Текст книги "Новый год плюс Бесконечность"
Автор книги: Сергей Челяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)
День второй
ЗВЕРЬ В ЧАСОВНЕ
Глава 12
Деревня
Письмо не предвещало ничего хорошего.
«Но откуда у меня такая уверенность? – подумал он. И сам же себе мысленно ответил: – Все очень просто. Хорошую весть не стали бы присылать с почтовым голубем. Хорошее – всегда может подождать. И только плохое никогда не терпит отлагательств».
«Волк задрал Божьих агнцев в лесах Варкалишкай».
Несколько мгновений дознаватель смотрел на мятый обрывок листа, испещренный мелкими пятнышками не то грязи, не то сажи. Буквы расплывались перед глазами, значения слов терялись, таяли, исчезали. И во всем этом – и в листе, и в нем самом, и в окруживших его двух помощниках, и в конном стражнике, что догнал их на полпути и доставил голубя, – уже не было теперь никакого смысла.
Смысла не было и в их теперешнем пути, равно как не было его, наверное, и в их немедленном возвращении. Нужно было что-то решать, причем именно сейчас, сию минуту, чтобы потом не жалеть о неверно избранной дороге. И о новых загубленных жизнях.
– Пан Секунда, – осторожно тронул его рукав стражник, здоровенный крепыш с обвислыми заиндевелыми усами. – Должен ли я сопровождать вас в Лаздинайское воеводство, или же вы держите путь в Смуляны?
Вадим сумрачно взглянул на посыльного, и тот смутился. Состояние человека передалось и животному: мышастая кобыла, пугливо прядая ушами, споткнулась и неловко переступила задними ногами, тут же сойдя с тропинки в сугроб.
– Поедешь обратно. Передашь господину полковнику – мы возвращаемся, но по пути заглянем в Смуляны. На всякий случай, – медленно и веско прибавил он, видя вопросительное и одновременно разочарованное лицо Арунаса. Пятрас как обычно был невозмутим, но можно было предположить, что он тоже не в восторге от решения начальника. Оба были его верными помощниками, но еще вернее они чувствовали друг друга, словно были братьями-клеверочками [2]2
Клеверочки – т. е. близнецы, в литовской традиции – люди, похожие друг на друга, как листья клевера. Прим. автора.
[Закрыть]. И так же верно и дружно они могли выражать молчаливое недовольство, когда решение начальника вызывало у них сомнение.
– Если пану старшему дознавателю будет угодно, он может отправить личное послание полковнику, – поклонился стражник. – Голубь дорогу назад знает, может лететь хоть сейчас.
– Спешки уже нет, – бесстрастно проговорил Вадим. – Мы навестим хозяина тамошних мест, помещика пана Юшку, дай бог ему доброго здоровья и всяческих благ. А через четыре дня будем в столице. Кланяйся пану полковнику, передавай поздравления с Рождеством и скажи, что мысленно мы будем вместе с ним прославлять в новогоднюю ночь Господа нашего и Пресвятую Деву Марию. Подробный отчет – по приезде. Теперь можешь отправляться.
Стражник поклонился и стал заворачивать лошадь. Вадим призадумался на миг, после чего негромко окликнул его.
– Слушаю вас, пан Секунда, – стражник обернулся к дознавателю, с трудом сдерживая почуявшую обратный путь кобылу.
– Береги голубя. Эта птица избавила нас от немалых тягот бесполезного теперь уже пути. Не задавай сырого зерна, это отбивает память.
– Не извольте беспокоиться, ясновельможный пан, – закивал стражник. – Все сделаю в лучшем виде и голубка соблюду в целости. Прощайте, панове!
Лошадь ходко двинулась по тропе, и скоро гонец скрылся за поворотом. Там виднелась убеленная инеем густая еловая роща с нахлобученными снеговыми шапками. Вадим обернулся к слугам и смерил их строгим взглядом. Впрочем, особенного успеха не возымел.
– Чего мы забыли у старого скупердяя Юшки? – озадаченно осведомился Арунас. – К такому и волк не сунется – нечем поживиться. Юшка своих малохольных крестьян обдирает как липку, оборотню не надрать с них ни фунта сала. Даже нутряного, – презрительно хохотнул он.
– Побойся бога, – наставительно ответил Вадим. – В Варкалишкай тоже так думали. Теперь же колотят гробы. К тому же в Смулянах нам и в самом деле делать нечего.
– Вот это дело, – приободрился Арунас. – Так бы сразу.
– Помолчи немного, – проникновенно посоветовал Пятрас. – Куда теперь путь держим, ваша милость?
– В Бравицы, – сказал Вадим. – К помещику Браславскому. Но о том пану полковнику знать вовсе не обязательно.
– Добрая мысль, – обрадовался Арунас. – У Браславских харч щедрый, а девки веселые и покладистые.
– Тебе бы все девки, Затейник, – пробурчал Пятрас.
– Да и сам пан Митяй, по моему разумению, неплохой человек, – не совсем уверенно добавил долговязый слуга.
– О девках лучше на время забудь, – строго сказал Вадим. – Слыхал, что говорил вчера пан хорунжий из лесной стражи? Будто бы не волк это – волчица. Стало быть, оборотень вполне может оказаться женского полу.
– В общем-то я и не удивлюсь, – беззаботно рассмеялся Арунас. – Весь этот женский род оборотливый, никогда толком не знаешь, чего от них ждать.
– Поменьше хохочи, – посоветовал Вадим. – Может, она сейчас как раз за теми кустами затаилась?.. Только и выжидает, как бы ухватить самого болтливого сам знаешь за что.
В тот же самый миг ветка одного из ближних кустов вдруг покачнулась. Арунас глянул на нее, нахмурив брови, но тут же сплюнул и храбро усмехнулся.
– Пусть только попробует. На всякую старуху найдется проруха.
Он положил руку на рукоять сабли и обвел все кусты, какие только попали в поле его зрения, грозным и воинственным взором.
Пятрас тоже глянул – поверх острых верхушек елей – на серую полоску, что неуклонно росла и ширилась в небе, понемногу продвигаясь в их сторону.
– Ехать пора, – заключил он. – Скоро смеркаться начнет.
– И мороз крепнет, – добавил Вадим. – Теперь нужно поторопиться.
Трое конных двинулись шагом по тропинке. Прежде здесь гоняли подводы на ярмарки, была наезженная дорога. Но теперь даже при свете дня здешние крестьяне опасались ходить через лес. И сейчас только еле заметные пугливые колеи от полозьев указывали путь троим дознавателям. Но это их как раз не беспокоило. Дорогу они знали, и неподалеку уже начинался тракт.
Кусты за их спиной неподвижно торчали из снега. Кому взбредет бродить по лесам в такие дни?
К вечеру они добрались до деревни. Бравицы выглядели позажиточнее многих прочих сел, попадавшихся им в округе в течение последнего месяца многотрудного и покуда бесполезного выслеживания кровавого убийцы-невидимки. Сам пан Митяй, рыжий, краснорожий бородач в необъятном сюртуке и накинутой на плечи мохнатой медвежьей душегрее, встретил их приветливо и радушно. Хотя и не скрывал – очень удивился появлению дознавателей, да еще из самой столицы.
– В угодьях Варкалишкай убиты трое дознавателей, – сухо пояснил Вадим. – Между прочим, все трое – из Святого ордена, люди бывалые и сведущие в искусстве дознания. Да и в лесном единоборстве тоже.
– Божьи агнцы? – недоверчиво покрутил носом Браславский. – Дела… Слыханное ли дело, пан Секунда… Это я к чему говорю-то? Однажды собственными глазами видал, как один из братьев проучил озорников на ярмарке. Те вздумали на свою беду поострословить на предмет его забрызганных дорожной грязью одежд. Известно, Божьи агнцы одеваются более чем скромно, так что порой и от нищих не отличишь. Так вот, не успел я и десяток раз сморгнуть, как все четверо уже сидели в луже. И вылезать вовсе не торопились. Неужто злой оборотень сумел справиться с тремя такими воителями?
– В открытой схватке – не знаю. А вот из засады – мог. Уж больно у него когти длинные, говорят.
– Ну, коли так, все возможно, – сокрушенно покачал головой помещик. И тут же оживился: – А кто говорит-то? Ужель кто в живых остался? Выскользнул из таких-то когтей?
– Есть свидетель, – кивнул дознаватель. – Один всего, правда. Чудом сумел спастись.
– А еще говорят, что чудес не бывает! Это кто ж такой будет, счастливец-то? – заинтересованно протянул помещик, наполняя в очередной раз кружки легким домашним пивом. Холодное мясо с аппетитными розовыми прожилками сала, гусь, фаршированный печенками, блюда с умело распластанной рыбой кострового копчения, всевозможные клецки, свинина, тушенная с овощами, и даже редкие в здешних местах лимоны – все это делало стол хлебосольного помещика Браславского равно приятным и глазу, и утробе.
– Сохраняется в строжайшей тайне, – пояснил Вадим. – Как того и требует устав воеводского дознания. А откуда это лимоны, да еще и в зимнюю пору, хозяин? Неужто из самой Померании обозы доходят?
– Нет, – покачал головой пан Митяй. – Тамошние померанцы – суть китайские мандарины, только с горечью специфической.
– Тут ты загнул малость, ясновельможный пан, – засмеялся Арунас, воздающий особые почести худосочному, но зато хорошо пропеченному молочному поросенку. – Мандарины, что из Китая, – это вовсе не плоды. Так у них людей кличут, что принадлежат к особому сословию, касте по-ихнему. Вроде чиновников, потому как на государственной службе состоят, на хозяйстве всяческом.
– Ну, от чиновников этих всегда во рту горчит, да и в заднице пучит! – весело захохотал Браславский, но тут же осекся и прикусил язык, вовремя вспомнив, что и его нынешние гости состоят на государственной службе.
Однако трое гостей также улыбнулись, особенно лукаво – долговязый младший дознаватель, язвительный и бойкий Арунас.
Помещик понимал, что и Арунас, и тем более Пятрас носили чины не из последних. У этих дознавателей, как и прочих тайных воеводских служб, сам дьявол ногу сломит, коли задумает разобраться в их субординации. Такой Пятрас может запросто и старосту во фрунт поставить, и десятнику стражи приказать, и даже городскому голове учтивое замечание сделать. А уж обыск учинить – плевое дело. У каждого дознавателя, по слухам, всегда про запас имеется некоторое количество чистых бланков с печатью самого господина министра внутренних дел. Вписал туда нужное имя, завел протокол и давай, веди следствие, как полагается, с допросами и пристрастием. Потому и никто со службой королевского дознания ссориться не желает. Себе дороже выйдет, и притом еще непременно – боком.
И пан Митяй на всякий случай подлил всем троим до краев уже из второго стремительно пустевшего кувшина.
«И пьют как жеребцы, особливо этот вертлявый Арунас, – подумал помещик, кося взглядом, однако, в сторону Пятраса. – А тот все больше молчит и угощенье не хвалит. Такого как раз надо бы опасаться более всего, не иначе имеет на пана старшего дознавателя Секунду особое влияние!»
– К чему ж тайна-то сохраняется? – вернулся помещик к прежней теме. – Напротив, много пользы мог бы принести этот господин, ежели бы, к примеру, рассказал, как от него хорониться нужно, от этого оборотня треклятого. Или еще чего полезного…
– А почему уважаемый пан думает, что это – непременно мужчина? Имя и личность счастливо спасшегося, между прочим, тщательно скрывается властями, – строго спросил Вадим. – Согласно особым правилам.
– Да я что? – разом похолодел Браславский. – Я ж так, без всякого умыслу. Мыслил, так сказать, без замыслу. Уж как промыслилось…
И почувствовав, что вконец запутался в словах, помещик от души приложился к кружке и тут же истово перекрестился.
– А что, неужто девицу безвинную перевертыш поймать хотел? – понизив голос, испуганно прошептал хозяин. – Вот ведь дьявол безрогий…
И тут случилось удивительное: тени от свечей, как сговорившись, тут же выросли и нервно заплясали на стенах и окнах. Словно бы сам враг рода человеческого услыхал, как поминают его недобрым словом, и теперь веселился, подавал весточку. Мол, слышу, вижу и теперь вас уже не забуду…
– Человек, что из когтей оборотня спасся, углядел и запомнил обличье сатанинского отродья, – ответил Вадим. – Потому и велено взять того человека под неусыпную охрану. Ценный свидетель он, получается, и в случае встречи сможет того оборотня опознать.
– Вона как! – протянул Браславский. – Ну, тады понятно.
И он тут же оторвал крепкими и острыми зубами куриную ножку и в одно мгновение ловко обглодал. Да так смачно, что и Вадиму неожиданно и просто непереносимо захотелось курятины. Однако вместо этого дознаватель хмыкнул, откинул несколько крючков рубашки и размашисто вытер лоб.
– Уф-ф, жарковато тут у тебя.
Он рассеянно оглядел дом, скользя взором по наиболее дальним и темным углам.
– А что, пан Митяй, не выйти ли нам на двор? Просвежиться бы чуток потребно…
– Почему и нет? – отозвался хозяин, с сожалением поглядывая на уже облюбованное крылышко. Судя по размерам, оно вполне могло принадлежать горному орлу, а не местной хохлушке. Вадим встал и вышел, царапнув взглядом по своим помощникам. Браславский тяжело поднялся и последовал за гостем. В сенях пан Митяй прихватил с гвоздя тяжелую овчинную шубу и, невзирая на протесты Вадима, набросил ему на плечи.
– Сейчас, на святки, морозы особенно злые. И хитрые, между прочим. Любую щелку найдет в душе холод, схоронится там. А когда не ждешь, глядишь, и прихватит в одночасье – то в жар, то в хлад, как говорится.
Они вышли на подворье, под темное беззвездное небо. И следом тут же скрипнула дверь. Оба как по команде резко вскинулись, обернулись.
Держась за живот, Арунас с виноватой улыбкой выскочил из дому и короткими перебежками, пригибаясь и кряхтя, помчался к отхожему месту. На ходу он остановился, замер и оглушительно чихнул, так что в соседнем доме за низенькой изгородью тут же немедленно выскочила из конуры здоровенная собака и сердито залаяла. Через минуту незадачливый слуга уже крепко заперся в специальной будке, построенной за домом нарочно для самого пана Браславского. Там, очевидно, был постоянный набор свеч и кресало, потому что внутри тут же вспыхнул лучик света, и вслед за ним послышался удовлетворенный вздох Арунаса. По всему было видно, он устроился там надолго и с комфортом, который ценил в жизни едва ли не превыше всего.
Браславский усмехнулся и предложил Вадиму трубку. Дознаватель, однако, вежливо, но решительно отказался.
– На нашей службе курево ни чему, – пояснил он озадаченному хозяину. – Порой, пан Митяй, приходится выслеживать крупного зверя, а у того на табак нос, сам понимаешь, чуткий.
– Не приведи Господь и Пресвятая Дева Мария встретиться с вашим зверьем, пан Секунда, – сокрушенно пробормотал помещик.
– Вот это верно, – согласился дознаватель. – Однако подчас люди из плоти и крови не менее занимательны, нежели духи или прочие порождения мрака. Особенно те, что в самый канун пресветлого праздника вместо того, чтобы предаваться радостям плоти, закаляют свой дух и тело в страхе и хладе. И в отчаянии темном, как мне сдается.
– Что… что вы имеете в виду, пан Секунда? – запинающимся голосом пролепетал Браславский.
– А ты как будто и не знаешь, для чего мы сюда приехали? – холодно ответил Вадим. – Я говорю о молодой особе, что сейчас как раз прячется в заброшенной часовне на краю деревни. Между прочим, твоей деревни, ясновельможный пан, прошу заметить!
– Не понимаю, о чем это вы докладываете, – испуганно пробормотал пан Митяй. Однако его глаза уже бегали в неподдельном ужасе, и трубка, судорожно зажатая в побелевших пальцах, дымила как-то уж совсем понуро и обреченно.
– Зато об этом знает он, – гневно сказал дознаватель. – Тот, кто придет за девицей новогодней ночью. Или, быть может – она? Волчица?
Пан Митяй враз помертвел лицом и скупо перекрестился.
– А вы полагаете, зло бывает мужского и женского роду? – прошептал он, прикрыв глаза. Помещик точно пытался разглядеть что-то в этой кромешной тьме.
Глава 13
В часовне
– Вылезай, Арчи, – тихонечко постучал по двери соснового нужника Пьер. – Хозяин в доме у Браславского, а стало быть, в безопасности.
– А ты уверен, что он ни о чем не догадывается? – послышался тихий и чуть сдавленный голос.
– Это – незыблемое условие, как и обещала госпожа Анна. Всякий раз он будет вспоминать День Нынешний лишь перед тем, как перешагнуть в День Следующий. Или – Будущий, если угодно.
– Ни черта мне не угодно, – фыркнул Арчи и издал булькающий и весьма неприличный , пузырящийсязвук. – Если уже в первый день все случилось помимо него, что же тогда будет дальше?
– Это зависит и от нас, Затейник, – пожал плечами Пьер. – От того, насколько тщательно мы будем его беречь.
– Ты говоришь так, словно речь идет не о человеке, а о куске свежего мяса, – недовольно фыркнул Арчи. – Хотя, если призадуматься, дружище, ты не так уж далек от истины.
– Дело не в словах или крепости выражений, – мягко, но настойчиво сказал Пьер. Обойдя нужник, он осторожно заглянул за угол.
Арлекин Арчибальд, он же в этом мире – младший дознаватель Арунас, стоял со скрещенными на груди руками, привалившись к ветхой задней стене помещичьего нужника, с видом пифии, вещающей во храме. Изредка он прикладывал ко рту запястье и издавал те самые булькающие кишечные звуки, что Пьер слышал еще минуту назад. Делал он это, очевидно, не столько в конспиративных целях, сколько для собственного удовольствия. Пьер, он же дознаватель средней руки Пятрас, легонько похлопал напарника по плечу и укоризненно покачал головой.
– Полагаю, Затейник, твоя фантазия еще пригодится. И, боюсь, по гораздо более серьезному поводу, нежели склонность к эпатажу и дешевым розыгрышам.
– Я ж разве спорю, – согласился Арчибальд. – Ну, хозяина-то я не упущу, а вот ты хорошенько присмотри за паном. Этот Браславский откровенно валяет дурака. И еще вдобавок чего-то очень боится.
– Ты слушал их разговор?
Арлекин нетерпеливо мотнул головой.
– И не только. Я смотрел, как он ел курицу.
– Да? – без тени улыбки, а, напротив, очень серьезно спросил Пьер. – И что же ты там разглядел, с этой курицей?
– Он ее ел как замороженный, – задумчиво сказал Арчи. – Ты когда-нибудь ел курицу, не разбирая, все подряд, и ни разу не повернув кости в руках?
– Может быть, что и ел, – неуверенно ответил Пьер. – Когда очень голоден был.
– Судя по тому, сколько этот пан употребил внутрь всяческой снеди, тут о голоде не может быть и речи. Разве что о страхе. Когда только из-за него так и жрешь…
Он легким, почти танцующим движением перемахнул через высокий сугроб и шутовски отдал честь напарнику.
– Ну, что, пошли, Искусник?
– Меня зовут Пятрас Цвилинга, – строго сказал Пьер. – И я выше тебя чином. Заруби себе это на носу , младший дознаватель.
И, не дожидаясь ответа, он зашагал в избу.
Младший дознаватель Арунас Шмуц захохотал, хлопнул себя по ляжкам и вприпрыжку кинулся догонять доброго товарища по государственной службе.
– Впервые это случилось восемь лет назад. Тогда один здешний пан, из обедневших мелкопоместных дворян, бросил вызов оборотню. Он во всеуслышание, при всем честном народе, пообещал содрать с него шкуру и повесить на дверях старой часовни.
Пан Митяй задумчиво чертил пальцем в пивной лужице. Вадим сидел напротив, прямой и строгий, весь воплощенное внимание. Дубовая столешница была уже очищена от объедков, рыбьих костей и прочих следов давешней трапезы. К домашнему самогону из местных желтых слив, что «никак не меньше чем с полкулака будут», ни тот ни другой не притронулись. А что касаемо пива, то старший дознаватель Секунда в бытность свою, наверное, пивал хмельного ячменного напитка и посвежее, и поядреней.
– Оборотень, значит, узнал о том. Уж не знаю как. Теперь думаю, в те поры прибегал он в наши Бравицы из лесу. Яко волк зловещий.
– Или же человек, живущий по соседству, – прибавил дознаватель. – Если только не в самой твоей деревушке.
– Может, что и так, – покачал головой мрачный помещик. – Кому ж знать… Тогда дело тоже было аккурат под Рождество; дети бегали под окнами, колядовали. Пан же собирался на охоту за оборотнем, при этом шумел много, ругался и грозился. А на третий день, уж после того, как пан вернулся, бесцельно проплутав по лесам да заброшенным озинам, оборотень его и убил.
– Как убил, сказывали? – тихо спросил Вадим.
– Известно как… – вздохнул Браславский. – Изодрал всего в кровавые лохмотья и повесил бездыханное тело на дверях часовни. Той самой. Дети поутру пошли на каток, увидали и в страхе разбежались. Рассказали по домам родителям… Потом и взрослые собрались, убрали тело, схоронили бедолагу. Так и кончил свою жизнь окаянный пан. Даже имени его потом не упомнили в деревне.
– Что ж так приговорили – к окаянству-то? Он ведь безвинная жертва? – спросил Вадим.
Он знал в общих чертах эту историю, но не понимал связи былого преступления с нынешними делами в деревне. И очень хотел повидать ту девушку, что сидела сейчас в заброшенной часовне, дрожа от холода и страха. А, может, и от ярости, подумал Вадим. Ведь вырвалась она как-то из волчиных когтей! Сильное и страшное чувство, эта ярость. Чувство, которое почти всегда ведет к безумству и крови. Но ярость человеческую при желании и умении подчас возможно использовать, если только ты сильнее духом и выдержка у тебя крепче. С оборотнем же дело может пойти совсем иначе. Ну, что ж, посмотрим!
– Он-то – да. Безвинная, – кивнул помещик. – Да только с тех пор оборотень всегда приходит сюда на святках. Мстить, значит, что ли. Не было еще случая, чтоб не пришел. Убивает и уходит.
– Понятно, – крякнул Вадим. – Только чего ж с больной головы на здоровую валить? Людей дерет оборотень, ему и ответ держать. А тот пан хотел вроде как лучше. Кто ж знал, что ваш оборотень так разозлится, что теперь каждый год приходит мстить роду человеческому? Да еще и после самого радостного Христова праздника?
– Это верно, – согласился Браславский. – Но так уж устроены селяне: коли недоброму соседу напакостить не можешь, так хоть своей жене трепку задать…
– И в городе так, – вздохнул дознаватель. – А вот что ты скрываешь важного свидетеля, вместо того чтобы… Ладно, у меня своя голова на плечах есть. Тебе только удивляюсь, пан Митяй, это ж подсудное дело.
Затем Вадим некоторое время молчал, размышляя над услышанным от помещика. После чего, не поднимая глаз, тихо спросил:
– Весточку в монастырь ты отправлял?
Браславский вновь побледнел страшно, лицо его вмиг закаменело.
– Ну? – повторил дознаватель, но без нажима, даже с каким-то безразличием. И это безразличие красноречиво говорило Браславскому: знает…
– Я.
– Зачем не послал за дознавателями? На монахов больше понадеялся? Все равно ведь слух уже прошел, что один человек спасся и где-то скрывается.
– Из-за Марыси.
– Той женщины, что прячется теперь в часовне? Это – она?
Помещик кивнул.
– Кем она тебе приходится? – поднял, на него глаза дознаватель. – Родня? Любовница?
– Дальняя родственница, – с трудом выговорил Браславский, сглотнув слюну.
– Зачем она пришла в часовню?
– Все равно ей бы конец был… Зверь, так или иначе, достал бы ее вдругорядь. На нее пал выбор, – глухо ответил помещик.
– Выбор? – брови дознавателя чуть приподнялись. – Чей выбор?
– Оборотня, – пожал плечами Браславский.
– Он что, сам ей об этом сказал? – в пристальном взгляде дознавателя не было и тени иронии.
– Нет, не сам, – ответил помещик. – Об этом ведьма знает.
– Что еще за ведьма? – тут же заинтересовался дознаватель. – Ну-ка, ну-ка, пан Митяй, давай теперь подробнее об этом. У вас что, в Бравицах живет настоящая ведьма?
– Как и прежде – во всякой уважающей себя деревне, – убежденно сказал Браславский. – Старая Беата. В ее искусстве и знаниях я сам имел немало случаев убедиться.
– Почему же ее не забрали в монастырь Божьи агнцы? – нахмурился Вадим. – Как связавшуюся с дьяволом? По договору монастырь сам проводит дознание в отношении еретиков и колдунов, после чего передает на суд гражданским властям.
– Они уже приходили в Бравицы, шесть лет назад. Трое Божьих агнцев. Старый и двое молодых. Говорили тогда с Беатой.
– И что?
– Они с нею как-то договорились. Потом ушли, и с тех пор монастырь оставил нас в покое.
– Не очень-то верится, – с сомнением заметил Вадим.
– Так было, что уж тут, – пожал плечами Браславский. – Здесь, в Бравицах, не нашего ума все эти дела, монастырские да тайных ремесел, вот что я вам скажу, пан Секунда. А после того случая с окаянным паном в часовне, вот уже семь лет как оборотень приходит и самолично объявляет ведьме, кого намеревается задрать под Новый год на этот раз.
– Вот как? – усмехнулся Вадим. – Как же он это делает, интересно?
– Надо же, пан дознаватель! – впервые усмехнулся, хотя и совсем невесело, пан Митяй. – Вы даже не спросили, зачем он это делает…
– Полагаю, чтобы было азартнее охотиться? – пожал плечами Вадим. – Но даже если и нет – кто может проникнуть в мысли богопротивного, нечестивого отродья? Лишь от великой гордыни можно себе представить такое.
– Да, – вздохнул Браславский. – Точно так, пан дознаватель. От великой гордыни.
Оба помолчали. В соседней комнате звякало и шелестело – это помощники пана Секунды разбирали дорожные мешки, изредка перебрасываясь шутливыми советами и язвительными смешками.
– Вот на этот раз ей и выпало… Марыське, значит.
– Кто там с ней нынче? – перебил помещика Вадим.
– Мужчина. Парень один, то есть, – поправился Браславский.
– Жених, что ли? Или муж?
– Да не… – неохотно откликнулся помещик. – Один шалопут местный, сорвиголова, а башка – от горшка два вершка. Из тех, что вечно себе на задницу приключений ищут, в героев играют, в господ-рыцарей, пся крэв! Марыся-то, она того… личиком не слишком вышла. И фигуркою тож. Не файная [3]3
Файная – красивая. Польск. Прим. автора.
[Закрыть], словом…
– Бывает, – согласился дознаватель.
– Поклялся, значит, наш Аника-воин охранить ее, дурнушку-то нашу. А оборотню этому башку срубить и осиновый кол в сердце воткнуть. А другой кол – еще и в пасть забить. По самое, значит, не могу, – явно процитировал храброго парня помещик и крякнул в сердцах.
– Ну, тогда идем, – сказал дознаватель. – Да, вот еще… А жертвы, те, кого оборотень сам выбирал, бежать пробовали?
– Пробовали, – почесал в затылке Браславский. – Кого по дороге зверь загрыз, а кто был с охраной крепкой, те – да, в город добирались в сохранности. Но вместо них оборотень потом за каждого двоих загрызал. И, кроме того, вы нашу Марысю не знаете, пан Секунда. Она ведь у нас немного того… не в себе.
– В каком это смысле? – не понял Вадим.
– Болела в детстве головой сильно и по той причине слегка умом тронулась. Живет одна, на краю деревни. Да и парень у нее, прямо скажу, не то чтобы уж очень – калечный весь…
– Час от часу не легче, – пробормотал Вадим. – Как же они там управляются, вдвоем-то в часовне? До Нового года еще эвон сколько дней!
– И то правда. Одна надежда – на Бога.
Пан Митяй сосредоточенно почесал в затылке. Глянул дознавателю в глаза, вздохнул.
– Только насчет дня вы, господин Секунда, не сомневайтесь. Выбора-то нет. Зверь всегда в один и тот же день приходит. В тот, что обещал ведьме.
Вадим молча смотрел на помещика. Браславский накинул просторный овечий полушубок, зябко повел плечами. Обернулся, глянул дознавателю прямо в глаза.
– Завтра это будет. После полуночи.
Собравшись, они вышли на улицу. Во дворе их уже ждали верные Пятрас с Арунасом. Браславский только носом крутанул – ишь ведь какие ушлые! Когда они только вышли – и не заметил.
Перекрестившись, дознаватели зашагали под черным беззвездным небом.
Снег лежал мягко, как тополиный пух в теплом июне. В руках помещик нес масляный фонарь на длинной палке, и его свет тревожно бежал и метался впереди по узкой и неутоптанной тропинке.
Часовня стояла далеко на отшибе. Судя по тому, что к ней не было крепкой дороги сквозь сугробы, ходили сюда редко. Вчерашний мокрый снег, перед тем как ударил мороз, облепил плетни и стены домишек, плотными шапками лежал на крышах, несмотря на дым и тепло печных труб. Все строения и предметы здесь казались раздутыми, неестественно увеличенными. Точно кто-то накинул на вотчину Браславского белоснежную ноздреватую шубу и укрыл ею деревню от посторонних внимательных глаз, что смотрели на нее из лесных чащ и высоких дубрав, поросших густым кустом местного, щедрого на ягоду боярышника и ветвистого бересклета.
Вокруг часовни было натыкано несколько заплетенных иссохшим ивняком кольев, очевидно, долженствующих изображать забор. Еще один короткий и массивный кол, конечно же, осиновый, сжимал в руках тщедушный детина с чистыми, честными и наивными глазами. Они воинственно и настороженно горели под длинными русыми космами. Завидев Браславского, детина заметно смягчился и, обменявшись с паном Митяем парой коротких реплик на местном, торопливом и шепелявом диалекте, посторонился, пропуская дознавателей в часовню. Шапки, однако, он перед ними не снял, хотя Вадиму это и было без нужды.
Девушку они отыскали не сразу. В маленькой комнатке без окон, кроме одного, крохотного и зарешеченного, словно предназначенного для исповедей, на полу лежал тощий продавленный тюфяк. На нем, пугливо поджав ноги, забилась в уголок худенькая изможденная девушка, закутанная в ворох старых выцветших одеял.
У нее были серые, почти мышиного цвета волосы, маленький нос, большой птичий рот и огромные глаза. Быть может, если ее хорошенечко отмыть, расчесать и накормить, она выглядела бы более женственно. Сейчас же эта девушка более всего напомнила Вадиму нищую побирушку, каких прежде немало моталось по округе. Покуда убогие не разбежались в страхе перед беспощадным волком-оборотнем. Руки девушки были исцарапаны, точно день-два назад она продиралась сквозь густой и колючий кустарник. Вадим глазами указал Арчи на руки девушки, и тот еле заметно кивнул, мол, вижу.
Пьер тем временем обошел часовню, заглянул во все двери, проверил окна, в том числе и заколоченные. Одно из окон было заложено кирпичом, и средний дознаватель Пятрас Цвилинга велел младшему дознавателю Арунасу Шмуцу белкой забраться под потолок и проверить прочность кладки. Что тот и сделал, выказав при этом похвальное рвение и немалую сноровку.
Старший дознаватель Секунда тем временем присел подле девушки и тихо беседовал с ней. Та по большей части молчала, пугливо следя за руками сдержанно жестикулировавшего дознавателя. Так молодая подраненная оленуха смотрит на волка, чьи горящие глаза она вдруг увидела меж ветвей совсем близко, всего лишь в нескольких шагах.
– Ясь со мной, – изредка повторяла она, качая головой из стороны в сторону, словно в полузабытьи. – Видит Бог, он меня в обиду не даст.
Некоторое время Вадим внимательно смотрел на нее, слушал, после чего задал тихий и короткий вопрос. Та на миг остановилась, будто прислушиваясь к звукам голоса незнакомого ей важного господина, но тут же обхватила руками себя за плечи и вновь принялась размеренно покачиваться из стороны в сторону, как маятник. Вадим раздраженно обернулся к стоящему поодаль Браславскому.
– Что у нее с зубами?
– А чего такого? – встревожился помещик и, быстро подойдя, присел рядом.
– Попросите ее открыть рот, – велел Вадим.
Браславский кивнул и заговорил с девушкой на местном жутком диалекте, словно целиком состоящем из шипящих. Та выслушала и резко замотала головой. Вадим почувствовал, что его терпение улетучивается гораздо быстрее, чем следовало.
