Текст книги "Новый год плюс Бесконечность"
Автор книги: Сергей Челяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Глава 33
Место, где живут воспоминания
Инструктаж
Вид у нежданных гостей был более чем примечателен. Прежде всего, назвать их людьми было никак невозможно, они более тянули на «существ» или «особей».
Впереди выступал сухопарый и долговязый крыс. Видимо, он и верховодил. Крыс был экипирован в сугубо милитаристские одежды: коротковатый, протертый на локтях френч мышиного, разумеется, цвета, напяленный на голое тело; синие галифе, высокие шнурованные ботинки и обилие желтых кожаных ремней, коими тело существа было перепоясано подобно знакам редакторской правки – размашисто, решительно и бесповоротно. За идеологическую полноту картины отвечали пиночетовская фуражка с задранной к небу тульей и широкая повязка нацистских цветов, перетянувшая сгиб локтя этого существа как ретро-аппарат для измерения давления. Бригадир начальственно постукивал себя по ляжке тонким хлыстиком.
«Просто крысофашист какой-то!» – озадаченно подумал Вадим и оказался недалек от истины. Крыс тут же разразился великолепной серией фырчаний, урчаний и откровенно истерических стонов. Вдобавок он при этом еще невообразимым образом закатывал бегающие, бесноватые глаза прямо под козырек фуражки, в результате чего его остренькая физиономия превращалась в совершенно блеклую – с усатым носом на чистом холсте.
– А вот и он! А что вы думали? Спр-р-раведливость торжествуе-е-ет!
Обращался он, похоже, главным образом к собственному альтер эго и только потом – к подручным. Те выглядывали из-за мосластых крысиных плеч, худобу которых не скрывали даже чрезмерные аксельбанты, универсальная деталь на все театральные времена и бюджеты.
Один выглядел совершеннейшей свиньей – с мощным загривком, крепкими ушами, мясистым пятачком, заплывшим глазом, оттененным свежеприобретенной насильственной синевой, и прочими статями боевого хряка, не привыкшего отступать перед трудностями. Дополнением к образу были разве что синеватые перепончатые крылья, торчащие из-за спины Свина, словно огромного тучного мотылька вполне здоровой розовой расцветки.
Второй был заправской морской птицей – в широченных клешах, анархистском бушлате и боцманском клетчатом платке, повязанном на манер пиратской банданы. Облезлую и морщинистую шею этого баклана венчала маленькая голова с хищно загнутым клювом; во взгляде сквозила подозрительность, в позе и манере держаться – стеснительность, закамуфлированная под осторожность, и давно усмиренное самолюбие.
Вся троица, похоже, выслеживала Вадима, и теперь крысофашист не скрывал торжествующей ухмылки. А Вадим пока еще не понял, как отнестись к непрощеным гостям – поднять на смех или попросту вытолкать взашей. Второй вариант, пожалуй, выглядел предпочтительнее, но был сложнее организационно. И он решил прежде всего напустить на себя гордый и независимый вид существа с нарушенными конституционными правами.
– А, па-а-а-рдон, па-а-а какому случаю, господа?
Крыс крякнул, поправил свою оккупационную повязку и крутанул длинным куцым хвостом, который разом выскочил позади него как палка или упругий хлыст.
– Дежурный патруль. Старший патруля Отто фон Пасюк.
– Свин, – хрипло и кратко представился хряк. А затем, мрачно покосившись на своих товарищей, добавил упрямо и со значением:
– Заоблачный!
– В своем репертуаре, – хмыкнул баклан. – Братец Сарыныч, к вашим услугам.
И слегка отставил ногу, прошелестев штаниной.
– Вот! – не то констатировал, не то подытожил крыс.
– И что? – иронически спросил Вадим. – Чем обязан-то?
– Документики попрошу, – сухо молвил Отто.
– Пожалуйста, – равнодушно пожал плечами Вадим. Он достал из нагрудного кармана пропуск в институт и вложил его в протянутую когтистую лапу.
Крысофашист придирчиво осмотрел «корочку». Развернул, пробежал глазами, шевеля при этом уголками синеватых губ и длинными жесткими усами, часть которых была переломана – видать, патрульная служба в здешнем городе была не сахар. Затем крыс быстро взглянул на Вадима, сличая с блеклой фотокарточкой «три на четыре», большую часть площади которой закрывал уголок с расплывшимся штампом. После чего вздохнул и саркастически постучал пропуском по ладони.
– Не пойдет.
– Куда не пойдет? – издевательски поинтересовался Вадим, который иногда в трудной ситуации норовил ввергнуть оппонента в какой-нибудь долгоиграющий софизм. Но крыс был тоже не лыком шит.
– Никуда не пойдет, – отрезал он. – Ни с вами, ни отдельно. В нашем городе человеческие документы недействительны.
Это заявление, с одной стороны, отрезвило Вадима. С другой – подвигло на озарение.
– Понимаю, – пробормотал он. – Вы тут все – куклы?
– Большего оскорбления я еще сроду не слышал, – мрачно хрюкнул Свин и негодующе затрепетал крылышками. – Можно, я ему засвинячу?
– Остынь, болезный, – мотнул острой мордой крыс. – Забыл, откуда он?
– И впрямь, – поддержал старшего Братец Сарыныч. – Тебе бы все копытами махать, Заоблачный! Он же человек, не видишь?
Вадим озадаченно смотрел на патрульных: он прекрасно понимал, что вляпался в какую-то нехорошую историю. Причем – сразу с середины, не имея понятия о начале и вводной части.
– Где я? – ошеломленно спросил он. Пластинки на окнах тем временем потихоньку скручивались в трубочки, источая легкий и вонючий дымок истинной иллюзорности.
– Вы – в Мемориале, – бесстрастно сообщил крысофашист Отто. – Находитесь на его суверенной территории. Без соответствующего разрешения и даже – без временной визы.
– Понятно, – пробормотал Вадим, кривя душой против истины. – А где это?
– Город дримов. Воспоминаний, – последовал ответ. А затем тут же – вопрос: – А как вы попали сюда, вам хотя бы известно?
– Честно говоря, нет. А вам?
Вместо ответа Отто фон Пасюк щелкнул откидной крышкой круглых часов, громоздящихся на его запястье как на руле – велосипедный звонок. Затем кивнул баклану:
– Давай, Сарыныч, вправь ему мозги. Только – морально. Даю тебе на это десять минут, не больше – времени у нас уже и так в обрез. Никто не знает, что теперь может отчудить эта мерзавка!
Мемориал, по словам братца Сарыныча, оказавшегося, несмотря на свой непрезентабельный вид, вольным слушателем муниципальных исторических курсов, никогда и не был местом обитания людей. Людям вход сюда был воспрещен под страхом всевозможных кар, которые никогда не применялись, поскольку для этого не было еще ни одного повода. Появление в Мемориале человека было настолько чрезвычайной ситуацией, что городские власти поначалу просто не поверили, что такое возможно. И поэтому решили сперва направить обычный дежурный патруль для наведения порядка в некоторых незрелых умах обитателей города, а заодно и выяснить сущность пришельца. Затем патрулю надлежало потихоньку вышвырнуть его из города известным путем. Путь этот, ведущий из Мемориала прочь, был, к слову, единственным.
Однако тем временем произошло сразу несколько крайне неприятных событий, которые весьма осложнили и запутали ситуацию. Дело в том, что в Мемориале жили только воспоминания – овеществленные, материализованные, сиюминутные, временные или постоянные. Потому что больше им жить на свете просто негде.
Каждый обитатель Мемориала был чьим-то материализованным воспоминанием. Воспоминания однажды утром появлялись в городе невесть откуда и жили здесь дальше. Потом – тихо и незаметно исчезали. Иногда – возвращались вновь. Но отныне уже – тихие, будто пристыженные, заглянувшие за некую черту и вернувшиеся обратно неизвестно зачем. Скорее всего, из-за того, что им попросту не прислали замены.
Как, почему и откуда попадали в Мемориал воспоминания, в городе не знал никто, за исключением разве что верховных властей. Но и они тоже не знали всего, взамен предпочитая ревностно охранять то немногое, что было им вверено. Одной из этих наиболее сокровенных тайн города воспоминаний была Маленькая Железная Дверь в стене.
Когда-то, еще в незапамятные времена дверь в Мемориал открыли куклы. Жителям сопредельного Той-сити однажды зачем-то понадобились воспоминания, и за неимением собственных они решили позаимствовать чужие. Часть воспоминаний с удовольствием отправилась в Той-сити, в основном детские и еще почему-то – умалишенных. Судьба их была неясной и зловещей. Все, ушедшие в город кукол, исчезли там уже через месяц, причем все поголовно – и сиюминутные, и временные, и долгожители, и даже дерзающие считать себя светлыми, вечными и нетленными. Все пропали, растворились в Веселом Городе без следа. А куклы немедленно потребовали еще, пообещав хорошо заплатить.
По Мемориалу немедленно поползли слухи, один другого страшнее и отвратительнее. Они в основном сводились к простому, но кошмарному предположению, будто куклы попросту питаются воспоминаниями, подобно людям, вход которым в мир грез давно уже был строго-настрого заказан. Чтобы пресечь дальнейшее распространение провокационных слухов, предостеречься от возможного повторения таких же инцидентов в будущем и, наконец, чувствуя некоторую собственную ответственность за случившееся, власти решили закрыть выход из Мемориала. В конце длинной подземной галереи, которая вела из города воспоминаний в другие края и, в частности, в Той-сити, была установлена Маленькая Железная Дверь, вмурованная прямо в каменную стену. Дверь, разумеется, держали закрытой – а иначе зачем она? В самых скромных планах городских властей решено было закрыть ее пока навек, а там видно будет.
Однако у такого эпохального полицейского решения немедленно открылись два последствия – прямое и косвенное.
Почему-то именно после установки Маленькой Железной Двери у жителей Мемориала вошло в моду называть себя «дримы». Какова и с чем тут была связь, городские чиновники так и не сумели взять в толк. Однако даже и сам город на улицах все чаще стали именовать Дримориалом. Но и это не беда. Второе следствие было более серьезным: город стал стремительно переполняться.
Дело в том, что прежде «дримы», из числа тех, что понедолговечней, едва наступал их срок, спокойно уплывали из Мемориала в виде облаков, тумана и других подобных дымных субстанций. Для этого достаточно было раз в неделю открыть выход из города. Теперь же, после установки Маленькой Железной Двери, воспоминания перестали не только умирать, но и даже попросту таять. А коли не получалось умирать, они принялись тучнеть и расплываться прямо на глазах. Город же при всех его масштабах, запасных складских территориях и укромных двориках был отнюдь не резиновый.
Скоро в Дримориале стало попросту тесно, потом – очень тесно, а затем – буквально не протолкнуться. И тогда власти, которых, кстати, в Мемориале никто и никогда в глаза не видел, поскольку это никому не было интересно, решились на половинчатый шаг – предложили отжившим свой срок воспоминаниям улетучиваться из города через замочную скважину Маленькой Железной Двери.
У некоторых получалось. Большинство же отживших свой век дримов к тому времени разбухли настолько, что им требовались более просторные последние пути. Тогда вконец раздраженные власти поступили в лучших традициях тоталитарного романтизма: дверь стали открывать раз в неделю, по воскресеньям. А для остальных дней к ней приставили Часы отмерять время до очередного открытия. А к часам соответственно – Часового.
Понемногу проблема упорядочилась и рассосалась вместе с создавшими ее незадачливыми воспоминаниями – дверь, несмотря на свое название, была не столь уж мала. Город дримов вновь обрел свой обычный и привычный вечный покой. Так продолжалось вплоть до недавнего времени, покуда в Дримориал не постучалась новая беда.
– Какая-то сволочь стащила ключи от благословенной Маленькой Железной Двери, – нервно перебил Братца крысофашист Отто. – Но предварительно заперла замок на все обороты!
Вадим непонимающе смотрел на крыса, натурально хлопая глазами.
– У замка на самом деле предусмотрено очень много оборотов, – терпеливо пояснил братец Сарыныч. – Толком никто даже и не знает, сколько. Наверное, их и не счесть. Воспоминание, которое изготовило замок, страдало прогрессирующим склерозом и на всякий случай наделало их побольше, этих треклятых оборотов! А потом и вовсе испарилось.
– Если только его не убрали, – мрачно просипел Заоблачный Свин.
– Да кому он был нужен, этот старый маразматик?! – огрызнулся Отто. – На него достаточно было взглянуть хорошенько – испарился бы в дым, тыловая гусятина!
– Так оно и случилось, – подтвердил Сарыныч. Вообще для существа столь флотского вида он выражался вполне пристойно – видать, сказывались слушания исторических курсов. – Разумеется, с тех пор замок закрывали только на один оборот. Или два.
Он осторожно скосил глаз и тут же натолкнулся на тяжелый взгляд Отто.
– В общем, на сколько надо, на столько и закрывали, – поспешно подытожил он, несколько скомкав канву повествования.
– Чего же вы от меня хотите? – невинным тоном спросил Вадим. На самом деле ему было весьма любопытно, где это он, оказывается, ни с того ни с сего очутился. И еще интересно бы знать, каким образом?
– Ты должен пойти с нами к городской заставе, – безапелляционно заявил Отто. – Потом мы спустимся в галерею, пройдем под землей и выйдем к Двери. Там у тебя будут две задачи. Во-первых, нам нужно, чтобы ты убрался из Мемориала сам – людям тут, как ты понимаешь, не место. Во-вторых, выманил к Двери вора. Мы уже распустили слух через лояльных дримов, что сегодня будет техническая профилактика Двери и Замка и для этого приглашен инкогнито крупный специалист-«медвежатник». «Специалистом», как уже, думаю, понятно, будешь как раз ты. Разумеется, это версия – для всех остальных, кто не посвящен. А их – абсолютное большинство.
– Идею одобряю, но вряд ли у вас это получится, – Вадим философски скрестил на груди руки. – Шпион из меня аховый. Как и слесарь-взломщик.
– Никому не нужны твои слесарные навыки, – заверил Отто, и его подручные согласно каркнули и хрюкнули. – Ты просто будешь там в качестве приманки. Для вора.
– А я что, медом для того вора мазанный? – удивился Вадим. – Чего ему приходить ради меня?
– Уж не знаю, чем ты там и что, – мрачно сказал Отто и посмотрел на Вадима исподлобья, нервно шевеля, как таракан, жесткими обломанными усами. – Но тебя ведь уже видели с ним. По совести, тебя бы надо допросить хорошенечко. С пристрастием… да времени уже нет.
– Эй-эй, что за поклеп? – возмущенно закричал молодой человек. – О чем речь? Какой вор? Никакого вашего вора я и в глаза не видел! Я, между прочим, вообще никого тут не знаю.
– Ошибаешься, – просипел Свин. – Очень даже знаешь. Отто, дружище, можно, я ему все-таки засвинячу промеж глаз?
– Отставить, – злобно гаркнул крыс. – Он, похоже, пока действительно не въезжает… Вор – женщина. Можно даже сказать, девица. Вполне смазливая. Очевидно, любовное воспоминание какого-нибудь втюрившегося мужика. Она появилась тут недавно – и почти сразу явился ты. Кумекаешь?
– Я ее тоже случайно видел утром, – сипло сообщил Свин. Крылышки за его спиной задумчиво трепыхались, видимо, в такт и под стать его медленным, заоблачным мыслям. – Вполне ничего, хотя на мой вкус – худовата.
– А кто на твой вкус не худоват, мистер Жиртрест? – буркнул Отто, и Свин обиженно замолк, тяжело и мстительно сопя.
– И, кстати, у этого мужика очень странные вкусы. И понятия, – кратко бросил братец Сарыныч. – Девица бегает по городу в розовом платье. Это в такую-то погоду – за два дня до Нового года. И как ей только не холодно?
– Вора ноги кормят, – отрезал фон Пасюк. – Значит, и греть должны.
Вадим подавленно молчал. В голове крутилось столько мыслей и с такой бешеной скоростью, что очень скоро они замелькали перед глазами и слились в один яркий и бесконечный карусельный круг.
– А почему это похитительница ключа должна непременно прийти? – наконец выдавил он. – Даже если мы и знакомы – что я могу сделать для вашего города?
– Видишь ли, – сказал братец Сарыныч. – Мы полагаем, что воровка – любовный дрим. Собственно, у нас нет никаких оснований сомневаться в этом, ни на йоту. Разногласия у следствия вызывает только ее возраст, хотя есть общее мнение, что этот дрим – временный. Этакое недолгое ностальгическое воспоминание, которое очень скоро сотрется из памяти вызвавшего его. И, следовательно, оно решило продлить срок своего существования таким вот образом.
– Ну? – буркнул Вадим. – А дальше что?
– Но есть и частное мнение, что этот дрим – долгожитель. Фактически он может входить в очень редкий разряд так называемых «вечных воспоминаний», которые «будут помнить всегда». Конечно, «вечных» – понятие относительное. Покуда жив тот, кто этого дрима породил или вызвал.
– Вы на что это намекаете? – подозрительно покосился Вадим.
– Ни на что, – пожал плечами Отто. – Что до меня, Свина и Сарыныча, то мы абсолютно уверены: тот мужик, который вызвал к жизни дрима-вора, это ты и есть.
– И если я тебе сейчас хорошенько засвинячу, – плотоядно усмехаясь, доверительно сообщил Свин, – то и дриму моментально придут кранты. А что, братцы, неплохая идейка, а?
– Очень свежее решение, – с уважением кивнул Братец Сарыныч.
– Если бы только не одно «но», – ответил крысофашист, задумчиво поигрывая желваками. – Дрим может исчезнуть вместе с ключом. И тогда все мы окажемся взаперти. Так что ты, – он покосился на Вадима и тяжело похлопал его по плечу, – находишься под защитой чистой логики.
– А если просто – взять и взломать эту треклятую дверь? – неуверенно предложил Вадим.
– Пробовали уже, – кивнул Отто. – Но она ж сработана на совесть. Так теперь не делают. Даже вспоминать не хочется, что тогда было… И что стало с теми, кто пытался ее сковырнуть. Дрим, порожденный дримом, – это, я тебе скажу, кошмар в квадрате.
Он встал, подтянул потуже свои ремни и подытожил:
– Так что, если все наши догадки и предположения верны, мы придем с тобой к двери, и ты вызовешь дрима.
– А как я это сделаю? – озадаченно спросил Вадим.
– Почем я знаю, – огрызнулся крыс. – Это уж тебе нужно скумекать. И очень хорошо постараться. – Он скосил на Вадима злобный глаз. – Не может быть, чтобы дрим не пришел на зов того, кто его породил. Лично я бы побежал со всех ног.
– Он так дорог тебе, твой… человек? – тихо произнес Вадим.
– Сплю и вижу, – криво усмехнулся Отто. – С каким наслаждением я свернул бы ему башку! – И он обернулся к патрульным. – Ну, все, братцы, хватит рассиживаться. И ты, человек, вставай и пошли. Добро пожаловать в Дримориал – город сладких воспоминаний!
Они вышли из комнаты втроем. Заперли дверь, и Вадим навесил на гвоздь ключ и денежную купюру. Свин брел чуть позади, прикрывая тыл маленького отряда. Отто даже не стал объясняться с хозяйкой, лишь покосился на запертую дверь квартиры и почему-то презрительно фыркнул. Они спустились по ступеням и зашагали через двор.
Вадим, повинуясь безотчетному желанию, оглянулся. И тут же увидел, как за углом мелькнул краешек белоснежного балахона.
– Эй, – остановился он. – Вы никого не видели, вон там?
Отто и Сарыныч дружно обернулись в указанном направлении. А затем – вопросительно на Вадима.
– Там только что был пьеро, – сбивчиво заговорил молодой человек. – По-моему, он в беде. Я ищу его. Затем и прибыл сюда из Той-сити. Но как я сюда прибыл – ума не приложу…
В ответ Отто фон Пасюк презрительно хмыкнул.
– Ты что-нибудь видел, старина Сарыныч? – осведомился крыс.
Баклан отрицательно замотал головой.
– Ну, и я тоже, – кивнул Отто. – Пошли-ка, приятель. Если все пройдет, как я хочу, мы поможем найти твоего беглеца. От нас здесь ни одна собака не скроется.
– Хорошо, от помощи не откажусь, – согласился Вадим и призадумался на миг.
Уже когда они вышли со двора, он окликнул крыса.
– Господин Отто!
– Чего тебе еще? – покосился раздраженный, крыс.
– А откуда вы знаете, что этот пьеро – беглец?
– Ты же сам мне сказал! – после непродолжительного размышления буркнул крыс.
– Я не говорил, – медленно и отчетливо произнес Вадим, пристально глядя в черные и блестящие глаза патрульного.
– Ну, значит, еще скажешь, – усмехнулся вместо ответа Отто и тотчас прибавил шагу. Он явно не был расположен развивать эту тему.
Вадим хотел еще что-то спросить, но тут же почувствовал ощутимый тычок в спину. Это идущий позади Свин настоятельно рекомендовал ему заткнуться и не отставать. И молодой человек зашагал быстрее, думая о Пьере и ломая голову над непонятньши словами дрима.
Глава 34
Маленькая Железная Дверь в стене
Если Той-сити, столица мира кукол, был веселым и шумным мегаполисом, то Дримориалу более всего подошли бы эпитеты «парадоксальный» и «чинный». Здесь, несмотря на общее тихое умопомешательство всего и вся, никто не докучал друг другу громкими криками и идиотскими клоунскими выходками. Машины были все приземистые и понятия не имели о выхлопных газах. Времена года и температуры тут сменялись с каждой улицей, так что Вадима бросало то в жар, то в холод. И дело было вовсе не в перепадах атмосферного давления.
На осеннем, бульваре под бурыми понурыми кленами художники в вельветовых манто и малиновых беретах раскладывали свои холсты в аляповатых, резких и даже отвратительно-ядовитых тонах, опасных для невооруженного глаза и неопытного вкуса. Их роковые дамы сердца стояли над ними, каждая – на высоком балконе, в красном плаще и черной бархатной полумаске. Стены домов были выкрашены в бледно-лимонный цвет, и каждый дом был очень встревожен, точно ждал измен или перемен. Над каждым горела высокая звезда, и над ней всходило солнце, превращая все вокруг в сплошные цветные полосы, пятна, блестки, блики.
Чувствовалось, что и художники, и дамы уже давным-давно надоели, прямо-таки осточертели друг другу до смерти. Но листва кленов была так жухла, дамы так непреклонны, а нерасчехленных картин было еще так много, что этой сцене еще предстояло тянуться долго. Очевидно, здесь были экзальтированные дамские воспоминания, благо в особенностях женской натуры лежит стремление не столько приблизить развязку, сколько – максимально ее оттянуть. В этом и обнаруживается острое и сладкое очарование яда, источаемого слабым полом поверх ломтиков райских плодов, которые он норовит скармливать своей счастливой жертве эфемерными порциями в обмен на весь арсенал суровых мужских чувств.
Чуть поодаль, меж горящими октябрьским огнем липами, стоял отрешенный гитарист под дивно чистым небом. Парень наигрывал твисты и рок-н-роллы среди толпы безучастно спешащих прохожих. Листья сгорали как бумага или осыпались желтыми и красными водопадами, струящимися в уличных стоках как живая стремительная талая вода. Гитарист играл без конца, поскольку все его твисты, несмотря на мажор и драйв, все-таки оставались по-октябрьски грустными и холодными. А он не любил печальных концов и поэтому всякий раз начинал сначала свой нехитрый гитарный квадрат.
Вадим и патрульные Отто миновали странную площадь, которую разграфили на равные клетки, на манер топографической карты. По ней сновали звездочеты, астрологи, картографы и капитаны. Они обозначали на карте новые места, засыпая их белым кристаллическим кварцем или мелкой морской галькой.
В одном углу зодчие ваяли игрушечный замок из густого теста, поодаль в огромной бадье месили материал для очередных башен и стен. Через всю карту медленно текли, колыхаясь, кисельные реки, и двое солдат в форме понтонных войск увлеченно строили плотину из коробок печенья, отрешенно подбрасывая все новые и новые пачки взамен разбухавших модулей. По всей площади были разбросаны замерзшие зимние озера из желе и судачьего заливного, луга с искусственным покрытием, как миниатюрные футбольные поля, горы из папье-маше, железнодорожные линии из черных итальянских спагетти.
Над картой возвышался кинематографический режиссерский кран, в кабине которого сидел землемер с огромным циркулем. Внизу стояла толпа людей и существ, которая, затаив дыхание, следила за каждым движением землемера, примерявшегося своим инструментом то к одной, то к другой области этого плана.
– Коллективное воспоминание, – буркнул Отто, таща за руку Вадима, который во все глаза смотрел на эту странную картину, полную непонятного, хотя и явно ощутимого концептуализма.
– Секты… – презрительно каркнул Сарыныч.
Свин задумчиво летел над ними, редко взмахивая крылышками противно всем законам физики. Вадим спросил о нем сразу же, когда они только выходили на перекресток возле Летнего квартала.
– Очередную заразу подцепил, – объяснил крысофашист. – На этот раз – птичку.
– В каком смысле? – не понял Вадим, думая, что это – некий местный сленг.
– В самом прямом, – пояснил Отто, продираясь сквозь ряды зевак, столпившихся вокруг карты, как на раздаче свежеиспеченного пирога. Он покосился на баклана, но Сарыныч молча шагал сбоку, аккуратно и решительно оттесняя с дороги встречные воспоминания. Дримы разбегались с протестующим писком. Некоторые, особо массивные и раздраженные, пытались преградить дорогу. Однако Отто выставлял вперед локоть с повязкой, и путь неизменно оказывался свободен.
– Свин без разбора жрет всякую гадость, вот и ловит всякую заразу, – бурчал Отто. – То меланхолия его одолеет, то на подвиги тянет, то в меценаты изящных искусств записывается. Без гроша в кармане, между прочим. А в этот раз птичку подхватил – целыми днями летает под облаками. Один раз и выше залез – сверзился оттуда как свинья. Видать, гравитация там какая-то не та, не наша.
Вадим опасливо поглядел в небеса. Они ничем не отличались от привычных ему, земных, но – только над каждым отдельным участком города. Небо в Дримориале подобно площади тоже было разбито на области, в зависимости от времени года, дня и обитающих внизу воспоминаний.
В Летнем квартале за ними увязались было два шпика. Отто не обратил на них ни малейшего внимания, быстро шагая по направлению к городской заставе. Шпики, экипированные как положено – в жилетах, узких брюках, лаковых штиблетах и начищенных котелках, – некоторое время скрытно крались за ними. Но, увидев, что патруль направляется к выходу из города, тут же утратили всякий интерес. Все равно в конце всех ждал тупик.
По дороге они миновали любопытный указатель, на стрелку которого был напялен разорванный пакет из-под доисторического стирального порошка «Лотос». Знак недвусмысленно и оптимистично обещал прохожим крупными масляными буквами: «Налево – всем ништяк». Под надписью было выведено черной тушью: «Здесь были торговец Кроки и Зур-звездочет. Подтверждаем». А чуть ниже – «Не при против кармы! М. Н.»
Ништяк, подумал Вадим, мне бы сейчас как раз не помешал. Он вопросительно взглянул на Отто, но крыс покачал головой.
– Никогда не ходи налево, парень. Держись всегда правой стороны – она не подведет. В крайнем случае, оставайся посреди. Сиди прямо на белой полосе и плюй на всех.
И он выразительно похлопал себя сначала по заднице, а потом – по своей красно-белой повязке.
– А что там, направо? – осведомился Вадим.
– Как это – что? – крыс был само недоумение. – Разумеется, зоопарк, неужели ты не догадался? Хочешь к ним?
Вадим пожал плечами – представил себе местный зоопарк, после чего ускорил шаг. А ништяк остался позади и чуть левее.
Галереи они достигли спустя полчаса быстрой ходьбы.
Это был широкий подземный ход, несколько напоминающий внутренности метрополитена. Потолки казались так же высоки – очевидно, в галерее водились воспоминания самых разных масштабов. Многих из них Вадим увидел, едва они проникли внутрь.
Вокруг толпились довольно-таки забавные и удивительные существа, которых Вадиму прежде никогда не приходилось видеть. Гномы и эльфы, опереточные злодеи и прекрасные принцы, дамы в кринолинах и женщины-охотницы с хищными хлыстами, змеящиеся клубками инопланетные чудовища и розовые единороги, юношеского вида инфантильные поп-идолы и потрепанные киношные персонажи – кого тут только не было. Но патруль шел ходко, не обращая внимания на ожидающих, когда же, наконец, власти откроют Дверь.
Часового они увидели сразу, как только завернули за очередной поворот галереи. Невысокий, коренастый, в щегольской гусарской форме и треуголке, он привалился по стойке смирно к железной двери, забранной еще и дополнительными решетками. Часовой был вооружен карабином и кортиком у пояса, а на груди у него болтался массивный полевой или даже морской бинокль с огромными окулярами.
– А бинокль-то ему на что? – с уважением воззрился на часового Вадим. – Чтобы воров не проглядеть, да?
– Шутник, тоже мне, – презрительно хмыкнул крыс. – Бинокль – показатель отменных боевых и тактических характеристик Часового. А также его исключительно высокого морального духа.
– Каким же это образом? – удивился молодой человек, пытаясь разглядеть, что за волшебный бинокль такой.
– Очень просто, – солидным тоном ответил Сарыныч. – Когда смотришь на врага в бинокль, враг всегда кажется гораздо ближе и больше. А следовательно, намного страшнее. Мало кто из храбрецов рискнет взглянуть на своего врага в упор посредством бинокля. Поэтому на посту у Двери всегда стоят только самые отважные.
– Вот как? – поразился Вадим, никогда не рассматривавший бинокль с такой точки зрения. – Очень интересно.
– Вот и оставь свой интерес при себе, – зло прошипел крыс. – Пора начинать. Свин, помоги Часовому разогнать этих жалких зевак.
Заоблачный кивнул и решительно направился к Двери. Приблизившись к посту, он на пальцах, спиной к толпе дримов, показал Часовому пароль. Но очевидно, копыта Свина не слишком-то подходили для тонких манипуляций. Потому что строгий и бдительный страж заставил патрульного несколько раз повторить секретный жест, пока не удовольствовался Свиновой ловкостью. Все это время Часовой держал Свина на мушке карабина, и, поскольку крылатый хряк не был пока еще удостоен личного бинокля за храбрость, очевидно, это обстоятельство отчасти и добавило ему нервозности и неловкости в складывании пароля.
Однако, наконец, все было урегулировано, и Свин, указав Часовому на Отто, Вадима и Сарыныча, некоторое время что-то втолковывал ему на ухо.
Тот понимающе кивнул, взял под козырек и приставил к двери карабин, доверив своему оружию пока нести службу в одиночку. После чего безоружный Часовой смело отправился вперед – очевидно, вручную разгонять толпу любопытствующих. Ее изрядную часть в галерее составляли порядком раздавшиеся, распухшие и разбухшие воспоминания самых различных субстанций и калибров. Вадим заинтересованно подался вперед, поближе – ему было любопытно, как Часовой сумеет разогнать такое многочисленное и весьма неповоротливое, прямо-таки аморфное сборище.
Страж Двери вышел на середину галереи и, прищурясь, некоторое время смотрел на толпу. Та тревожно колыхалась, однако не двигалась с места ни вперед, ни назад. Тогда Часовой, явно удовлетворенный осмотром, осторожно, чуть ли не с благоговением, стянул с шеи бинокль и стал медленно поднимать его. Толпа тревожно загудела и еще сильнее заколыхалась.
