Текст книги "Донор"
Автор книги: Сергей Чилая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)
– Знаете! – Снова пустился он в воспоминания. – М-много лет назад я задавался п-подобным вопросом, правда по другому поводу. М-меня так же с-сильно интересовало, кто в нашем бывшем доблестном и могучем КГБ определял места встреч своих офицеров с хорошо воспитанными людьми?
– С такими, как вы?
– Они руководствовались т-теми же п-принципами, что и кто-то в вашей к-команде: комфорт, разумеется, с точки зрения ГБ, безопасность, привлекательный вид из окна и что-то еще непередаваемое, но удивительно п-похожее... П-пожалуй, н-непредсказуемость выбранного м-места.
– Места для встреч обычно выбирает Пал Палыч, – ответил бывший служащий на ВЭФе. – Вон тот худой мужик с большим носом.
БД посмотрел и увидел пожилого интеллигентного человека с большим грузинским или еврейским носом, густым курчавым ежиком седых волос, в длинных шортах со множеством карманов, кривыми волосатыми ногами и плотной светлой рубахе с темными пуговицами.
"Господи! – подумал БД. – Это же тот из ЧК, что приезжал из-за "кумыса" и морочил мне голову в кабинете директора тбилисской филармонии, удивляя, кроме прочего, умением выбирать места для встреч... Где-то еще, совсем недавно, я встречался с ним..."
– Н-нет! – Бормотал БД. – Не м-может б-быть! – Но ноги уже несли его к мужику в толстых шортах, лежащему под деревом неподалеку от остальных. Что-то в этом старом еврее-грузине уже давно привлекало его, но он старался избегать знакомств. Ему был интересен только один человек – он сам.
БД чуть не налетел на него и, остановившись, начал молча разглядывать. Тот сел и, улыбнувшись, спросил:
– Что-нибудь случилось? Вы похожи на человека, который выиграл в лоторею велосипед.
– Мы с вами встречались в прежней жизни, не правда? Встречались? Может быть, велосипедные гонки "Tour de France"?
Мужчина с большим носом смотрел на БД, молчал и улыбался.
Нет, простите. Я, к-кажется, ошибся.
– Так вот, старина! – Сказал БД слесарю-преподавателю. – Хорошо воспитанные люди...
– Такие, как вы? – Спросил тот просыпаясь.
– В бедности трудно с-сохранить х-хорошие манеры, – начал нервничать БД.
– Но вы не ответили! – настаивал университетский придурок.
– Я терпеть не могу отвечать ответом на в-вопрос. Я начинаю с-себя чувствовать, как на допросе в ЧК.
Мужик обиделся и демонстративно отвернулся.
– Х-хорошо воспитанные люди, такие как я, с х-хорошим вкусом, способные оценить не пробуя, – произнес БД и посмотрел на университетского придурка, лицо которого в этот момент выражало удовлетворение человека, исполнившего свой долг, – не скурвливаются под воздействием обстоятельств, даже самых с-страшных. Х-хотя, если честно... то, что произошло с х-хорошими людьми в бывшей лучшей, самой худшей и любимой стране, еще не есть самое страшное, потому что та малая не скурвленная горстка хороших людей в самой России и вокруг нее, не утратившая чести, достоинства и благородства, традиционно не захотела п-принимать участия в том, что происходило: ни мозгами, ни делами, ни просто п-присутствием своим, которое многое значит... Всегда, д-думали хорошие люди, найдутся полуинтеллигенты без с-среднего образования, которые поучаствуют в этом бизнесе, п-потому что нет такого гнусного и мерзкого политического т-течения, к-которое не нашло бы с-своих интеллигентов-холопов, большая часть из которых сразу п-принимается прославлять власть и ее действия, а другая, м-меньшая, н-начинает обличать, но так бездарно и неумело, что лучше бы она этого не делала никогда... А мы будем наблюдать за событиями и, когда все закончится, решим, как оценить случившееся, – вещал БД, периодически прикладывая горлышко бутылки к губам.
– Так или примерно так, – продолжал он, поглядывая на университетского безработного, который спал, положив голову на его зимний башмак желтой кожи с рваными шнурками, надетый на босу ногу, – рассуждали хорошие люди, п-привычно рассчитывающие, что власти будут заигрывать с ними или с-сгонять в лагеря, как это традиционно происходило на Руси...
Он сделал паузу, чтобы поискать еду и, не найдя, отхлебнул из бутылки. Он заметил, что, кроме уснувшего на башмаке университетского придурка, пьяное бормотание слушает еще несколько человек, окруживших его кольцом, в том числе тот смутный носатый мужик из ЧК, не пожелавший колоться.
– И здесь, д-джентельмены, – БД вдруг понял, чего ему так сильно не хватало все это время: аудитории, наслаждающейся его выступлениями, с-случилось непредвиденное... В-власть Российская п-просто перестала обращать внимание на хороших людей. Ей, власти, б-было не до того и она положила на них, – проснувшийся вэфовец напрягся в ожидании знакомой с детства фразы, но БД не был традиционалистом и не стал формулировать. П-положила на них свои немытые, взопревшие г-гениталии, не понимая, что именно эти х-хорошие люди больше всего нужны ей сегодня... С-сейчас... и в России, а не в Л-латвии или Америке, Грузии или Франции... п-потому что и в них тоже ее сила и спасение... Т-такого еще не бывало, и хорошие люди, которые всегда немного евреи, растерялись...
Он уселся поудобнее и вытащил из-под спины острый камушек.
– Они н-не знали, как себя вести, поскольку п-продаваться и скурвливаться их не понуждали, в тюрьмы не гнали, а просто предоставили самим себе. Это б-было настолько непривычно, и страшно, и унизительно, потому что ты сразу из вечно занятого и всем нужного, расписанного по минутам, превращался в ничто, в обузу, что интеллигенция всерьез испугалась и стала делиться, как мухи-дрозофилы, из-за которых, к-кстати, хорошим людям в свое время тоже с-сильно досталось, на группы, о которых я уже вам говорил: на скурвленных, почти не скурвленных и на все еще хороших людей... Эта последняя категория теперь просто вымирает из-за н-нищеты, моет междугородные автобусы, как мой п-приятель профессор-нейрофизиолог в Ленинграде, или превращается в б-бродяг, как я, джентельмены, ваш коллега по бездорожью, вымощенному редким асфальтом с каплями спермы от оргазма, приключившегося при чтении таких прекрасных слов, как демократия, свобода, равные права... И все это случилось только потому, что хорошие люди из-за этого жуткого социального землетрясения, сопровождавшегося наводнениями и извержениями вулканов, забыли п-прекрасные слова Тургенева, о которых остальные просто никогда не знали: "Х-хороший человек тот, о котором думать нечего, а которого надобно слушаться или ненавидеть"... Он сказал это и уехал в Баден-Баден...
Плотное кольцо коллег-бродяг, одетых в модные заношенные одежды, уже давно молча окружало БД, напряженно стараясь понять пьяный монолог.
– А то, что гонят отовсюду, как п-последнюю с-собаку ненужную, лишь достигнешь чего путного или наладишь что: в хирургии, бизнесе, собственной жизни... Так столько раз уже... в Свердловске, Тбилиси, Москве... Мой бывший хозяин тутошний вместо того, чтобы спасибо говорить каждый божий день, выставил... А привыкнуть все равно нельзя... Этери с-сказала, что это к-крест мой, который предстоит еще долго таскать, как таскает свой Вечный Жид, шатаясь по миру в ожидании второго пришествия Христа... и что настоящий интеллигент – всегда немного Вечный Жид, потому что всегда немного гонимый и немного старый умный еврей...
Он оглянулся в поисках бутылки, увидел заинтересованное лицо человека из ЧК, не желавшего колоться, и сделал глоток, мутно глядя на окруживших его бродяг, предпочитая себя самого лучшим и наиболее подготовленным слушателем.
– Вы не похожи на еврея, БД, – сказал выпускник латвийского университета и призывно посмотрел на коллег.
– Во мне еврейская к-кровь разбавлена, дорогой к-коллега, вполовину, что по нашим м-меркам – не сильно, потому как мама – еврейка... А у отца намешано немеряно: грузины, англичане, итальянцы. Вроде как удобно: когда надо – еврей, когда не надо... Мой приятель, закончивший два института: железнодорожного т-транспорта в Ленинграде и медицинский, где-то в Саратове, медикам говорил, что инженер, а железнодорожникам впаривал, что врач, и всегда был в топе... Я стараюсь избегать подобной всеядности, но порой очень хочется...
– Кто это Вечный Жид? – спросил, засыпая, вэфовский слесарь из университета, прижал губы к штанине БД, стер скопившуюся в углах рта слюну и, вновь обхватив башмак из желтой кожи, закрыл глаза.
БД был сильно пьян. Он сидел на земле, привалившись спиной к щебенке железнодорожной насыпи, не чувствуя острых камней, царапающих кожу сквозь потную рубашку и, уперев ноги в кусок бревна, услужливо поднесенный кем-то, продолжал вещать, пока в его голове вереницей скакали обрывки выступлений на конгрессах, монологи в операционных, ночь с Даррел в Поти, драка в Тбилисской хашной, смерть Пола, неясные сексуальные сцены, сердце, сокращающееся на столе его кабинета, рождение первого сына.
– Если это г-гнусное время потребует жертв, что ж, пусть умрут те, кто должен быть принесен в жертву, если без этого нельзя... Я сам понесу себя на п-плаху, если это поможет... Но самые достойные должны уцелеть, чтобы жизнь не остановилась, чтоб было кому направлять ее... как направляет незаметно Вечный Жид...
Кто-то тронул его за плечо:
– Вставайте, БД, мы уезжаем...
Он с трудом приходил в себя, недоуменно оглядываясь. Тот с носом, что не стал колоться, держал его за руку, поднося ко рту бутылку с минеральной водой. Он заметил неподалеку старенький микроавтобус "Форд", традиционно развозивший их и также традиционно вызывавший у него удивление: откуда у этих людей свой микроавтобус, свои отлаженные связи с полицией, еда в избытке, выпивка, пусть и дерьмовая...
Когда в центре Риги публика выходила из "Форда", мужчина с большим носом подошел к БД и сказал негромко:
– У меня есть ваш мобильный телефон, Борис Дмитрич. Если позволите, позвоню как-нибудь...
– Я так и знал, что это вы, – пробормотал БД, протягивая чекисту руку. – Все, что я сейчас говорил, – это про нас с вами...
– Я знаю. Спасибо.
– С-спасибо. Если вы пришли сюда, похерив ГБ, то все не так уж и плохо в этой прекрасной жизни...
– Да, если не знать, что еда и выпивка, которые вам нравятся, добываются иногда из контейнеров для мусора.
Машина БД выехала за город и катила теперь в дорогой пригород, где жил Большой Босс, его нынешний хозяин, которого он любил и ненавидел. БД по привычке нервничал перед встречей и, чтобы успокоиться, вытаскивал из завалов памяти все плохое, что помнил и знал о своем кумире-злодее, джентльмене и босяке, в котором плохого было, хоть отбавляй.
"Этот чертов сукин сын, с единственным положительным качеством – не помнить зла и обид, которые он постоянно приносит другим, так навострился делать деньги из воздуха, что теперь даже разориться нормально не может, не залезая в долги... и до сих пор не научился понимать, что колодец копать надо до того, как почувствуешь жажду," – мстительно думал БД, зная, что не прав, подъезжая к чугунным воротам с узором решеток петербургского Летнего сада. Ворота отворились, и он въехал в мир Хуго Риттенбергса, ухоженный, безопасный и кричаще дорогой.
"Как эта чертова автоматика распознает мою колымагу? – Каждый раз задавал он себе один и тот же вопрос, проезжая ворота. – Неужто считывает номер машины, который я сам не могу разглядеть под слоем ржавчины и грязи?"
Уже от ворот последнее жилище Большого Босса подавляло. Это был трехэтажный дом, облицованный нетесаным темно-серым гранитом, невероятно больших размеров, выстроенный в виде буквы Ш на берегу залива, с холлом во всю высоту здания, похожий на дорогой пансионат для советских партийных бонз или Центр подготовки космонавтов под Москвой, куда вместо барокамер поместили бассейн с голубой водой и водопадами, огромный аквариум с живой акулой вместе декоративных рыбок, набор бань на любой вкус, банкетный и спортивный залы, бары и еще всякую всячину и неимоверное количество спален. и кабинетов, оснащенных компьютерами и прочей оргтехникой. Похожий на большой ухоженный танкер, недавно спущенный на воду, дом нравился БД, хотя он тщательно скрывал это.
Перед тем, как выйти из колымаги, которую он поставил перед носом новенького Босова "Бентли", БД склонился к промежности, принюхиваясь... Привычно мерзко пахло немытым старым телом, мочей и еще чем-то гадким, напоминавшим забытый сладковато-гнилостный запах институтского морга.
– Выветрится, пока дойду," – подумал он, забирая с заднего сиденья картину, обмотанную газетой. Он знал, что хозяин не будет особенно привередничать и морщить нос.
Хуго Риттенбергс, которому он намертво приклеил кличку Большой Босс, сидел на краю бассейна перед домом и стягивал со спины баллон со сжатым воздухом. Он был неистовым любителем подводного плавания и разъезжал по миру с багажом дыхательных аппаратов и ружей для подводной охоты, постоянно пополняя коллекцию этих штуковин. Без живота, с выгоревшими на солнце светлыми волосами, голубыми глазами и коричневой кожей, он недавно вернулся из Майами. Босс глядел много моложе своих шестидесяти и походил на послевоенное племя голливудских актеров.
– Здравствуйте, Босс, – как можно равнодушнее сказал БД и демонстративно почесал в паху, копируя кумира, гениталиям которого всегда было тесно в штанах, и тот постоянно перебирал их, пренебрегая условностями. БД подумал, что во многом подражает Риттенбергсу, как когда-то ему самому подражала Лабораторная публика, и он любил придумывать всякие штуки, которые становились потом hi-standard of the Lab's life.
– Здорово, Боринька! Как дела? – Безо всякого интереса сказал Хуго. Приехало много гостей. Я распорядился перенести твои вещи в подвал. Там есть несколько свободных помещений. Выбери себе комнатку.
"Bloody worthless man, – подумал БД. – Наверху хватит по комнате для музыкантов большого симфонического оркестра." – Однако вслух сказал:
– Б-боюсь компьютер сразу отсыреет, а моя простата просто сгниет там.
– Если надо, компьютер тебе поменяют. А на кой хрен тебе простата?
– Вы это поймете, когда ваша собственная укусит вас за яйца.
Босс на секунду задумался, примеряя сказанное.
– Ладно, ступай! Зайди к Инте. Я оставил "Бурбон", – и медленно сполз в бассейн уже без снаряжения, и поплыл, некрасиво размахивая руками.
БД поплелся в глубь дома на поиски своих вещей, испытывая сильное жжение от разъедающей кожу мочи.
"Раньше, за "Бурбоном". Иначе не дойду," – подумал он, входя на кухню, и сказал:
– Здравствуйте, Инта! Где виски, про к-который говорил ваш хозяин?
– Здравствуйте! "Бурбон" в холодильнике, я сейчас принесу.
– З-зарядите мне, пожалуйста, большой стакан со льдом, – попросил БД и почуствовал, как сильно начала болеть простата. Он согнулся от боли, пережидая приступ. Вернулась Инта, держа в руках бутылку с "Jack Daniels" и стакан, доверху набитый большими кусками льда.
– Вам плохо? – спросила девушка.
– Да... Похоже, у меня под ногами взорвалась г-граната, – мрачно пошутил он.
– Сейчас заряжу "Бурбон", – сказала Инта
– Жаханете со мной?
– Немного, – усмехнулась она.
БД привык к тому, что его жаргон звучит теперь с латышским акцентом, как у этой молодой красивой девки с удивительно прозрачным лицом. Когда-то его шутки произносили с грузинским акцентом.
Инта стояла слишком близко, в широких синих джинсах до колен и такой же свободной майке желтого цвета, которые только подчеркивали прелесть фигуры, и пахла прохладой, которая пахнуть не могла.
– П-пейте из моего стакана, Инта, а я прямо из горла, чтоб не разбавлять. Мне с-сейчас как раз нужен неразбавленный теплый виски: что-то побаливает в низу живота, там, где граната взорвалась.
Он сделал большой глоток и замер, ожидая, когда "Бурбон" начнет всасываться в кровь. Опьянение, всегда приятное и легкое на первых порах, мягко отодвигало куда-то на задворки все несчастья, болезни и невзгоды последнего времени, будто их смывало, вместе с коростой и грязью, теплыми сильными струями воды из душа. Однако в последнее время эта стадия длилась недолго. После первых глотков дряхлеющее тело настойчиво требовало новых порций алкоголя, которые быстро вводили его в хорошо знакомое и удобное состояние полубеспамятства, когда уже не важно, кто вокруг тебя и что с тобой происходит. Чтобы подольше постоять под очищающими струями воды, БД отложил стакан.
– Помните, как мы познакомились на бензоколонке компании, где вы завтракали с норвегами, – сказала Инта, отхлебывая из стакана. – Я подошла с подносом, а вы сунули руку под юбку и обхватили бедро. Это было так неожиданно, и странно, и приятно, что...
– Я теперь плохо пахну, Инта... С т-трудом п-переношу собственный запах. Для молодой девки это должно быть омерзительно.
– Мне нравится.
– Не д-дурите! – Он шлепнул ее по попке и, захватив "Бурбон", засобирался вниз.
– Трусите, БД! – с упреком сказала она. – Где вы ночуете? Я приду.
– Не пугайте. Я всегда с п-пониманием относился к вашим сексуальным причудам, к тем, что доходили до меня, однако заниматься любовью с вами вряд ли с-стану. К тому же я не уверен, что с-совладаю... З-заверните мне получше картину, – вспомнил он про неудобный пакет подмышкой. – Совсем р-разлохматились газеты.
– Почему вы возите ее с собой? Не хотите отвечать. Я все равно приду. Запакую картину и принесу вместе с выпивкой. "Бурбона" нет. Есть пшеничный виски. Он вас сразу поставит... на ноги.
– Картину заберу сразу, а лечить меня сегодня – все равно, что выращивать перья на лошади, – вяло отбивался БД. – Надо уметь радоваться тому, что есть, – продолжал он назидательно вещать, поглаживая бутылку.
– А как радоваться тому, чего нет?
– In short, stick up for somebody else and they'll screw you as well, пробормотал БД. Ему доставляла удовольствие грязная американская ругань, которая давала выход чувствам и которая, как дорогие гидрокостюмы Босса, ограждала от тревог внешнего мира, если, конечно, он этого хотел. Русский мат не доставлял удовольствия: он был хорош, когда ты сам хорошо одет, ухожен и сыт, и говоришь на рафинированном литературном языке.
Инта что-то говорила в след, но БД вышел из кухни. Ему срочно требовался очередной глоток "Бурбона". Он присел на подоконник, отвинтил крышку и приложил горлышко к губам. Ему нравилось пить из бутылки. Он сделал большой глоток и облокотился спиной об оконное стекло, ожидая... Слабеющая память вытащила из глубин недавнюю историю Инты и необычно ярко и быстро прокрутила, прежде чем он впал в привычное забытье.
Два года назад, как всегда в сентябре, Большой Босс с друзьями отправился на яхте "Queen" на подводную охоту в Средиземном море. В качестве юнги-кока взяли Инту, которая только что закончила университет и начала работать барменом на одной из бензозаправок компании. На яхте было две каюты. Одну занимал Босс, и она поначалу с ужасом входила туда, ожидая когда его непомерно большой член без подготовки, болезненно ворвется в гениталии, проникая с каждым разом все глубже и глубже, пока, наконец, стоны Босса не прекратятся и она не почувствует на простыне под собой густую липкую лужу... Спустя пару минут он вновь брался за ее тело, и она со страхом, боясь задохнуться или подавиться, ловила миг, когда, наконец, сперма мощными толчками хлынет в горло... Через несколько дней она поймала себя на мысли, что с нетерпением ждет, когда хозяин позовет к себе...
Инта была прилежной ученицей, и вскоре ей стали нравиться занятия любовью с друзьями хозяина, которые даже все вместе не обладали ни его выносливостью, ни темпераментом, ни фантазией... Спустя несколько дней ей захотелось капитана, и тот, страшась хозяина, позволял себе короткий, как автоматная очередь, секс лишь тогда, когда четверка находилась под водой...
БД спустился в подвал, где располагался спортивный зал, набитый снарядами, и с трудом разглядел в углу свой большой чемодан дорогой кожи, купленный в Гендере, в одну из поездок в Штаты. Здесь же лежали спортивные сумки, несколько теннисных ракеток в чехлах, одежда, кучи словарей, несколько CD-плейеров и отставленный в сторону компьютер.
– Damn it all, – проворчал БД, прислонив картину к стене, натужно сгибаясь к компьютеру и вспоминая, зачем он притащился сюда...
"Напишу хоть бы строчку, кровь из носу," – подумал он, с трудом выбираясь из густой голубой пелены "Бурбона".
Он никогда не знал, что заставило его взяться за книгу; помнил лишь, что решение не пришло внезапно, как перелом костей предплечья, и долго гнал от себя мысли о ней, подозревая, что не его это дело... А когда понял, что не писать не может, оказалось, что книга уже пишется, помимо воли и желания, обременительно и странно неадекватно порой, заставляя страдать и любить, будто книга – заново проживаемая жизнь, быть мимолетно счастливым и мучительно тревожно искать ответы на невнятные вопросы, терпя и приноравливаясь к поступкам героев, которые никогда не были подконтрольны ему.
Он стал чем-то вроде аналога текстового файла в формате read only, и неведомая сила заставляла его привычно располагать пальцы на клавиатуре, словно это фортепиано, на котором он собрался играть jam-session after party с прекрасными музыкантами, и замирать, чуть дыша, в предожидании очередной музыкальной фразы или порции текста.
Он писал эту книгу своим почти взрослым сыновьям, попрекающим его постоянными неудачами и совсем нечитающими, для которых уже не существовал. Точно так же, не спросясь, с завидным постоянством, но всегда неожиданно, вышколенные мозги выстраивали опыты, неотличимые от настоящих, в которых с упорством фанатика-еретика он старался воплотить идею создания "банков органов".
Желание писать завладело им с такой силой, что было уже неважно, где это произойдет. Воспоминания роились огромной многоликой толпой, набив подвал до отказу, отталкивая друг друга локтями и требуя немедленных действий. Он ждал, когда круговерть людей, животных, событий и чувств, хаотично перемещавшихся внутри и вокруг него, начнет упорядочиваться. Еще несколько таких странных минут и весь окружающий мир перестанет существовать, и он останется один на один с самим собой, самым интересным, важным и дорогим для него человеком на свете... Потому что писать – значит читать самого себя... И еще он знал, что в критические моменты этой заново проживаемой книжной жизни, загадочные тексты Библии, прекрасные стихи и волшебная музыка, которые всегда жили в его душе, помогут понять и объяснить происходящее с ним, прорываясь наружу, как прорываются на дисплей компьютера странные строчки рукописи и почти безупречные с научной точки зрения принципы выращивания органов-клонов.
БД стоял на коленях перед грудой вещей в углу подвального помещения и тупо смотрел в темный экран дисплея. Он вдруг вспомнил о бутылке с недопитым "Бурбоном" и, с трудом поднявшись, сделал несколько шагов. Взяв бутылку, он помедлил, оглянулся в поисках картины и, нетерпеливо разорвав аккуратную Интову упаковку, вновь прислонил ее к стене. Слабо натянутый на подрамник холст с ярко-желтым, с сильной примесью красного, закатным небом разом осветил сумеречный подвал. И сразу желтый цвет подвального пространства прорезал узкий светлый луч, посылаемый стенами белой церкви на переднем плане, похожей на разрушенный временем маяк, сильно накренившийся, с выбитыми круглыми стеклами, с остатками красной черепицы на крыше нефа, чудом уцелевшим на верхушке крестом, красной травой, подсвечиваемой предзакатным солнцем, синими проплешинами и сгорбленным пнем в человеческий рост. Из церкви зазвучал баховский хорал, отчетливо и чисто... Белый луч маяка метнулся несколько раз и замер на подоконнике, высветив книгу в твердом коричневом переплете, рядом с чьей-то мокрой от пота майкой и теннисными туфлями в красной кирпичной крошке корта.
"Хроники Водолея" – прочел он на обложке, раскрыл книгу, но передумал и оглянулся в поисках розеток: ему позарез был нужен работающий компьютер.
– Господи! – бормотал он. – Сделай так, чтобы в розетках было электричество и помоги собрать компьютер.
Он привычно путался в многочисленных кабелях, которые никогда не мог подсоединить сам, но сейчас был уверен, что компьютер заработает. Он поставил дисплей и клавиатуру на подоконник, стараясь не задеть лежащую там книгу, встал на колени перед ними и нажал тумблер... На дне еще плескался виски, и после короткого раздумья он поднес бутылку к губам. Когда он оторвался от бутылки, экран дисплея светился привычным серо-голубым цветом Microsoft Word. БД положил пальцы на клавиатуру. Книга, что лежала на подоконнике в луче света, излучаемом церковью-маяком, исчезла куда-то, но теперь это было неважно.
Он увидел себя за рулем старого "Мерседеса", двигавшегося по рижскому предместью, и пальцы, чуть касаясь клавиш, быстро набрали текст:
"Он знал, что труднее всего написать первую строчку и поэтому не спешил, веря, что она придет сама..."
Глава 3. Этери
– Здравствуйте! Можно к вам? – Стройная, не похожая на грузинку, высокая девочка с прямыми черными волосами и непривычно зелеными глазами на желтоватом от загара лице, стояла на пороге, переминаясь с ноги на ногу, и выжидающе смотрела на меня.
– З-здравствуй! Что тебе, д-девочка?, – сказал я и, не выслушав ответа, продолжал, обращаясь к Горелику: – Мне не н-нужен анестезиолог из нашей к-клиники... Его т-трудно п-переучить и он не знает физиологии к-кровообращения в том объеме, какой нам нужен. П-поезжайте в институт физиологии, найдите молодую к-красивую девку, анестезиологии мы ее научим.
Я заметил, как девочка от дверей перебралась к одному из кресел и, недолго помявшись, грациозно уселась, заложив ногу за ногу так, что стали видны трусики в горошек, и принялась глазеть по сторонам.
Мой кабинет производил сильное впечатление на посетителей как старинной работы необычайно громоздкой резной мебелью черного дерева, так и сваленным на огромном столе дорогостоящим кардио-хирургическим хламом: полные протезы сердца и его желудочков, сосудистые протезы, атравматические иглы, дорогие кардиохирургические инструменты, клапаны сердца, яркие кардиохирургические журналы на английском, письма, сувениры и прочая заграничная мура, для которой нет определений. На стенах развешаны несколько картин в масле современных грузинских художников-модернистов с видами старого Тбилиси, пара больших акварелей под стеклом на религиозные темы и два десятка фотографий: учителя, ученики, защиты диссертаций, конференции, оперированные больные и животные...
– Не упирайтесь, БД! – возразил Горелик. – Давайте возьмем еще одного анестезиолога. Он выучит физиологию. Это проще. В клинике есть одна барышня, которая хочет перейти к нам... Толстая очень, но с мозгами.
– Вы з-знаете мое отношение к т-толстым, Г-горелик... П-почему вы решили, что с-с мозгами?
– Она подружка секретаря институтского партбюро.
– Д-для меня это – не с-самая лучшая аттестация.
– Вы допрыгаетесь с вашей антисоветчиной, БД!– сказал Горелик.
Еще на Украине, после окончания института, Горелик вступил в КПСС, искренне надеясь, что членство в партии поможет ему сделать карьеру. В партбюро института он отвечал за какую-то ерунду: то ли партийную учебу, на которую никто никогда не ходил, то ли распределение квартир, которых у института никогда не было.
Горелик что-то говорил мне, но я уже не слышал и, видимо, не видел, потому что глядел на странное существо, покачивающее ногой в моем кресле, в дорогой и, как я понимал, нарочито грубой одежде из дерюги, болтавшейся на ней как на чучеле – лишь много позже она объяснила, что это очень тонкая замша дорогой выделки. Я вдруг понял, что передо мной сидит красивая молодая женщина, которая от смущения как-то странно перетекает из одной позы в другую, не прилагая для этого усилий. Что-то необычное было в ее лице, прекрасные черты которого, размыто проступали сквозь тонкую кожу. Большой, как у лягушки, рот и очень зеленые глаза с длинными грузинскими ресницами, мерцающие даже в полумраке кабинета, делали ее нездешним существом, и было видно, что она об этом знает.
– Т-т-т-ты .... В-в-вы кто? – выдавил я из себя. – Что вам угодно?
– Меня зовут Этери, – ответило существо, перетекая к столу. – Вчера на банкете вы обещали приемному отцу взять меня в Лабораторию.
– Д-да, да. Вы тот с-самый физик-атомщик, к-которого мы все ждем с н-нетерпением... Г-где б-бомба?
– Что?! Какая бомба?
– Атомная. Н-неужели вы оставили ее д-дома?
Она тревожно таращила глаза, перетекая куда-то. Подошел Горелик и, с любопытством глядя на существо, сказал:
– Профессора зовут Борис Дмитрич, но мы все зовем его БД. Вы тоже можете говорить "БД". Про бомбу он шутит... Меня зовут Нодар.
– Честно г-говоря, не знаю, что с вами д-делать без б-бомбы... Попробуем вот что: п-поживите недельку в Лаборатории п-просто так и п-постарайтесь п-понять, чем мы тут занимаемся.
– Я возьму над ней шефство, БД! – рвался в бой Горелик.
"Черта с два! Я сам буду шефствовать над ней," – подумал я и сказал:
– Х-хорошо, неделю! П-покажите ей аппарату и п-познакомьте с публикой. Мы начинаем в п-половине д-десятого, если ничего особенного не произойдет... Не забудьте захватить с собой бомбу!
Я склонился к бумагам на столе, давая понять, что встреча окончена, но существо, я видел это краем глаза, продолжало стоять. Я поднял голову, собираясь еще раз вернуться к теме бомбы, но тут вдруг очень близко от себя увидел ее глаза. Два больших зеленых прожектора мерцали чужим, нездешним светом, который проникая, вытеснял меня самого, и казалось: еще мгновение и кто-то чужой завладеет моим телом. Я захотел отвести глаза и не смог.
– Пойдемте, Этери, – донесся голос Горелика. Существо повернуло голову и что-то сказало в ответ, дав мне возможность вернуться в собственное тело. Затем оно протянуло руку и, сказав: "До свидания, БД", перетекло вслед за Гореликом в коридор.
Глава 4. Профессор Кузя
БД прилетел в Ригу вместе с Даррел и двумя сыновьями в начале 90-х. До Москвы они летели транспортным самолетом, который никак не мог взлететь из-за того, что демонстранты, прибывшие на нескольких автобусах из Тбилиси, заблокировали взлетную полосу военного аэродрома.
– Грузин губит отсутствие нравственности и ответственности в чисто литературном значении этих терминов, – размышлял БД, сидя с семьей на взлетной полосе возле самолета, охраняемого автоматчиками из аэродромной прислуги, которые ожидали атак демонстрантов.
Был конец августа, и ночью температура упала с тридцати градусов до пяти. БД маленькими глотками пил лабораторный спирт, который заботливый Горелик налил в пластмассовый флакон из-под "Лактасола". К БД подходили солдаты, и он угощал их, наливая пахнувший лекарством алкоголь в подставляемые кружки.
