Текст книги "Донор"
Автор книги: Сергей Чилая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Я оперировал запущенный рак пищевода. Когда я удалил опухоль, оказалось, что сшить между собой оставшиеся короткие концы пищевода без сильного натяжения невозможно. Это означало, что в ближайшем послеоперационном периоде швы разойдутся – и пища станет поступать в грудную клетку. Я максимально высвободил оба конца, но натяжение между ними в области швов осталось.
– Не стоит накладывать анастомоз, Боря! – сказала одна из ассистентов, доцент кафедры, тучная пожилая женщина, всегда потевшая в операционной, и отвела мою руку с иглодержателем. – Не старайся. Швы все равно прорежутся. Зашей наглухо оба конца и наложи гастростому.
– Всю жизнь п-питаться через трубку, вставленную в желудок?! Ему нет и п-пятидесяти! – обиделся я, хотя знал, что она была права: при таком натяжении концов они непременно разойдутся, и никакими швами их не удержать. – Нет! – не согласился я. – Накладываем анастомоз п-пищевода! Дай самую т-тонкую иглу и такие же нитки, – обратился я к сестре.
Свет в операционной стал меняться на зеленый, запахло хвоей...
– Я не буду ассистировать тебе! – заявила вдруг доцентка и начала демонстративно стаскивать перчатки. – На третий день швы прорежутся, и он станет умирать мучительной смертью от медиастенита...
Я заканчивал операцию с одним ассистентом, иногда обращаясь за помощью к операционной сестре.
Мужик температурил с первого послеоперационного дня. На третьи сутки я остался дежурить возле него, понимая, что это ночное бдение – ерунда: развитие недостаточности анастомоза – процесс длительный. Это не внезапный разрыв трубы с кровотечением в живот, как при внематочной беременности...
За состоянием больного следила вся клиника. С еще большим интересом они следили за домокловым мечем у меня над головой... Публика не одобряла моего якобинства в операционной, но еще больше осуждала демарш доцентки...
Сидя той ночью у кровати больного, я обратил внимание, как все вокруг вдруг стало зеленеть и запахло свежей хвоей, и отчетливо понял, что анастомоз в порядке, как будто только что видел его и трогал руками, и что недостаточность швов мужику не грозит, а температура через день-два спадет... Я переоделся и на попутной машине скорой помощи отправился домой.
Когда через две недели мужика выписывали из клиники, Мотэлэ зашел в ординаторскую и, усевшись на мой стол, заявил, глядя в потолок:
– Чудеса бывают, ребята! Я сам видел чудеса почище Борькиной операции на пищеводе. Он, конечно, ждет ордена или денег и правильно ждет. Я бы дал, будь моя воля. Однако в Талмуде написано, что чудеса нельзя приводить в доказательство. Поэтому просто скажем ему: "Спасибо, мальчик. Ты молодец!".
Все зааплодировали, а Мотэлэ, который слез с моего стола и направился к двери, вдруг приостановился и добавил:
– Если мне понадобится операция, лягу на стол к Борьке, – и вышел из ординаторской...
Я много и широко оперировал в свои 25. Ездил в другие клиники на консультации, вылетал в районы на самолетах Санитарной авиации, чувствуя постоянно недоброжелательство и раздражение за спиной... Мотэлэвы доцентки-фаворитки не прощали мне не только ошибок, но более всего –удачных операций... и традиционная хирургия переставала нравиться мне. Так уже было с джазом и теннисом. Так было с факультетом журналистики в Ленинграде, откуда, проучившись год, я пошел сдавать экзамены в медицинский.
В это время появилась серия публикаций о первых пересадках сердца человеку. Кристиан Барнард сразу стал моим кумиром, сильно потеснив Мотэлэ.
– Мотэлэ! – сказал я однажды, зайдя к нему в кабинет без разрешения. – Я с-собрался уходить из к-клиники.
– Аидыше коп! – буркнул он, не поднимая головы. – Кто тебя опять обидел? Доцентки? Или ты уже метишь на мое место?
– Мне стало не интересно в общей хирургии... Я хочу заниматься п-пересадкой с-сердца. Эта п-проблема т-тянет к с-себе, как м-магнит. Само с-слово т-трансплантация действует, как н-наркотик...
– Ты не сделаешь этого, дерьмо собачье! – начал возбуждаться Мотэлэ, сразу переходя на крик и поднимаясь из-за стола во весь свой гигантский рост. – Я потратил слишком много сил, чтобы вымуштровать тебя, научить хирургии и заставить полюбить ее. Сейчас ты – Хирург, и все, даже твои многочисленные враги, которых ты успел нажить, знают это. Жалкий мудак! Ты просто кусок говна, которое не понимает, что наша блядская власть никогда не позволит чуждой буржуазной идеологии пересадки сердца проникнуть в отечественную систему здравоохранения! А клинику мою ты получишь и сядешь в это кресло. Оно уже заждалось твоей жопы!
– Я никогда не смогу д-доминировать в клинике, как вы... д– даже сидя в вашем к-кресле... Для них я всегда буду м-мальчиком по имени Бэрэлэ.. I can't get away from myself...
ЧАСТЬ IV
УСПЕХ КАК ПРОГОНОЗ ВЕРОЯТНОСТНЫХ ТЕНДЕНЦИЙ
Глава 1. Компас
Приятель БД, известный хирург-пульмонолог, которому БД много лет назад дал прозвище Дыхалочник, выходил на пенсию и перебирался на жительство в США. Это событие он праздновал в дорогом московском ресторане. БД приехал из Риги прощаться.
Выбрав минуту затишья, Дыхалочник сказал:
– Боринька! Я знаю, как тебе плохо в Латвии без Лаборатории, поэтому приготовил маленький подарок, – и порывшись в портфеле извлек толстый картонный конверт. – Здесь первое издание Ветхого Завета на английском, выпущенное в Израиле сразу после образования еврейского государства...
– Талейран говорил: "Б-бойтесь п-первого движения души – оно п-почти всегда благородно", – улыбнулся БД. – C-спасибо, Дыхалочник, но почему мне? Разве нет достойных с-среди ваших учеников и д-друзей?
– – Тебе сегодня хуже всех. К тому же я верю, что мы еще добрые друзья.
– Дыхалочник! Не д-дурите! Можно лезть из к-кожи, с-стараясь доставить удовольствие с-с-старому другу, но лишь тогда, когда тебе самому это не в т-тягость...
– Ты все шутишь, а я со страхом жду встречи с Америкой...
– Из всех живых с-существ только человек умеет с-смеяться, когда у него м-меньше всего для этого оснований...
– Жизнь теряет смысл! Там, в Штатах, мои ордена и хирургический опыт, как дрек мед фефер в операционной. Я не диссидент и никто не станет раскручивать меня, чтобы досадить России...
Дыхалочника позвали к столу, и БД с любопытством развернул Библию.
– Рыжий! Ты и на том свете будешь рыться в книгах в поисках нужной страницы. Что тебе втюхал Дыхалочник? – это был Кузьма. Он стоял, пошатываясь, держа за руку красивую дорогую девку лет тридцати. – Знакомься, Рыжий. Это Регина. Она помогает нам делать фильм про коронарное сверло. А это – Рыжий... Очень рыжий, очень умный, оперирует, как колдун. Я прав?
БД не отвечал, и Кузьма продолжал не смущаясь:
– Раньше он жил в Тбилиси, но гордые черножопые грузинцы выгнали его из страны. Они отобрали картины, книги, пишущие машинки, разный странный антикварный хлам и даже любимую женщину...
– Простите! – вмешался подошедший Дыхалочник и потянул БД за рукав. Нам надо закончить важный разговор...
– Можно подумать, что мы здесь толкуем про... – Кузьма взглянул на спутницу, – ... про гениталии.
– Полагаю, в мире нет ничего важнее этой темы... – Дыхалочник настойчиво тянул БД. – Здесь в Москве в семь раз хуже, чем в твоей Латвии, говорил он, беспокойно оглядываясь и ведя БД за собой. – Слушай! А сколько у вас стоит хлеб? А молоко? Кстати, заедем ко мне, заберешь пишущую машинку. Она может украсить твою коллекцию. Ей лет сто...
– К-коллекции давно нет. – БД загрустил, вспомнив сколько сил и денег вбухал в собирание старых пишущих машинок и как бездарно потерял все: картины, дорогиие книги и старинные подсвечники...
– Да, да! Я знаю, – сказал Дыхалочник. – Мне рассказывали про твою беду. Очень жаль... Почему ты не едешь в Штаты? Руки, мозги, английский, связи... И ты еще не старый.
Он нервничал и не понимал причины, и оглядывался, словно поджидал: вот-вот причина эта появится из-за угла.
– Ты встречался в этот приезд с Учителем? Я видел его в Академии. Он говорит: "Латыши сильно обидели Рыжего, который наше почти национальное достояние... Не позволяют оперировать, хотя делает он это лучше их всех...". Это правда? А чем закончилась газовая перфузия сердца? Говорят, ты сильно преуспел в этом?...
Он не знал, что делать и как жить, если не оперировать, и уезжал из страны, которая унижала и возвышала его, с чувством горечи и радости, страха и злорадства, и тоски по советским временам...
Кузина фирма терпела крах. Ее продукция стала не нужна ни ракетчикам, ни космонавтам, ни кардиохирургам. Вслед за увольнениями рабочих настал черед конструкторов. На режимном военном объекте производственные помещения со специальными условиями кондиционирования стали сдавать в аренду под офисы.
– Х-хуже, чем делаете вы со с-своим институтом, Кузя, может быть т-только костер на площади из горящих книг и ваших ракетных наводилок г-гироскопов, – сказал БД после прощального ужина с Дыхалочником.
– А ты когда-нибудь задумывался, ослиный докторхуев, что институтской администрации надо жить на что-то! – кричал Кузьма. – Что всем этим лауреатам и героям социалистического труда, четверти которых при жизни установлены бронзовые бюсты, нужны кроме хлеба и выпивки, еще и лекарства, потому что самому молодому из этой секретной публики, давно за семьдесят. Что есть, наконец, высшая целесообразность, которая...
– Ну что ты машешь ш-шашкой, будто в Первой конной. П-памятники при жизни – привычное идиотство Советской власти, такое же безумное, как п-перестройка... как все эти лозунги, к-которое д-десятилетие грозящие всеобщим счастьем...
– А твой сраный институт хирургии в Тбилисии? Что там осталось, кроме пепелища? Кто развел костер? Кто наказан за это? Тыблядьпервым струсил и удрал, бросив Лабораторию..., – он, видимо, сильно рассердился, раз дразнил БД институтом хирургии.
– Неужто н-надо уничтожить или сжечь ч-что-то очень д-дорогое, п-почти бесценное, чтобы потом п-просто задуматься над событиями и п-поступками, своими и чужими, Кузеван? – БД не собирался уступать. – Когда начинают г-говорить о целесообразности, значит, кого-то уже убили или н-начнут убивать, или с-сажать, или высылать, или делать что-то еще с-совершенно н-непотребное и необъяснимое. Но где г-гарантии, что вам не станет х-хуже, когда стране б-будет х-хорошо...
– Не сердись, Рыжий! Я знаю: этибляди в Тбилиси сделали все, чтобы ты уехал и не мешал...
– Да! Не мешал наслаждаться... руинами.. У грузин мессианство в к-крови, но в мессианстве им не х-хватает г-глубины и страданий, и это губит их...
Никто точно не помнил, кто рекомендовал Кузе Компаса. Когда он впервые появился в институте Учителя с идеей строить коронарное сверло, у Компаса не было денег, но он уже был гражданином Соединенных Штатов и держал где-то в провинции, в Огайо, фирму, занимавшуюся медицинским оборудованием. Его появление в институте, где он когда-то проходил клиническую ординатуру, было обставлено с помпой не меньшей, чем визит доктора Де Борна
Однако Учитель не захотел принимать его всерьез: он вообще не очень любил людей маленького роста. Прощаясь, Учитель сказал:
– Сделаешь сверло, приезжай. Мой институт всегда был вроде хирургического полигона. Мы его испытаем... на животных, потом на людях... Подписывать с тобой договор о сотрудничестве я не буду, потому как пока у тебянихуянет. А таких как ты тут бродят стаи: местных придурков и чужеземных... Почувствовалиблядьчто можно откусить от дарового российского пирога!
И тогда появился Кузеван.
В ту пору он нищенствовал, как и вся московская профессура в окружении БД. От ощущения собственного бессилия и безденежья Кузьма согласился на изготовление крупной партии держателей полового члена для страдающих импотенцией. Идею и чертежи этой штуки принесли владельцы только что зарегистрированной фирмочки – два пожилых еврея. Кузины конструкторы поработали над этой штуковиной, и она стала похожа на космический скафандр, надеваемый на пенис. Сделали опытную партию – все работы велись бесплатно в надежде на будущую прибыль, обещанную пожилыми изобретателями – и отправили в аптеки, контролируемые фирмочкой. Конечно, покупать эти космические секс-чехлы для нестреляющих ракет никто не стал. Фирмочка лопнула, изобретатели-сепксопатологи благополучно сгинули, повесив на Кузяшину шею долги. Он сильно запил и стал дарить пенис-скафандры друзьям... Тогда-то и состоялась первая встреча Кузьмы и Компаса, результатом которой стал двухэтажный рубленый терем, поражающий БД своим великолепием.
Дом разместился на колхозном лугу в редком окружении таких же дорогих теремов с хозяйственными постройками. Кругом высился густой и суровый, несмотря на яркие красные и желтые пятна листвы, приготовившийся к осени, подмосковный лес. Два мужика, трезвых, одетых в старые Кузевановы доспехи, стучали топорами в бане. Участок земли в полтора гектара Кузя выпросил год назад у местных властей из близкой деревни "Потемки", которую БД называл "Светлые Потемки".
Для проведения завершающих переговоров с сельским советом Кузьма уговорил приехать из Риги БД. Был конец августа. Они загрузили багажник ящиком дорогой водки, несколькими бутылками шампанского и коробками с едой.
– Не с-слишком ли ты размахался с-саблей, голубчик? – спросил БД.
– Не бери за горло! – огрызнулся Кузьма, захлопывая багажник.
– Мне к-кажется, ты с-слишком близко принимаешь все к сердцу, д-дурень. Т-так ты им еще и машину отдаришь... П-положи, п-пожалуйста, бутылку г-гравицапы и кусок ветчины в салон, – распорядился БД. – Мне т-трезвому б-больно смотреть на ваше нищее П-подмосковье.
– Рыжий! Когда приедем в деревню, ты должен быть в форме.
– А ты к-когда-нибудь видел меня не в ф-форме? I'm always in the catbird seat. Я в-всегда на высоте, – обиделся БД. – Ты т-так н-нервничаешь, будто мы едем на п-прием в Кремль или на передовую... – Они катили в Кузеваной "Волге" в Светлые Потемки по Шоссе Энтузиастов. Вместо производственных корпусов и добротных домов сталинской постройки потянулись хилые домики с одинаковыми голубыми ставнями на маленьких окнах. – Говори толком, ч-что меня ждет?
– Там совсем другая публика, как говорит твоя мама... – входя в вкус, объяснял Кузеван. – Представь, что ты спикер на банкете хирургического конгресса. Я сказал, что привезу им приятеля-профессора из Риги, интересного и веселого, чтобы они убедились, что имеют дело с интеллигентной публикой, а не с придурками новыми русскими. А денег у этих баб поболе мово будет... непомерно даже... но им не хватает... не знамо чего...
– Ч-что я должен д-делать и п-почему ты т-только сейчас заговорил об этом, Кузяша? Втягиваешь в очередной к-криминал? Этот твой экономический роман с К-компасом ничем х-хорошим не к-кончится...
– Дался тебе Компас. Думай о деле. Предстоит выпивка с тремя бабами, виновато сказал Кузьма. – Может, правда, жахнешь чуток прямо сейчас?
– Ага, там д-девки. Тогда все не так уже и п-плохо.
– Бабы не в твоем вкусе. Толстые и старые, – занудливо твердил Кузя. Лет по сорок. А пить тебе придется одному. У меня опять ночью болело сердце.
– Я тебе т-тысячу раз говорил: н-надо д-делать к-коронарографию.
– Сам-то ты при виде шприца на стенку лезешь.
– П-поезжай в Берлин, Компас оплатит, а я договорюсь: они сделают к-коронарографию и ангиопластику, если надо будет...
– Нет! – Кузьма полез в дорогой портфель и, порывшись, извлек несколько таблеток, закинул в рот и проглотил легко без воды...
– Х-хорошо! Оставим это... З-значит, ты в-везешь меня заниматься л-любовью с м-менеджерами С-светлых П-потемок... В деревне б-бабы в сорок лет глубокие с-старухи, и им этот секс, что тебе – к-кефир натощак...
– Рыжий! Ты сам говорил, что не можешь отказать...
– У Б-бунина в "Т-темных Аллеях" одну такую с-старуху т-траханул однажды фельдшер-постоялец, – вспомнил БД, – и она так втянулась в эту работу, что уже с н-нетерпением п-поджидала его вечерами.
Колхозные барышни были не фонтан, но БД старался, и через час те были готовы подарить им половину потемкинских земель. Трезвый Кузьма восторженно наблюдал за происходящим, огонь еще не зарегистрированного собственника разгорался в его глазах.
– Your fate is sealed! – произнес сильно пьяный БД, с трудом выговаривая слова. – You have got everything what you need, guy!
Когда ехали обратно, БД сделал глоток из бутылки, заботливо припасенной Кузьмой, взглянул сквозь темное окно на нищее Подмосковье и уныло сказал:
– Меня п-продолжают и в Риге настойчиво атаковать те п-придурки-бандиты, стараясь затащить в Ростов, чтобы я им наладил т-торговлю донорскими органами, которые они будут д-доставать из здоровых молодых людей. Они чуть не убили меня однажды и п-продолжают старательно и истово охотиться за мной...
– Соглашайся, Рыжий! – отвечал трезвый Кузьма раздумчиво. – На твоем месте любой давно согласился и жил бы, удовлетворяя научное любопытство и бытовые потребности, а ты хочешь быть... ты сам не знаешь, чего хочешь, мудила, и казнишь себя за это, и страдаешь в бедности...
– Не могу! М-может, п-потому, что т-трушу... – продолжал раздражаться БД. – Сколько вокруг валяется молодых, образованных т-трансплантологов, готовых на все... В Учителевом институте их п-пруд п-пруди...
– Эти уголовникиблядскиевсе едино не отстанут от тебя.
– Т-ты бы с-смог в утреннем вагоне метро, в час п-пик, п-помочиться, п-помахивая п-пенисом на пассажиров? П-почему ты задумался, Кузеван? Н-не знаешь... М-меня хотят заставить с-сделать нечто п-подобное... доводя до состояния к-клинической с-смерти, п-потому что кто-то из чертовых девок внушил им, что там, в Мирозданье, я могу узнать все, что п-пожелаю, и п-про консервацию тоже, и еще в-возвратиться впридачу... Интерес этой п-публики к научным аспектам т-трансплантологии п-переходит все г-границы!
Леня Компас, пятидесятилетний американец, прибыл в Россию, чтобы разбогатеть.Он предложил Кузе принять участие в реализации своего проекта, обещая финансирование, международное признание и благополучие.
Суть идеи заключалась в создании сверла: прочного микропропеллера, работающего от внешнего привода. Пропеллер, размещаемый в сосудистом катетере, должен вводиться в систему коронарных артерий больного и высверливать канал в склерозированном сосуде, восстанавливая кровоток. При реализации этой идеи могла бы отпасть надобность в выполнении 30-50% операций аорто-коронарного шунтирования.
Денег у Компаса не было, но он легко убедил Кузьму подписать контракт на проведение научных исследований и создание макетного образца сверла. После истории с подпругой для пениса, Кузьма был очень осторожен, но Компас умел убеждать, и работы начали без денег. Голодная Кузеванова публика, изредка получавшая нищенскую институтскую заплату, стала мастерить сверло сутки напролет.
Через пару месяцев Компас привез первые деньги вместе с компьюторами, телефонами и парой образцов приводов и сверл, изготовленных конкурирующей фирмой в Штатах, первой застолбившей эту идею и уже получившей патент.
– Вы не одиноки, мальчики! – заметил тогда БД. – Даже если сделаете эту коронарную жужжалку, авторы идеи подадут в суд и приберут ваши разработки. Надо получить, если не патент, то хотя бы российское авторское свидетельство.
Через полгода Компас взял в рент несколько помещений Кузиного института и создал в них лабораторию. Денег становилось все больше. Появилась дорогая мебель, автомобили-вседорожники...
Кузьма стал получать лошадинную заработную плату, которая в нищей Москве казалось фантастической. Он ликовал и покупал все, что подворачивалось под руку: одежду, телевизоры, видеокамеры, музыкальные центры, электрические пианино, картины, дорогую еду и выпивку. У БД темнело в глазах, когда в свои короткие визитов в Москву он садился вечерами за стол с Кузьмой и Компасом.
Вскоре малогабаритное жилье Кузьмы за Рогожской заставой стало маленьким для Компаса. Кузьма купил дорогую квартиру на Солянке и предоставил в ней работодателю кабинет и спальню. Компас матерел, богатея на глазах, и, отщипывая Кузьме от своего пирога, незаметно превратил того в прислугу.
Однажды после очередной вечеринки, когда вернулся Кузьма, отвозивший Компаса в "Балчуг" – тот теперь предпочитал дорогие гостиничные номера, – БД впервые увидел тоску в глазах друга. Кузьма, жадно отпив водку из горлышка, попросил:
– Something to talk about!
– I don't know what is the reason, but you are run down from your overwork. – БД догадывался, что происходит с приятелем, но помочь ему ни чем не мог.
– Больше всего мне хочется послатьнахуйего! – сказал Кузя, поднося опять бутылку ко рту. – Он совсемзаебалменя! Что делать, Рыжий?!
– Я п-понимаю далеко не все в ваших отношениях... Но, м-может, Библия не п-права и т-тезис "если хочешь п-покончить с собой – живи для д-других" для тебя сегодня особенно актуален. А м-может, ты дал обет не материться в его п-присутствии?
– Ты сам говорил, если в предложении есть слово "жопа", публика услышит только это...
– Тогда п-прогони тоску из глаз и живи...
– А недостроенный загородный дом? А новый автомобиль?
– Тогда х-ходи по к-камням... как все!
– Немогуууублядь! – Кузя почти стонал.
Прибежала Барби с воплем:
– Ему нельзя пить!
– Б-барби! Не дурите!
– Леничка очень любит Кузяшу, – сторого сказала Барби успокаиваясь. Но Кузя в последнее время очень раздражен. Работы со сверлом движутся кое как. Он каждый вечер пьет. Иногда пьет и утром, и садится за руль, и едет на службу... Говорит, когда выпьет, перестает болеть сердце. Поговорите с ним, БД. – Она покосилась на задремавшего Кузьму. – Он уже целый год в ссоре с Учителем. Несколько раз пытался наорать на Леничку. Сегодня вы для него единственный, кого он готов выслушать и последовать совету.
"Господи! – подумал БД. – Барби просто святая. Кузя всю жизнь ездил пьяным." – А вслух сказал:
– Он г-готов меня слушать только п-потому, что знает: я никогда не д-даю советов. Он сам д-должен решить: п-прислуживать ли Компасу или отказаться. С-сегодня я выбрал бы первое..
– Ты можешь, Рыжий, парить Барби мозги сколько угодно! Я посылаю Компасанахуйи никто мне здесь не советчик! – Не открывая глаз, Кузя нашарил на столе бутылку с острым грузинским соусом ткемали, поднес ко рту, выпил, не поморщившись, вытер губы подолом рубахи и стал вслепую искать закуску. Его рука переползала из одной тарелки в другую в поисках сыра или ветчины и, наконец, утомленная поисками, замерла в салатнице.
Вечером следующего дня Кузя подвез БД к Рижскому вокзалу. Уже в купе поезда сунул ему в руки мешок с провизией и выпивкой, приготовленными Барби, и сказал, глядя в зеркало в двери:
– С Ленчиком я помирился. Он добрый и хороший, хоть и еврей. А ты – жид пархатый, и несправедлив к нему, и ведешь себя высокомерно и нагло, как антисемит. Понялблядь?
– Если н-надо, я могу лизнуть его... языком. С-скажи, к-куда?
– Да, скажу и лизнешь! – Кузьма помолчал... – Зураб твой исчез куда-то... Не могут найти. Последнее время он работал здесь... в грузинской пекарне...
– Что?! П-почему ты молчал до сих пор, черт возьми?! Отвечай, сукин сын! – завопил БД. – Найди его... П-пожалуйста, К-кузя... Найди...
– Не расстраивайся сильно из-за Зураба... Когда тебя выставляли из института, он с Полом кричали громче всех...
– Н-нет! – взьярился БД. – Ты н-ничего не п-понял! Мне кажется, они просто п-проверяли меня тогда... на п-прочность, д-даже не п-подозревая об этом... Я сам не захотел с-стать грузинским бойцом, п-потому что не видел целей, за которые с-стоило бы с-сражаться, не щадя живота...
БД замолчал и стал рыться в мешке Барби в поисках виски.
– Компас... собирается в Тбилиси, – сказал Кузьма, немного подумав. Хочет посмотреть Лабораторию.
– В Лаборатории остатки п-публики п-пытаются выращивать шампиньоны, но бизнес этот у них не идет, – заметил БД. – Полгода назад я п-позвонил Горелику в Тбилиси и выложил новую идею создания банков органов, п-предложив п-поработать над ней в эксперименте... "Если, вы п-после п-первых трех-пяти опытов п-почувствуете, что п-получается, – сказал я ему тогда, – значит вам всем г-грозят п-приличные деньги... Бизнес-переговоры с институтом Учителя и м-международными центрами т-трансплантации возьму на себя...". Горелик обрадовался так с-сильно, будто во второй раз затащил Гиви в Лабораторный лифт... "П-погодите радоваться, – охладил я его. – Это не совсем то, что вы думаете. Это не к-консервация... – А что это, БД? – спросил он нервно. Я рассказал: – Вы с-станете... выращивать органы... как г-грибы... Не буквально, к-конечно... но п-примерно так, как к-курица несет яйца... которые не надо к-консервировать. Н-начнете с сердца... Днями п-пришлю листок-другой с инструкциями. Там будет т-телефон Инны Евсеенко из Учителева института, что была оппонентом на вашей защите, с-свяжитесь с ней п-позже..."
– И ты послал им, мудила?! В тебе ведь сидит инстинкт истины, придурок! – Кузьма кричал, закупорив собою узкое пространство купе. – А если там сформулирована гениальная идея?!
– Там были лишь наброски, которые я все еще стараюсь усовершенствовать... Cудьба новой идеи, как судьба человека, зависит от происхождения и лишь потом от собственной ценности... Они не стали воспроизводить эксперименты, – печально рассказывал БД. – Через месяц перезвонил Горелик и заявил, что их нынешние возможности и условия не позволяют заниматься этой работой, но что Грэг начал суетиться на стороне, и добавил, хихикнув, понимая, что сильно расстроит меня: "Мы не могли не среагировать на ваши инструкции и стали выращивать... шампиньоны... Без вас эта сумасшедшая идея с органами не срастется... Никогда! Возвращайтесь, БД!".
Они помолчали, и Кузя сказал, заедая виски порцией таблеток:
– Странно, но Компаса сильно интересует то, что осталось от твоей Лаборатории. Что-то тянет его туда. Ты знаешь его скрытность... Я до сих пор не понимаю откуда он берет сумасшедшие деньги на свой быт и жужжалки...
– Чтобы стать б-богатым надо совсем н-немного мозгов, немного с-с-способностей и много денег... в Тбилиси п-пусть едет. Если женится на грузинке – п-приеду на свадьбу тамадой. Все. Кузя! Торопись! П-поезд сейчас отойдет... Не суй мне д-деньги, дурень! Знаешь, ведь, в-все равно не в-возьму... Обнимемся... Ступай...
– Послушайте, БД! Почему вы зовете меня по фамилии? – Компас нервно скрутил твердую хрустящую салфетку и бросил на стол. – Не может быть, чтобы до сих пор вы не придумали какой-то лихой клички.
– П-прошлой ночью в поезде я ехал в купе с д-дамой, которая спешила в Москву на п-похороны отца. Все к-купе было заставлено венками и цветами, и я чувствовал себя участником п-погребальной церемонии. Вдобавок она п-периодически начинала п-плакать и сморкаться, и я, чтобы не мешать ей. с-страдать, всякий раз выходил. Так п-продолжалось почти до утра. И тут, стоя в к-коридоре фирменного поезда "Latvian Express", я ясно увидел н-нужную структуру п-проксимальной части жужжалки, которая обеспечит эвакуацию из к-коронарных артерий к-кальциевых и холестериновых осколков, образующихся при работе сверла.
Компас с Кузьмой застыли в ожидании решения, которое им никак не давалось. Был полдень. Они сидели втроем за завтраком в ресторане башни гостиницы "Россия", которую Компас превратил в свое постоянное лежбище.
– Не томи, Рыжий! – попросил Кузьма. – Выкладывай!
– П-пожалуйста, не думайте, что я с-собираюсь делать из этого т-тайну...
– Сейчас начнет цитировать какого-нибудь старого еврея, – сказал Кузьма.
БД потер рукой лоб, задумавшись на мгновение, и произнес:
– Все идеи в н-науке родились в драматическом к-конфликте между реальностью и нашими п-попытками ее п-понять. Кузя п-прав: Энштейн.
– И что из этого следует? – спросил Компас.
– Не было бы никакой п-перспективной идеи с эвакуацией отходов из вашей жужжалки, не в-возникни недоразумения с моей с-соседкой по к-купе.
– Он сейчас станет рассказывать, как удачно сублимировал половую энергию в творческую. Это его любимая тема, Ленчик! Скажешь, наконец, Рыжий?! – Кузя все больше выходил из себя.
– Д-да. – БД поглядел на пустую рюмку. – П-по поводу вашей к-кликухи, Компас. Мне так н-нравится фамилия, что нет смысла выдумывать что-то новое, – и, развернув свернутую Компасом в трубу крахмальную салфетку, принялся шарить по карманам в поисках ручки, которую никогда в карманах не держал...
– Все очень п-просто, джентелмены, – продолжал БД, не найдя ручки. Дистальнее п-пропеллера вы устанавливаете б-баллончик-обтуратор, б-блокирующий при раздувании п-полость к-коронарного сосуда между пропеллером и п-проксимальной частью баллона, а далее реализуется эффект ф-форсунки, выметающей из замкнутого п-пространства все лишнее...
– Не продолжай! Понятно.
– Ч-что значит: "Не п-продолжай!" Я и так все сказал.
– Похоже латышский народ вместе с Даррел не смогли добить тебя до конца. Я говорил Ленчику, что твои мозги, даже придавленные национальным гнетом, стоят целого института...
– Надеюсь, д-джентелмены, когда п-побежите оформлять п-патент на жужжалку, не станете г-говорить, как умел это делать покойный Филимон: "Не с-стоит огорчаться из-за такой ерунды, БД! Мои сотрудники п-просто забыли включить вас в заявку. Главное, что Г-государственную п-премию мы б-будем получать вместе...". Вы, п-полагаю, б-будете грозить Нобелевской...
Кузьма посмотрел на Компаса и сказал:
– Учитель ему в таких случаях говорил: – "Не ссы в бредень, Рыжий!"
Подошел официант.
– Этому рыжему джентльмену – бутылку самого лучшего вашего виски! сказал Кузьма. – Завернешь в пакет вместе с бутербродами...
– Я начал з-зарабатывать себе на жизнь в Москве, – улыбнулся БД. – Мы к-квиты... В п-патент можете не включать...
– Не согласились бы вы, БД, поработать некоторое время с нами? спросил Компас и посмотрел на Кузьму.
БД молчал, лениво ловя вилкой ускользающий гриб.
– Почему не отвечаешь? – занервничал Кузьма.
– Н-нет... С-спасибо, Компас. Я уже д-давно не хирург... Вы б-брали когда-нибудь в руки ракетку п-после годичного п-перерыва? В-вообще не играете? Я т-так и думал... Я вышел на к-корт через семь лет... и не смог... П-помните, с-слониха говорила с-слону: "Х-хобот есть хобот!"... Т-теперь я вместе с латышским народом на вечные времена. Мы играем в г-городки... – Он помолчал, то погружаясь, то всплывая из водоворота виски, сожалений и потерь...
– Латыши меня п-приютили и накормили, Компас, – продолжил БД. П-правда, навсегда лишив возможности оперировать, но за все надо п-платить, и я заплатил... Хирургия т-теперь с-стала для меня п-потребностью, которую можно не удовлетворять... Я п-привык к матерным упрекам Большого Босса и к мысли, что третий п-период моей жизни с-стартовал – я п-правда еще не дал ему названия. Вегетативный образ жизни – то, ч-что с-сегодня мне п-подходит... К тому же, бизнес, особенно п-полулегальный, – интересная штука. Я стал вести с-себя в бизнесе, как в операционной, где вместо жизни п-пациента рискуешь д-деньгами, и, к счастью, не своими. Б-босс, этот сукин сын, которого я люблю и ненавижу, с-стал доверять мне рисковые п-проекты, п-понимая, что т-теперь зачастую я д-делаю это не хуже его... Только т-теннис вот забросил, однако п-продолжаю возиться с донорскими органами...
