалет. Там его ждали. Но Арина Старцева в силу живости своего характера тоже приобщилась…

– А что же показала Клара Кораллова?

– Вообще-то ей просто повезло! Она увидела Горчаковского, торопливо поднимавшегося по лестнице к верхнему туалету, – он ближе, чем полуподвальный, – и решила взять у него интервью или то, что она именует интервью. Но ее опережала молодая и ближе к лестнице находившаяся Элеонора Кущина… Однако когда наша немолодая Клара поднялась на этаж, где, между прочим, вход не только в туалет, но и в зал, там не было ни души. И дверь в туалет (с этой стороны в мужской) была закрыта, а перед ней стояла такая планшетка, знаете, шалашиком: «Уборка».

– То есть и Горчаковский, и Кущина исчезли.

– Ну да. Старая фуршетчица решила, что они где-то уединились. Прошла по коридору, который после входа в туалет ведет в технические помещения – а между прочим, там, в темноте, Элеонора и лежала. Заглянула в зал, по ее словам, осмотрела его. Никого ни в коридоре, ни в зале не было.

– И вусмерть пьяного, спящего в рядах Антона Абарбарова тоже там не видела? – спросила Ксения.

– А почему ты спрашиваешь? – удивился Борис. – Он ушел гораздо раньше, иначе мы бы его тоже переписали как присутствующего. Каким бы пьяным он ни был. Знаю, в наших СМИ сейчас, как обычно, по этому делу целая буря. Проблема не в том, что он в числе подозреваемых. Этого нет. Но он исчез. Мы его ищем… А вас попрошу постараться разыскать эту самую турецкую книжку. Если нужно наше содействие, запрос в библиотеки, а потом перевод – не медлите, звоните сразу.

– Ну, что? – спросил Трешнев, когда они закончили разговор. – По домам? Завтра снова в дорогу…

– Послушай, Андрей, – сказала Ксения, – а не кажется ли тебе, что мы с тобой, встретившись после стольких лет невстреч, сразу попали в дурной круговорот событий, где скоро уже и не различишь, где что?..

Трешнев хмыкнул:

– Если учесть, что я практикующий мистик и верю, что случайностей нет, что случай всех нас действительно подстерегает, то как наша встреча, так и последующее глубоко закономерны. Считай, что все это посланные свыше испытания, хотя Пасха и позади, а дело движется к Троице. Кстати, запланируй себе на двадцать четвертое мая поход в храм Христа Спасителя. Вот приглашение… – он полез в сумку, – на церемонию вручения Соборной премии… Это на случай, если мы разминемся. У меня будет сумасшедший день, полно работы…

– Ты еще и работаешь?

– А як же! Уже давным-давно шеф-редактор еженедельника «Доброе слово». И сейчас я, как говорят украинцы, припизднился. С утра нужно сдать на верстку материал. Так что пойдем поскорее…

Ксения вертела в руках серебристый конверт.

– Инесса тоже там будет?

– Приглашения получили все. Если она разрулит свои сложности с последним звонком, то будет. В отличие от всех нас, она живет по очень жесткому графику, соотнося работу в школе со службой по линии Академии фуршетов. Старается всюду успеть…

Ксения вздохнула.

Яснее Трешневу не высказаться.

– И разумеется, мы не должны забывать о нашем главном долге, гражданском и профессиональном. Мы во что бы то ни стало и всеми силами должны помогать расследованию обстоятельств гибели наших товарищей и по литературе, и по фуршетам – я имею в виду прежде всего Элеонору Кущину и Позвонка, то есть этого… Феофилова. Хоть и халявщик, но тоже, видишь, пал под бременем своей доброты. Представляешь, если бы он передал умыкнутую стерлядь сразу на стол в семью своей дочери… Выдумали себе моду травить живых людей! Нет-нет, у меня просто кусок не полезет в горло на будущих фуршетах, ежели я не помогу твоему Борису с его бригадой довести дело до наказания преступников… Так что давай завтра же пойдем по библиотекам и отыщем этот «Кизиловый утес». Начнем с Ленинки и Иностранки, продублируем Адриана, это не лишнее, а пока что пробей по Интернету, что это за шедевр такой. Ищи не только в «Гугле», но и в «Альтависте»…

Безупречная позиция человеколюбца! Интересно, чем ответила бы на эти трели Инесса?..

В своем пустынном дому Ксения включила телевизор, но и там напала на какую-то передачу, где пожилой джентльмен неторопливо каялся корреспонденту.

Да, говорил джентльмен, это моя вина – ввел его в книжный бизнес. Когда другие издатели увидели, как из воздуха люди делают огромные деньги, издавая каждые две недели новый детектив, родилось целое направление «писателей». Сегодня все книжные уличные прилавки забиты макулатурой. Это как если бы продавать алкогольные суррогаты на улице. Но на продажу ликеро-водочных изделий ввели акцизные марки, за торговлю подделками можно посадить или хотя бы оштрафовать. А вот за продажу литературной отравы нет никаких наказаний. Примерно сто тысяч человек (тираж «его» книг) каждые две недели получают порцию яда. Я несу перед Богом за это ответственность. Моя книга формально завершает цикл многолетней и серьезной борьбы. Я от своего так называемого соавтора очистился, мне б еще очистить от него прилавки – и было бы замечательно…

Ксения выключила телевизор и, делать нечего, села к компьютеру…

Действительно, Интернет – величайшее чудо современности. Сидя в полночь, дома, она через час узнала о романе «Kiził Kaya» и о его названии столько, сколько еще двадцать лет назад не узнала бы и за неделю сидения в библиотеках. И про его автора, офицера турецкой армии, совершенно уже мистически погибшего в возрасте тридцати семи лет, но успевшего войти в круг классиков турецкой литературы. Еще несколько лет после его смерти печатали все новые его произведения, в том числе этот роман…

Узнала и про то, что Кизил Каяможно переводить и как «Пестрый бычок», а также про то, что скала Кизил Кая есть и в Крыму… Чтобы окончательно не повалиться под напором разнообразной информации, она решила лечь спать, а наутро, договорившись с шефессой, убежать в библиотеки…

А утро, как уже стало для Ксении привычным, началось с телефонных звонков. Первым позвонил Трешнев, который вроде бы не относился к ранним пташкам. Однако позвонил!

Решил ее порадовать – но не лирическим покаянным лепетом, а, видишь ли, свежайшей литературно-скандальной новостью. Победительница «Щедринки», та самая, что не явилась, – отказалась от премии. Это сообщили СМИ в разделе культурных новостей, но всех их, разумеется, опередил Интернет. Хотя ночью эта новость Ксении на глаза не попалась.

А теперь это сообщение не произвело на нее никакого впечатления, о чем она и сообщила Трешневу. «Отказалась так отказалась».

Всегда неунывающего Андрюху такая реакция несколько разочаровала. Он попрощался и выключился.

Во время утреннего кофе Ксению настиг звонок от Бориса. Он начал почти как в старом анекдоте:

– У меня есть две новости: плохая и очень плохая.

– Начинай с очень плохой, – предложила Ксения.

– Сейчас выстрою их по рейтингу… Ну, пожалуй, так… Позавчера в Подмосковье, недалеко от бетонки в районе Селятино, обнаружены сгоревшие «жигули-пятерка», соответственно, с двумя обгоревшими телами. По нашим предположениям, это могут быть как раз тела Антона Абарбарова и его спутника, этого самого поэта, которого вы называете Пахарь-Фермер. Сейчас проводим экспертизы, но подозрения на этих людей серьезные. На одном из тел уцелел клочок ковбойки – такое бывает даже при пожаре в салоне автомобиля. И этот клочок похож на ткань ковбойки, бывшей на Пахаре-Фермере…

– Да… – проговорила Ксения. – если это так, как вы полагаете, значит, один роман собрал уже пять трупов!

– Ну, с точки зрения годовой статистики по ДТП в России это вообще ничего. – Своеобразный все же юмор у работников правоохранительных органов. – А прямой, во всяком случае, смертельный вред от литературы пока что много меньше…

– Ну, давай теперь твою плохую новость.

– Только что сообщили, – сказал Борис, – что наша группа по расследованию убийства Горчаковского и Кущиной в полном составе сегодня вылетает во Владивосток и вливается там в бригаду, расследующую коррупционные эпизоды на саммите АТЭС. Велено идти и передавать дела…

– А нам что делать?! – вырвалось у Ксении.

– Кажется, мы вашу Академию фуршетов еще не включили в структуры Следственного комитета. Гуляйте как гуляли. Вы нам и так много чем помогли. А если еще эту книжку турецкую притащите, ваш индивидуальный план помощи граждан органам дознания и следствия будет перевыполнен. Я передам твои и Трешнева телефоны руководителю новой следственной бригады по этому делу. И тебе скажу, куда звонить в случае чего.

Только разъединились, вновь звонок.

Опять Трешнев!

– С кем это ты язык чешешь, все занято да занято! Сей момент мне позвонила Гилянка и обрадовала: кажется, Абарбаров жив! Она, как обещала, разыскала его подмосковную возлюбленную. Так вот, по словам той, Антон, после того как не получил премию, вместе с этим замечательным Пахарем-Фермером приехал к ней плакаться… Затем они оба-двое плавно перешли в запойное состояние и сейчас пребывают в деревенском доме этой самой врачихи, под ее дистанционным контролем. Я, естественно, с ней уже созвонился, и она уверила меня, что вчера вечером навещала собутыльников. Они уже близки к адекватному состоянию и даже починили ей подвалившийся забор…

Ксения, разумеется, рассказала Трешневу свои новости от Бориса.

Выслушала его продолжительное молчание в трубке и затем последовавшее решение:

– Чтобы вести себя ответственно, начнем с того, что вечером съездим и попытаемся повидаться с Антоном. Днем добываем книгу. Тогда можно будет и Борису, то есть его сменщикам, доложить… хотя, на мой взгляд, это странноватое решение – отстранять от дела успешно работающую группу. Как говорят англичане, это хуже, чем ошибка, это преступление.

– Они, Андрюша, говорят как раз наоборот.

– Это, Ксюша, они по-английски так говорят, а я перевел на русский.