Текст книги "Смерть на фуршете"

Автор книги: Сергей Дмитренко

Соавторы: Наталья Кременчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Фуршет по-сельски в Новой Москве

День прошел в разнообразной суете, но кое-какие его итоги, хотя во многом отрицательные, все же оказались налицо.

Трешнев, как поняла Ксения, быстро расправившись со своими редакционными делами, занялся поиском «Кизилового утеса», вновь проявив не лучшее человеческое, хотя по-своему понятное качество: стал искать книгу по библиотекам сам, хотя тот же Ласов сидел в это время в Ленинке, то есть в ныне Российской государственной библиотеке.

Трешнев сам ей и сообщил об этом: мол, встретил Алексея Максимилиановича на выходе, когда тот торопился на обеденную пресс-конференцию в Международном пресс-центре «Мультмедиа», естественно сопровождавшуюся фуршетом. Что ж, на метро это совсем рядом, так что и Трешнев устремился за ним. Естественно, обменялись мнениями. «Кизиловый утес» в библиотеке сотрудники искали долго и наконец выяснили, что издание, должно быть, заштабелировано– так библиотекари называют книги, которые связывают в пачки и складывают на время ремонтов и реконструкций в подсобном помещении. Полюс недоступности!

Пообедав, Трешнев отправился в Библиотеку иностранной литературы, но и здесь его ждало разочарование. Книга такая числилась, была в каталоге, среди выданных не значилась, но вот на месте ее не обнаружилось. Библиотекари пообещали разобраться, как такое могло получиться, тем более что одна из них вспомнила: не так давно роман уже искали по заказу какой-то читательницы, но и тогда его не нашли. Итог был прост и непреложен: «Кизиловый утес» для Трешнева, как и для Адриана, пока оставался неприступным.

Договорился Трешнев и о поездке к обнаружившемуся Антону Абарбарову. Его военно-медицинская подруга, хирург-травматолог Ольга, готова была поехать с ними после работы в эту свою деревеньку, оказавшуюся в пределах нынешней фантастической Новой Москвы.

В итоге Трешнев уболтал Инессу (впрочем, долго ли он убалтывал?!), и она для обретения Абарбарова согласилась прокатиться с ними на своей «Ладе-Надежде», но с условием, что за руль сядет Трешнев.

Естественно, он сел, и теперь они, проползши сквозь пробки Профсоюзной улицы и Коммунарки, достаточно свободно катили по Калужскому шоссе. В Троицке заехали в больницу, где забрали Ольгу. Она оказалась чем-то похожей на Инессу. Тоже, вероятно, натуральная блондинка, только пониже ростом.

Когда Трешнев достаточно сдержанно и вместе с тем с игриво-ироническими интонациями рассказал о том, какие страсти кипят вокруг исчезновения Абарбарова, Ольга заявила, что она газеты не читает, телевизор не смотрит, Интернетом почти не пользуется. Все, что нужно, ей рассказывают пациенты и сообщает больничное начальство. Антона понимает и обиду его разделяет. Она-то читала все книги шорт-листа, и многие книги лонг-листа «Нового русского романа», так что может запросто доказать: в этих списках роман Абарбарова «Третья полка» – лучший, и, разумеется, премию должен был получить он, и только он.

Инесса молчала впереди, рядом с Трешневым. Наверное, дремала.

Ксения тоже предпочитала слушать.

Говорила Ольга. И по ее словам выходило, что главное человеческое качество Антона Абарбарова – обостренное чувство справедливости – оказывалось неизменным источником неудобств в его жизни.

– Вы, конечно, помните про осеннюю писательскую драку на фуршете в ресторане «Есенин и Маяковский»?!

– Странно, наверное, но в тот день меня там не было, – отозвался Трешнев. – Однако, разумеется, наслышан. А разве Антон в этом участвовал?

– Антон разнимал. Но его изобразили зачинщиком.

– Я знаю, что там дрались Осип Отвесов и Ярослав Мастыра. Но из-за премии, которую получил Горчаковский.

– Правильно. Отвесов потому и дрался, что шел на премию, а Мастыра убедил своего отца, что надо дать его другу, Горчаковскому.

– Какие подробности вы знаете! – Ксении показалось, что Трешневу и без Ольги все известно, просто разводит ее, чтобы выслушать стороннее мнение.

– Антон мне все подробно объяснил. Ведь Ярослав Мастыра – сын генерала-академика-оборонщика. Раскрутил папашу на спонсорство этой самой Блоковской премии. Первую, разумеется, дали самому Мастыре, вторую – каким-то непонятным, но нужным Ярославу людям, а на третью явно претендовал Отвесов. Во всяком случае, Антон говорил, что роман Отвесова был вполне приличным… А вы разве не читали?

– Не читал и пока не смогу, – отозвался Трешнев. – На пути к отвесовским сочинениям запутался в его героической биографии и в его псевдонимах. И тем более не пойму, почему премию имени поэта надо давать за прозу?!

– Так они же каждый год номинации меняют!

Как видно, эта врачиха из бывшего ближнего Подмосковья в современной литературе разбиралась получше, чем она, Ксения.

– Понятно. За всем не уследишь. – Да, Трешнев явно дурачится, точнее, дурит наивную читательницу. И заодно убаюкивает своим бархатным баритоном Инессу. Иначе почему она помалкивает?

– И вдруг каким-то образом в длинном списке появляются Горчаковский с махоньким сборничком рассказов и, что особенно обидно для Отвесова, роман Марины Сухорядовой… название подзабыла…

– «Манюрка и чичирка», – уже хорошо знакомым Ксении тоном вкрадчивого ловца произнес Трешнев.

– Нет, не так… Но похоже…

– «Доберись до Териберки»…

– Нет. Ну, неважно…

– «Луперкусса», – сжалился этот стервец.

– Точно! – обрадовалась Ольга. – Вы читали?

– Если я буду читать еще и романы Сухорядовой…

– Романы?! – удивилась Ксения. – Она же редактор!

– И редактор, и модератор, и куратор… Но это так… Шлейф. Марина Сухорядова – «писатель»! «Писатель» – особенно если учесть ее сексуальную недифференцированность. Так и на сухорядовской визитке написано, которую она всем подряд раздает.

– И сколько штук ты от нее собрал? – проговорила сонным голосом Инесса, но ответа не получила, а может, и не ждала, удовольствовавшись самим вопросом.

– Я, конечно, не вправе судить… – неуверенно проговорила Ольга, – но Антон называл ее графоманкой… И того хуже, отвязной графоманкой.

– А я о чем говорю! – Трешнев даже скорости прибавил, да и шоссе было свободно. – И это больше всего задело Отвесова?

– Конечно, задело. Стоять в не только в лонг-, но и в шорт-листе рядом с общепризнанной графоманкой!.. Но вообще отказаться от участия, попросту снять свое имя ему почему-то в голову не пришло. Зато на торжественной церемонии напился, а может, и не напился – этот Осип, если видели, не человек – шаровая молния. И во всеуслышание заявил, прошу прощения, но это не среди нас, врачей-циников, прозвучало… Сказал, что Мастыра учредил свою премию имени любителя шлюх Блока, чтобы дать ее литературной шлюхе Горчаковскому!

– Ужас! – не сдержалась Ксения.

– А! Что вы? – встрепенулась, так и есть, опять задремавшая Инесса.

– Спи! Еще не приехали. Ничего интересного, – эти слова Трешнев едва ли не промурлыкал. Тут же деловым тоном Ольге: – Неужели так и сказал?!

– А чего бы они тогда задрались?!

– Я слышал, по принципиальным вопросам. Горчаковский отстаивал либеральные ценности, а Отвесов – национально-патриотические.

Продолжает издеваться, негодяй, над наивной читательницей!

– Я вам точно передаю то, что мне Антон рассказывал. А он не только все это слышал, но стал их разнимать, когда Мастыра попытался за сказанное дать Отвесову, если попросту, в морду.

– Не получилось?

– Ярослав крупный, а Отвесов юркий. Драка у них, по словам Антона, получилась какая-то детская, да в нее еще и Сухорядова ввязалась…

– Надо же! – певуче проговорил Трешнев. – И это надежда молодой российской литературы.

– Это что такое: надежда литературы? – фыркнула Инесса. – В какой пробирной палатке эту татушку ставят?! И кто? Евгения Вежлян? Элеонора Кущина, Алена Мостовец?

– Покойная Элеонора писала как раз о Горчаковском… – Трешнев сделал паузу, будто удерживаясь от подразумеваемого: «…тоже покойном»… Кстати, а где был Горчаковский во время этой стычки?

– Наверное, интервью давал, дело обычное… Он потом появился, когда уже охрана ресторана вмешалась. Кстати, и пресса тоже набежала. На следующий день, а в Интернете и до того, Антона ославили не меньше, чем Отвесова. Нацепили на него всех возможных собак, в очередной раз записали в антисемиты… Антон очень смеялся.

– Чего это он смеялся? – теперь Трешнев был совершенно серьезен. – Запишут – не отпишешься!

– Это не про Антона, – возразила Ольга. – Он вообще удивительный… Однажды говорит мне: ты знаешь, какая со мной штука приключилась. По отцу я еврей, по матери армянин… У евреев национальность по матери, у армян – по отцу… Родился и живу в Москве. По русскому языку и литературе у меня всегда были только пятерки… После армии крестился… Кто я? Как ни крути, просто человек.

Некоторое время ехали молча.

– Я-то знаю, что Антону пить нельзя… – вновь заговорила Ольга. – После его контузии и ранения… Но если бы он тогда, на этой «Норрке», не выпил, получилось бы еще хуже…

– А что хуже? – удивился Трешнев. – Начал бы отбирать премию силой, прямо на сцене?

– Премия ни при чем! Он ведь не просил, чтобы его на нее выставляли, а потом до финала продвинули. Каждый писатель считает, что он написал лучше других. Каждый находит у себя такие достоинства, которых нет у прочих… Но, понимаете… Когда-то давно я слышала по радио выступление одного прозаика… не вспомню фамилию, но точно ленинградского, питерского то есть… Он говорил, что литература… ну, проза может быть основана на аттракционе, а может – на жизни… Казалось бы, просто, даже слишком просто: на какой такой жизни?! Однако в принципе сразу понятно, что он имел в виду. Когда начинаешь читать Антона… Он умеет это делать… Ну, скажу, у него очень часто это получается…

– Но, наверное, вам, как врачу, как близкому для него человеку, надо было бы отворачивать Антона от подобных снятий стрессов к писанию, к новым рассказам, повестям… Ведь повидал он очень много… – это бодрствовавшая Инесса заговорила.

– И повидал, и воспринимает… Но литература все же не конвейер. Мы с ним не раз говорили об этом, и он мне доказывал, что в какой-то момент его просто начинает разрывать… если он не отбросит литературу. Не писать! Совсем. Он и тогда это почувствовал – из-за большого обмана, а не потому, что премию не получил. И он, чтобы не думать об этом, просто стал пить… А меня не было – дежурство совпало.

– А Горчаковского вы читали? – спросил Трешнев.

Ольга ответила не сразу:

– Читала… Поверьте, мне как врачу: человека – до слез жалко. Молодой красивый парень – сколько их у нас гибнет ни за что ни про что… Но как писатель…

– Как писатель он после своей гибели день ото дня возносится все выше и выше… Сегодня утром я слышал по радио, что Федор Бондарчук, который собирался продюсировать экранизацию премиального романа Горчаковского, заявил, что будет сам ставить этот фильм и, скорее всего, сыграет в нем одну из главных ролей.

– Вот как раз Федору Бондарчуку его и ставить! – это Ольга воскликнула так громко, что неподвижная прежде Инесса передернулась на своем месте. – Какая литература, такое и кино!.. Господь с ним!

– Значит, современное кино вы тоже не любите?

– Да что вы меня все про искусство с литературой спрашиваете? Я же объясняю, у Антона запой был не оттого, что премию не дали. Переживал большую обиду. Но, между прочим, быстро пришел в чувство. и в порядок скорее уже не себя приводил, а своего собутыльника, который к нему на фуршете привязался. Я вначале, когда они ко мне завалились, испугалась. Думала, что это бомж какой-то… А он, хотя пьяный вусмерть, предъявил мне членский билет Союза писателей России… заявил, что он поэт… Так и шло. Вначале дома у меня покуролесили, а потом я их сюда перебросила, я ведь тоже машину вожу… Думала, этот… поэт уйдет, но вот… они с Антоном нашли друг друга… вначале опохмелялись не только водкой, опохмеляли друг друга политическими спорами… Даже смешно… Этот заявляет, что он писатель, то есть поэт-патриот, а Антон ему рассказывает, что в Америке и Европе тоже люди живут, а не только семейства Бушей и Клинтонов вместе с Хавьером Соланой…

– Оказывается, и вы, сударыня, кое-что из политики знаете…

– Я же говорю: пациенты рассказывают!

– То есть поэт и прозаик обрели общий язык…

– Нет-нет! Антон политиканства терпеть не может. Просто он даже спьяну увидел, что у человека политический ералаш в голове, ну и попытался как-то его к реальности оборотить… А потом, когда этот… Валера узнал, что Антон воевал, контужен, ранен… стал и про своего сына рассказывать… также в Чечне воевавшего, в спецназе… а теперь вынужденного официантом прислуживать…

– Как интересно…

– Интересно. А здесь направо… Вы знаете, в моей семье никогда коммунистов не было, я врач в пятом поколении, но, честное слово, при коммунистах было проще и честнее…

– А сейчас посткоммунисты. Просто продолжение мутации коммунизма… А мутанты – не мне вам рассказывать – куда опаснее. Здесь тоже направо?

– Налево, а потом прямо…

Деревенька, где располагался дом Ольги, находилась недалеко от известного Воронова. Следуя указаниям хозяйки, Трешнев вырулил к деревянному дому, которому, по архитектуре, явно было за пятьдесят. Но выглядел он довольно бодро: наличники покрашены белым, деревья подрезаны, палисадник с цветами…

– Видите, они и забор поправили! – воскликнула Ольга.

Вышла из машины и позвала:

– Парни! Смотрите, кого я вам привезла!

Из дремучих кустов сирени вышел уже знакомый Ксении Пахарь-Фермер, всё в той же своей ковбойке, с топором в руках.

– Господи… Валера! Поэт-патриот с топором…

– Не бойся, Оля! Все живы. Это мы с Антоном в твоем доме ступеньки поправляем…

Следом появился и Антон. Такой же худой, но смотрит с отвагой: что, мол, у нас не так?!

– Оля, представь, мы с Валерой всё до корочки съели… Пора в Москву возвращаться.

– Антон, вы меня узнаете? – спросил Трешнев.

Антон спокойно посмотрел на академика-метр д’отеля:

– Конечно, узнаю, Андрей Филиппович! Ведь вы мой литературный крестный, если можно так назвать человека, который толкнул меня в пучину изящной словесности…

– Ну, коли помните… Мы за вами приехали. Пока вы здесь среди природы канули, в Москве такое творится!

– Так ведь я, Андрей Филиппович, из Москвы, получается, не уезжал…

– Давайте-ка, – предложила Ольга, доставая из машины свою объемную сумку, – для начала перекусим, а потом обсудите все вопросы.

Как оказалось, у Инессы тоже были свои продуктовые запасы, купленные, вероятно, для дома, но теперь щедро выложенные на общее поедание.

– А выпить-то нечего… – сказал Валера-Пахарь-Фермер.

– Это даже интересно, – успокоила Ольга. – Возьми паузу.

– Ну, рассказывайте, – наконец сказал Антон, когда все утолили первый голод. – Кому понадобился неудачливый шортлистник…

Трешнев с возможной четкостью изложил события последней недели, касавшиеся Антона, а потом вдруг спросил молчавшего Валеру:

– Извините, пожалуйста. Я заметил, что вы с Антоном стали друзьями. А как вы познакомились? И когда?

Валера хмыкнул:

– На этом вашем фуршете и познакомились. Само собой дело сладилось: шел я из «Библиоглобуса» и вдруг вижу: Алешка мой с каким-то парнем в официантских этих… бабочках куда-то торопятся… «Ты куда, сынок?» – «Да вот, говорят, этот самый “Новый русский роман”… церемония…» – «А чего так?» – «Подрабатываем!» – «И что там, еда-питье будут?!» – «А то!» – «Ну так веди!..» Но они, честно, не очень-то меня повели… убежали. Мол, начальство строгое, а отбор в такие официанты – по конкурсу… А я тогда сам пошел… и прошел… бывший пограничник все же… Ну, потом все остальное…

– Да, остальное… – протянул Трешнев.

К сожалению, худшие предположения Трешнева, о которых стала догадываться и Ксения, стали подтверждаться незамедлительно. Пахарь-Фермер, взяв трешневскую мобилку, стал звонить жене домой, и выяснилось, что его сын, только что упоминавшийся Алешка, уже четыре дня как исчез: дома не ночует, у подруги тоже, на звонки не отвечает… Конечно, Пахарь-Фермер стал жену успокаивать, напоминая, что он сам только что пропадал, а теперь – вот, объявился.

Трешнев, окончательно решив, как видно, перейти на стезю шерлок-холмства, стал и Пахаря-Фермера успокаивать – и вдруг словно невпопад заговорил о том, какая замечательная у него ковбойка, сразу видно – классическая, и клетка, и цвет, что редкость в наше время всеобщих суррогатов и фальсификатов.

– И не говорите, – несколько оживился Пахарь-Фермер. – Это, с рубашками, жене повезло. Зашла случайно в секонд-хенд сток поблизости от дома, а там вдруг выбросили две эти рубашки. Причем новые. Как раз моего и сына размера. Вот и подарила нам на День Советской армии и Военно-морского флота…

В некотором оцепенении загрузились в семиместную Инессину машину – о предусмотрительный фордовладелец Трешнев!

Как самые малогабаритные, Ксения и Антон Абарбаров оказались на заднем сиденье. В салоне было шумно: к гулу двигателя прибавлялись разглагольствования Трешнева о бездарности решения разом расширить Москву до Калужской области и прогнозы Пахаря-Фермера о том, что все эти территории будут заселены талибами, которых вытеснят китайцы.

– Куда вытеснят? В старую Москву? На Ордынку? – поинтересовался Трешнев.

– Скажите, пожалуйста, Антон, – негромко спросила Ксения, – мне рассказывали, что вы заступились за Игоря Горчаковского, когда на вручении Блоковской премии Отвесов назвал его… проституткой? Он что, этот Отвесов, напился настолько, что в словах запутался? Почему проститутка?

Абарбаров хмыкнул:

– После этой нелепой гибели Игоря, можно сказать, в родной среде я относительно него вообще не хотел бы что-либо говорить… Если совсем коротко… Вообще-то Осип назвал Игоря не проституткой… Не знаю, кто вам эту историю рассказывал… Покрепче назвал. Но, честно говоря, не отвесовское собачье дело размахивать свечкой у чужих коек… Ты, паренек, сам пиши! А потом встретимся – поговорим.

– Чего это вы там шушукаетесь! – загудел Трешнев. – Смотри, победитель-ученик, я могу быть ревнивым! И ты, Ксения, не расслабляйся в его объятиях…

– Андрон! Следи за дорогой. – Да, Инесса, без сомнений, имела очень солидный педагогический опыт. Это было сказано так, что и Трешнев мигом смолк, да и двигатель стал почти не слышен.

Абарбарова и Ольгу они доставили к ее дому в Троицке, Пахаря-Фермера высадили у метро «Теплый Стан». Ксению провезли дальше – Трешнев хотел остаться наедине со своими…

– Ну, что же, – сказал он, – картинка становится все отчетливее. Скорее всего, в ближайшее время установят, что в сгоревшей «пятерке» был сын этого Валерия и его товарищ, который на пару с ним работал официантом на «Норрке»… Осталось только выяснить, зачем все это было им нужно… То есть зачем заказали и кто заказчик… Но кто будет выяснять? Борис с командой улетел во Владивосток… Ксения, он тебе дал телефон нового следователя?..

– Ничего не дал. Сказал, что пока нового руководителя группы не назначили и он оставил наши телефоны своему начальству.

Трешнев без рассуждений стал звонить Борису, но звонки срывались.

– Ты, надеюсь, помнишь, что там центральная жертва – Горчаковский? – спросила Инесса. – А все остальные – жертвы по принципу Достоевского в «Преступлении и наказании».

– Я так поняла, что у Горчаковского была какая-то запутанная любовная история, – вставила Ксения. – Так что, досточтимый Андрей Филиппович (она могла бы добавить: «…и дорогая Инесса Владиславовна»), я не в объятиях Абарбарова пребывала, а выведывала у него недостающие подробности…

– Много ли выведала? – с сомнением проговорил Трешнев. – То, что покойный давно пребывал в свободном эротическом полете, знала вся наша тусовка. И про его роман с Сухорядовой все знают…

– Но почему тогда «литературная…»… – Ксения запнулась. Отвесов явно не о Сухорядовой говорил…

Трешнев долго молчал.

Он не только выдержал паузу, но и передержал ее.

– Ладно, – не без переигранной важности сказал он. – Весь день за рулем, в пробках – плохо соображаю. Подумаем утром, на свежую голову. Но прежде всего – завтра продолжим поиск «Кизилового утеса». Чувствую, главная тайна, тайна убийства Горчаковского, связана именно с этой книгой! А послезавтра встретимся на Соборной премии и обсудим результаты. Я полон оптимизма.

– На Соборную не смогу, – сказала Инесса. – У меня послезавтра в школе последний звонок.

– Сгоришь ты на работе, – сострадающе сказал Трешнев.

– А я смогу! – спокойно сказала Ксения. – До встречи, Андрей. До свидания, Инесса.

После чего они высадили Ксению у метро «Коньково» и уехали в известном направлении…

Возвратившись домой, Ксения подумала, что, возможно, Трешнев был и прав, говоря о своей усталости. За рулем она не сидела, но чувствовала такую обессиленность, что, встав под душ, тут же опустилась на дно ванны и на непонятно какое время забылась под теплыми струями.

Как следует не вытершись, добрела до постели и провалилась в сон.