Текст книги "Новый год плюс Бесконечность"
Автор книги: Сергей Челяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Затем Часовой прижал окуляры к глазам.
Дримы ахнули.
Часовой же медленно поводил биноклем из стороны в сторону, и всякий раз из соответственного края толпы раздавались вопли ужаса. Воспоминания буквально цепенели под холодным взглядом Часового, усиленного чудодейственным оптическим прибором.
«Если он сейчас скажет: „Подойдите ко мне ближе, о, бандерлоги!“, нужно будет срочно просыпаться!» – подумал Вадим, чувствуя, как лоб против его воли покрывается холодным потом.
Потом страж Двери отнял от глаз бинокль, завораживающими движениями протер стекла обшлагом рукава и вдруг резко перевернул бинокль задом наперед. И вновь приставил к глазам!
Толпа завопила от ужаса и бросилась наутек. Началась настоящая давка: дримы лезли во все стороны, тучные оттирали худосочных, юркие норовили пробежать под ногами, наглые – прямо по головам. Все жаждали поскорее достичь выхода и бежать, раствориться на спасительных улицах.
В довершение паники под сводами галереи на бреющем полете над орущей и визжащей толпой летал Свин, понося всех как в словесной, так и в жидкой форме. Вадим немедленно вспомнил слова крыса о том, что Свин постоянно жрет что попало. Теперь это утверждение утратило последние остатки голословности, и Вадим торопливо сунул руку в карман за носовым платком.
Так или иначе, спустя четверть часа галерея совершенно опустела. Особенно было отрадно, что и остатки навозной бомбардировки Свина улетучились вместе с остальными неприятными воспоминаниями. Да, положительно, в этом мире были как своя парадоксальная специфика, так и свои парадоксальные плюсы!
Часовой тем временем с достоинством возвратился на пост, не преминув жестом похвалить личное оружие за образцовое автономное несение службы. Затем вновь привалился к Двери – такая уж у него, видать, была боевая стойка – и прикрыл глаза.
– Ну-с, теперь твой черед, – сжал губы крыс Отто. Он нервно постукивал себя по ноге хлыстиком, точно настраивал на ссору. – Пора браться за воспоминания. Вызови этого дрима и задай ему хорошую трепку!
Вадим, разумеется, отнюдь не думал, что трепка – это именно то, в чем непременно нуждается Нина. Но решил пока до поры до времени выждать: он вовсе не был уверен, что измышления Отто и Сарыныча обязательно верны для него, Вадима. Поэтому он послушно кивнул и обратил невинный взор на крыса.
– Это все, конечно, хорошо и интересно. Но как вызывать дрима? Вы полагаете, я прежде только этим в жизни и занимался? Нет, уверяю вас, у меня было немало других важных и интере…
– Хватит болтать! – рявкнул на него крыс так, что Вадим вздрогнул. – Ты что, думаешь, мы заранее не предусмотрели, что ты в своей паршивой жизни ни черта ничему так и не выучился?
С этими словами он выдернул откуда-то прямо из воздуха огромные наушники с широкими и плоскими, как грампластинки, громкоговорителями.
– На, надевай, да поживее!
Молодой человек никогда прежде не видел таких наушников. Некоторое время он примерялся, с какого бока к ним подойти, покуда крыс в сердцах не схватил его за ворот и не напялил ему наушники по самые брови.
Сарыныч подошел и заботливо поправил громкоговорители. Теперь Вадим походил на огромную причудливую катушку, пока, к счастью, без ниток.
– В самом деле, командир, он же совсем лопух, – укоризненно пробормотал Братец Сарыныч. – К тому же сейчас ему нужны только положительные эмоции!
– Так они же сейчас полезут ему в голову сами, только успевай увертываться! – расхохотался Свин. – Знаю я, какие дримы первым делом приходят этим людям на память!
Вадим испуганно посмотрел на Свина, а Отто криво усмехнулся.
– Ладно, это ему, может, еще понравится. Давай, парень, воображай на всю катушку!
Видимо, сравнение его с катушкой было не таким уж и случайным. Вадим изо всех сил напрягся, что почему-то здорово напомнило ему привычную гимнастику для кишечника в отхожем месте. А потом сердито глянул на крыса.
– Слушайте, я ведь тоже кое-чему учился! Любые наушники – суть проводники колебаний. И поэтому они должны быть подключены к какому-то источнику этих самых колебаний. К усилителю частот, наконец. Откуда мне прикажете черпать воспоминания, из воздуха, что ли?
Концовка фразы теперь убийственно напомнила Вадиму их завотдела в конце очередного квартала. И он тут же осекся: а действительно, откуда еще черпать эти… воспоминания, как не из собственной головы? Что в принципе равносильно воздуху в нынешних обстоятельствах…
– Молодец, соображает! – похвалил его крысофашист. – Свин! Отгрузи-ка ему усилителя, да поживей.
Вадим, уже не раз проинформированный, что называется, из первых уст о намерениях хряка в свой адрес, на всякий случай попытался вжать голову в плечи. Но при наличии местных наушников эта попытка так и осталась бесплодным порывом. Однако хряк не двинулся с места. Он только постучал по собственной башке и горестно зевнул:
– Понимаешь, какое дело, начальник…
– Понимаю, – не долго думая рявкнул Отто. – Уже с утра!
– Не-а, – покачал огромной башкой Свин, фальшиво изображая раскаяние. – С вечера…
– Потом поговорим, – грозно пообещал крыс. – Сарыныч!
– Сию минуту, командир! – с готовностью откликнулся баклан. Он поставил на каменный выступ, каких было немало в галерее, свой толстенный планшет и щелкнул замком. Вадим тут же представил во всей живописи, как братец Сарыныч извлекает оттуда суперсовременный ноутбук на невообразимой флэш-памяти. Или на худой конец миниатюрный радиоусилитель размером с карманный компьютер. Однако он ошибся.
Сарыныч извлек из планшета изрядную плоскую фляжку серебристого цвета с крышкой-колпачком. Форма и крошечная крышечка не оставляли сомнений: из этой фляжки употребляют исключительно благородные напитки. Крыс принял у Братца сосуд, встряхнул его, внимательно прислушиваясь к звуку, и одобрительно кивнул.
– Хватит с лихвой! Молодец, Сарыныч!
– К излишествам не склонен, – вздохнул его подчиненный. – Потому как в последнее время являюсь слушателем вольных исторических курсов…
– Хорошо-хорошо, – рявкнул Отто, – расскажешь об этом как-нибудь в другой раз. Промокашка…
Он протянул флягу Вадиму, одновременно снимая колпачок.
– Употреби на три пальца, – хмуро сказал он. – Для неопытного должно быть достаточно.
Вадим принял флягу и осторожно понюхал отверстие.
– Ты что, нюхач? Токсик? – подозрительно осведомился крысофашист. – Его же не нюхать – пить надо! Не бойся, не крепче доброго шнапса. Шнапс-то, небось, любишь?
Вадим, знавший о шнапсе только понаслышке, в основном из патриотической литературы об отечественной войне, неопределенно пожал плечами.
– Значит, любишь! – хлопнул его по плечу крыс. – Давай, настраивайся. Инженер!
В последнее слово было вложено ровно столько яда, сколько способен влить гнилой люмпен в адрес интеллигента паршивого. Вадим выдохнул и решительно глотнул.
В «усилителе» заключалась такая невероятная горечь, сравниться с которой могла, пожалуй, лишь гнилая хина. Всяким кайенским перцам, парагвайским матэ и последним достижениям отечественной фармакологии тут и делать было нечего. У Вадима буквально захватило дух. А потом по всем жилочкам, сосудикам, нервам и, похоже, даже разным мышцам и костям заструились вкусы, запахи и ощущения. Это была прелюдия к воспоминаниям.
Он ошеломленно затряс головой, но Отто требовательно указывал на флягу.
– Все вкусы вместе обычно дают горький, – запоздало предупредил он. – Дальше полегчает.
Вадим обреченно приставил горлышко ко рту и глотнул вдругорядь.
Оглушительная прохлада влилась в его глотку на этот раз. Вадим даже присел от неожиданности.
Это не было похоже на лед или, например, ментол. Скорее, был вкус фрукта, вроде слегка недозрелого кавказского инжира или – огромных размеров сочной шелковицы, ягоды тутового дерева. Новая порция сразу принялась подстегивать непослушные воспоминания. Вадим ошалело замотал головой и тут же услышал дружное хихиканье всей троицы. Даже Отто криво усмехался, многозначительно вертя носом и шевеля усами. Вадим поднял глаза и обомлел.
Вокруг него кружился самый настоящий эротический парад. Полупрозрачные юные девушки, взрослые дамы и блудницы неопределенных возрастов, сказочные существа и местами даже чуть ли не фантастические животные вращались в воздухе, образуя порочный круг. Они хохотали, завлекательно улыбались, испускали сладострастные стоны, являя собой расширенный до невероятных пределов набор образов из среднестатистического сновидения шестнадцатилетнего подростка. Откуда они все взялись, Вадим не знал совершенно. Видимо, это и были его воспоминания, и, значит, «усилитель» действовал!
«Знаю я, какие дримы первым делом приходят на память!» – тут же вспомнились ему слова Свина. Выходит, хряк разбирался не только в апельсиновых корках!
Мало-помалу молодого человека стала разбирать досада, превратившаяся в итоге в гневное возмущение. Большинство этих образов было ему незнакомо. Неизвестно, откуда извлекал их «усилитель»: то ли из подсознания, то ли из прежних снов, то ли – однажды увиденных кинофильмов. Вадим умом понимал, что все это – его личные воспоминания, но все в нем так и кипело от негодования. И тогда он в знак протеста снова решительно приложился к фляжке.
С обиженными воплями эротическое собрание исчезло, растворившись в воздухе без следа. К слову сказать, вкуса напитка на этот раз Вадим не почувствовал вовсе. Зато ощутил порыв сильнейшего ветра. Это мимо него вихрем понеслись воспоминания.
Наверное, Вадим действительно был еще неопытным пользователем «усилителя», потому что все воспоминания помчались ускоренной во много раз кинолентой. Лишь иногда взор молодого человека выхватывал из пестрой череды фантомов тот или иной образ, но, как правило, он был либо неприятным, либо непонятным, то есть хорошо забытым. И теперь на всю эту круговерть наложился еще и звук.
Ощущение было таким, словно Вадим в глубоком детстве забрался на подоконник, высматривая во дворе товарищей по играм. Из форточки тут же полилась песня, которую крутили в соседнем доме напротив, победоносно выставив проигрыватель в открытом окне. А вслед за ней – другие мелодии из других окон и других домов.
– Как виденье, неуловимо каждый день ты проходишь мимо!
– Хоть записка не подписана и хоть почерк изменен…
– Мы часто ссоримся с тобою – и напрасно…
– В белом платье с пояском я запомнил образ твой!
– Остался у меня на память от тебя портрет твой, портрет работы Пабло Пикассо!
– Этот синий вечер летний закружил ребят…
– Ты по этой лестнице унесла любовь…
– Разве может быть без снега вьюга!..
– Я вспоминаю, тебя вспоминаю. Та радость шальная взошла как заря-а-а!
Вадим замер, точно его теперь окликнули. Самое удивительное было, что все эти и еще многие другие песни звучали одновременно с разных сторон. Но они не мешали одна другой, не заслоняли собой и не смешивались при этом. Вадим прекрасно слышал каждую: чувствовал мелодию, разбирал слова, различал партии инструментов, точно сидел в центре оркестра, одобрительно улыбался удачному соло, кивал в такт трескучим барабанам. То ли его слух был теперь удивительным образом настроен и избирателен, то ли это были просто – такие песни.
– Летящей походкой ты вышла из мая-а-а… и скрылась из глаз в пелене января-а-а!
Он насторожился, и эта тревога точно передалась его воспоминаниям. Дримы застыли, словно звери, услышав далекий, но уже явно различимый в лесных шорохах призывный звук охотничьего рожка. А потом воспоминания начали бледнеть и таять.
– Летящей походкой ты вышла из мая…
И снова:
– Я вспоминаю, тебя вспоминаю… вспоминаю… вспоминаю… тебя…
Все фантомы, образы и видения разом исчезли. Что-то, видимо, испугало дримов. И теперь Вадим точно знал – что. Даже патрульные в замешательстве отступили.
В центре галереи стояла девушка в розовом платье.
Вадим сорвал с головы дурацкие, ставшие теперь ненужными наушники. Перед ним была Нина. И она была в ярости.
Глава 35
Все, что мы плохо храним
Вадим шагнул ей навстречу, отшвырнув ногой наушники. Позади сразу же раздалось громкое предупредительное покашливание.
– На твоем месте я бы не стал этого делать, – тихо пробормотал ему в спину фон Пасюк. – Теперь уже она – совсем не то, что ты думаешь.
– Да иди ты, знаешь куда…
В ту же минуту Вадим почувствовал, что крепко схвачен за плечи и руки. Вдобавок на него сзади навалился Заоблачный, источая плотные ароматы отнюдь не гастрономического свойства.
Крыс выступил вперед, бесстрашно помахивая хлыстиком. Он окинул девушку оценивающим и малопристойным взглядом, так что Вадим даже возмущенно дернулся в руках дюжих патрульных. Но, как выяснилось тут же, женские стати Отто совсем не интересовали. И дело оказалось совсем не в разной генетике.
– Где ты прячешь ключ? – бесстрастно спросил фон Пасюк. – Мне бы не хотелось оскорблять тебя обыском, дрим. В противном случае нам придется применить полную процедуру.
– Вы что же, станете обыскивать даму? – раздался негодующий голос Нины.
– В данный момент ты обвиняешься в шпионаже и иных преступных действиях в отношении вольного города Дримориал, – холодно ответил Отто. – И, кроме того… – Он понизил голос: – В похищении другого существа насильственным путем и попытке использовать его в личных целях.
– Это обо мне, что ли? – сердито прошептал молодой человек.
– Нет, на этот раз – обо мне.
Негромкий голос, что раздался за спиной Нины, благодаря эху пронесся под сводами галереи и был услышан всеми. Из дальней ниши, укрытой каменным выступом, вышел человек в белоснежной одежде с гофрированным широким воротником. Его шаги сопровождал мелодичный звон бубенчиков.
– Пьер! – вырвалось у Вадима.
Нина сердито обернулась на пришедшего и закусила губу.
– Он самый, – грустно улыбнулся Пьер. – Прошу извинить меня, сударь, и вы, мадам, – он церемонно склонил голову. – Но я был похищен все-таки первым.
– Но с какой целью, Пьер? – воскликнул молодой человек в совершеннейшем изумлении. – Какое тебе дело до него, Нина? Что все это значит?
– Что касается меня, то, думаю, в сущности, никакого, – пожал плечами Пьер. – Я просто был пробным камнем. Зато с вами, хозяин, все прошло уже без сучка и задоринки.
Он подошел ближе и обвел окружающих внимательным взглядом.
– Но я вижу, кое-что необходимо объяснить, верно? Мадам не против? – Нина промолчала, мрачно глядя в сторону. Пьер пожал плечами. – Власти достойного города Дримориал давно уже предполагали, что существует канал, по которому сюда переправляли жителей Той-сити. Оставалось уяснить две вещи: откуда именно – и с какой целью.
Пьер подошел совсем близко к Нине. Одна его рука была отставлена для удобства бурных итальянских жестикуляций, всегда и в любых обстоятельствах свойственных этой горячей крови. Другая была укрыта складками кукольного балахона, и это обстоятельство не укрылось от внимания Вадима.
– В моем случае счастливо совпали две случайности. А именно – я и мадам. – Он указал на девушку изящным жестом. – В итоге я стал… эээ… увертюрой. Репетицией перед похищением моего хозяина, господина Вадима. Задумав увлечь его в вольный город Дримориал, мадам предварительно проделала ту же операцию со мной. Я весьма удачно оказался у нее на пути, когда нужно было проверить действие похищенного мадам ключа от Двери в город. Обманным путем я был… эээ… завлечен сюда. Перевалочным пунктом в Той-сити является одна танцплощадка. Играющий там оркестр – на деле натурализованные дримы. Они помогают переправлять в Дримориал неосторожных или, скажем так, чрезмерно падких на всякого рода развлечения обитателей других миров. Избранный для этого способ весьма прост. Ностальгия!
– Ностальгия? – недоверчиво хрюкнул Свин. – А что это такое?
– Тоска по старым добрым временам, – пожал плечами Пьер. – Даже если они были не такие уж и добрые. Оркестр играл мелодию, чрезвычайно памятную тому, кому она была адресована. В его сознании немедленно открывался благоприятный канал, и по нему его утаскивали сюда.
– Это было по собственному желанию, – возразила девушка в розовом платье.
– Не возражаю, вполне возможно, – кивнул Пьер. – Однако при этом скромно опускались истинные цели дримов – инициаторов таких транспортировок.
– Вадим! – дрогнувшим голосом сказала Нина. – Я просто хотела быть с тобой. После стольких лет раздумий, прозрений, горечи… появилась возможность.
– А ты… меня спросила? – хрипло сказал Вадим.
– А если я это сделаю сейчас? – прошептала она. – Ведь еще не поздно…
– Не знаю, – честно сказал Вадим. Ему все равно было очень приятно сейчас видеть Нину, разговаривать с ней – даже в такой странной ситуации.
– Именно, – печально вздохнул Пьер. – Просто мой хозяин не знает, что в городе дримов ему отпущен совсем небольшой срок для его… привычного существования.
– Что значит – привычного? – нахмурился молодой человек.
– Городской воздух делает человека свободным, – со светлой, почти лиственной горечью в голосе произнес Пьер. – А воздух города Дримориал к тому же еще и делает человека дримом.
– В каком это смысле? – на этот раз у молодого человека вообще отвисла челюсть.
– В прямом, – буркнул Отто. – Спустя некоторое время всякое иное существо, живущее в нашем городе, теряет свою сущность и превращается в такого, как мы. В натурального дрима.
– Это что, правда? – пробормотал молодой человек.
– Истинная, – подтвердил Пьер.
– И ты это знала? – глаза Вадима, огромные, отчаянные, были обращены к Нине.
– Ты ничего не понимаешь! Что из того? – в сердцах воскликнула девушка. – Нам же будет хорошо только вместе, здесь. Я это давно поняла. И осталось совсем немного. Ты что же, наверное, думаешь, что я обманом хотела заманить тебя в Дримориал, да?
– А как же иначе? – молодой человек озадаченно переводил взгляд с Нины на Пьера.
– Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Пойми же это, мой милый! Мы потому только и очутились здесь такие, как сейчас, – молодые, красивые, сильные… Потому что до сих пор так и не смогли забыть друг друга!
– Но ведь я…
– Человек, – закончил за него Пьер. – Хотя здесь и это ненадолго. А она – дрим. И этим все сказано.
– Мы разные – по сути? – потрясенно пролепетал Вадим.
– И не только, – подтвердил его слуга. – Но для людей даже сути обычно вполне достаточно.
И он пожал плечами, словно только что произнес вынужденную банальность. После чего устремил вопросительный взгляд на девушку. Казалось, какое-то время на ее лице отражалась борьба чувств, неведомых ни Вадиму, ни уж тем более – всем остальным. Однако очень скоро она совладала с собой и решительно отрезала:
– Если он не останется, я никогда не отдам вам этот ключ. Выбирайте!
Патрульная троица поочередно издала громкие и возмущенные возгласы – писк, хрюк и карк. Часовой сурово покачал головой и вновь погрузился в несение караульной службы. И лишь Пьер оставался невозмутим, точно иного ответа от этойдевушки он и не ожидал.
– Отдашь, – спокойно произнес Пьер. – У меня есть что предложить взамен.
С этими словами он выпростал из складок балахона руку, которую все это время там прятал. Вадим почему-то был уверен, что в ней у Пьера зажато оружие. Но он ошибся. Пьер предъявил Нине странный предмет: обломок доски, из которой торчал рыжий гвоздь. На гвозде был большой заржавленный ключ, он словно врос в старое дерево.
– Вот. Он уже давно не снимался, – пояснил Пьер. – Пришлось выламывать с мясом. Спасибо Отто – у него на гвозди глаз наметанный.
– Что это? – тихо спросил Вадим. Нина же в ужасе попятилась от Пьера, точно тот сейчас держал в руках отвратительного мохнатого паука.
– Ключи от дома, – сказал Пьер. – Однако на деле здесь только один ключ – от знакомого вам чердака, хозяин. Да и тот уже – так, сущая безделица.
Последние слова прозвучали жестко и горько, точно Пьеру стоило немалого труда решиться произнести их.
– Что ты хочешь этим сказать? – молодой человек побелел как полотно.
– В этом доме оставалось только одно настоящее, реальное помещение – ваша мансарда, – сухо пояснил Пьер. – Других комнат уже просто не было.
Пьер тотчас увидел недоверие в глазах Вадима и развел руками.
– За дверью, где жила хозяйка, уже давно стена. Только стена. Глухая. Там негде поместиться живому человеку.
– Разве только дриму, – прибавил братец Сарыныч. – Нам ведь для жизни нужно немного.
– В сущности, много ли нужно места мечте? – тихо хмыкнул старый серый циник Отго. Но, к сожалению, его мало кто расслышал.
«Как же так?» – растерянно подумал Вадим. «Ведь еще только утром я заходил туда…»
…Пожилая женщина, заспанная и нечесаная… Покосившаяся, обитая древним коричневым дерматином дверь… Женщина некоторое время подозрительно и недоверчиво вглядывалась в мое лицо. А я улыбался…
…Халат, всклокоченные волосы, недобрый шестой десяток в равнодушных глазах… Он ее не помнил. Значит, она живет тут недавно. Видимо, восемь лет – много для человека, но слишком малый срок для прошлого… А для воспоминания? Чуть меньше, чем вечность?
«А почему я оказался там один? Куда исчезала Нина? Или… Она никуда и не исчезала? И это был всего лишь карнавал? Новогодний костюмированный бал воспоминаний? А теперь – теперь мне суждено увидеть истинное лицо своего воспоминания? Которое, как и породившие их люди, тоже не бывает вечным и рано или поздно начинает дряхлеть?»
– Мы предлагаем тебе сделку, – сказал Пьер девушке. В его голосе плескались нотки сдержанного сочувствия, но – и только. – Ключ в обмен на ключ. Иначе у тебя больше не будет места в памяти. Подумай об этом хорошенько. И – очень быстро.
– Куда мне спешить? – огрызнулся дрим.
– Розовая кукла, – ответил Пьер и посуровел. – Она уже тонет и погружается все глубже на дно памяти. Теперь у тебя все меньше шансов вернуть былое обличье. Хотя бы для себя самой, для собственного тщеславия. Ты дрим, но не человек. Не пристало воспоминаниям играть с людьми в собственные игры.
Вадим смотрел на них во все глаза. Так вот чем была та розовая кукла – прежней Ниной! Хозяйкой его сердца. Властительницей его будущего. Но теперь властительница исчезла – и осталась только хозяйка старого, покосившегося чердака. Для которого люди придумали благозвучное слово «мансарда».
– Только ты не видишь в благоухающей розе тленный сухоцвет, хозяин, – прошептал Пьер. – А в молодой девушке – увы, пожилую тетку. Помнящий всегда в чем-то слеп. И эта слепота неизбежно растет и прогрессирует.
Пьер бесстрастно взирал на Вадима. Понятно, что он и хотел бы помочь, но – чем? В силах ли кукла изменить судьбу человека? А человек – способен ли он до конца постичь куклу? Ведь в ней скрыта не только пародия на него, но и нечто большее – частичка увиденной опытным мастером чужой души?
– Воспоминания старятся скорее, чем люди, – продолжил белоснежный пьеро. – Им самим подчас кажется, что они вечны. Но финал – он всегда ближе, чем ты надеялся.
И, как и полагается в приближении финала, в ту же минуту раздался громкий и разъяренный стук в Дверь снаружи! За ним последовала густая брань, обильно и причудливо перемежаемая музыкальными терминами, из чего можно было предположить, что за Дверью – минимум один итальянец.
– Пьер! Хозяин! Велите, чтоб эти идиоты немедленно откр-р-р-ыли!
Без сомнения, к ним прорывался Арчибальд. Он-таки отыскал подземный ход из Той-сити и теперь в ярости колотил в Дверь чем-то тяжелым. И ему весело вторили с десяток кулаков и дубинок.
«Похоже, Арчи нанял злую половину всей мафии Той-сити», – подумал Вадим. Но, увы, сейчас ему было вовсе не до смеха.
