Текст книги "Смерть на фуршете"

Автор книги: Сергей Дмитренко

Соавторы: Наталья Кременчук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Утиное эхо

Телефон прозвонил в начале девятого.

Домашний.

Трешнев:

– С тех пор как ты сменила телефон («Интересно, он помнит, по какой причине?»), все время его теряю…

– А ты что, не забил его в список?

– Вроде забивал, но он как-то исчезает.

Фирменный союз раздолбайства и въедливости «Трешнев и компания».

– Записывай еще раз!

– Погоди. Что расскажу! Сейчас прочитал в Яндексе: считают, что утиное кряканье не дает эха. А на самом деле эхо есть, но очень короткое. То есть мы покрякали-покрякали – и получили результат. Или результаты.

– А именно?

– Иду я вчера после фуршета домой, никого не трогаю – и вдруг…

– Неужели и на тебя напали?!

– Своеобразно. Недалеко от дома – я шел от метро дворами, подходят ко мне, как из-под земли выросли, два паренька гастарбайтерского вида. Сейчас таких по Москве болтается не меньше, чем аборигенов, сама видишь…

– И просят закурить?

– Отредактируем эту фразу для придания восточного колорита: «…и просят подкурить». Или лучше: «…и предлагают подкурить»… Ладно. Не буду отвлекаться. Предлагают мне купить у них газету. Литературную. Такой я прежде не видел. Называется «Новая литературная газета». Со старой «Литературкой» ничего общего, только логотипы похожи… Но это я дома рассмотрел. А в темноте думал о том, чтобы сгруппироваться на случай нападения.

– Как понимаю, не напали?

– Ложная тревога. В их планах этого не было. Я, разумеется, от газеты стал отказываться, они – снижать цену: с полтинника до двадцати рублей дошли. Выручил меня очередной джип, крутящийся по двору в поисках места для ночлега. Тогда ребята просто ловко сунули мне газету под мышку и убежали… Дома незамедлительно взялся за просмотр – полуночные разносчики газет просто так не появляются. Номер датирован сегодняшним числом, то есть свежайший. И сразу понятно, зачем мне его совали. Здесь огромная, на разворот, статья. «Посмертная тайна Игоря Горчаковского»…

– А в ней что? Кто автор?

– Ты знаешь, как говорит Валя Задорожнев, выключая свою аппаратуру: это не телефонный разговор. Сегодня в полдень в особняке Кекушева – поздний завтрак: представление новой литературной премии «Таруса». Это в Глазовском переулке, метро «Смоленская»… Там встретимся и все обсудим.

В знаменитом модерновом особняке Льва Кекушева Ксения обнаружила немало членов Академии фуршетов. Кроме Гаврилы Бадова и Егора Травина, здесь были Данил Файзов и Юра Цветков, супруги Верстовские и Варламовы, Карина и Адриан, зорко высматривающий халявщиков Гриша Бурцевич, фотографы Степан, Виктор Васильевич, Аркадий Штыпель и Маша Галина, Люда и Марианна… Андрей Вершунов о чем-то тихо говорил с Сергеем Шаргуновым.

– Что ж, – сказал Трешнев, комментируя кворум, – Таруса – место очень литературное. Всем интересно, куда это повернется.

Инесса тоже появилась – вновь попеняв Трешневу, что он не подождал ее у метро.

– Показывай твою газету, – потребовала Ксения.

– Интересно же! – подхватила Инесса.

Значит, он и ей звонил.

Но почему нет?!

– Погодите немного. Надо осмотреться. Создать атмосферу для обсуждения…

Подозвал Гаврилу и Егора, показал статью.

– К нам в Клуб с утра целую пачку принесли. Какой-то курьер. Для безвозмездной раздачи, – сказал Гаврила. – А чего вы ждали, Андрей Филиппович?!

– Хотелось бы узнать, что дело расследовано.

Подошли Адриан и Карина.

Увидев газету, Адриан махнул рукой.

– Она уже вчера в Литературном музее лежала, на вечере Сережи Сальтисона. Читай – не хочу!

С улицы вошел Сергей Иванович Чупринин.

Компания нестройно, но радостно поздоровалась.

Маститый историк современной литературы, бросив равнодушный взгляд на газету в трешневских руках, пристально посмотрел на бойцов фуршетного фронта.

– Ребята, как вы не устаете?! – спросил с интонацией вечного искателя научных истин и, не ожидая ответа, двинулся к столу, где уже рассаживались организаторы премии и члены будущего жюри.

– Открывается второе дыхание, – пробормотал Трешнев.

– А потом третье! – подхватил Гаврила.

– С нами не соскучишься! – подвел итог Егор.

– Значит, вы читали? – спросил Трешнев. – И вас это не впечатлило?!

– Я не читал! Что «не впечатлило»?! – к ним подошел неутомимый филологический путешественник Георгий Орестович Беркутов. Верный его ученик – дюжий Гаврил Амиранов тащил за наставником огромную сумку.

– Гоша! Чтобы ты да не читал?! – удивился Трешнев.

– Только что с поезда. Хорошо, что Гаврилка меня встречал и сразу сюда притащил.

– Значит, в поездах и на вокзалах они пока что эту газету не раздавали… – задумчиво заговорил Трешнев.

– Что это за газета? Я такой не видел! – Беркутов развернул большеформатные листы.

– И не мог видеть: это первый номер!

– Кто издает?

– Поди разбери! Редактором записана какая-то Надежда Пасюкова-Железнова. Кто знает такую?

Все молчали.

– Псевдоним, – неуверенно сказал Адриан.

– Или чья-то подружка, получившая газету в подарок, – высказал свое предположение Гаврила.

– Учредителем значатся «СТАН», «Бестер» и еще несколько крупных издательств и книжных торговых домов… Пестрый, однако, союз.

– Среди обозревателей есть Глеб Кирилкин и Денис Димитров… Может, Денис что-то прояснит… – так же робко, как супруг, предположила Карина.

– Это вряд ли, – твердо сказал Беркутов, всматриваясь в подпись под статьей «Посмертная тайна Игоря Горчаковского». Там стояло: «М.Арин, Ульяновск – Мюнхен». Что это за блуждающая фигура? Я такого не знаю.

– Ну, если ты, Георгий Орестыч, не знаешь, мы – подавно, – признал Трешнев.

– Андрон, а что в статье? – спросила Инесса. – Скажи коротко.

– Если коротко, то здесь подробно восхваляется «Радужная стерлядь». Говорится, что в ней Горчаковский вывел современную литературу на новые высоты, художественно воплотил попытки многих писателей придать постмодернизму живое дыхание…

– А про «Кизиловый утес» есть что-то?

– Думаю, ради этого статья и написана! Эта история с куском из турецкого романа крутится так и эдак, даже с уходом в дебри текстологии… Почитаешь – тебе будет даже интересно, как они – или он, этот М.Арин, – заваливают всяческим хламом точнейший в литературоведении раздел… Но – никаких указаний на известные обстоятельства дела. Точного названия самого романа нет. Истории с задорожневскими авантюрами нет подавно.

Члены Академии фуршетов внимательно слушали, только Беркутов всматривался сквозь очки в строчки.

– Они здесь и суждение Михаила Шишкина приводят.

Георгий Орестович стал читать:

– «Хочу написать идеальный текст, текст текстов, который будет состоять из отрывков из всего написанного когда-либо. Из этих осколков должна быть составлена новая мозаика. И из старых слов получится принципиально новая книга, совсем о другом, потому что это мой выбор, моя картина моего мира, которого еще не было и потом никогда не будет…»

Беркутов обвел всех проницательным взглядом.

– «При этом “обыкновенный” читатель, разумеется, не обязан непременно угадывать, откуда взята та или иная фраза. Мне важно, что идеальный читатель знает все».

– Господа, а вы кто: читатели обыкновенные или идеальные?

– Читай, Георгий Орестович, читай, – поощрил Трешнев.

– «Слова – материал. Глина. Важно то, что ты из глины слепишь, независимо от того, чем была эта глина раньше…»

– Все-таки я хотел бы уточнить. Передохни, Гоша. – Адриан заглянул в газету. – Как-то у него неправильно слепились глина из карьера – словарный состав и уже готовые шедевры. Гжель. Керамика Раку. Кузнецовский и мейсенский фарфор. Буккеро… Ну, вы понимаете…

– Брось, Адик! – Беркутов снова вперился в газету своим натруженным взглядом многочитающего человека. – Вся эта цитата – ради последней фразы. «К счастью, людей, которым литература важнее, чем окололитературные скандалы, много». То есть мы – скандалисты, а эта литература следующего измерения – всем помощь и отрада, а глядишь, и несказанный свет.

– Так что теперь у тебя, Адриан, грандиозные перспективы, – подхватил Трешнев, – можешь перелицовывать свои переводы в собственные тексты! Открывайте с Кариной новый литературный проект!

– Вы что, ребята, дурачитесь! – воскликнула Инесса. – Какая же это литература?! Ведь все со школы усвоили: за списывание двойка, а то и кол!

– Это не списывание, а творческое преображение…

– Мы не опоздали?

Подошедший к ним президент был с очень приглядной брюнеткой Ксениного возраста.

– Знакомьтесь, господа, это Галина, мой гастроэнтеролог. Хочет приобщиться к миру современной литературы.

– Прекрасно! – оживился Трешнев. – Вот мы Галину и спросим, что она из нашей современной литературы читает?

– Э-э! – улыбнулась Галина. – Какой вы хитренький! Так сразу вам все и выложи! Мое чтение – это мое чтение. Я, может, вообще без вашей литературы обхожусь. Я, может, сюда пришла не о себе рассказывать, а вас послушать. Что вы мне, читателю, предложите?

– Если бы знать… – протянул Караванов.

Галина заметила развернутую газету:

– А, Горчаковский! Что, раскрыли, кто его убил? А почему в Интернете ничего об этом нет?

– Убийство пока не раскрыто. – Они увидели вошедшего в зал профессора Богородицкого, неформального главу Патриаршего стола Академии фуршетов, и заговоривший Трешнев встрепенулся:

– Кстати, давно пора спросить Бориса Владимировича, что он, как специалист по механике вязкопластичных, упругих и абсолютно твердых тел, а также признанный знаток изящной словесности, думает об убийстве Горчаковского.

Он метнулся к Богородицкому, который направил свои стопы к рядам кресел для пришедших на презентацию.

Разговор был недолог, но Трешнев вернулся с воодушевленным лицом.

– Наш патриарх сказал мне дословно следующее: «Молодой человек, не ищите здесь коллизий Моцарта и Сальери, а обратите свой взор к рейтингам продаж».

– Это он, как всегда, верно резюмировал, – сказал президент. – Утром в новостях сообщили, что министр культуры и Никита Михалков обещают экранизирующему «Радужную стерлядь» Федору Бондарчуку финансовую и организационную поддержку.

– Все равно не понимаю, зачем надо было убивать Горчаковского? – сказала гастроэнтеролог.

– С этим мы обязательно разберемся! – пообещал Трешнев.

Фуршет как проект

Обсуждение происходящего в более узком кругу продолжилось во время фуршета.

Организаторы премии «Таруса» не то что поскупились – завалили столы деревенской снедью, может быть, и домашнего приготовления: пирожки и пироги, ватрушки и кулебяки, разносолы, грибы, варенья из разных ягод, заливные поросята, караси в сметане… Они могли бы состязаться с хлебосолами из «Рудого Панька», обеспеченными ее Сашком.

Правда, вместо водки были только домашний квас и различные наливки, но Трешнев не ворчал.

– В конце концов, у меня нет алкогольной зависимости в рабочее время…

– Но тебе, Андрей, пора начать лечиться от фуршетозависимости, – серьезно сказала Ксения.

– Девчата, честное слово, хотя бы пару недель, до оглашений «Большущей Книги», «Дебюта» и «Букера», надеялся посидеть без суеты за письменным столом, перед листом бумаги… Но видите, какие дела! Сейчас разделаемся с этой историей… Жаль, что Бориса в Москве нет, а с новой следовательшей у меня что-то контакт не возникает…

– И не дергайся! – напутствовала его Инесса. – Куда ты все рвешься?! Если ты им понадобишься, тебя вызовут, привезут и увезут. Кстати, Борис мне вчера вечером звонил, может, прилетит на днях…

– А чего это он тебе звонил? – удивилась Ксения.

– Телефон-то твой тю-тю! – пожала плечами Инесса. – А тебе, Андрон, домой дозвониться не смог – ты ведь все на фуршетах, к тому же разница во времени… Я ему, конечно, о нападении на Ксению рассказала. Он очень взволновался и просил быть поаккуратнее.

– Ладно, – сказала Ксения. – Спрячемся по норкам и будем ждать следователя по особо важным делам!

– Всенепременно! – с жаром подтвердил Трешнев и завертел головой.

– Что это ты?

– Высматриваю Чупринина. Хочу спросить его, кто этот – М.Арин.

– Он уже ушел, я видела. – Инесса не отрывала взгляда от пирожков, приглядываясь, с какого начинать.

– Жаль! Посмотрю дома в его словаре.

– Вы же все решили, что это псевдоним.

– Может, и псевдоним. Но не обязательно. Это прежде в литературе писали под псевдонимами, а теперь под своими фамилиями работают в литературных проектах. Ведь сейчас литературы почти не осталось…

– Хорошая литература всегда в недостатке, – заметила Инесса.

– Но сейчас особенно. Все подведено под проект.

– И мейнстрим?

– Как раз мейнстрим и есть главный проект!

– Как это так?

– Более чем просто. Ты решила выйти в открытое читательское плавание. Поискать заповедные острова – интересные книжки. А тебе уже расставлены бакены, где плыть, куда плыть…

– Но какие-то ориентиры должны быть.

– Молодец! Наверное, многим читателям ориентиры нужны… Наверное. Почти согласен. Но ориентиры выставлены для писателей. Литература как таковая превращена в мегапроект.

– Ну, это всегда было, – возразила Инесса. – Лубок, детективы, приключения, женские романы…

– Я не о развлекаловке говорю – просто о литературе. Когда писатель садится и пишет – как хочет и что хочет. Впрочем, в России этого после семнадцатого года уже до конца двадцатого века не было. Именно большевички-товарищи и заложили основы этого к литературе отношения.

– Андрон, я знаю твою любовь к коммунистам, но не все же на них сваливать.

– Это – на их счету! Ну-ка, вспомни курс советской литературы. Любой писатель, рассчитывавший что-то напечатать в СССР, загодя видел эти заграждения с колючей проволокой и под напряжением. Изначально программировали, что советская литература начинается с «нельзя»…

– Но все же что-то осталось! Немало осталось.

– С потом и кровью! Вспомни, что сделал Фадеев с первой редакцией «Молодой гвардии»?! Написал неплохую книжку о том, как девчонки и парни не пожелали жить под игом чужеземцев… Вечный сюжет. Совершенно живой. Но это для нас он живой, а для них – вредоносный! Как это подростки посмели самоорганизоваться?! А коммунисты куда подевались?! И нет прежней боевой «Молодой гвардии» – есть чугунный соцреалистический роман о роли партии в борьбе с фашистами на оккупированной при попустительстве той же партии территории…

– Но ты же сам мне говорил, что, например, «Поднятая целина» – сатира на колхозный строй!

– Это не я так говорю, это в романе есть. Но опять-таки со всякими ухищрениями и компромиссами. И с обязательным ультрамажором под занавес…

– У Андрея Платонова нет такого мажора…

– Ты о каком Платонове говоришь? Которого в советское время печатали или того, что теперь издают? У меня где-то валяется монография о нем, предперестроечная – могу подарить, – где его творческий, так сказать, путь описан без малейшего упоминания «Чевенгура» и «Котлована». А «Впрок» вспоминается только в связи с погромом, который хронике устроили… Хороша история литературы!

– Очень мрачно у тебя получается…

– Это не у меня получилось, но в нашей стране… Писателю приходилось не в жизнь вглядываться, как положено, а в партийные постановления, соответственно в цензурные предначертания… Конечно, люди талантливые, строить образы умеют… Только и партия не лыком шита. Пастернак написал невиннейший, компромиссный, скромный роман о каком-то докторе – и что?! Довели человека до онкологии! Не думаю, что он хотел заплатить такую цену за Нобелевскую премию! Которая, кстати, тоже превратилась из более или менее объективной награды в проект. Премия по литературе, во всяком случае.

– В свободной Швеции? – решила Ксения подбросить свое полешко в этот костер.

– Не знаю, какая она там свободная, я в гостях у Карлсона не был. Но премию Линдгрен они почему-то не дали. Зато дали куче каких-то маргиналов… Не дают премию правым. Именно по этой причине Льосу тридцать лет мурыжили… Это у них не вчера началось. Сейчас стало известно, что в тот год, когда премию получил Шолохов, ее намечали дать Паустовскому… Но люди из ЦК КПСС сплели интригу…

– Кстати, а почему ты мимо Паустовского прошел? Разве он не был свободен как писатель?

– Эскапизм чистой воды… Все время прятался в природу. Как и Пришвин – сравните его берендееву прозу с дневником. Нет, мы можем только гадать, что написал бы Паустовский, не уединись он в Тарусе…

– Ты говоришь, что современная литература – это проект. Но ведь есть и хорошие проекты, например «Тарусские страницы», о которых сегодня вспоминали на презентации.

– Это контрпроект. И все-таки издательский. Как и «Метрополь». Кстати, оба совершенно идеологически невинные. Просто немного вольные – если, конечно, будет позволено так выразиться. А судьбу их помните?! То-то. И потом – я говорю об авторской литературе… Между прочим, мне очень интересно, куда они вывернут эту премию – удержатся ли от того, чтобы и ее сделать тусовочной?

– Откуда такие опасения?

– Премия чаще всего рождается из спонсорства… Смотри, какой фуршет они устроили! А спонсоры будут заказывать свое… Бывают, конечно, и экстравагантные случаи: писатели находят щедрого, нейтрального спонсора, а затем на его деньги решают свои тусовочные интересы… А вы говорите, нет цензуры. Разная есть цензура.

– Но писателю все равно не обойтись без самоограничений: не нужен мат, описание всякой грязи…

– То, что самоцензура существует и естественна, не обсуждается. Но она должна формироваться без каких-то оглядок…

– По-моему, ты сейчас запутаешься в своих рассуждениях, – сказала Ксения.

Трешнев отхлебнул вишневой наливки, зажмурился от удовольствия:

– Коварная. И наливка, и ты. Но меня не собьешь. Те же люди, которые огранизовывали советскую литературу, то есть, если угодно, с теми же навыками люди, организуют теперь и литературу современную. Вроде бы идеологические аэрозоли отброшены, а модели литературного устройства – сохранены. Та же пирамида – где на вершине мэтры (в них легко записали многих гонимых при коммунистах, без уточнений их художественной состоятельности). Дальше слоями и пластами тусовки. А у подножия – все остальное. Привычка, что поделаешь! Правда, пирамида двухглавая – гражданская война в литературе хотя и затихла, но все же у нас повсюду два союза писателей. А литератур сколько?!

Он залпом допил наливку и взялся за графин:

– А здесь что? Клубничная?!

– Печальные картины ты нам нарисовал, – сказала Инесса. – Налей и мне.

– И мне, пожалуйста, – попросила Ксения. – Если клубничная. Хочу попробовать.

– Выпьем не чокаясь, – предложил Трешнев.

– Чего это ради? – удивилась Инесса.

– Вдруг взгрустнулось… Подумаю, что не только литература эта – проект, но и фуршет тоже часть этого проекта… И как-то сразу аппетит пропал. Как ты, Ксения, говоришь – аттракцион вместо жизни…

– Это не я говорю, а кто-то из ваших писателей.

– Умный человек.

– Ну, кто куда, а я – на службу. Надо оправдывать выплачивание мне жалованья…

От наливки Ксения несколько захмелела, так что после расставания у метро, приехав в институт, еще некоторое время подремала в кресле.

Потом оказалось, что на фоне наливки работать тяжело, и она, добравшись домой, рухнула в кровать, очнувшись только на рассвете.

Трешнев объявился в середине дня, когда она сидела по уши в служебных бумагах.

– Сообщаю в рамках данных обещаний по обновлению жизни. Только что звонил один мой студент… честно говоря, я и не очень-то помню такого… сегодня у него в «Квадриге» презентация книжки… попросил выступить… Я ему: «Но книжку-то вашу я даже не видел!» – а он мне: «Книжка никуда от вас не денется, ее как раз к презентации подвезут. Напишете рецензию, если понравится». Вообще-то я с большим удовольствием пишу рецензии на книжки, которые мне не понравились… Словом, очень он хочет, чтобы я сказал несколько слов о своем отношении к молодой литературе, к новому поколению писателей…» Тут мы начали спорить о значении и смысле слова «писатель», о том, кто и как может его употреблять… В конце концов сошлись на том, что о сути писательства на его презентации и поговорим… Я и те идеи, что вчера высказывал, разовью… Пусть знают…

– А потом, конечно, пьянка. Фуршет.

– Ну да.

– То есть опять напьешься…

– Да какое там напьешься! Видела ли ты меня пьяным?! Будет скромный междусобойчик. И все…

– Значит, устраиваешь прощание с фуршетами, – согласилась Ксения.

– Нет, я не могу взять на себя такое обязательство. Но Академия фуршетов нуждается в реформе… Вот кончится этот фуршетный сезон, и я, честное слово, сведу на нет свои фуршетные аппетиты. Посижу в тишине… Есть планы…

– Пока у тебя план – вновь напиться. – Ксения посмотрела на часы. – Нам-то можно туда пойти?

– Ты знаешь, президента этот Саша просил не приглашать. Какой-то был у него литературный конфликт с ним. Поэтому я и Волю не зову. Мы же все сложные люди. Страсти, столкновения…

– А мне? Инессе? Можно?

– А вы хотите? Не думаю, что там будет очень интересно… Впрочем, я Инессе уже звонил, и она тоже почему-то хочет пойти послушать мою болтологию…

– Ну вот и хорошо. «Квадрига» – это метро «Тверская»?

– Ну да. Встречаемся в девятнадцать часов у памятника Пушкину.

Какая хронометрическая точность у отца летчика.