Текст книги "Донор"
Автор книги: Сергей Чилая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
– Да, да, чтобы с-сделать пи-пи... В честь этого с-события грузины возвели огромный б-бетонный с-сортир на два д-десятка персон, без удобств и п-перегородок, настолько удушающе вонючий, что с-смешанный запах к-кала, мочи и слабого раствора хлорной извести б-беспрепятственно п-проникал во все п-помещения ресторана...
– Почему вы вдруг заговорили об этом? В вас поселился антигрузин?... спросила Этери.
– ... к-который уживается с антилатышом, – сказал БД. – М-мне действительно п-перестали нравиться грузины, но еще не стали нравиться латыши... Удивительная сопричастность...
– Но тогда вам нравилось там... Я говорю о ресторанчике... А грузины, БД, они – дети... Добрые, щедрые, всегда веселые и великодушные...
– Они инфантильны, Этери.... Даже эта г-грузинская п-песня про Т-тбилиси... Песня, ставшая п-почти национальным грузинским гимном... Ее написал Бах...
– Не может быть! Вы никогда этого раньше не говорили...
– П-потому что любил... и п-почти все п-прощал... Вернешься к Компасу в Москву п-поставь Баха... К-концерт фа минор... восьмая часть – "П-пастораль" в с-соль миноре... и услышишь: Тбиии-ли-сооо... бда-да бда-да бдум бда-бда бдум-да бдум-да-даа...
– П-почти в каждом грузинском интеллигенте отсутствует г-глубина, как, впрочем, и в н-нынешних латышах, – продолжал БД. – Глубина в к-культуре т-та, что остается в человеке, к-когда все выученное забыто... И поэтому в изменившихся обстоятельствах рафинированные г-грузинские интеллигенты ведут себя, к-как к-крестьяне из к-кахетинской деревни. А Б-б-бах... Он так г-глубок, что даже с-сегодня неизвестно, где у него дно.
– А Кузьма Константиныч сказал тогда... в пригородном ресторанчике с большим многоместным сортиром: "Ты, Рыжий, как всякий настоящий интеллигент, по своему... – Этери улыбнулась... – мудак!"
– Н-не может быть, чтобы я с-стерпел такую хамскую выходку!
– Он умер. Давайте послушаем его... "Но ты к тому же еще и гад! сказал тогда Кузьма Константиныч. – Ты здоров. Тебя любят красивые бабы... Ты хорошо оперируешь... и мог бы своими руками вылечить тысячи больных, но ты предпочел копаться в экспериментальном говне обезьян и ослов, поскольку здесь тебе легче взобраться на самую высокую вершину и воссиять... над всеми..."
– Н-нет! Это н-несправедливо... Honey! Кузяша... – сам м-мудак.. Ох... П-прости, К-кузеван... Я оставил к-клинику не из-за альпинистской т-тяги к вершинам с-славы... Я знал, что исчерпал с-себя там... А если честно, мне п-просто не п-позволяли реализовать с-себя.... Н-несмотря на чувство к-комфорта, какой-то п-победной и радостной, как н-наркотик, уверенности, ощущения с-собственного м-могущества в операционной ... что-то гнало меня дальше... в б-большую хирургию, в сердечную т-трансплангтологию, и этот п-призыв был настолько с-силен, что я не стал п-противиться... Защитив д-докторскую д-диссертацию, я с ужасом п-понял, что все мои усилия оказались н-напрасны: к-клинические п-пересадки сердца все еще были под з-запретом... Это был очень с-сильный и к-коварный удар, п-потому что был ударом изнутри, к-как всегда н-нанесенным любимой с-страной... Удар, принесший п-постоянную изнуряющую б-боль, о к-которой никому не расскажешь, п-потому что к-крови не видно... М-может, я слишком п-привередлив?
– Тогда Кузьма Константиныч вам сказал: "ЗаткниебалоРыжий! У тебя прекрасная Лаборатория. Тебя знают и охотно публикуют... Ты вхож в узкий круг... Это и есть твоя жизнь... Чего тебе еще? Какие нахуйпредназначенья? Твои постоянныевыебыванияпро смысл жизни до добра не доведут!"
– Что я ответил?
– Вы сказали: "Разве ты, Кузя, сам никогда не задумывался над этими вопросами?"
– Конечно, задумывался...
– Ты получил ответы?
– А кто мне их должен давать, как, кстати, и тебе? Кто? А задавал я нормальные человеческие вопросы, определяющие мою жизнь и влияющие на нее...
– М-может быть, мое п-предназначение в том, чтобы з-задавать эти вопросы о смысле жизни? Н-нет... Это б-бы б-было слишком п-просто, – сказал БД, глядя, как тело Этери вдруг начало перемещаться от его ног к голове...
– Или, может быть, проделав сложный и долгий путь от джаза к эксперименту, вы еще не нашли своего предназначенья и оно поджидает вас где-то, постукивая от нетерпения ногой об пол? – закончила за него Этери. Он увидел у своего лица подвздошные впадины ее живота с чуть трепещущей кожей и узкой полоской волос на лобке...
– Honey! М-мое с-стратегическое м-место не может н-надежно функционировать, если заперта дверь г-гормональной к-кладовой... Я уже говорил: кто-то унес к-ключи...
Этери перетекла на край постели и прижала подбородок к согнутым коленям.
– Эти слова недостойны джентльмена... Прежде вы могли функционировать и с неработающей кладовой... Вам надо, чтобы вместо нескольких минут, отведенных для любви, я стала выкладывать то, чего сама не знаю... Чего не знает никто.
– Д-даже Г-господь? Зачем мы тогда п-путешествовали в т-те миры, где, мне казалось, есть телефон, чтоб д-дозвониться к Богу?
Там не отвечают на вопросы, там показывают...
Что?! Что?
То, что вы хотите увидеть или узнать, даже если сами этого не осознаете... Может быть, вы правы и эти вопросы следует задавать Господу... или самому себе...
Поезд мягко стучал. БД прислушался: колеса тихонько выстукивали "Air on the G string" Баха в аранжировке Жака Лусье...
– Вы теперь не Казанова, БД, – сказала она.
– Я никогда и не б-был им, Honey. Я могу х-хорошо з-заниматься любовью только с любимой женщиной или если меня разбирает л-любопытство...
– Любопытство?
– Если мне вдруг до с-смерти надо знать, как эта женщина п-поведет себя...
– И часто вас разбирало любопытство?
– Раза т-три... или четыре?
– Но вы до сих пор помните об этом...
Он глубоко втянул ноздрями запах юной кожи и, чтобы сильнее и острее почувствовать его, приподнял стройные бедра, и погрузил лицо прямо в благоухающий сад, влажный после дождя... Он пребывал в овраге яблоневого сада, склоны которого были выстланы светлой нездешней травой, влажной и душистой, с преобладающим запахом неспелых яблок...
Он пил эти запахи и вкус, и не мог напиться, все больше увязая в светлых травах оврага... И почувствовал, как не выдержав напора, рухнула дверь эндокринной кладовой, сорванная с петель, и гормоны хлынули мощно в кровеносные сосуды, вызывая нарастающий гул окрест, заставляя сердце выскакивать из груди, наливая пенис забытой силой и напрягая его до звона, такого сильного, что в ответ загудело, завибрировало тело девушки. Она привычно опустила веки и уткнула лицо в плечо, чтобы спрятать гримасу сексуального наслаждения...
– Еще! – сказала она через несколько минут после того, как сперма стекла на живот БД, сразу став холодной... – Еще, БД! Еще! Ближе к старости вы стали делать это лучше..
– Мне к-казалось... т-тебе не по д-душе эти монотонные с-сексуальные движения... Что до меня... – они п-просто утомляют...
– А я думала всегда, что вы чрезмерно дорожите собственной спермой и не любите расставаться с ней, считая, что она такая же ценность, как вы сами...
БД внимательно посмотрел на девушку:
– П-по части ф-формулировок, Honey, ты стала с-совсем взрослой.
– Я ушла из Лаборатории и как-то незаметно стала взрослеть... Менялись мужчины-грузины вокруг меня, любвеобильные и щедрые, менялась моя физиология, психология поведения. Но словарный запас остался вашим... Нельзя оставаться независимой от человека, если думаешь, действуешь и живешь его словарем...
Два серых озера-глаза внимательно вглядывались в БД, все глубже проникая в него... Тонкие позванивающие руки-ручьи ласкали его тело все настойчией и требовательней, а бесконечно длинные ноги-реки вдруг переплелись вокруг его шеи, и он опять очутился в омытом дождями яблоневом саду с глубоким оврагом, и терпким запахом молодых яблок...
Желание было таким сильным, что, казалось, гормоны стекают прямо на пол... Еще мгновение и сперма брызнет из уретры, как у Гиви, и пролетев несколько метров шумно шлепнется в вагонное окно... Он с трудом подавил эякуляцию... и остался с Этери в саду.
Они бродили среди деревьев, взявшись за руки, как много лет назад – по склонам гор летнего Бакуриани, забыв о друзьях, прождавших их целый день в ресторанчике на горной дороге... Они так сильно обгорели под высокогорным солнцем, что лица и тела покрылись ожогами, а на распуших губах выступил, похожий на цветную капусту болезненный герпес, мешавший целоваться...
И тогда Этери, повернулась спиной, наклонилась, обхватив руками тонкий ствол молодой сосны и требовательно посмотрела на него, дерзко выставив попку... Вокруг сразу мощно загудело, будто поблизости стали звонить в большой колокол, и, не поглядев по сторонам, он приблизился к ней, раздергивая на ходу молнию на джинсах... Подрагивающий от напряжения пенис тупо тыкался в хорошо знакомые стринги-трусики в горошек, узкой полоской застрявшие в промежности под короткой юбкой странной ткани...
Повозившись с полоской штанишек, Этери нетерпеливо сдвинула ее в сторону и, нащупав фаллос БД, замерла на мгновение, словно убеждаясь в его прочности, и, поводив окрест, стала медленно вводить в себя. Он рванулся, чтобы поскорее достичь пределов, но рука-ручей властно придержала его... Казалось, что путь в десяток сантиметров он преодолевал необыкновенно долго, словно шел пешком по Военно-грузинской дороге, мучительно сдерживая себя, а когда достиг цели, почувствовал, как погружается в водоворот, неотвратимо засасывающий его...
– Кто сказал, что Моцарт стал Моцартом потому, что работал больше Сальери? – думал БД, выбираясь из глубин Этери... – Он не знал, что он Моцарт и многоходовые фортепианные сонаты, похожие на блюзы, выстроенные им, симфонии и концерты, охотно растаскиваемые современными композиторами на свежие музыкальные идеи, и божественные оперы, легко и непринужденно стекавшие с пальцев, едва касавшихся клавиш, лишь воспроизводили звучащую в нем музыку... Гений не может часами потеть над каждым тактом или фразой, изнурительно выстраивая очередной музыкальный отрывок, как почти постоянно выстраивает он сам, мучительно перебирая в мозгу модели консервации сердца в надежде набрести на единственную, обещающую неограниченное по времени хранение... – И тут же увидел незнакомую операционную и странный модуль неизвестного металла с вращающимися насосами и мерцающими цифрами дисплеев, басовито вздыхавший подле старенького клавесина.
– Клавесин-то точно Амадеев, – подумал БД и, с уважением косясь на старинный инструмент, приблизился к модулю, уже зная, что незнакомый ящик реализовал в себе одну из его идей...
Он не стал разбираться в путанице кабелей, тайгоновых магистралей, заполненных голубоватой жидкостью, и датчиков, дистальные концы которых напоминали разъяренного ежа, а попытался отыскать оксигенатор и сразу увидел большой прозрачный стакан трансформированного искусственного легкого, заполненый фторуглеродом, который медленно и трудно вспенивался кислородом... В стакане, полупогруженное в тяжелый опалесцирующий фторуглерод, лежало странное мышечное образование, розово-красное, чуть шероховатое и влажное, с пятью или семью отростками, напоминавшее хирургическую перчатку. Отростки заметно пульсировали и вся эта штука червеобразно сокращалась вместе с датчиками, укрепленными на поверхности...
Удерживая боковым зрением Моцартов клавесин, БД жадно рассматривал модуль, понимая, что мышечное образование перед ним и есть та матрица-клон, что станет выращивать органы... Только когда осуществится ее предназначение?
"Слишком много вспомогательного оборудования, – подумал он. Аппаратная перфузия здесь не нужна... Матка-грядка, похожая на перчатку, должна самоперфузироваться, как это происходит в целостном организме. Значит, лишнее убирается, а циркуляция крови станет осуществляться..."
– БД! – услышал он. Этери стояла под яблоней и улыбалась...
"Сейчас она повернется спиной, нагнется и, обхватив ствол руками, требовательно поглядит на меня..."
Он шел к ней, ступая по зеленым похрустывающим яблокам, а когда подошел близко остановился и опустился на колени... Этери выпрямилась и прижалась к яблоне спиной... и на них просыпался мягкий дождь из неспелых зеленых плодов, глухо простучавший по головам... Он приспустил знакомые трусики и прижал лицо... Желание еще не пришло, но он готов был ждать вечность, стоя на коленях с вдавленным в чужую плоть лицом...
Она начала проявлять нетерпение, требуя действий, но он не сразу понял это. А когда понял, то увидел толстую металлическую дверь своей биохимической кладовки, запертую на прочный засов...
– Вряд ли мне удасться отворить ее сейчас, – промелькнуло в голове, и он спросил:
– К-как там наши п-пограничниками, славные ребята? Где обещанные л-люди в ф-форме, Honey?
Она сразу раскусила его:
– Может быт, поменяемся местами?.. – Но, видя его нерешительность, повела плечами и выскользнула из объятий, распрямляя складки короткой юбки... – Погранцы и таможенники уже были... Сначала русские, потом придурки-латыши... Загадочно долго вертели в руках ваш паспорт, как солдатики в Шереметьево... А со старой сукой были любезны... Кто-то шутил, что латыши покрываются сыпью, беря в руки русский паспорт...
– Т-ты не должна т-так говорить о л-латышах, Honey...
– Вы-то сами говорите о них в сто крат хуже...
– В-возможно, у меня есть основания. Я п-попал туда волею обстоятельств... Я п-претерпел от них д-довольно с-сильно... и, в-видимо, мне еще п-предстоит. Однако они дали мне к-кров, хлеб, работу, Даррел, наконец, и мне н-неприятно, к-когда другие г-говорят гадости о них... Пушкин написал в одном из писем: "Терпеть не могу свою родину, но обидно, когда это чувство разделяют иностранцы со мной...". Н-не хочу, чтобы ты с-становилась п-похожей, на тех придурков из к-команды Гамсахурдии, с к-которыми п-провела слишком много времени...
– Не горячитесь, БД. Каждый имеет право быть придураком...
– Даже этим п-правом надо п-пользоваться осторожно... – перебил он ее. – Я н-надрываю себе душу и опустошаю гормональную к-кладовку, чтобы угодить т-тебе, а любовь, п-похоже, уходит... уже ушла. М-может быть, м-мне не с-следовало это говорить, но н-не говорить еще х-хуже...
– Простите, БД!
Худенькая девочка-школьница с просветленным лицом исчезла, и рядом с ним в вагонном купе сидела пожилая, плохо одетая женщина со спортивной сумкой с надписью USSR.
– Вы? – удивился он. – Тогда з-задам вопрос о будущих перспективах...
– Знать прошлое – неприятно; знать еще и будущее – просто невыносимо, сказала она.
– Н-надеюсь, вы не для т-того здесь, чтоб цитировать к-классиков...
– Не для того, – улыбнулась женщина. – Но лучше формулировать никто не умел... Только Библия.... Вот, например: "Не бойся ничего, что тебе предстоит претерпеть. Будь верен до смерти, и дам тебе белый камешек, и на камешке имя новое написанное, которого никто не знает, кроме получающего".
– Н-не п-п-понимаю... – признался БД.
– Ты ж, поди, не в школе, милок, на уроке природоведения, где училка может растолковать про заданное даже самому непонятливому, – проговорила она простонародной скороговоркой и продолжила с завораживающей актерской выразительностью: – Вы сами найдете ответы... Многие вы уже нашли, но не сумели сформулировать... Если бы каждый знал свое предназначенье, все жили бы в раю... или аду... К счастью, большинство не обременяет себя подобными задачами... Может, уже знают, как знаете вы, но считают это не слишком серьезным или настолько свыклись, что не понимают, что уже действуют в соответствии с предназначеньем своим...
– П-подождите! – попытался остановить ее БД.
– У меня мало времени. Вам, как и прежде, придется постоянно делать выбор. Постарайтесь не ошибаться, потому как выбор велик. А с органами для трансплантации управляться научитесь... и скоро уже... Осуществится затея ваша... и не потому, что происхождением хороша, – она улыбнулась, – но благодаря собственной ценности... И не очень сожалейте, что бы ни стряслось... Этери ведь говорила вам про Вечного Жида... А чтоб защитить и чтоб помнил, камушек дам спасительный с именем получающего, как в Библии.
–... И услышишь ты голос с неба, говорящий: напиши! – сказала женщина, легко поднимаясь с тяжелой красно-синей сумкой в руках. – И другой ангел выйдет из храма, взывая голосом великим и скажет: Пиши! Пиши..., что ты видел, и что есть, и чему должно произойти после этого...
– П-про к-какой к-камушек вы говорите... и что на нем написано, и что п-писать?
– Про камушек счас прознаешь. Вот он на койке твоей лежит, к стене прислонутый, в бумагу завернутый... – Она опять перешла на скороговорку. – А чиво писать, милок, ты сам знать должон... Тому не учат... – И, помедлив, добавила: – Начни с Нового Завета: "И теперь я сказал вам прежде, чем сбылось, чтобы когда сбудется, вы уверовали!"
Он взял прислоненный к стене купе плоский предмет, снял бумагу, уже зная, что увидит под ней... Желтое небо на холсте без рамы, красная с синим трава и кипенно-белый силуэт покосившейся часовни с красной черепицей нефа, выбитыми стеклами-иллюминаторами и крестом, и негромкая музыка внутри, и пучок белого света от часовни, осветивший ночное купе... Но что-то изменилось на холсте... Свет, излучаемый часовней стал пронзительней и ярче, красная черепица нефа осыпалась, а предзакатный желтый фон потемнел, в нем прибавилось красного тона, обещая ветреную погоду назавтра.. Часовня накренилась так сильно, что, казалось, неминуемо упадет, и орган звучал тоскливо и громче обычного... Было что-то еще, что не давалось БД в ощущениях. Потом он понял: пейзаж стал тревожнее, как и музыка внутри часовни, в которой звучали тяжелые аккорды Largo "Зимы" из "The Four Seasons" Вивалди, заглушавшие сипение износившихся мехов...
Глава 4. Party with PB Ltd.
БД покупал смокинг. Вместе с Лиз они долго выбирали, но что-то все было не так...
– What about to invite His Excellence for this matter? – спросил БД.
– You're crazy! – взвилась Лиз. – To invite the Ambassador into a bed as a third side will be more decently!
– I'm not going to object...
Смокинг все-таки купили, и БД с Лиз понесли его в люди. Несколько раз они были на вечеринках. Лиз, как когда-то БД, брала уроки танцев в молодости... Когда они показывали буги, рок-н-ролл или джейв, публика прекращала танцы и с удовольствием наблюдала за движениями необычной пожилой пары, передвигавшейся с энергией и мастерством молодых танцоров-профессионалов.
Потом смокинг отнесли в Национальную Оперу. Ансамбль-generic из Ирландии, славившийся нетрадиционными постановками народных танцев давал VIP-концерт. Билеты были дорогими. Ансамбль не стоил таких денег, но старательно отрабатывал их, шумно потея в чечетке под фонограмму. Мобильные телефоны позванивали в разных концах зала, и зрители подолгу обсуждали что-то с далекими абонентами...
Он никогда не потащился бы сюда, но твердость Лиз, решившей показать его посольской публике в смокинге, преодолела его отвращение к местному бомонду и фольклерным танцам. БД сидел в ложе, стараясь не опрокинуть ногой бутылку с ирландским виски, которую купил в антракте, когда понял, что их надули и вместо оркестра надрываются мощные звучалки CD-плейера.
Смокинг пролежал в шкафу несколько месяцев, прежде чем БД одел его еще раз на прием в одно из посольств стран юго-восточной Азии.
– I am indeed happy for this opportunity to add my voice to the chorus of congratulations, – сказал БД, пожимая сухую и цепкую, как куриная лапка, руку посла. – I congratulate you warmly on this happy and memorable occasion.
БД успел сильно подвыпить и переговорить с кучей знакомых, когда наконец, услышал подле себя глубокий голос Лиз, такой странный в худой и хрупкой женщине:
– Hi, Boris!
– Hi, Lisa!
– How do you do, Mr. Konevsky! – сказал Лизов муж, протягивая руку. БД всегда смущался, встречаясь с ним. Ему казалось, тот знает who's this back-door man и только хорошее воспитание не позволяет устроить скандал. А Лиз была красивее всех. Ей нравилось на виду у всех держать подле себя двух любимых своих мужчин, досаждая посольской публике.
"Вот она: ярая сторонница гаремной системы," – думал БД, любуясь подружкой, которая не могла решить с кем из них провести ночь и долго колебалась, прощаясь с БД:
– I want you the both to take me....
Вместе с Даррел и мальчиками БД жил теперь в центре Риги, в большом желто-коричневом доме в шесть этажей, с кариатидами над входом и балконами, с мансардой, которую занимали нестарые художницы лесбиянки, с широкими лестничными маршами, выложенными рельефными изразцами, не потерявшими блеска за сто лет, и прекрасными массивными дубовыми перилами и дверями... Четырехкомнатная квартира с высокими потолками и большой ванной комнатой с венецианским окном чем-то тревожно напомнила их тбилисскую квартиру.
Неподалеку – старинное кладбище, превращенное в обширный парк со столетними кленами, фантастически быстро растущими здесь, с асфальтовыми дорожками, редкими склепами и памятниками: черными гранитными глыбами с торчащими вверх толстыми католическими крестами и надписями на немецком. Каждое утро БД бегал по дорожкам парка, вспоминая Ремарка, шурша большими желто-красными кленовыми листьями, которые позже засыпал неглубокий мокрый снег, и отбиваясь от незлобных кладбищенских собак. Вскоре они приняли его в свою стаю. Он раскланивался на ходу со священником местной церкви и всякий раз ощущал себя чем-то сродни этому странно красивому парку с могучими надгробиями и редкими прохожими...
БД вернулся к большим нагрузкам в спорте и, кроме ежедневного бега, теперь регулярно играл в теннис, подолгу плавал или проводил время в залах с тренажерами. Он сбросил лишний вес, а резко поправившийся семейный бюджет вносил мощную мажорную струю в его жизнь. Даррел тоже вдруг начала худеть, он даже струсил поначалу – нет ли опухоли в ней, но успокоился, узнав, что она посещает дорогие компании, занимающиеся похуданием своих клиентов. Постарев и похудев, она вновь стала удивительно красива той редкой аристократичной красотой, доступной лишь немногим талантливым актрисам и очень богатым женщинам.
– Она теперь похожа на старинный серебрянный подсвечник, – думал БД, глядя на нее, – дорогой и удивительно изящный.
Между ними по-прежнему не было любви и понимания, и БД давно приостановил выполнение супружеских обязанностей. А Даррел, хоть и не лидировала теперь в пополнении семейного бюджета, почти ежедневно, как и прежде, атаковала его – агрессивно и шумно. Он понимал, что это надо прекратить, как понимал и необходимость объяснений с сыновьями, которые под влиянием матери все больше склонялись к горькой и нестерпимой мысли, что их отец неудачник, не сумевший вернуться в хирургию... Он хотел им сказать, что Даррел сводит с ним счеты из-за исчезнувшей любви, как будто силой ее можно вернуть, но все откладывал и откладывал беседу с сыновьями, пока однажды вдруг не решил, что лучше напишет им, и сразу испытал облегчение, будто написал уже...
– Это будет книга... про меня, – подумал он, возбуженный отвагой неумелого пловца, пробующего ногой воду..
– Этот участок земли, п-принадлежащий Большому Боссу, занимает т-территорию в двадцать гектаров, – сказал БД, чувствуя себя Котом в сапогах. Он прохаживался вдоль берега Юрмалы с группой английских экспертов из нефтяного монстра PB, приехавших с инспекцией на Терминал. От результатов инспекции зависели объемы поставок нефтепродуктов, закупаемых в России.
До этого англичане почти час знакомились с Большим Домом, в котором жил Босс, следуя за ним по всем трем этажам похожего на корабль здания.
Гигантский дом Гаргантюа с многочисленными крыльями-пристройками, пятидесятиметровым бассейном в холле, водопадами, банями на любой вкус, залами, несчетным количеством спален, ванных комнат, кабинетов и терасс, был облицован гранитом и вытянут пологой дугой вдоль лужайки, каскадами спускавшейся к воде, где у причала паслось несколько яхт. Огороженный металлической узорной оградой с мотивами решеток петербургского Летнего сада, Дом странно и удивительно естественно вписывался в загородный пейзаж своими высокими стенами, мостками, павлинами, оленями, тенисными кортами, площадкой для гольфа, бронзовым лесным зверьем, расставленным повсюду и как попало, а также несколькими катеджами, в одном из которых была собрана коллекция охотничьих трофеев Большого Босса, каждый год отправлявшегося на охоту в Африку или Канаду...
–Even the British Queen does not have got such a huge plot in private property, I think, – задумчиво сказал Малколм, один из экспертов PB, раскуривая трубку, когда они остановились возле бронзового кабана размером с "Фольсваген". – How much is this plot there, BD?
– Two hundred greens per square meter, – спокойно обронил БД и вновь двинулся вдоль озера, приглашая за собой остальных. Когда через несколько шагов он оглянулся, люди PB стояли неподвижно и, слегка шевеля губами, подсчитывали стоимость Боссовых земель.
– Don't fall behind, gentlemen! – прикрикнул на них БД. И, уже повернувшись спиной, добавил: – Forty million dollars...
Босс лично жарил шашлыки и осетрину для персонала РВ, не подпуская к барбекю прислугу. БД с гостями несколько раз объездили озеро на водных мотоциклах, побывали в банях, чередую финскую, русскую, турецкую и римскую... Усаживаясь в очередной раз к столу, БД предложил почетное место Малколму, шестидесятилетнему джентелмену, который только что, единственный из них, совершил круг над заливом на дельтаплане. Публика с удовольствием аплодировала, а Малколм привычно принимал поздравления...
–Боринька! – позвал Босс, подойдя к краю бассейна, в котором в одиночестве плавал БД. – Ты должен больше времени проводить с гостями, а не заниматься собой... Мне нужен их позитивный отчет по терминалу... Ты обещал! Твои деловые качества...
БД вылез на край бассейна и, часто дыша после выпивки и кроля, близоруко пялясь на Босса, ядовито заметил:
– Н-надеюсь, под деловыми к-качествами вы п-понимаете мои с-способности идентифицировать п-потребности к-компании и умело воплощать их в жизнь...
Босс махнул рукой и засобирался к шашлыкам.
– П-погодите! – остановил его БД. – Н-неужто п-полагаете, что, едва они п-покончат с к-кормом и выпивкой, я тут же должен с-собрать их вместе и проинструктировать относительно ваших высоких устремлений? Г-гостеприимство не при чем... Мы должны п-понравиться им... вы... я... Точно так же, как им, надеюсь, п-понравился Терминал!
– Ты же говорил...
– П-помните, – остановил его БД, – оценку т-терминала, которую пару лет назад делала п-по моей просьбе другая английская компания? Мы тогда п-получили больше, чем хотели. Вы тогда еще забыли сказать мне с-спасибо...
Босс вытащил из кармана плавок непромокаемый мобильный телефон и стал рассеянно нажимать на кнопки.
– Н-надеюсь, звоните в б-бухгалтерию, чтоб распорядится о... п-прибавке.
– Я звоню в бюро погоды, – сказал Босс и двинулся к шашлыкам.
Все давно и сильно подвыпили и недоуменно наблюдали, как трезвый Босс, так и не присевший к столу, возится возле барбекю. БД опять плавал в бассейне, готовясь самостоятельно вести машину в город, когда вдруг у стола появился олень и, несильно ткнув Малколма рогами в спину, стал тянуться к блюду с фруктами. Это было так неожиданно, что все в испуге повскакали с кресел.
БД выскочил из бассейна и стал успокаивать публику, объясняя, что олень домашний и больше всего на свете любит Большого Босса и ирландское баночное пиво "Guinness". Между тем олень, по кличке Придурок, размером с хорошую деревенскую лошадь, оказавшись в центре внимания и, видимо, понимая, что стал причиной всеобщей паники, из вредности начал выделывать на террасе такое, что даже БД растерялся и принялся нервно искать глазами хозяина.
Опрокинув массивный бамбуковый стол с едой Придурок подбросил рогами несколько бамбуковых кресел со шриланковскими подушками и, задумавшись на мгновение, направился к столику с выпивкой. Все замерли...
– Не дури, парень! – сказал по-русски БД, с трудом преодолевая страх и приближаясь к оленю-латышу, который ехидно косил на него печальным коровьим глазом. – Здесь VIP-гости. Постарайся поделикатнее, не то разразится скандал...
Но Придурок сильно возбудился и, боднув рогами воздух, на прямых ногах энергично двинулся к БД, наклонив голову в атаке. В холле стало тихо, показалось, что даже водопад замер в ожидании, бесшумно роняя редкие, как из крана, капли в голубую воду бассейна.
"Похоже, он собрался устроить корриду, а на мне только мокрые плавки: ни мулеты, ни шпаги," – успел подумал БД, чувствуя, как тело покрывается липким потом страха. И сразу неведомая сила заставила его бесстрашно сделать шаг вперед. Уже не боясь Придурка и покровительствуя ему в душе, БД протянул руку, коснулся нежной кожи на оленьем носу с редкими колючими волосками и сказал неожиданно для себя:
– Пойдем поплаваем, парень! – и, повернувшись, двинулся к бассейну. Олень, с сожалением взглянув на выпивку, послушно последовал за ним, стараясь толстым языком лизнуть плечо... Пока на террасе наводили порядок, БД с Придурком мирно плавали в окружении взволнованного персонала PB, разместившегося вдоль бортов бассейна с камерами наперевес...
– Вчера за ланчем, джентльмены, я рассказывал вам историю Большого Босса – основателя и президента компании. Если помните, я старался быть не навязчивым, насколько позволяли обстоятельства... – БД излагал на английском. Со стаканом кукурузного виски он сидел на твердых шриланковских подушках. PB-персонал медитировал, распаренный банями, алкоголем, обильной едой и необычной для Латвии жарой. Даже Кевин, руководитель персонала РВ, расслабил узел галстука. Босс, как всегда наплевав на условности, забрался в кресло и, привычно поправляя гениталии, словно проверяя все ли на месте, с удовольствием вслушивался в знакомый и всегда неожиданный монолог БД.
– Широко распространено мнение, что изучение экономических дисциплин и делового управления позволяет повысить уровень компетентности в бизнесе. Однако волюнтаризм, свойственный руководителю, не получившему экономического образования, может приносить прекрасные плоды независимо от обстоятельств... Успехи компаний Большого Босса – лучший тому пример...
– Почему ты не говоришь им, что я закончил экономический факультет ВГИКа? – обиделся Босс.
– Они з-знают вашу б-биографию не х-хуже меня, – сказал БД, – Ваша учеба не в с-счет. С-сколько раз вы были в институте на занятиях п-по с-с-оциалистической экономике? – БД втянул в себя запах кукурузного виски из стакана и продолжал: – Позвольте предложить тост за здоровье хозяина этого прекрасного Дома, за его гостеприимство... – БД сделал паузу. – И, конечно, за одно из самых замечательных качеств Большого Босса... – БД держал паузу как во МХАТе. – За потрясающую способность переходить от мысли, пусть даже чужой, к практическим действиям, проявляя решимость и дерзкую энергию... А результаты его деятельности – п-перед вами: этот великолепный Дом на берегу залива с прекрасной решеткой, деревьями и зверьем, медным и живым...
