Текст книги "Новый год плюс Бесконечность"
Автор книги: Сергей Челяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Вендельштерн взглянул на Вадима с горячей и искренней благодарностью, а Луиза опустила голову и тихо, но явственно прошептала:
– Надутый барчук…
На том завтрак и завершился, не успев, к счастью, разгореться в семейную ссору. Доктор в скором времени заглянул в отведенный Вадиму кабинет, чтобы сердечно поблагодарить его за участие и понимание.
– Что вы, я же прекрасно знаю, что лучшего врача для фройлен Мари и желать не стоит, – ответил Вадим. – И вы понимаете, доктор, теперь и мое положение здесь, в этом доме, становится уже несколько натянутым. Вам, полагаю, известно о брачном сговоре наших родителей?
Вендельштерн кивнул. Этот умный маленький человек с проницательными глазами и неброской внешностью умел молчать, когда нужно. И даже говоря сам, доктор словно прислушивался все время к собеседнику, фиксировал его реакцию на свои слова, наблюдал, точно занемогшего тотчас пациента.
– Я бы хотел задать вам вопрос, доктор, – сказал Вадим. – И очень прошу оставить этот разговор в тайне и правильно меня понять. Лишь беспокойство о здоровье Мари и уважение к нашим родам понуждает меня задать его сейчас.
– Разумеется, – ответил Вендельштерн. – Но имейте в виду: поскольку я – дипломированный врач, моя профессия обязывает свято хранить тайны пациентов. В этом, наверное, мы чем-то сродни исповедникам.
– Да, но ведь вы врачуете тело… – озадаченно промолвил молодой человек.
– Порой – и душу, – покачал головой доктор.
– Что ж, возможно, именно об этом я и хотел спросить вас, доктор, – торопливо сказал Вадим. – Какова же все-таки причина лихорадки, охватившей девушку, которую прочат мне в жены? Надеюсь, вы прекрасно понимаете, что меня прежде всего интересуют только истинные причины болезни, а не ее видимые следствия.
– Причины здесь обычны, – развел руками Вендельштерн. – Общее ослабление организма, нервное истощение… Добавьте изящное, а потому – хрупкое, с точки зрения дамской анатомии, телосложение, и вы поймете, баронет, почему болезнь разгорелась столь скорым и сильным огнем. Именно в результате совместного влияния этих печальных причин ваша нареченная и оказалась для треклятой заразы легкой добычей. Но, смею вас уверить, я твердо убежден в скором выздоровлении милой девушки.
– Вы говорите о нервном истощении? Откуда ж ему взяться? – беспокойно спросил Вадим, но тут же несколько замялся. – Как известно, наша помолвка еще не состоялась, именно в связи с болезнью Мари. Поэтому решительное объяснение еще только предстоит. К тому же, не скрою, любезный доктор, на сегодняшний день желания дочери советника мне покуда совершенно неизвестны.
– Вот как? – учтиво и мягко произнес Вендельштерн.
– С тех пор, как я прибыл в их дом, по причине болезни Мари мы еще не беседовали с ней на столь откровенные темы. Но родители, конечно, ее обо всем известили и неоднократно обсуждали с ней прежде если и не мои скромные достоинства, то, во всяком случае, мои недостатки. Так откуда все-таки взяться нервным расстройствам у молодой и здоровой девушки? Объясните!
– Вы непременно желаете это знать? – тихо спросил доктор. Вадим с жаром кивнул. – Понимаю. И, полагаю при этом, что вы, как безусловный будущий супруг, должны знать все. В таком случае давайте пройдем в гостиный зал, – предложил Вендельштерн. – Здешние комнаты имеют отличные слуховые особенности. Особенно кабинет, отведенный вам, баронет, и вашим слугам. Кстати, я уже имел случай сегодня убедиться в их незаурядной образованности.
– Образованности? – удивился Вадим, выходя вместе с доктором из кабинета.
– Да-да, именно, – подтвердил доктор. – Господин Арчи рекомендовал меня господину Пьеру, а господин Пьер был столь любезен, что поделился со мной несколькими весьма интересными советами по части врачевания лихорадок и ознобов. Впрочем… – Вендельштерн понизил голос и улыбнулся. – Не думаю, впрочем, что рецепты господина Пьера, несомненно, действенные и эффективные с точки зрения конечного результата, подойдут нашей невинной молодой девушке, – шепнул он Вадиму, улыбнувшись с самым заговорщицким видом. – Со своей же стороны позвольте выразить вам восхищение, господин баронет, как человеку, не только разбирающемуся в достойных людях, но и умеющему заставить себе служить. Находить себе столь образованных, трезвомыслящих и предупредительных слуг – это, я вам скажу, большое искусство по нынешним временам, скудным на натуры и сердца.
Молодой человек только пробурчал себе под нос нечто неопределенное. Он и сам не знал, откуда берутся такие слуги, каким образом они сумели уже с утра так потрафить чопорному доктору и кто же все-таки его облагодетельствовал Пьером и Арчибальдом, с какой целью и надолго ли.
Будто в качестве иллюстрации к его кратким размышлениям где-то в коридоре послышался громкий чих. Судя по всему, это Арчи пребывал где-то неподалеку, как и подобает внимательному, но ненавязчивому слуге. Вендельштерн и Вадим подошли к высоким дверям, и доктор отворил их, учтивым жестом приглашая баронета в гостиную.
В дальнем конце стояла огромная ель, вся увешанная гирляндами, обильно усыпанная ватными островками, над которыми покачивались рождественские игрушки и завернутые в цветную бумагу конфеты, фрукты и засахаренные орехи. Под елкой, возле большой кадки с камнями и влажным песком, также стояло немало игрушек. Похоже было, что Фриц основательно опустошил свои полки в шкафу, где семейство Штальбаумов бережно хранило все новогодние подарки, доставая их оттуда лишь несколько раз в году. Да и то – преимущественно чтобы отереть с них пыль и паутину.
Неподалеку от ели, в углу зала, уставленном напольными подсвечниками, возвышалась большая кровать с узорчатыми литыми спинками. В ней, откинувшись на подушки, укрытая одеялами и обложенная компрессами, лежала молодая девушка. Ее лицо было исполнено сильнейшей болезненной бледности. Лишь кое-где на щеках проступали пятна ядовитого румянца, верного признака активно протекающей лихорадки. Девушка лежала, не шевелясь; она совсем не разговаривала с пожилой служанкой, прикорнувшей подле больной на табурете. Глаза ее были широко раскрыты, и она с восторженной печалью смотрела на торжественно сверкающее рождественское дерево, зачарованно переводя взгляд с одной ветки на другую.
Это была Мари, младшая дочь почтенного советника Штальбаума, ради которой баронет Вадим Монтаг явился в это старинное и уважаемое семейство.
С фамилией Штальбаумов его собственная семья была связана давними, прочными и теперь уже почти родственными узами. Нельзя сказать, что Мари не нравилась Вадиму, равно как нельзя было с полной уверенностью предполагать и обратного. Баронет Монтаг испытывал к молодой госпоже Штальбаум понятный интерес молодости, обильно сдобренный, впрочем, традиционной европейской осторожностью при выборе подруги жизни и карьеры.
Для Штальбаумов не было секретом, что в последние годы дела Монтагов шли отнюдь не блестяще. И разумный брак с благородной девицей из состоятельной семьи государственного чиновника, с хорошей карьерой и перспективами для всей фамилии, вполне мог их поправить, и притом значительно. Кроме того, баронету уже пора было жениться, этого требовали как интересы клана, так и собственные представления молодого человека о жизненном счастье и успехе.
Не желая излишне беспокоить отдыхавшую на подушках больную девушку, Вадим с доктором прошли в дальнюю часть зала. Там стояла кушетка, а рядом располагались подносы с напитками и вечно горячим кофейником. Сам советник Штальбаум в преддверии праздника любил заглянуть сюда, пропустить рюмочку глинтвейна и заодно проведать дочь. Дело в том, что Мари в последнее время болезни взяла привычку требовать, чтобы ее переносили днем в праздничную залу любоваться елкой и веселыми хлопотами приготовлений к Новому году. Вот и сейчас слуги под командованием управляющего лениво суетились возле новогодней ели, завершая ее прихотливое убранство на самых верхних ветвях, для чего вокруг было расставлено несколько высоких стремянок.
– Что касается нервных… эээ… расстройств, – продолжил доктор, удобно устроившись на низкой бархатной кушетке с миниатюрной десертной рюмочкой густого изумрудного ликера шартрез, – то я не стал бы так называть то, что случается порой с нашей маленькой Мари. Скорее, это обычные нервные загвоздочки, из тех, что столь часты у девиц впечатлительного возраста.
– Вот как? Какие же именно… загвоздочки? – с интересом спросил Вадим. Изредка он бросал рассеянные взгляды в конец, зала, но девушка не обращала в их сторону никакого внимания.
– Только ради Господа нашего, не преувеличивайте значения этого, баронет, – улыбнулся Вендельштерн. – Так, обычный пример психологии, коих немало насчитывается в моей практике. Собственно, этот арсенал непременно пополняет всякий мой пациент.
– Вы, пожалуй, заставляете меня с тревогой думать о душевном здравии семейства Штальбаум, – усмехнулся молодой человек.
– Ну, положим, думать о здравии никогда нелишне, – кивнул доктор. – И да будет вам известно, что помимо этой чудесной и милой семьи я пользую еще и целый ряд других фамилий. Так что понемногу набирается отовсюду, знаете ли. А у нашей Мари, скорее всего, лишь избыточная фантазия и богатое воображение.
– Так это же прекрасно, – улыбнулся Вадим. – Мне весьма импонируют подобные свойства женской натуры.
– Пожалуй, – согласился доктор. – Но, видите ли, баронет, тут есть некие специфические особенности. Вам, полагаю, известно, что иные девушки чуть ли не до брачной постели имеют обыкновение брать с собой на ночь любимые игрушки.
– В смысле – кукол? – продолжал улыбаться молодой человек.
– Ну, по большей части все-таки – мягкие игрушки, – кивнул доктор. – Медведи, зайцы, котята и щенята – в изобилии. Но вы правы, порой и кукол тоже.
– Что ж здесь удивительного? – пожал плечами Вадим и с удовольствием отхлебнул старого и выдержанного рейнского. – Вы видите тут для меня, как потенциального жениха, какую-то опасную помеху?
– Меня более смущает в данном случае выбор кукол, баронет. Знаете ли, госпожа Мари имеет несколько… специфический вкус в этой тонкой области.
– Неужели она покушается на сокровища юного Фрица? – с живейшим интересом, хотя и не без иронии, спросил Вадим. – Ее что, интересуют оловянные солдатики?
Вендельштерн некоторое время молчал, внимательно глядя на баронета. А тот в свою очередь – на доктора.
– А знаете, вы в чем-то близки к истине, – наконец кивнул Вендельштерн.
Лицо его казалось умиротворенным, во многом благодаря воздействию ликера. Однако глаза доктора оставались при этом серьезны и задумчивы; впрочем, как и всегда у этого достойного и наблюдательного человека.
– Ей действительно нравится одна кукла, изображающая солдата или вроде того. И, заметьте, нравится – не то слово. Она в ней, позволю себе заметить, буквально души не чает.
– И что же этот солдат тоже мягкий и пушистый? Признаться, мне не приходилось слышать о таких гренадерах в нашей доблестной армии, – засмеялся Вадим.
Девушка тем временем по-прежнему оставалась в постели без движения, но теперь с ней тихо беседовала служанка. Мари ей изредка и скупо отвечала. Все ее внимание было приковано к елке, хорошеющей на глазах с каждым часом.
– Нет, вот здесь вы не угадали, – покачал головой Вендельштерн. – Эта кукла сработана из крепчайшего дерева, к тому же у нее есть стальной механизм. Так что, полагаю, в ней немало острых и твердых углов. Извините за некоторую интимность, но я бы не хотел иметь в постели столь жесткий предмет под боком. Им вполне можно нанести себе серьезную травму, скажем, перевернувшись во сне.
– Ну, это не великая проблема, верно? – дружески предположил молодой человек.
Сказать по правде, его несколько смущал предмет разговора, поскольку официально он покуда еще не являлся женихом девушки. В то же время их объяснение с Мари из-за ее болезни постоянно откладывалось. Вадим был вполне рассудительным человеком в вопросах здоровья и полагал, что сведения доктора, того или иного свойства, могут помочь ему сделать правильный выбор.
– Разумеется, разумеется, – пробормотал Вендельштерн. – Причин для серьезного беспокойства у нас вовсе нет. Другое дело, что в последнее время у фройлен Мари участились случаи неких… эээ… видений. Конечно же, совершенно ложного свойства. Абсолютно беспочвенных, будьте покойны.
– Например? – улыбнулся молодой человек. Баронет вовсе не страдал мнительностью и воспринимал слова доктора с известной долей скепсиса.
– Девушка иногда разговаривает с игрушками, – заметил Вендельштерн. – Это тоже можно списать на особенности натуры. Сюда же – и другие специфические проявления мечтательности и явной склонности к фантазированию. Но меня заботит другое, любезный баронет. Вот уже второй год Мари чурается шумных компаний, избегает общения со сверстниками и некогда любимыми подругами. А в особенности, – доктор обернулся почему-то на елку и заметно понизил голос, – с молодыми людьми. Между тем ее романтическому возрасту это, мягко говоря, не очень-то свойственно. Тем паче – такой милой и красивой девушке.
– Что вы говорите? – озадаченно протянул молодой человек. – Что ж… – добавил он задумчиво. – Не могу сказать, что это обстоятельство так уж сильно меня опечалило.
– Да, я вас понимаю, – доктор легко сумел удержать улыбку.
– С другой стороны, не могу не признать, что меня приняли здесь несколько… прохладно. Конечно, я не имею в виду родителей и домочадцев. Но фройлен Мари, на мой взгляд, могла бы отнестись ко мне если и не благосклоннее, с учетом цели моего визита… то уж, во всяком случае, более внимательно. Поскольку наша беседа приватная, доктор, скажу вам прямо. Вот уже третий день она под всевозможными предлогами уклоняется от встреч со мной. Я с нею толком еще ни о чем и не беседовал. И знаете, доктор, – баронет тоже понизил голос, украдкой глянув в глубь зала, – мне даже поначалу показалось, что эта неожиданная и странная болезнь вызвана отчасти и моим приездом. Как предлог, к примеру. Вы, часом, не находите?
– Ну, на этот счет можете быть совершенно спокойны, баронет, – добродушно заверил его доктор. – Болезнь Мари началась задолго до вашего приезда, смею вас уверить, господин Монтаг. Другое дело, что она протекает не совсем обычно, это я могу засвидетельствовать как специалист. В последнее время у госпожи Мари участились упомянутые мною видения и фантомы.
– Фантомы? В каком смысле?
– В смысле ложных картинок и событий, – пояснил Вендельштерн. – Что бы вы сказали, баронет, если бы узнали, что госпоже Мари постоянно чудятся определенные животные? Но я должен вас теперь же предупредить, поскольку и вы были со мной откровенны, – поспешно добавил доктор, строго глядя на Вадима поверх очков. – Все эти сведения являются абсолютной врачебной тайной, и я полагаюсь на вашу честь и благоразумие.
– Не извольте беспокоиться, – ответил Вадим. – Так вы, кажется, упомянули здесь о животных? Что за фантазия?
– Именно что фантазия, – пробурчал доктор. – Представьте себе, баронет – это мыши!
– Какие еще мыши?
– Обычные! Самые обыкновенные серые мыши, к которым редкая девушка питает хоть каплю расположения. Наша Мари вовсе не исключение. Она их панически боится и ненавидит одновременно. Но представьте себе, мой друг: молодая госпожа с некоторых пор постоянно, везде и всюду в этом доме видит мышей. Но ведь их здесь прежде, слава Богу, никогда не было!
Глава 5
События развиваются
– Не знаю, господин Монтаг, о какой степени конфиденциальности говорил вам уважаемый доктор Вендельштерн. Но только мыши в этом доме – совершеннейший секрет Полишинеля.
Арчибальд залпом опустошил высокий бокал полусухого мозельского и с удовлетворенным достоинством откинулся в кресле. При этом безмятежно вытянул длинные ноги и перегородил ими сразу полкомнаты.
– Все слуги Штальбаумов в один голос твердят: уже с месяц, как в доме завелись мыши. Их теперь тут видят повсюду, даже на втором этаже, но ведут они себя на удивление смирно. Никакого ущерба мыши покуда не принесли, если не считать мелких погрызов да воровства крупы.
– Я в свою очередь лично беседовал с управляющим, – добавил Пьер. – Сразу, как только появились мыши, он одолжил на недельку пару злющих котов. Это коты русской породы. Их разводят в Сибири, держат взаперти на морозе и откармливают исключительно сырым мясом. Такое содержание прибавляет им силы, характера и, что немаловажно, шерсти. У них очень густой мех, сударь, как и у всех русских.
– Да бог с ними, с этими русскими! Что же коты? – заинтересовался Вадим.
– Они попросту сбежали, – развел руками Пьер. – Не прошло и трех дней, как оба кота постыдно удрали из дома! Управляющему ничего не оставалось, как приказать слугам рассыпать по щелям универсальный яд от всех видов домашних грызунов.
– Но уж если сбежали такие коты, значит, речь идет, скорее всего, о крысах, – предположил Вадим. – Это плохо. К тому же крысы легко различают яды. А единожды распробовав отраву, навсегда ее запоминают. Я слышал, что эти твари даже каким-то образом умеют предупредить друг друга об опасности.
– Однако, как известно, сибирские коты совсем не боятся крыс, – возразил невозмутимый Пьер. – В этом их существенное преимущество по сравнению со многими иными породами. Правда, они их обычно не едят, а только душат, а затем складывают аккуратными кучками. Мне приходилось видеть подобное возле амбаров.
– Вы что же это, бывали в России? – удивился Вадим.
Арчи издал какой-то странный звук, более всего напоминавший сдавленный смешок. Баронет строго покосился в его сторону и вопросительно поднял бровь.
– Нам случалось бывать в разных странах, – поспешил исправить положение тактичный Пьер. – Пожалуй, легче упомянуть, где быть нам еще не приходилось. Разве что в Африке, – задумчиво проговорил он и коротко глянул на своего компаньона, словно ища подтверждения собственным словам.
– Вот как? Любопытно, – заметил Вадим. – Думаю, к этой теме мы еще как-нибудь вернемся.
– Как вам будет угодно, – почтительно наклонил голову слуга.
– Ну, так что же наши мыши? – с жаром продолжил баронет. – Это как-то касается меня?
– Безусловно, – подтвердил Арчи. – Часть слуг из числа мною… То есть, виноват, нами с Пьером опрошенных, – он сделал едва заметный кивок в сторону напарника и немедленно удостоился такого же ответного жеста, – с уверенностью говорят, что мыши чаще всего появляются в тех местах, где, извините, бывает фройлен Мари.
– Это действительно так?
– Хорошим слугам нет смысла не верить, – последовал лаконичный ответ.
– И какая же здесь связь?
– Ну, ваша милость, если даже слуги уже говорят об этом между собой… – развел руками Арчи.
– Ага, – понимающе кивнул баронет. – А о чем они еще судачат, эти слуги?
– Прошу прощения, хозяин, – вставил слово Пьер. – Хорошие слуги обычно говорят о многом. И преимущественно – о том, о чем предпочитают молчать хозяева.
– Надо думать, и наоборот? – лукаво улыбнулся Вадим.
– Вы совершенно правы, ваша милость, – невозмутимо подтвердил Пьер. – И наоборот – тоже. В нашем же случае слуги говорят о деревянной кукле. Той, что очень любима молодой госпожой. Она в ней, видать, просто души не чает.
– Любопытно. Что же еще они говорят, эти слуги?
– Интереснее – не что, а – как, – возразил Арчибальд. – Они говорят о ней со страхом.
– Со страхом? О кукле? – недоверчиво проговорил баронет.
– Именно, – подтвердили хором оба слуги. – Все домочадцы ее боятся. С вашего позволения – очень боятся.
– Ах, вот как?
И Вадим призадумался.
Слуги же немедленно употребили эту паузу для ознакомления с содержимым очередной высокой бутылки с длинным, изящно изогнутым горлышком. Похоже, винные возлияния никоим образом не сказывались на этих личностях, столь непохожих внешне, и вместе с тем внутренне очень созвучных во многом. Они напоминали Вадиму две дудочки, разные и величиной, и высотой тона, которые размеренно и внимательно по отношению друг к дружке вели одну общую мелодию, но на два голоса. И к тому же что-то в них было, Вадиму странно знакомое; точно он встречал уже в жизни если и не самих слуг, то, во всяком случае, отзвук мелодии этих двух дудочек. Мелодии удивительной, необычной и сразу запоминающейся надолго.
– Вот что, любезные мои, – наконец решительно заметил баронет. – Думаю, пришла пора положить конец дурацким страхам, бытующим в этом доме. Принесите-ка мне сегодня эту куклу. Я на нее посмотрю, а потом велю, что делать дальше.
– Будет исполнено, – твердо сказал Пьер. После чего кивнул Арчибальду и тихо прошептал: – Ну, Затейник, это по твоей части.
– Слышу, Искусник, – процедил сквозь зубы Арчи и добавил уже обычным тоном: – Можете не беспокоиться, сударь, к сумеркам этот зубастик будет у вас. Но прошу учесть: к тому часу, когда фройлен имеет обыкновение отходить ко сну, куклу необходимо вернуть на прежнее место.
– Да, я тебя понял, – кивнул Вадим. – Но только почему же к сумеркам, а не сейчас? Что мешает это сделать, к примеру, сию минуту?
– Дело в том, сударь, – терпеливо пояснил Арчибальд, – что днем чертова кукла стоит в зале, прямо под елкой. И госпожа Мари строго-настрого приказала никому к ней не прикасаться. Нынче в сумерки слуги заканчивают уборку в зале, и в это время куклу как раз можно будет взять. Что Арчи и сделает.
И он тут же поднялся, оправил костюм и вышел из комнаты, не забыв, однако, прихватить с собой недопитую бутыль.
– Ясно, – сухо сказал баронет вслед закрывшейся двери. – И еще, Пьер…
– Слушаю вас, сударь, – Пьер почтительно наклонил голову в знак глубокого внимания.
– Почему вы так друг друга называете? Какие-то прозвища… У меня, кстати говоря, отменный слух.
Слуга молча внимал словам баронета, внимательно, но без подобострастия.
– Искусник, затейник… Кукла – и та зубастик?! – продолжил баронет.
– Первые два слова, – невозмутимо ответил слуга, – соответствуют складу наших с Арчи характеров. Мы очень разные, но всегда дополняем друг друга.
– Да, мне это тоже показалось, – саркастически сказал молодой человек.
– Что же до куклы, то осмелюсь лишь спросить, сударь. Вы видели ее прежде?
– Нет пока. А что? Какой-то солдат – в нем есть что-то особенное?
– О, да, – подтвердил Пьер. – Прежде всего, зубы.
– И что, большие зубы?
– О, огромные! – Пьер показал пальцами размеры, пожалуй что акульего клыка. – У них у всех такие – крепкие, острые, из наилучшей стали.
– У кого это – у всех? – не понял молодой человек.
– У всех кукол такого рода, – терпеливо объяснил Пьер. – Это ведь не простая кукла, господин Монтаг. Сейчас таких уже и не делают. У нее есть собственная функция, чрезвычайно полезная в доме. Это – щелкунчик.
Едва за окном стало смеркаться, Арчи пробрался в зал.
Накануне, после того, как больная удалилась в свою спальню, здесь открывали окна для проветривания. Теперь, в холодном воздухе елка благоухала еще сильнее, и Арчибальд некоторое время с удовольствием крутил носом, втягивая горьковато-сладкие запахи хвои и смолы. Одновременно слуга внимательно осматривал пустую залу, которую в будние дни освещали лишь редкие светильники, что было не удивительно в практичном и экономном доме советника медицины. Наконец ему наскучили елочные ароматы, и Арчи прямиком направился к высокому и раскидистому новогоднему дереву.
Под елкой в глубоких сугробах из свежей ваты стояли и лежали куклы, расписные деревянные звери и два батальона оловянных солдатиков, застывших в боевом порядке в самый разгар сражения.
Арчи сразу увидел игрушку. Щелкунчик стоял возле самого древесного комля, печально глядя на человека большими круглыми глазами. Вид у него был бы милый и трогательный, если бы не огромные зубы, тускло блестевшие и, по всей видимости, весьма острые. Рядом с игрушкой, очень большой, достигавшей колен Арчибальда, валялось несколько пустых скорлупок грецких орехов.
Механизм колки орехов был прост и понятен даже ребенку. Надо было просто вложить крепкий орех кукле в ее вечно разинутый рот, а затем дернуть бравого солдата сзади за косицу. Механизм мягко приходил в движение, и – кр-ра-кк! – скорлупа раскалывалась на две аккуратные ровные половины. Умная конструкция ограничителя позволяла не дробиться ядру и регулировать размеры ореха. Арчи знал устройство подобных кукол, ведь ему в жизни приходилось видеть в работе и не такое – даже мудреный китайский механизм для разбивания куриных яиц.
Некоторое время он стоял и внимательно разглядывал куклу. Затем осторожно раздвинул еловые ветви и протянул руки к щелкунчику. Тут вдруг в носу у него засвербило, защекотало – видимо, сказались усилившиеся тут, под кроной, хвойные ароматы. И Арчи, не сдержавшись, в который уже раз чихнул.
Немедленно что-то произошло в елочном зале. Все свечи разом мигнули и превратились в узкие язычки пламени, тускло светящие во тьме. Арчибальд наклонился ниже, нащупывая в сгустившейся полутьме злосчастную куклу. И в тот же миг что-то вцепилось ему в руку.
Боль была такой, что Арчи не сдержался и заорал во всю глотку. Но изо рта у него внезапно повалил вонючий серый дым, все закачалось перед глазами, а потом что-то крепко ухватило его за шиворот и потащило вверх. Последним, что запомнил Арчибальд, были тысячи маленьких раскаленных иголок, впившихся в тело. Они как будто высасывали из него силы, каплю за каплей забирая, кажется, саму жизнь. Потом все закачалось перед глазами, все сильнее и быстрее, и Арчи лишился чувств.
В то же время у стены, возле плинтуса послышалось тихое шуршание. Маленький темно-серый мышонок внимательно следил за тем, что происходило под елкой. Его блестящие черные глаза-бусинки становились все злее и испуганнее. Наконец мышонок взволнованно пискнул, стремительно развернулся и юркнул в невидимый ход под половицей. И в зале настала мертвая тишина.
А затем свечи понемногу принялись разгораться, все ярче и ярче, и очень скоро вокруг елки тьма совсем рассеялась. Только нити серебристого дождя тихо покачивались, свесившись с ветвей. И словно бы в такт им слегка подрагивала на длинной нитке маленькая фигурка елочного арлекина, усыпанная блестящей стеклянной пылью, на которой равнодушно и безучастно поблескивали свечные отсветы.
– Потому прошу покорнейше меня извинить, – наклонил голову Вадим. – Разумеется, я дождусь вашего полного и, надеюсь, скорейшего выздоровления. А затем мы с вами спокойно все обсудим.
Он сидел на высоком стуле возле кровати Мари. Девушка смотрела мимо него неподвижными, ничего не выражающими глазами.
– Вы согласны со мной, Мари? Доктор Вендельштерн запретил мне долго вас беспокоить.
Больная по-прежнему смотрела куда-то вдаль широко раскрытыми глазами. Так что молодому человеку даже почудилось, что она смотрит на все, в том числе и на него, Вадима, как сквозь стекло. Так зачарованно, затаив дыхание, порой смотрят малые дети на вечернюю улицу под снегом сквозь замерзшее холодное окошко, продышав в нем маленький кружок. Вадим не на шутку встревожился, встал и, быстро подойдя к изголовью, осторожно наклонился к Мари.
– Вы меня слышите, сударыня?
Девушка медленно кивнула и побледнела. На ее лбу и кончике прелестного носика тут же выступили мельчайшие бисеринки пота. Глаза Мари тихо закрылись, однако она тут же разлепила пересохшие горячие губы и, все так же глядя мимо баронета, неожиданно произнесла в высшей степени странные слова:
– Ходит маятник со скрипом. Меньше стука – вот в чем штука. Трик-и-трак! Всегда и впредь должен маятник скрипеть. А когда пробьет звонок: бим-и-бом! – подходит срок. Не пугайся, мой дружок. Бьют часы и в срок и, кстати, на погибель мышьей рати…
Она осеклась на мгновение, облизала воспаленные губы и тут же продолжила:
– А потом слетит сова. Раз-и-два и раз-и-два! Бьют часы, коль срок им выпал. Ходит маятник со скрипом. Меньше стука – вот в чем штука. Тик-и-так и трик-и-трак…
Губы ее сомкнулись, тело дрогнуло, вытянулось и обмякло.
Молодой человек ошеломленно смотрел в чудесное лицо девушки, не в силах понять сказанных ею слов, более всего, пожалуй, похожих на горячечный бред. Он готов был уже в страхе отчаянно звонить в колокольчик, Стоящий рядом с постелью нарочно для вызова прислуги. Но в этот миг глаза больной вновь раскрылись, широко и ясно. Как у огромной куклы.
– Баронет Монтаг! – ясно и отчетливо прошептала Мари. – Никогда и ни при каких обстоятельствах я не стану ни вашей невестой, ни тем более – женою. Так и знайте. Можете уезжать. И чем скорее это случится, тем, пожалуй, будет лучше.
И тут же бешено зазвонил медный колокольчик. Самое удивительное, что он, похоже, звонил сам собою, без чьей-то посторонней помощи. Вадим еще только переводил ошеломленный, ничего не понимающий взор с девушки на этот диковинный, оживший колокольчик, а на лестнице уже весело скрипели ступени. Это на зов больной госпожи торопилась со всех ног озабоченная служанка.
