Текст книги "Новый год плюс Бесконечность"
Автор книги: Сергей Челяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)
Глава 3
А вот теперь – пожалуйста!
Они вышли на минутку подышать свежим морозцем, уже за полночь. Каждому нужно было слегка проветриться и заодно привести в порядок чувства и мысли, разметавшиеся, точно волосы на подушке. А если это можно было сделать вместе, то почему бы и нет?
У входа в парк, под дремлющим фонарем, они решили задержаться. Поскольку обоим нужна была не прогулка, а лишь смена обстановки. Веселая компания хмельных и изобретательных на выдумки добрых друзей всегда несет в себе опасность слегка утомить, поэтому мужчины изредка выходят курить, а дамы – чистить перышки и пудрить носики.
– Ну, как тебе? – спросил он. – Не правда ли, они все отличные ребята!
– Да, пожалуй, – кивнула она.
Ветер усиливался, шелестя и раскачивая над ними голую древесную крону, а под ногами пробегала сухая шаловливая поземка. Она играла снегом, словно невесомыми ватными шариками, разбрасывала одни сугробы и тут же наметала новые. Один из таких порывов неожиданно сдул верхушку длинного холмика прямо возле ног Анны и Вадима. И они увидели полузасыпанный карандаш серебряного цвета, точно оклеенный волшебной рождественской бумагой.
– Смотри! – сказала Анна. – Какая прелесть!
Вадим, просияв оттого, что девушка впервые за вечер сказала ему «ты», бросился на карандаш как отважный и верный бультерьер. Через секунду он уже подал его девушке. Но Анна, не обращая внимания на эту находку, вдруг потянулась к его руке и коснулась локтя молодого человека.
– Какая у тебя интересная рука, Вадим! – прошептала она.
– В каком смысле? – напряженно улыбнулся молодой человек. Другою рукой он придерживал спадающую с плеч куртку. Пальчики девушки легко пробежали от короткого рукава рубашки до запястья.
– Да вот же, смотри! – она указывала на несколько маленьких темно-коричневых пятнышек, почти точек, рассыпанных по коже и еле различимых в полутьме ленивого фонаря.
«Глазастая-то какая», – с невольным уважением подумал молодой человек и прибавил уже вслух, пожимая плечами:
– Это? Всего лишь родинки. Самые обыкновенные.
– Что значит – обыкновенные? Смотри, как они необыкновенно расположены, – покачала головой девушка. – Видишь – точка? Потом – две, и вон – еще одна.
– Ага, – согласился Вадим. – А потом опять две и еще одна.
– Как будто два соединенных ромбика, – улыбнулась она. И молодому человеку показалось, что Анна даже дыхание затаила от нежданно проснувшегося странного интереса. Он тоже взглянул на свою руку внимательнее, слегка нахмурился, прикидывая и примеряясь. Затем решительно покачал головой.
– Нет, можно сделать и поинтереснее. Если соединить не прямыми линиями, а, например, косыми или просто дугами.
И взяв у девушки оброненный кем-то карандаш, молодой человек уверенно повел им по всем точкам, не отрывая грифеля. Карандаш оказался вполне исправным, и теперь на руке Вадима можно было различить нарисованную бледную фигурку – вроде замысловатой гантели или же двух толстых сарделек, соединенных друг с дружкой. А вообще-то это была почти правильная восьмерка, только уложенная набок!
– Эй, поосторожнее, – запоздало вскрикнула Анна. – На себе не показывай!
– Поздно уже, – самодовольно усмехнулся Вадим. – Ну, на что похожа моя линия судьбы?
– Линии судьбы бывают только на ладонях, – не согласилась Анна. – А здесь и вовсе – похоже на гантель или какой-то еще знак… Да-да, точно-точно! Что-то из высшей математики, по-моему.
– Почти, – усмехнулся Вадим. – Это же знак бесконечности. Плюс Бесконечность.
– Правильно, – подтвердила Анна и засмеялась. – А почему именно «плюс»?
– Ну, как… – смешался Вадим. – Не знаю, честно говоря. Мне вот кажется, что он направлен слева направо. А это всегда будет означать «плюс».
– А по-моему, это тебе только кажется, – улыбнулась девушка. Но смотрела она на молодого человека теперь задумчиво. Точно размышляла о чем-то своем или же решалась на что-то. Серебряный карандаш тихо подрагивал в пальчиках Анны, покачиваясь из стороны в сторону, точно неуверенные и неисправные стрелки причудливых новогодних часов.
– Вы знаете, Вадим, – робко улыбнулась Анна, – а ведь мне уже пора…
– Как пора? – не понял молодой человек. – Ночь ведь уже!
– А мне тут недалеко, – пожала она плечами. – Всего несколько остановок. Добегу.
– Нет, так не пойдет, – покачал головой Вадим. – Я вас обязательно провожу.
И так решительно предложил ей руку, что Анна рассмеялась.
– Экий вы скорый! Ну, а с хозяевами-то нужно попрощаться, верно? И не пойдете же вы по морозу без свитера и шапки?
Несмотря на просьбы остаться до утра, благо праздник еще не кончается, Анна быстро собралась и поджидала Вадима возле огромной разлапистой елки. Вадим поспешил изобразить на лице по возможности бодрую и оптимистичную мину; честно говоря, еще час назад он в душе надеялся, что они не расстанутся так скоро. Но и более радикальное продолжение этой ночи он не мог себе представить: все и без того складывалось вовсе не так, как не раз уже бывало с ним в той, предыдущей, будто в одночасье отрезанной холостяцкой жизни.
Анна коснулась рукой колючей веточки, ощупывая пальцами еле заметный бугорок так и не вызревшей шишки. Вокруг, куда ни кинь взгляд, покачивались игрушки величиной с большую монетку – ватные, стеклянные, пластмассовые. Игрушки были из разряда тех, что приносят с собой в гости на хозяйскую елку; а если хотелось запомнить эту рождественскую ночь надолго – забирают с собой, просто снимая с елки по молчаливому благословению хозяев.
– Вы не хотите взять что-нибудь на память об этом вечере? – предложила она.
– Бог с вами, Анна, – притворно испугался Вадим. – Вы говорите так, будто мы с вами расстаемся чуть ли не навеки.
– Ну, не так уж все драматично, – в глазах девушки пробежали лукавые огоньки. – Но на какое-то время расстаться придется; увы, это точно.
– Вы, часом, никуда не уезжаете? – немедленно встревожился Вадим.
– Я? – удивилась она. – Нет, я буду в городе.
– И я. Зачем же расставаться, когда все складывается так удивительно и чудесно?
– Вы думаете?
Вадиму показалось, что какое-то неуловимое мгновение она колебалась, словно решаясь на что-то. Он только плечами пожал, мол, о чем тут еще говорить, коль скоро все настолько очевидно.
– Ну, что ж, пусть это будет просто маленьким подарком для вас, – ответила Анна. – Я, между прочим, сегодня сюда тоже игрушки вешала. Угадаете?
Молодой человек придирчиво оглядел все миниатюрные фигурки – шарики, витые сосульки, зверят, снегурочек, экзотические плоды и домики с трубой. После чего решительно выбрал яркого, черно-красного арлекина – долговязого, с румяными щеками и хитрой улыбкой. Анна всплеснула руками и радостно рассмеялась.
– Угадал! Вот здорово!
– А то! – победоносно потряс головой Вадим, который на самом-то деле едва ли не наперечет знал все елочные игрушки в этом доме, благо бывал здесь ежегодно. А эта девушка – впервые. К тому же именно на елочную мишуру у него с детства была отличная память. Можно сказать, что Вадим питал к ней ностальгическую слабость.
Анна кивнула и в свою очередь сняла с соседней ветки такую же фигурку, только Пьеро – грустного, белоснежного, с подведенными миндалевидными глазами, в высокой шляпе, широком гофрированном воротнике и с длинными просторными рукавами. После чего вопросительно подняла глаза на Вадима.
– У вас пускай будет этот грустняк, – указал пальцем на белоснежную фигурку Вадим, – а мне больше подойдет хитрюга.
И он шутливо потряс в воздухе арлекином, да так энергично, что внутри у игрушки даже что-то зашуршало.
– Мне кажется, – медленно и задумчиво сказала девушка, осторожно поворачивая в руке пьерошку, – что эта парочка в жизни всегда неразлучна. И поэтому вам могут пригодиться обе. Нет?
Вадим пожал плечами.
– Вот и решено. Пусть так и будет, – поспешно закончила Анна и торопливо протянула Вадиму вторую игрушку. – Только берегите их, они очень хрупкие. Как стекло.
– Хорошо, – еще раз пожал плечами молодой человек, глупо улыбаясь. У него был не слишком богатый опыт по части женских чудачеств, зато он был неплохо воспитан и, как ему сейчас казалось, вполне искренен.
– Ну, а коли все решено, поспешим, – сказала девушка.
Спустя несколько минут они уже быстро шагали по изрядно обледенелой мостовой. Ветер весело и настойчиво поддувал в спину, и молодым людям приходилось порой наклоняться друг к другу, чтобы расслышать тот или иной ответ.
– Надолго ли вы собираетесь меня бросить на произвол судьбы? – первым делом галантно поинтересовался молодой человек.
– Вы же не камень, чтоб вас бросать, – парировала девушка. – А у меня срочная работа. Сами, наверное, знаете – конец года, запарка и все такое прочее. Поэтому уж извините, до Нового года я просто не принадлежу себе. Или наоборот.
Вадим не понял последней фразы, зато немедленно сосчитал дни и взмолился.
– Помилуйте, Анна! Но ведь до тридцать первого – еще целых семь дней!
– Это если – включительно, – серьезно сказала девушка. – А так шесть. Значит, мне просто нужно очень постараться, чтобы все успеть к тридцать первому.
– Да вы понимаете, что говорите? – возмущенно воскликнул Вадим, совсем забыв о приличиях. – Ведь я уже завтра без вас места себе не буду находить! Каждый день для меня будет просто вечностью.
– Вечность тоже иногда кончается, – весело сказала девушка, внимательно глядя себе под ноги, поскольку уже дважды едва не поскользнулась. – Лишь бы только она не превратилась в Бесконечность.
При последнем слове девушки молодой человек вдруг явственно ощутил, как внезапно кольнул и сразу же вспыхнул крапивным ожогом узор, нарисованный на руке. Словно каждая точка горела и чесалась. Вадим даже осторожно потер локоть, хотя зуд уже проходил. И это, скорее всего, было обычной нервной реакцией на недосып или выпитое за последние часы спиртное.
– Каждый день без вас отныне для меня – Бесконечность, – уверенно заявил он, от души надеясь, что его искренность не позволит этой удивительной девушке обвинить его в выспренности и фальшивом мелодраматизме. Вадим терпеть не мог любовных сериалов, а тут вдруг заговорил так похоже на картонных героев, обреченных бесконечно блуждать в лабиринтах квартирных декораций!
– Расставаться тяжело, но час свидания сладок, – рассудительно заметила Анна. – Так любила выражаться одна моя давнишняя знакомая, в высшей степени прекрасная и удивительная женщина.
– Очень рад за нее, – буркнул Вадим.
– Эге, да вы, я гляжу, обиделись? – Анна остановилась и требовательно заглянула ему в глаза. – Бросьте, ведь шесть дней – это всего лишь неделя. И, кстати, за это время с вами может еще произойти много другого, хорошего и удивительного. Ведь впереди Новый год.
– Все хорошее и удивительное со мною произошло уже сегодня, – упрямо покачал головой молодой человек в полном расстройстве. – Боюсь, что ближайшие шесть дней я проведу в мрачном одиночестве и перелистывании календаря. Но уж тридцать первого числа я буду стоять под вашими окнами, Анна, как штык. Иль верный часовой, так и знайте! – подытожил он.
– Будущее всегда непредсказуемо, – тихо сказала девушка. – Пожалуй, только это о нем и знаешь наверняка. Между прочим, уже завтра с вами может произойти что угодно, Вадим. Вы даже можете встретить другую женщину!
– Я? Другую? – воскликнул молодой человек на всю улицу, к счастью, по ночному времени пустую. Он сардонически рассмеялся. – Ну, уж нет. Я не настолько влюбчив, чтобы каждый день встречать новую женщину. Уверяю вас, Анна, это аб-со-лют-но исключено.
– Любовь, если уж вы начали с этого слова, всегда чревата испытаниями, – ответила девушка. – А между тем, вы уже называете какие-то несчастные шесть дней чем-то трагичным! Просто непосильным для ваших чувств! Это разве испытания? Уверена, бывали случаи, когда человека подстерегали такие напасти, что он очень быстро менял свое мнение и тем более – симпатии.
– Знаете что, Анна? – решительно заявил Вадим. – Даже если в эту оставшуюся неделю я буду каждый день встречать по удивительной и прекрасной женщине… Ничто не поколеблет моих нынешних чувств! Верите вы или нет – мне все равно. Как хотите! Я знаю, – с некоторым оттенком театральной горечи человека, чувства которого все никак не могут оценить, прибавил он, – что уже больше никого не полюблю. Кроме вас. Мои ресурсы в этом плане отныне исчерпаны полностью.
И он засмеялся – тем беззаботным смехом, который свойствен мужчине, уверенному в своих чувствах настолько, что, по его мнению, они вполне могут обеспечить ему ответную взаимность женщины.
– Ну, хорошо, коли так, – тихо сказал Анна. – Ладно. Пусть эти дни до Нового года пройдут для вас действительно так же легко, как вы сейчас об этом говорите, Вадим. И я в свою очередь обещаю: я тоже буду ждать, что вы придете в последний день старого года. А дальше – как распорядится судьба. Вы ведь сами сказали, верно? Положимся на нее. А вот, кстати, и мой дом.
Она улыбнулась Вадиму так, что от него разом отлетели все неприятные мысли и переживания, а в душе принялись стремительно набирать цвет огромные незабудки.
Молодой человек поднял голову и увидел два угловых окна на третьем этаже. Они, несмотря на столь поздний час, почему-то светились, и молодой человек немедленно нахмурился. Анна покачала головой.
– Я живу одна, Вадим. Мой образ жизни, к сожалению, мало кто выдержит из нормальных людей. Наверное, это действительно должен быть кто-то особенный. Каких я прежде, честно вам признаюсь, еще не встречала.
– А вот посмотрим, что вы скажете тридцать первого декабря, – одновременно и дерзко, и счастливо, и успокоенно засмеялся Вадим. – Я приду и потребую ответа, так и знайте!
– Хорошо. Придите, – прошептала Анна. – Думаю, это было бы просто… удивительно. Но очень прошу вас…
– Что такое? – наклонился к ней Вадим.
И в тот же миг ощутил на губах мягкий и теплый поцелуй.
– Будьте осторожны по дороге, – ласково сказал она. – И если захотите… Одним словом, обязательно возвращайтесь. Я теперь, наверное, тоже буду надеяться.
Она повернулась и стремглав бросилась через улицу к дому. Вадим некоторое время смотрел ей вслед, даже когда она скрылась.
«Можно подумать, что это я с ней прощаюсь, – усмехнулся Вадим. – А не она дает мне отсрочку на целую неделю…»
Потом он улыбнулся, так широко, что кто-нибудь из его приятелей непременно назвал бы это глупой и бессмысленной улыбкой безнадежно проигравшего холостяка. Затем молодой человек вынул из карманов перчатки и при этом едва не выронил румяного игрушечного арлекина. Вадим заговорщицки подмигнул размалеванной кукле и торопливо убрал ее поглубже в недра кармана. Затем он пошарил и в другом, дабы убедиться, что вторая подаренная Анной елочная игрушка тоже на месте. А потом заметил вслух, обращаясь к обеим куколкам, смирно лежащим в карманах.
– Ну, вот, приятели, мы и остались втроем. И целую неделю, семь дней без нее – как бесконечность. Как думаете, не пропадем?
Игрушки, разумеется, ничего не ответили, но ведь молчание, как известно, не только золото, но и знак согласия!
– Хотя почему – семь? – пробормотал молодой человек. – Шесть, всего лишь шесть. Ведь на седьмой день я к ней вернусь, верно?
Игрушки вновь выразили безмолвную солидарность.
Он бросил взгляд на освещенное окно Анны – другое она уже погасила – и добавил:
– И в этом не может быть никаких сомнений. Вот так.
«Вот», – словно шевельнулся в левом кармане хитрый арлекин. «Так», – откликнулся справа грустный Пьеро, будто где-то вдали пробили часы. «И точка», – подытожил Вадим. Блаженно улыбаясь, он глянул на светящийся циферблат наручных часов и шагнул с тротуара.
Однако не удержался и в последний раз оглянулся на далекое светящееся окно. В нем, в этом желтом квадрате за занавесками, теперь, как в рамке, была заключена вся его будущая жизнь, его ожидаемая судьба и безусловное счастье. Подумав так с явным удовольствием, молодой человек поправил шарф, нахлобучил теплый капюшон куртки и спешно перешел на другую сторону улицы. И тут же исчез.
Исчез вовсе не в том смысле, что растворился между домами или испарился во тьме тающей тенью спешащего и продрогшего человека. Нет, Вадим просто пропал, в том числе и для самого себя. И ни для кого в этом новогоднем городе и в этом снежном мире его больше не было. Впрочем, тут автор, как всегда, может и ошибаться.
День первый
ТОТ, КТО ЖДЕТ ПОД ВЕТВЯМИ
Глава 4
Завтрак в благородном семействе
– Апчхи!
За дверью кто-то чихнул. Да так оглушительно, с такой, по-видимому, долго сдерживаемой силой, что Вадим тут же проснулся.
Он очнулся как от неожиданного и резкого толчка в спину, что было особенно удивительно, потому что он и спал-то как раз на спине. За дверью тихо разговаривали, и примечательно, что речь, похоже, шла именно о нем.
– Ты когда-нибудь выздоровеешь? – спросил кто-то без тени видимого сочувствия, даже с мягким укором.
– Непременно. В следующем году, никак не позже, – ответил другой голос, язвительный и чуть хрипловатый, видимо, от простуды.
– Между прочим, ему и так давно пора вставать, – продолжил тот же голос. – Служанка Штальбаумов уже дважды вызывала к завтраку. А тут не принято опаздывать, здесь тебе не Россия, если хочешь знать!
«Ого!» – подумал Вадим, нежась под теплым и одновременно прохладным одеялом. Оно было явно заморским, стояло над ним шатром и никак не желало оборачиваться вокруг тела по собственной инициативе. «При чем здесь Россия, хотел бы я знать? Воображаю, как там сейчас холодно! Дымы из печных труб, на столах самовары с водкой и бубликами, прямо на улицах огромных заснеженных и пустынных городов медведи пляшут под гармошку вместе с бородатыми казаками. Бр-р-р… При чем здесь она?»
Он потянулся, стряхивая с себя магнетизм крепкого зимнего сна, сладко зевнул и только потом подозрительно воззрился на дверь.
«А кто это там шепчется, собственно?»
В ту же минуту в дверь вежливо, но настойчиво постучали, и она медленно отворилась, лениво поскрипывая.
Вряд ли кто любит, когда его застают в постели незнакомые личности. Женщины еще куда ни шло, их визит, как правило, заранее обещан. С мужчинами же чаще всего дело обстоит иначе, и Вадим немедленно сел, строго и недоуменно разглядывая утренних гостей. Собственно, гостями-то их назвать как раз было и неправильно. Вели они себя совершенно как дома, без церемоний.
Один – высокий и худой, средних, самоуверенных лет, с быстрыми движениями и подвижным курносым лицом, на котором навсегда поселилось выражение лукавой хитрецы и веселой энергичности. Он немедленно встал возле письменного стола и тут же принялся нетерпеливо выстукивать пальцами бодрый военный марш. Пальцы его, разумеется, оказались такими же длинными и худыми, как и все в этом человеке. При этом он почему-то вопросительно смотрел именно на Вадима. Точно это именно Вадим въехал к ним в гости только что, и прямо на кровати.
Второй подошел к окну и остался возле, слегка приоблокотясь на широкий подоконник, уставленный бесчисленными горшочками с геранью, домашними фиалками и прочей флорой. Был он чуть пониже своего товарища, благородной, отнюдь не выдающейся полноты и имел вид – а, по всей видимости, и привычки тоже – мелкого аристократа, временно испытывающего досадные денежные затруднения. Локти на пиджаке были протерты до блеска, как у конторщика, но вся одежда была аккуратной, хотя слишком уж мягкой, домашней, хорошо разношенной с виду. И сам он был задумчив, несколько печален и абсолютно уютен, как старые домашние туфли. Единственно, что в нем было действительно необычного, так это глаза.
Они казались слегка подведенными по краям, ресницы тоже выглядели несколько подкрашенными, зато зрачки были глубоки, темны и абсолютно непроницаемы. Эти глаза выдавали человека скептичного, возможно, даже отчасти циника, однако весьма сдержанного в настроениях; при этом доброго душой и меланхоличного характером. И кого-то эти глаза Вадиму сильно напоминали, хотя ни в первые минуты, ни много позже он никак не мог понять, кого именно.
– Примечательное утречко, хозяин, – сообщил худой из-за стола. – Можно сказать, просто-таки знаменательное.
И тут же оглушительно чихнул, так что Вадиму показалось, даже брызги полетели во все стороны. Причем сам худой, казалось, ничуть не смутился этим.
– Вы полагаете? – озадаченно спросил Вадим. То, что эти типы считают его своим хозяином, было для него новостью.
– Вполне, – хором заявили оба.
– Ладно, – Вадим решил зайти с другой стороны. – А вы кто?
Оба понимающе переглянулись, как если бы говорили сейчас с малость умалишенным.
– Известно кто, – сказал тот, что возвышался над столом, и даже хмыкнул от неудовольствия.
– Мы – ваши новые слуги, – добавил тот, что стоял у окна.
– И вам давно пора спускаться к завтраку, – сообщили они нестройным хором.
– Семейство Штальбаум, полагаю, уже в сборе, – заметил худой.
– А господин советник не любит опозданий к столу, – мягко напомнил «аристократ».
– Штальбаумов знаю, – покачал головой Вадим. – И сам пока еще в своем уме. Но вот загвоздка: я совершенно не знаю вас, господа.
– Это вовсе неудивительно, – кивнул «аристократ». – Мы прибыли только сегодня.
– И пока вступали в курс ваших дел и познакомились с хозяином и всей семьей, – добавил длинный.
– Прибыли, простите, откуда? – уточнил Вадим, решивший потихоньку одеваться. При этом гости бросились было ему прислуживать, но Вадим решительным жестом отверг помощь незнакомцев. Тогда они деликатно отвернулись и с деланным равнодушием уставились, кто на стену, кто – в окно.
– Нас прислала одна известная вам особа, – пожал плечами длинный.
– Вот как? А что за особа? И зачем? – быстро уточнил Вадим, ловко управляясь с застежками башмаков.
– Она пожелала остаться неизвестной, – пожал плечами теперь уже «аристократ». Фраза у него прозвучала шикарно: похоже, он всю жизнь только и делал, что выполнял конфиденциальные поручения и неукоснительно соблюдал всевозможные протоколы и ритуалы.
Он окинул Вадима откровенно оценивающим, хотя и беглым взглядом и осведомился:
– Господин баронет, ведь вы не потребуете от нас раскрытия имени сочувствующей вам высокой особы без ее на то соизволения?
От такой откровенной наглости Вадим в первую минуту даже не нашелся что ответить. «Эти слуги явно не из простолюдинов и, по всему видать, плуты и пройдохи, – подумал он. – По сути – идеальные качества для ловких слуг при моем нынешнем положении в этом постылом доме. Что ж, рано или поздно все выяснится, а пока действительно – пора завтракать».
Оставалось выяснить только одну формальность.
– Что ж, пожалуй… А вы-то хоть сами знаете цели вашей госпожи?
– Безусловно, – заученным хором отвечали слуги. – Всячески угождать вашей милости и оберегать вас от превратностей судьбы.
– Прекрасно, господа. Видит бог, как же мне вас прежде не хватало… И как же вас прикажете именовать, почтенные? – сощурился Вадим.
– Я Пьер, – с достоинством сказал «аристократ». – А моего коллегу можете звать «Апчхи». – И он иронически покосился на длинного.
– Вот еще! – обиженно буркнул тот. – Не «Апчхи» я никакой. Мое имя – Арчибальд. Для близких просто – Арчи.
Ничего себе слуги, усмехнулся молодой человек и вдруг похолодел. Оба новоявленных слуги как по команде сунули руки за обшлага сюртуков, что более всего походило на жест наемных убийц. Наверное, именно там у них обычно и хранятся мизерикорды – миниатюрные «кинжалы милосердия».
Однако Пьер с Арчибальдом достали вовсе не кинжалы, а изящные и трогательные платочки: один – белый, другой – голубой. После чего как по команде дружно промокнули губы, точно желая очистить их от скверны. Очевидно, с новым хозяином слугам надлежало вести разговоры исключительно чистыми устами. Вадим иронически оглядел их с головы до ног, махнул рукой и принялся готовиться к завтраку.
Торопливо приведя себя в порядок, в приподнятом настроении, но весьма заинтригованный, Вадим отправился в столовую, где за накрытым завтраком его уже поджидало все благообразное семейство Штальбаум. Разумеется, слуги последовали за ним парочкой, исполненной почтения, граничившего с подобострастием.
Во главе стола восседал сам Вольфганг Штальбаум, советник медицины, важный и внимательный господин. Рядом – его румяная и пышная супруга Марта. Далее разместились дети: некрасивая, желчная старшая дочь Луиза и ее младший братец Фриц, сдобный живчик и непоседа. Картину дополняли крестный, высокий и худой господин Христиан-Элиас Дроссельмейер, род занятий которого Вадиму не был в точности известен, а также лечащий врач семьи, доктор Вендельштерн. Плюс – на маленьком столике возле Фрица восседали две куклы в пышных платьях, очевидно, досточтимые госпожи Трудхен и Клерхен собственной персоной.
Надо сказать, что неустанный полководец и бессменный главнокомандующий непобедимой армии оловянных солдатиков Фриц не случайно принял на себя заботу о двух куклах уже с самого утра. Обеих гранд-дам он прочил в королевы сопредельных кукольных государств, между которыми нынче же утром обещал разразиться нешуточный дипломатический скандал. По глубокому убеждению Фрица, такого рода скандалы должны разрешаться непременно и только войной. Поэтому сейчас мальчик обдумывал некоторые аспекты территориальных и политических притязаний каждой из сторон. Это у него получалось превосходно: обе куклы уже давно ревниво поглядывали друг на друга, тая и вынашивая коварные планы вторжений, предательств, аннексий, контрибуций и репараций. Правда, пока они только выучивали эти новые и непривычные для них слова, но Фриц внимательно следил за ними и считал, что его новые ученицы уже делают вполне определенные успехи в нелегком искусстве военной тактики и дипломатической терминологии.
Напротив хозяев были стулья для баронета Вадима Монтага и его слуг. [1]1
Den Montag – понедельник. С немецк. Прим. автора.
[Закрыть]Баронет был кандидатом в женихи младшей дочери Штальбаумов, юной Мари, и прибыл сюда два дня назад для ожидаемой помолвки.
Не было за утренним столом лишь самой Мари.
Явление новых слуг молодого господина Монтага было встречено за столом самыми дружескими восклицаниями и улыбками. Получалось, уже с самого раннего утра эти два типа каким-то образом успели обворожить все семейство! Вадим решительно не мог представить, когда и каким образом им это удалось. Но зато он сразу убедился – в ловкости его новоиспеченным слугам не откажешь.
И еще его сверлила одна и та же мысль, не дававшая покоя. Он приехал за три дня до Рождества в семейство Штальбаумов фактически инкогнито для всех соседей, что чрезвычайно удобно при утрясении сердечных дел. Так кто и откуда мог узнать о его пребывании в семействе? И не просто узнать, а еще и отреагировать в столь необычной и вызывающе-утонченной форме, послав ему двух ловких слуг, всецело преданных и умеющих держать язык за зубами? Кто был этим неведомым ангелом-хранителем? Одна известная ему особа? Но кто она и чего ради?
Однако утренняя трапеза уже началась. После непременного в таких случаях обмена любезностями все приступили к завтраку. Слуги встали по обе стороны от Вадима, точно заранее избрали, решили и утвердили все возможные моменты этикета и своих непосредственных обязанностей. Хозяин изредка перебрасывался фразами с гостем, крестным и доктором. Последние, к слову, были практически членами семьи, и оба по-своему интересовали Вадима.
– Как нынче здоровье фройлен Мари? – осведомился Вадим в перерыве между ароматным кофеем со сливками и поджаренными хлебцами. – Ей не стало лучше?
– Скорее да, чем нет, – уныло пробормотал доктор Вендельштерн. – Все симптомы говорят о том, что к Новому году фройлен непременно покинет постель.
– И присоединится к нам праздновать ночь под елкой, верно? – воскликнул юный Фриц.
Луиза скептически хмыкнула и словно в знак сомнения приподняла сливочник и придирчиво осмотрела его со всех сторон, включая донышко. Высокая и худая, эта перезрелая девица, конечно же, тайком завидовала младшей сестре, но только ли молодость и красота последней были тому причиной?
– Даже если Мари и поднимется после такой лихорадки, – проскрипела Луиза, – то в лучшем случае встретит Новый год в креслах, под двойным слоем ватных одеял.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, дорогая Луиза, – важно заметил отец. – Право, не стоит в столь раннем возрасте исповедовать столь сильный скептицизм. В особенности когда дело касается родных.
Вадим искоса глянул на Пьера и Арчибальда. Оба сохраняли каменные выражения лиц, однако в глазах Арчи поигрывали веселые искорки, а у Пьера слегка приподнялась одна бровь. Непонятно было, удивлен ли он только что сказанным или как раз только что решил прислушаться к разговору за столом.
– И самое главное – убереги нас Всевышний от нередкой самоуверенности в оценках, – сказал крестный Дроссельмейер. Они обменялись понимающими взглядами с доктором, а Луиза немедленно надулась, нервно закусила губу и сверкнула исподлобья на крестного недобрым темным глазом.
– К чему ты это, крестный? Слава Господу, я уже не глупенькая дурочка и не в столь раннем возрасте, чтобы не обдумывать своих слов. Достаточно бросить один взгляд на Мари, – при этих словах она смерила внимательным взглядом почему-то Вадима, тихо и умиротворенно попивающего утренний кофий. – Право, не надо быть доктором, чтобы видеть реальное положение дел.
– Какие ваши годы! – добродушно пробурчал доктор. – Все у вас в движении, все пышет энергией. Это ведь лишь потом, уже пожилым, чувствуешь, как подобно древу, стремящемуся вниз и вглубь, укореняешься и в своих взглядах на жизнь, и в привычках. А с этим, милая Луиза, как раз и приходит наша непоколебимая и, увы, чаще всего ни на чем не основанная самоуверенность.
– Знаю, знаю, – отмахнулась помрачневшая Луиза. – Именно тогда вы все, старики и ветераны, начинаете вещать. Как старые и мудрые лягушки в тихом пруду перед дождем и непогодой.
– Луиза, дорогая моя, – укоризненно протянул советник Штальбаум. – Тебе вовсе не следует огорчать господина доктора своей непочтительностью. Господин Вендельштерн вот уже много лет верой и правдой оберегает наше семейство. И к его словам надлежит не просто прислушиваться, а свято их чтить. И неукоснительно выполнять все рекомендации нашего доктора.
– Лишь бы он, говоря об одном, не умалчивал другого, – понизила голос Луиза. – Всем в этом доме уже давно известно, что у сестрицы Мари – отнюдь не обычная лихорадка. Иначе все его лекарства и припарки уже давно подняли бы мою сестру на ноги.
– Позволю себе заметить, госпожа Луиза, – подал голос Вадим, – что в медицинской практике существует своя специфика. Например, общеизвестные вопросы врачебной этики. Полагаю, что достопочтенный доктор обстоятельно освещает нам все касательно здоровья милой Мари. Прочее же, что он опускает, имеет слишком тесное отношение к его профессии. А она уже сама диктует ему, открывать или же оставлять за бортом нашего любопытства несущественные подробности протекания болезни. И – выздоровления, в чем мы абсолютно уверены, отдавая должное мастерству и огромному опыту нашего уважаемого доктора Вендельштерна.
