355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Чилая » Донор » Текст книги (страница 13)
Донор
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 05:41

Текст книги "Донор"


Автор книги: Сергей Чилая



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Вы успели понять, дорогие друзья, – продолжал он, – что американская сторона настроена очень дружелюбно. Мы намерены продолжать сотрудничество, хотя понимаем, что по многим позициям ушли вперед...

– Quite enough to change a direction to cutch up with the arrears! обидчиво заметил я. Все заулыбались...

– Тем не менее, – продолжал Майкл, – мы надеемся, что наша открытость и желание помочь вам стать равными скоро принесут плоды. – Он пригубил вино.

– I'm convinced that the agreements drawn up at the Symposium will produce good results. And now let me on behalf of the American group to hand our gift to doctor Sheremetiev, – закончил Майкл под аплодисменты, и кто-то из американцев вытащил из-под стола огромную картонную коробку, перевязанную красной лентой. Майкл вскрыл коробку, вытащил на свет черную широкополую ковбойскую шляпу, умело надел ее на голову Учителя, ловко примяв сверху и подогнув поля. Учитель был в восторге от подарка и шляпу больше не снимал.

– Позвольте мне, – начал спустя несколько минут Учитель по-английски ответную речь, – поблагодарить принимающую сторону за гостеприимство, открытость и искренее желание помочь в решении некоторых проблем. -Учитель вскоре понял, что его беглый английский не позволит продолжать в том же патетическом духе и перешел на русский, кивнув одному из переводчиков-синхронистов, сидевших с нами за столом.

– Однако не могу не заметить, Майкл, что по целому ряду направлений наши результаты не хуже ваших, и вашей команде есть чему поучиться...

– Не зарывайтесь, В-великий! – прошептал я по-русски. – Это вечеринка, а н-не встреча в Д-департаменте здравоохранения.

Учитель отмахнулся, но тему сменил:

– Мы тоже приготовили подарок, и сейчас доктор Коневский вручит его.

Все головы повернулись в мою сторону, ожидая, когда я полезу под стол за коробкой. Я взял со стула маленький сверток, вызвавший у присутствующий вздох разочарования.

– Мы все помним, как понравилась госпоже Де Борн Грузия, – говорил Учитель. – В память об этом мы хотим подарить ей... – на секунду он замялся, подыскивая слово – ... набор грузинских сувениров, – и победоносно взглянул на меня.

– Уважаемая госпожа Де Борн! – начал я. – Моя жена Даррел, – тут все американцы заулыбались, – анестезиолог из Латвии – советской республики, о существовании которой никто из вас не подозревает, подыскала подарок. Надеюсь, он понравится, и вы будете пользоваться им так же часто, как доктор Шереметьев – своей шляпой.

Учитель притронулся к ее полям, а я подошел к даме и осторожно положил на стол перед ней колье, браслет и кольцо с финифтью, мастерски изготовленные из серебра удалыми грузинскими мастерами-чеканщиками.

Чета Де Борнов вскоре покинула ресторан, и американцы зашевелились. Не пил лишь Джим Мун, руководитель отдела сердечной трансплантологии в клинике Де Борна. Этой ночью ожидалась пересадка сердца, которая откладывалась в течение нескольких дней: не было подходящего донора. Утром донор появился. Сорокалетний белый полицейский был смертельно ранен в перестрелке несколькими выстрелами в голову. Мозг был мертв, и полицейский попал в руки бригады по забору органов. Парни в госпитале по соседству с клиникой Де Борна честно боролись за его жизнь, но безрезультатно, и теперь с минуты на минуту пикалка Джима, закрепленная на брючном ремне – тогда еще не было ни мобильных телефонов, ни пейджеров – должна была позвать его в операционную. Я упросил Джима взять меня с собой.

Но Джимова звучалка молчала. И я, потеряв надежду – шел третий час ночи, – принялся за виски. Все обменивались тостами, шутили, примеряли Учителеву шляпу и ковырялись в остывших стейках. Джим несколько раз выходил звонить по телефону и каждый раз знаками показывал, что пока – без перемен.

– Really, Jim, those guys from the hospital that's opposite yours will be able to get the cop out? – удивлялся я.

– Right now the delay is due to presence of the numerous clerical and legal documents which should be to fill in, – ответил он.

Я был сильно навеселе, когда Джимова звучалка, наконец, сработала. Не помню, как мы ехали по ночному Хьюстону в машине Джима с мигалкой на крыше. Я пришел в себя, когда мы уже пешком поднимались по этажам: Джим демонстрировал свое хозяйство. В полутемных холлах и ночных коридорах без присмотра стояли столы, заваленные рождественскими подарками для персонала и больных: от дорогих шуб и видеокамер до спортивных маек и зубных щеток.

Мы переоделись в кабинете Джима. Он проводил меня в операционную, наскоро познакомил с хирургами, вежливо поинтересовавшись, не возражают ли они, и отправился мыться. Разумеется, никто не возражал.

Операционная была со стенами из нержавеющей стали, мощной системой кондиционирования, двойными автоматическими дверями, с большим количеством мониторов на стенах и множеством микронасосов, управляемых компьютерами, что позволяло точно дозировать объем вводимых жидкостей и медикаментов. На столе лежал мужчина, которого только начали вводить в наркоз. Он был в том возрасте, про который американцы говорят, что свечи в именнинном пироге обходятся дороже самого пирога. Операционные звучалки негромко наигрывали Берлиоза. Я тогда подумал, что Берлиоз в четыре утра меньше всего подходит для операционной.

Появился Джим и тщательно намылил, помыл, а затем осторожно побрил грудную клетку и живот пациента, сильно удивив меня.

– Why are you doing these things by yourself, Jim? – спросил я.

– This gentleman is a good friend of mine.

– Well, and what...

Джим не ответил, добрил друга до конца и повернулся к сестрам, чтобы одеть стерильный халат. Затем сам, не поручая, как принято, эту миссию ассистентам, вскрыл грудную клетку. Ввел в артерию и вену канюли для подключения аппарата искусственного кровообращения, и тут наступила пауза: донорское сердце еще не подвезли.

Прошло тридцать минут, сорок... Алкоголь расставался с организмом: меня подташнивало и знобило в кондиционированном климате операционной. Задержка с доставкой донорского сердца выходила за допустимые нормы. Публика нервничала.

– What's up, Jim? – не выдержал я, обращаясь к хирургу, вошедшему после очередных переговоров с бригадой забора.

– The donor heart is coming! – улыбаясь ответил он, и все зашевелилась.

Двери операционной вдруг растворились и на пороге появился громила-негр в горно-лыжных очках и ярком оранжевом комбинезоне, я искренне удивился: почему без лыж... и сразу увидел такого же цвета небольшой контейнер-холодильник в его руке. Он стремительно опустил контейнер на мраморный пол и, демонстративно сильно замахнувшись, пнул ногой по направлению к операционному столу. Контейнер, позвякивая на стыках, плавно проскользил несколько метров и застыл. Публика зааплодировала. Все остальное происходило быстро, очень профессионально и не суетливо, как-будто трансплантацию сердца они выполняли через день...

Днем мы были уже в Нью-Йорк. Учителевы пиздюки в тот же день вылетели в Москву; мой рейс отправлялся через два дня. Я нервничал, потому что кончились деньги. Однако чиновники в Департаменте здравоохранения в самый последний момент решили, что им выгоднее оплатить мой гостиничный номер, чем менять билет, и я опять остался в Нью-Йорке один, на этот раз без денег.

Оставив сумку, я отправился бродить по рождественскому Нью-Йорку, глазея, словно фельдшер из Барнаула, по сторонам: на фасады невиданных домов, интерьеры холлов, прекрасно-бешеные световые рекламы, витрины... Я старался обходить дорогие рестораны и кафе, но дешевые китайские забегаловки, в которых надо было платить только за первую порцию выпивки и еды, – неудержимо тянули меня. Я подолгу простаивал у входа, как герой ранних рассказов Хемингуэя, и втягивал в себя запахи кухни.

Когда под вечер я добрался до гостиницы, Reception Clerk вручил листок с номером телефона, по которому меня просили перезвонить. Я долго выпытывал у него, кто звонил и говорил ли звонивший с акцентом, как будто это что-то могло изменить: все равно у меня не было денег на звонок. В поисках завалявшегося доллара я перерыл все карманы, несколько раз заглянул под кровать, приподнял матрац и открыл дверцы всех тумб.

– What the accursed day today! – с горечью думал я.

В этот момент зазвонил телефон. Я снял трубку и сказал по-русски:

– Д-да!

– Boris ? – услышал я. – That's Carol. Hi! How are you!

– Carol. It's just incredibly! I'm fine. What about you? – я понимал, что случилось чудо и мне звонит Кэрол, и что свобода – это когда не надо выбирать.

Глава 2. Тбилиси: Симпозиум по искусственному сердцу

Я познакомился с Кэрол несколько лет назад в аэоропорту Тбилиси, когда встречал американскую делегацию, прибывавшую на Первый Советско-Американский cимпозиум по искусственному сердцу.

В зал для депутатов Верховного Совета СССР вошла дюжина шумных, сильно помятых американцев с дорожными сумками наперевес . Единственная женщина среди них, высокая, рыжеволосая, в очень светлом плаще, тут же улеглась на заплеванный депутатами мраморный пол и, заложив руки за голову, с наслаждением вытянула длинные ноги.

– I am sick and tired of it all, – сказала она, очень сильно перекатывая во рту букву "р". Мне показалось, что это "р" звучит у нее вместо всех остальных согласных.

Утром, открывая Симпозиум, Учитель был краток:

– Это наш Первый Симпозиум, коллеги! От того, как он пройдет, будет зависеть многое в сотрудничестве наших стран... Я надеюсь – Учитель насупил брови и сурово поглядел на меня, – что принимающая сторона в лице директора института академика Квеселиани и руководителя Лаборатории кардиохирургии профессора Коневского сделают все, чтобы Симпозиум состоялся.

– You can be sure, Teacher, – не удержался я. – We will try to make a creditable showing.

Потом элегантный доктор Де Борн поблагодарил Учителя и сказал несколько напутственных слов. Потом говорил министр здравоохранения Грузии, вслед за ним – представитель Правительства, который сказал, что для них – это большая честь... Все, как обычно, и даже лучше.

Началась научная программа Симпозиума: советские говорили по-русски, американцы – по-английски; переводчики-синхронисты привычно путались в незнакомых терминах, и мне приходилось вмешиваться. Доклады чередовались: американские – советские, американские – советские... Это была моя идея, чтобы сгладить слабость некоторых наших сообщений. Тогда мы были еще беспомощны, потому что, как всегда, на несколько лет позже включились в проблемы трансплантологии и искусственных органов. Но почти каждый из нас, истово верил в будущий успех и твердил про себя:

– Поглядим, кто станет мудрее и удачливее через несколько лет, когда наши собственные исследования и технические решения наберут силу...

Барышня из американской делегации утром гляделась привлекательнее и представила прекрасный доклад: "Культивирование эндотелиальных клеток для выстилки контактирующих с кровью поверхностей искусственных органов". Это были первые в мире шаги по прикладному выращиванию клеточных культур.

В перерыве я подошел к американке.

– How do you do, colleague? I'm not going to ask you the banality: "Have you ever been in Georgia before". I just know that your visit is the first. Unfortunately for the time being we are still the closed country... Let me introduce myself. My name is Boris, Boris Konevsky. I'm the Head of the cardio-surgery Lab at the domestic Institute of surgery. You and your colleagues are faced with a journey to my Lab this evening.

– Hello, Boris! I'm Carol McLaren. Nice to meet you.

– I'm very interested in your report about the cellular endothelial cultures. Could you spare couple minutes to speak to me..., – надрывался я, словно мы были не парой молодых людей, а стареющими партийными бонзами из Кремля...

– Please, don't speak so officially, Boris! I'll certainly do all the same whatever you need including the future co-operation with your Lab as well, – сказала она улыбаясь.

Ночью мы плавали с Кэрол в пустом тбилисском бассейне с вызывающим названием: "Имени Ленинского Комсомола". Это был новенький бассейн под открытым небом с прекрасными интерьерами, на которые грузины большие мастера. Я с трудом уговорил сторожа пропустить нас, тыча вместе с пятирублевой купюрой пропуск в бассейн и свои фотографии с Первым лицом Грузии.

Перед завершением банкета я пригласил желающих поплавать в ночном бассейне.

– You won't be sorry for it! – добавил я.

Подвыпившая публика на секунду задумалась и снова принялась за беседы, перемежаемые выпивкой, едой и коллективными братаниями. Когда я собирался покинуть банкет, мучительно вспоминая, лежит ли в багажнике сумка с доспехами для плавания, ко мне подошла Кэрол и сказала:

– Shell I accompany you, Boris?

Мы раздевались у кромки бассейна, и многоярусные ряды трибун с яркими пластмассовыми креслами выжидающе глядели на нас со всех сторон. Я привычно натянул плавки, предварительно обмотав бедра большим голубым полотенцем с с надписью "Adidas", а когда повернул голову к Кэрол, то увидел ее совершенно голой, с небассейновыми трусиками в руках.

– Unfortunately, I haven't got a swimming costume, Boris, with me, –сказала она спокойно.

Я тоже не испытывал неловкости, разглядывая прекрасную фигуру Кэрол и понимая, что впервые вижу голую американку. Это знание было так необычно, что вытеснило из головы все возможные мысли о сексе.

– Она, пожалуй, чуть повыше, – промелькнуло в голове. Однако в тот момент меня заботило лишь одно: следует ли снять плавки, потому что в них я почувствовал себя чеховским человеком в футляре. После недолгих колебаний я стянул плавки и прыгнул первым, стараясь не сгибать колени.

Яркие южные звезды глядели в голубую воду. Дорожек не было: незадолго до нас здесь тренировалась сборная по водному поло – а из звучалок доносилась грузинская церковная музыка в исполнении мужского хора, которую сторож включил по собственной инициативе.

Мы проплавали около часа. Под конец я взобрался на среднюю площадку вышки для прыжков, победоносно поглядывая на американку, и прыгнул оттуда, чувствуя, как мешает непривычно болтающийся в полете пенис. Американка зааплодировала и двинулась к вышке. Поднявшись на самый верх, она встала на край площадки и замерла. Снизу ее фигурка казалась небольшим светлым пятном, которое вдруг отделилось от вышки и неожиданно медленно поплыло над водой, удлиняясь. Прошло не менее минуты, прежде чем тело без брызг вошло в воду...

Я подвез Кэрол к гостинице и собрался прощаться.

– Thanks a lot, Boris! If I am spared several minutes I never forget it, – сказала она, поднесла палец к губам и коснулась моих губ.

Следующим утром большой интуристовский автобус вез нас в Кахетию –самую известную грузинскую провинцию с виноградниками, старинными замками и церквями, сохранившими кое-где фрески на стенах.

Нас было человек пятнадцать и каждый занимал по два кресла. Около десятка американцев – доктора Де Борна с молодой женой, Учителя и Царя, который к тому времени стал академиком, развлекали по программе, предусмотренной для гостей ЦК Компартии Грузии – шумно расположились в автобусе, преувеличенно громко и взволнованно спрашивая друг друга, где пропадала ночью Кэрол. Два профессора из Учителева института и Кузьма, просидевшие с американцами всю ночь в московском аэропорту "Домодедово" и поившие их водкой, чувствовали себя старинными друзьями чужеземцев и ревниво относились к моим контактам с ними. Даже Кузьма, взявший шефство над Кэрол и усевшийся в кресло рядом, пресекал мои попытки переброситься с ней парой слов, тихо матерясь и грозя кулаком.

Чекист из местного ГБ, представившийся сотрудником министерства здравоохранения, и интуристовский гид-переводчик дополняли состав ковчега.

Мы отправились натощак: через два часа езды нас поджидал завтрак в доме одного из моих аспирантов по прозвищу Склифосовский.

Через двор Склифасовского в маленьком городишке неподалеку от Телави протекал горный ручей с голубоватой ледяной водой, громко шурша галькой. Тутовое дерево роняло спелые ягоды на длинный стол, накрытый скатертью. Склифасовский-отец, наплевав на мои строгие команды и страстно желая потрясти чужеземных гостей кахетинским гостеприимством, а соседей – живыми американцами, уставил стол кушаньями и випивкой, вовсе не предназначенными для завтрака и в таких количествах, что мысль о быстротечной закуске казалась кощунственной.

Я сразу понял, что нас поджидает долгое кахетинское застолье, в котором следовало поочередно пить за гостей, за страны, за дружбу, за медицину, за успех проблемы в целом и отдельных ее направлений; потом наступала череда традиционных тостов: за родственников, за детей, за друзей, за мертвых, за живых, за этот дом, за дом в Тбилиси, за хозяев, за тамаду; далее следовала череда ответных тостов... Вся процедура должна была занять 5-6 часов. Однако свернуть завтрак и расправиться с ним в течение 30 минут означало не просто смертельно обидеть Склифосовского-старшего, но пошатнуть его авторитет в глазах соседей, напряженно поджидавших американцев.

Я мучительно размышлял, а голодная публика, следуя моей жесткой инструкции без команды не покидать автобуса, сквозь окна тревожно глядела на заваленный едой и выпивкой стол.

– Батоно С-склифосовский..., – начал я, не замечая от волнения, что обращаюсь к отцу с кликухой сына.

– Гурам! Батоно Бориа! Гурам!– перебил он меня, обидевшись.

– Да, к-конечно! П-простите, Гурам! Но если мы с-сейчас сядем за этот стол, то п-порушится вся поездка. Ваш с-сын вместе со мной входит в с-состав международного оргкомитета С-симпозиума, и нам всем с-сильно не поздоровится.

– За Ираклыа нэ валнуйса, дарагой. Он видэржит, – успокоил меня отец, и я вспомнил, что Склифасовский-младший за драку в ресторане отсидел, еще будучи студентом, почти год в тюрьме...

– Давайте с-сделаем так, Гурам! – начал я, уводя отца от автобуса. –Ваши домочадцы б-быстренько накроют п-подальше от этого большого отдельный с-стол для фуршета, без с-стульев, на 5-7 человек: т-только холодные закуски, зелень, вино и по рюмке чачи, а я пока п-побеседую с публикой в автобусе про успехи п-пересадки с-сердца в Грузии.

– Вай мэ, батоно Бориа! Ых там болше дэсиаты! – заныл Гурам.

– Гурам, г-голубчик! Вы хотите н-неприятностей с ЧК? З-зарядите еду для пяти человек. Этого хватит всем. Мы с-спешим! – закончил я и двинулся к автобусу.

– Шени дэдац могит хнам! Я этой КГБ мамуибал! – сказал Гурам и поспешил в дом. С завтраком мы управились за час.

Помягчев после обильной еды и чачи, мы глядели на холмистые виноградники вдоль дороги через окна интуристовского автобуса, вполуха слушая гидшу. Мне удалось переправить Кузьму поближе к красавице грузинке, и он использовал паузы в ее монологах для ухаживаний, а я сидел рядом с Кэрол, слушая ее рассказ о лаборатории в Цинцинати, о нестойких эндотелиальных клетках, о возможных способах выращивания клеточных культур, о педике-муже, таскающем в дом музыкантов поп-групп, о безуспешных попытках из мести заняться лесбийской любовью или стать синим чулком... Ее откровенность, казалось, требовала ответных шагов...

Мы заехали в дом-музей Ильи Чавчавадзе, грузинского Чернышевского. Его дочь Нина была замужем за Грибоедовым, который после свадьбы отправился послом в Турцию и сразу погиб, оставив печалиться в одиночку девочку-жену.

Потом было несколько церквей, построенных еще в третьем веке первыми грузинами-христианами. Современные грузины бережно и нежно относятся к церквям, стараясь не делать в них складов горючего или сельских клубов, и берегут фрески. Атмосфера сохраняемой старины, очень древней не только по сравнению с юной Америкой, но даже старушкой Европой, замечательная архитектура церквей-крепостей, своеобразные, почти лунные, холмистые пейзажи и постоянно улыбающиеся гостеприимные кахетинцы, создавали у нас ощущение нереальности, странно неземной обособленности этого необыкновенно прекрасного упорядоченного мира, окружающего нас. Мы перемещались из церкви в церковь с просветленными лицами

– Жизнь – это поддержание порядка в окружающем хаосе, – вспомнил я и сказал это по-английски.

На винодельческом заводе, где нас поджидала дегустация и вручение подарочных наборов коллекционных вин, мы чувствовали себя сентиментальными романтиками, путешествующими по прекрасной планете. А когда в одной из церквей выступил детский хор, самозабвенно исполнивший старинные грузинские псалмы, слезы потекли из восторженных глаз американцев, буравя светлые тропинки в толстом слое дорожной пыли...

Утром в Лаборатории я обсудил открывающиеся перспективы сотрудничества с институтом Учителя и американскими центрами.

– Пожалуйста, п-планируйте на завтра, как договорились, п-пересадку полного искусственного сердца Дато... тому ослу с ампутированным хвостом, –сказал я вставая. – Вечером с-собираюсь на п-прощальный б-банкет в доме Царя. Рано утром гости улетают п-первым м-московским рейсом.

– Этот осел слишком старый, БД, – возразил Горелик, чтоб что-то сказать.

– Вы п-полагаете, что в реальной жизни мы б-будем имплантировать искусственное с-сердце только юной спортивной смене в п-пионерских галстуках? – набросился я на него. – Завтра в девять осел должен быть на с-столе со вскрытой грудной клеткой.

– Разве вы не поедете в аэропорт провожать гостей? – не унимался Горелик, коварно улыбаясь.

– А когда доктор МакЛарен пришлет для испытаний обещанные материалы? –включился в обсуждение Грегори.

– Джентльмены! Если уж г-глупости так глубоко засели в вас, п-постарайтесь оставить лишь с-самое неизбежное. Мне к-кажется вы оба с-слишком озабочены м-моей р-репутацией.

– Вы целовались с ней вчера! – наседал Грэг!

– Ну и что! Вы так взволнованы, словно в автобусе мы п-публично занимались оральным с-сексом. До свидания, к– коллеги!

– Не пейте сильно на банкете, БД! – Горелик нарывался на грубость, но сегодня я любил весь мир и больше всего Лабораторию, которая сильно удивила московскую и чужеземную публику оборудованными интерьерами и успешной операцией по пересадке искусственного сердца козе.

– Всех нежно л-люблю! – закончил я. – Даже Горелика с Грэгом! П-пусть не особенно надрываются и сами решат, кто введет утром к-катетер в уретру Дато...

Кэрол я больше не видел. Через месяц она прислала в Лабораторию образцы мембран искусственного сердца, выстланных эндотелием...

Глава 3. The American biophysicist Carol

– I'll be at your place in an hour. Please wait for at the lobby, –сказала Кэрол и повесила трубку.

Через час у гостиницы Sheraton, что на Пятой авеню, остановился красный "Ягуар", и Кэрол, подождав, пока швейцар откроет дверцу, энергично выбралась из потрясающей тачки, в чем-то тоже очень красном, и высокая, красивая, не глядя по сторонам, двинулась ко входу.

Я робко встал ей навстречу, потрясенный, и мы принялись рассматривать друг друга. Я не знаю, о чем думала в тот момент Кэрол, но я остался доволен осмотром.

– It is not my purpose at this hour to weary you with what I prefer. I'm going to take a revenge for the warm and touching expression of your friendship, – сказала Кэрол, когда мы уселись в "Ягуар". – Have you got any preferences for tonight, Boris?

– Yes. One and the only. I'll be eating something, – сказал я робко.

– What about some meat restaurant? – Кэрол с пониманием смотрела на меня

– It's a great idea! I would even say: the very deep thought.

Через полчаса мы сидели в Нью-Йоркском мясном ресторане и запахи жареной ветчины с сыром кружили голову до обморока.

– Have you decided yet, Boris? – нетерпеливо спросила Кэрол, потянув меня за рукав.

– Yes! I have, – неуверенно ответил я, положив меню на стол: – ... perhaps you can help me, if it isn't too much trouble you.

– Oh! If I were you, I'd have a very big medium steak in wine sauce.

– OK! I'll have а steak, a rare steak... And what about starters? – я вопросительно посмотрел на Кэрол...

После обильной еды и хорошего "Бурбона" я с большим трудом справился с дессертом и, умиротворенный, уставился на Кэрол.

– I'm not sure you are going to visit a swimming pool, – улыбнулась Кэрол.

Я смотрел в прекрасное лицо американки и чувствовал, как нежность к ней вновь появляются во мне.

– If we are able to find something likes the Georgian swimming pool I'm ready to walk... – храбро заявил я.

Мы долго ехали, пока не остановились перед большим многоэтажным старым домом. Высокая металлическая решетка огораживала небольшой парк с мокрыми голыми деревьями, увитыми гирляндами маленьких мерцающих лампочек, как на Пятой авеню. Из подземного гаража мы поднялись в лифте на 15 этаж. Большая хай-тековская квартира с высокими потолками, множеством внутренних лестниц и площадок, была меблирована очень скупо: холодные акварели под стеклом и такие же серо-черные, писанные маслом бессюжетные картины без рам на однотонных светлых стенах, серые ковры с редкими темными геометрическими фигурами, в беспорядке расставленные кресла серой кожи на массивных основаниях из нержавеющей стали, низкие столы из металла и толстого стекла, телевизоры и мощные звучалки, торшеры и бра, спальни, больше похожие на палаты интенсивной терапии, и, наконец, кухня из металла и стекла, напоминавшая биофизическую лабораторию, с хромированными ящиками по стенам, микроволновыми печами, центрифугами, роликовыми насосами, холодильниками, а в центре – стол с бестеневой лампой и целой кучей всякого добра –странного, металлического и керамического, очень тяжелого на вид, похожего одновременно на биохимические анализаторы и грили.... Кабинет с камином был плотно заставлен металлическими полками до потолка, огромным письменным столом с голой столешницей без бумаг и книг, креслами, журнальными столиками, диванами и изогнутым железом по углам непонятного назначения.

Мы устроились в кабинете. Кэрол прикатила столик с выпивкой:

– How would you like your whisky, Boris?

– Bourbon, please.

Я всыпал в бурбон пригоршню льда и, отхлебнув, уставился на нее. Ярко красное платье, такие же туфли; завитые, как у куклы Barby, темно-рыжие волосы, румянец на щеках и зеленые глаза, мерцающие в полумраке, делали ее ненастоящей. Мне стало не по себе, и я сделал еще глоток. Кэрол подошла к звучалкам и вопросительно посмотрела на меня.

– "Play Bach" if it's possible, – сказал я, чтобы выиграть время. –Trio by Jacques Loussier. Chorale number one: "Sleepers Awake" or some preludes...

Кэрол присела возле звучалки, а я сделал еще глоток и подошел к книжным полкам. Две стены были заняты специальной литературой: генетика, биология, биофизика, трансплантология, криобиология, физиология, патофизиология... Третья была заставлена толстыми, в дорогих переплетах, книгами из серии "Музеи мира". Художественной литературы не было вовсе: ни классики, ни современных авторов, ни даже детективов. Я взял в руки толстый том "Metropolitan Museum" и тут же услышал, как весь кабинет наполнился чистыми густыми звуками баховского Прелюда No2 в до мажоре, бережно аранжированного французом.

Я подошел к Кэрол, коснулся волос возле маленького уха с серьгой зеленого камня и заглянул в зеленые глаза, глубокие, немного серые по краям. Они выжидательно смотрели на меня, и в них не было ни любви, ни желания... Я вернулся в кресло и сделал еще глоток...

– What about to swim? – спросила Кэрол, улыбнулась и вышла из кабинета. Она вернулась через несколько минут в толстом красном купальном халате, держа в руках второй, для меня.

Мы поднялись на лифте на последний этаж, и я охнул, увидев на крыше большой бассейн с такой же голубой, как в Тбилиси, водой и прозрачным куполом, сквозь который виднелась луна, когда всплывала в разрывах облаков.

Кэрол сбросила халат и стала медленно по лесенке спукаться в бассейн. Я глядел на прекрасное женское тело и не испытывал желаний... Поколебавшись и чувствуя себя законченым идиотом, я поставил графин с бурбоном на бортик, снял халат и прыгнул следом. Неожиданный визит в странный американский дом тому виной или холодные зеленые глаза, с любопытством разглядывавшие меня в кабинете, но я не хотел Кэрол и ничего не мог с этим поделать.

– Вряд ли надо объяснять, что со мной происходит, – думал я, приближаясь к девушке. – Сделай что-нибудь, Господи! Пусть вытечет вода из этого чертового бассейна или треснет крыша... Нет! Пусть лучше кто-нибудь войдет...

Я почти вплотную подплыл к Кэрол, но Господь в этот раз не стал слушать меня. А она ласково улыбнулась и приготовилась отвечать на ласки.

– Will you take a gulp, Carol? – более идиотского вопроса трудно былопридумать.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Sorry. I'm at loss. My strategic spot is out of order, I'm afraid... There is nothing to be done...

Не обращая внимания на жалкое бормотанье, Кэрол положила руки мне на плечи, слегка прижалась животом, несильно втянула в рот верхнюю губу... и сразу все исчезло: Нью-Йорк, странный дом с бассейном на крыше, перипетии сегодняшнего дня, холодность американки, исполняющей свой долг...

– Господи! Спасибо тебе! – успел подумать я. – Ты услышал...

Наши ласки становились все дерзостней, и мне казалось, что любовному бесстыдству Кэрол нет пределов. Я почувствовал, как приближается оргазм, и посмотрел в зеленые глаза.

– Don't hurry, Bob, – донесся прерывистый голос. – You will take me later...

Дверь отворилась и в помещение вошла молодая женщина, тоже ярко-рыжая, закутанная в рыжую лисью шубу. Она подошла к бортику бассейна и, глядя на нас, сбросила шубу, сразу оставшись только в красных, как у Кэрол, туфлях.

– Hi! – она помахала рукой. – I'm Alice, – и, не сняв красную туфлю, сунула ногу в воду, узнать температуру. Потом она села на ягодицы и неловко, как человек не умеющий плавать, прямо в туфлях сползла в бассейн. Я понял, что Кэрол успела рассказать обо мне, потому что Элис таращилась, как на пришельца, но вскоре я убедился, что интересует ее, как и меня, лишь Кэрол.

С этим поначалу было трудно смириться, но потом я привык, и каждый из нас стал заниматься своим делом. Кэрол предоставила всю себя в наше распоряжение и не только отдавалась ласкам, подрагивая всем телом, но всякий раз неожиданно и странно продолжала их. Ноги Кэрол обвили мою спину, а тело лежало на поверхности воды и им занималась Элис, с которой я несколько раз менялся местами. В ушах звучало Адажио из Первого концерта Баха в до миноре, будоража и взвинчивая еще больше...

Я пришел в себя, когда увидел Элис у бортика бассейна с бутылкой Бурбона, и сразу почувствовал жажду. Подплыв, я подождал, пока она сделает глоток, и поднес горлышко к губам. Элис снова начала пялиться...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю