Текст книги "Новый год плюс Бесконечность"
Автор книги: Сергей Челяев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
– И… всё?
Варенька молча кивнула, по всему судя, весьма довольная содеянным. Но, видя удивление мужчины, она смилостивилась и осторожно указала пальчиком на сморщенную почку – единственное место на поверхности растения, лишенное иголок.
– Потом здесь у Кактусевича вырастет цветочек.
– А дальше? – молодой человек все еще не мог оторвать глаз от цветочного горшочка, куда только что впитался свет.
– А дальше – подарю его папе. Когда он приедет, – важно пояснила девочка.
– А когда он приедет? – машинально повторил молодой человек.
– Когда потребуется, – серьезно сказала Варенька. – Он ведь не насовсем уехал, он пообещал мне вернуться. И адрес оставил.
Она на секунду зажмурилась, а потом без запинки произнесла как стишок на детсадовской елке:
– Кременчуг, главный почтамт, Павлу Федоровичу Смолянинову, до востребования. – И затем важно добавила: – Кременчуг – это такой город, только далеко отсюда. А Смоляниновы – это как раз мы с мамой. И папа тоже.
И вздохнула отчего-то, совсем как большая.
– Слушай, – сказал Вадим. – А как твой папа узнает, что вырос цветочек?
– Ну, как? – девочка, казалось, размышляла вслух. – Сам-то он, конечно, не узнает. Но его же можно предупредить. Понимаешь?
– Письмо напишешь? – кивнул Вадим.
– Может, и письмо, – согласилась Варенька. – Или как-нибудь по-другому. У него же в адресе сказано: «до востребования». Значит, надо потребовать, и он приедет.
– А как это – потребовать? – заговорщицким тоном прошептал Вадим и подмигнул девочке.
– Уж как-нибудь, – ответила Варенька. – Но он обязательно услышит, я постараюсь.
«Эта, наверное, постарается, – сказал себе молодой человек. – Так постарается, что уж коли кто однажды по недомыслию или из корысти вздумает встать на ее пути, тому не покажется мало. Вот уж поистине, не стой на пути у высоких чувств… Понял?»
И он встал, выпрямился, чувствуя теперь в затекшем теле одновременно и легкость, и некую широченную, пока еще сохранившую объемпрошлого, но не обременяющую пустоту, протянул руку девочке и улыбнулся.
– Ну, что, давай прощаться, Варюха? Время-то и вправду позднее, всем нам спать пора. И счастливо тебе вырастить цветок… для папы.
– Да совсем и не в цветке дело-то, – засмеялась Варенька. – В нем же теперь твой огонек будет, дядя Вадик. Вот я его папе и передам, когда он вырастет.
– Огонек? – полуутвердительно произнес Вадим.
– Ну, да, – кивнула девочка. – А цветок Кактусевичу останется, он ему нужнее.
– Я-а-сно, – протянул Вадим. Он присел на коленки, осторожно притянул к себе Вареньку и заглянул ей в удивленные, уже немножко дремлющие глазенки.
– Знаешь, мне тут пришла в голову одна мысль. Только ты сразу не возражай, ладно? Как и я?
– Хорошо, – согласилась Варенька. – А про что?
– Я бы, сударыня моя Варвара, не советовал тебе сразу давать папе этот огонек.
– Почему?
– Да потому что этот огонек, наверное, не для каждого, – задумчиво произнес Вадим. – Вдруг он твоему папе не подойдет, и он заболеет или… еще чего? Ты не думала на этот счет? Может, лучше про этот огонек будем знать только мы с тобой? А папа – он и без огонька твой папа, и ты его и так любишь, как я понимаю. Правильно?
Девочка помолчала минуту, а затем покачала головой.
– Ты ничего не понимаешь. Я ведь для папы огонек не так просто буду беречь.
– А как?
– Чтобы он маму больше… не боялся, – тихо произнесла Варенька. – И не бил. Он просто не знает, какая мама хорошая. Но я верю, огонек ему поможет, и он все поймет.
«И тогда уж точно вернется», – договорил про себя Варенькины слова Вадим. Он сглотнул подкативший к горлу противный жирный ком липкого страха, погладил ее по голове и поднялся.
– Ладно. Если веришь – пусть так и будет. Ну? Будь здоров, малыш!
– И ты тоже, – кивнула Варенька, после чего осторожно зевнула, но воспитанно прикрыла уголок рта ладошкой. – И спасибо тебе за огонек. Ты очень добрый, дядя Вадим. Я обязательно расскажу о тебе папе. Ну, когда он к нам вернется.
«Вот теперь мне уже точно не стоит здесь оставаться, – подумал Вадим. – Дальше здесь обязательно что-то начнется снова. Но лучше, если без меня. И так будет лучше для всех».
На прощание он помахал рукой. Девочка подняла руку в ответ, и Вадиму стало не по себе: ему показалось, что на ладошке Вареньки еще бледно светился отсвет янтарного зайчика.
Он вздрогнул, вытер кулаком глаза, и видение тут же исчезло. Вадим приложил ладонь к щеке и слегка покачал головой по-медвежьи, показывая Вареньке, как ей нужно будет крепко спать после того, как он уйдет. Та тихонечко и счастливо засмеялась, уже непритворно зевнула и, не дожидаясь его ухода, залезла в постель. Когда она выключила ночник-«светлячок» и обернулась, Вадима уже не было.
Варенька пожала плечами и посмотрела на подоконник, туда, где в горшке темнел круглый кактус. Тут же радостная и беззаботная улыбка осветила ее лицо, она помахала цветку и счастливым мышонком скорее юркнула под одеяло. Спустя несколько минут девочка уже крепко спала.
На цыпочках Вадим тихо прошел через темную гостиную. Комната была пуста, и он понял, что больше ему не нужно здесь ничего и ни о чем говорить; в этом странном, затаившемся доме, который еще вчера казался ему радостным, праздничным и многообещающим. Возле прихожей мужчина не удержался и бросил короткий, почти вороватый взгляд влево. Дверь в кухню была плотно прикрыта. Почему-то он испытал мгновенное облегчение при виде этой закрытой отныне для него двери.
Надеть ботинки и дубленку было и вовсе минутным делом. Он торопливо намотал шарф, нахлобучил шапку и окинул сосредоточенным взглядом замки. В тот момент, когда Вадим открывал последнюю защелку, ему показалось, что тихо скрипнула дверь в кухне. Через полминуты он уже стоял на улице.
Фонари тут горели через раз, но снег был плотно утоптан, и Вадим рванул через дорогу, чтобы выйти на параллельный широкий проспект. «Не сяду ни в автобус, ни на „мотор“, никуда! – твердо сказал он себе. – Буду идти, пока из головы не выветрятся все сегодняшние мысли. Или пока не засну».
И он зашагал поперек всех улиц и бульваров, пересекая трамвайные пути и перешагивая дорожные парапеты. Потом углубился в парк и забрел в самый конец, где неожиданно попал в тупик. Затем сообразил, что перед ним – просто череда не то киосков во тьме, не то каких-то сараев. Вадим на ощупь отыскал лазейку между ними и выбрался, после чего в замешательстве остановился. Вокруг стояла большая толпа, и светили прожекторы. Он очутился на большой парковой елке возле катка.
Тогда Вадим решил обойти народ. Он свернул за высоченный помост и вдруг натолкнулся в полутьме на длинную и мрачную фигуру, вылезавшую из-под помоста, где до этого, видимо, и скрывалась с неизвестной целью. Вадим с ходу затормозил, а фигура выпрямилась в довольно-таки приличный рост, шмыгнула носом и сумрачно произнесла:
– Мужик, огоньку не найдется?
– ?!!
В первую секунду у Вадима захолонуло сразу все: и сердце, и дыхание, и чуть ли не все пищеварительные органы вкупе с центральной нервной системой! А потом он разъярился, оглушительно и гневно расхохотался фигуре прямо в область лица и сунул ей под нос фигу.
Фига, хоть и в зимней перчатке, была немедленно опознана как обидный и вызывающий жест недоброй воли. Вадима тут же осветили вопросительным фонариком, и он увидел стоящего напротив Деда Мороза в куцей красной шубейке, от которой он казался чрезвычайно худым и длинным. В руках повелитель метелей и домов культуры держал обшарпанный фронтовой баян, который вследствие столь странной мизансцены потрясенно свисал из дедовых рук зубастой драконьей пастью. Возле дедушки стояла, уперев руки в бока, и внучка – в белом сарафане поверх шубы, подозрительно широкая в кости, причем вовсе не в той, что обычно свойственно прекрасному полу, с красным подарочным мешком и косой из рыжеватой пеньки. Все это Вадим разглядел и благодаря ряду лампочек, вполне аварийных с виду, которые тут же нервно засветили, точно по Морозову хотению.
– Ты что, мужик, больной? – тревожно пробасил Дед Мороз, подхватывая распростертые объятия музыкального инструмента. – Пошто на людей кидаешься?!
– А сам? – кое-как справился с нахлынувшими чувствами Вадим. – Курить собрался, а вон какой огнеопасный!
– Плевать! – убежденно заявил Дед Мороз и коротким привычным движением ловко сдвинул бороду, чуть ли не за спину.
– Не курю! – непреклонно сообщил Вадим, чувствуя, как его уже разбирают приступы подступающего античного смеха.
– Понял, – буркнул баянист и оглушительно чихнул. Затем они со Снегурочкой церемонно расступились, дружно пропуская невежливого мужика. Вадим фыркнул и прошел вперед. Но не тут-то было!
– Мужик! – услышал он за спиной. Внутренне готовый к любому неприятному подвоху в расплату за фигу, он обернулся, и… в глаза Вадиму плеснуло ослепительным светом. Это Снегурочка протягивала ему стерженек зажженного бенгальского огня, рассыпающего во все стороны колючие желтые искры. И поскольку времени у массовито-затейной парочки, видимо, было в обрез, они попросту сунули ему в руку трескучий огонек. А сами зашагали во тьму, на ходу раскрывая объятия визгливых мехов. Огромная толпа сразу же встретила их криками и веселой пьяной руганью.
– А вот и пропащие! Дуй в меха! Крути педали!
Дед Мороз бесстрастно пробился к микрофонной стойке и в свете буравящих спину прожекторов зычно заорал:
– А вот и мы, детушки-ребятушки! Дедушка пришел с внучкой! Ну-ка, ну-ка, встречайте веселее!
Громкий, хотя и нестройных хор подначек и свиста встретил его тронную речь. Дед Мороз, однако, ничуть не смутился, а важно подбоченился, взял на баяне безумный доминант-септ-аккорд и торжественно продекламировал:
Я летел на крыльях ветра мно-о-о-го тысяч километров!
Над великою страною, там, где водка доллар стоит!
Я спешил, ребята, к вам – моим пьяненьким друзьям!
Вадим остановился как вкопанный, уставился на Деда и, медленно стянув с головы вязаную шапочку, вытер ей мгновенно вспотевший лоб, лицо, щеки. Их немедленно принялся пощипывать ночной морозец.
– Мать твою! Круги своя… – прошептал он, пораженный и внезапным узнаванием, и очередной гранью тайны, открывавшейся для него этой ночью на каждом шагу. Точно загадки выстроились в длинную суетную очередь, и все – к нему в двери. «Да это ряженые, – думал он, высматривая красную шубейку и белый сарафан. – Просто ряженые! И сейчас их погонят…»
Его предсказание исполнилось даже быстрее, чем Вадим мог ожидать.
Толпа внезапно загудела, заулюлюкала, милиционеры обеспокоенно подались ближе к помосту, и подставных затейников погнали от микрофона градом метательных снарядов. К счастью, из них самыми опасными для здоровья были лишь баллоны из-под местного пива с честным и много чего говорящим российскому человеку названием «Ерш Ершович». Ряженые, весело огрызаясь и вполголоса матерясь, спешно ретировались под защиту елки и озябшей, красноухой милиции. Там, под дощатым помостом они сноровисто разлили шкалик в пластиковые стаканчики. Вадим попятился, но его уже заметили.
– Эй, мужик! – дружно окликнули его ряженые. – Кончай хмуриться, давай к нам!
Вадим смущенно пожал плечами. Те замахали ему настойчивее.
– Давай, не стесняйся. Чего грустить?!
Он несколько мгновений нерешительно стоял под елкой, а потом тоже махнул рукой и полез к актерам. Ему тут же сунули в руку одноразовый мятый стакан.
– Давай, приятель, с наступающим! А то, как мы поглядим, уж больно ты сердитый.
Они неловко, с шелестом вместо положенного в таких случаях звона чокнулись.
– За здоровье!
– И вас также!
– Ну, еще по одной?
– Между первой и второй перерыва нет вообще!
И тут же вокруг раздались взрывы, хлопки, шипенье, и повсюду стали зажигаться огни праздничной иллюминации.
Они втроем тяжело опустились на лавку, невесть как, но очень к месту оказавшуюся тут же, под помостом. Над ними, по всей видимости, прежде размещалась огромная карусель с сиденьями на длинных цепях, а под ней прятались алкаши и влюбленные. Вадим и двое ряженых одновременно крякнули после второй – шкалик был какой-то безразмерный! – и стали прислушиваться к ночному действу.
Там настоящий и солидный Дед Мороз с роскошной филармонической бородой в три оклада и смазливой белокурой Снегуркой, задрапированной косой того же материала, командовал возжиганием огней на елке. Они хватко и умело направляли бешеный энтузиазм толпы в приличествующее моменту разгульно-цивильное русло. Звучали куплеты, побасенки, конкурирующие гармони, и динамики в басовых колонках тихо пульсировали, пробивая звук готовящейся голимой дискотеки. А трое случайных знакомых сидели на лавке под карусельным помостом, изредка выпивали и молча смотрели на мигающие огни гирлянд из крашеных лампочек, что протянулись от елочной верхушки со звездой во все концы танцплощадки.
Пожалуй, не всем этим огонькам суждено было дожить до утра.
лестница-4
– Вот и славно. А я вас давненько поджидаю, – кивнул Арчи, когда Вадим, усталый и основательно продрогший, вновь оказался на ступенях все той же лестницы. Только теперь арлекин сидел перед ним в необычном наряде – в кожаной куртке, брезентовых джинсах, шляпе и сапогах, напоминавших о славных временах покорения Дикого Запада. Вот только какое отношение имел арлекин к этим временам, Вадим затруднился бы ответить. Да и тон Арчи вызывал удивление. Впрочем, ему-то объяснение нашлось как раз быстрее прочих.
– Извините, хозяин, что приходится сразу брать быка за рога, – извиняющейся скороговоркой добавил Арчибальд. – Но у нас сложилась чрезвычайная ситуация.
– Да? А что случилось? – рассеянно осведомился Вадим, осматриваясь вокруг. Удивительно, что он никогда не обращал внимания на стены в этом таинственном доме, где он оказывался всякий раз, перешагнув в очередной день своего невольного испытания. В прошлый раз здесь были, кажется, не то шторы, не то драпировки. Теперь же стены были под обоями, разрисованными яркими, почти аляповатыми символами тропической жизни – гитары, мужчины в сомбреро, искусительные мулатки с креолками, океанские волны в белых барашках пены и пальмы с непропорционально огромными кокосами и бананами. Более всего эти сюжеты подходили бы для детской в семье более чем среднего достатка.
– Случилось то, чего мы с вами никак не ожидали, – проскрипел арлекин. Вид у него был озадаченный и расстроенный. – И никто не ожидал. Искусник пропал.
– Пьер? – удивился Вадим.
– Так точно, – подтвердил Арчибальд. – Поэтому, сударь, уж извините, но особо тут рассиживать нам не придется. Передохните чуток – и в путь.
– Куда же мы пойдем? На этот раз? – слегка язвительно спросил молодой человек. Он еще толком даже не успел прийти в себя после того, как неожиданно очутился на лестнице.
– Разве у нас есть выбор? – саркастически развел руками арлекин. – Дорожка здесь одна.
И он кивнул ввысь, куда уходила лестница. Однако теперь она была перегорожена покрывалом, свисавшим с потолка на манер театрального занавеса.
– Нам туда, – махнул Арчи. – Хотя, думаю , тамнас не очень-то и ждут.
– Что ж, делать нечего, – согласился Вадим и встал со ступеней, не сдержав, впрочем, сокрушенного вздоха.
– Но теперь, сударь, нам нужно на всякий случай взяться за руки, – предупредил арлекин. – Мы будем действовать по возможности вместе, а то вы, как я погляжу, и сами горазды попадать во всяческие истории.
Если это и была шутка, то из разряда не самых веселых.
– Ничего не имею против, – пожал плечами Вадим.
Для верности Арчи крепко окрутил их руки невесть откуда появившимся в его пальцах тонким сыромятным ремешком.
– Так-то надежнее будет, – пообещал он. Они переглянулись, и в тот же миг покрывало тихо упало, сложившись на ступенях.
– Хороший знак, – преувеличенно бодро констатировал Вадим.
– Вы так думаете? – скептически хмыкнул Арчи.
– А у нас есть выбор?
– Только в предположениях, – покачал головой арлекин, и они стали подниматься, ожидая провала, преграды, трясины – чего угодно.
Но вместо лестничных неожиданностей и каверзных ступенек им открылась вполне обыденная картина: салон крохотного самолетика, замызганные стекла иллюминаторов и непередаваемое ощущение тонкости и хрупкости пола, конструкций и даже обшивки под ногами. Правда, в полупустом салоне не было ни души. Зато там сидели, дремали и курили куклы – улыбчивые, здоровенные, некоторые с человека ростом. И у них, надо сказать, это неплохо получалось.
Вадим смотрел на кукол с равнодушием. За столько лет жизни бок о бок с ними он притерпелся к этому легкомысленному народу. Новая память уже заслонила предыдущую, и только смутное воспоминание о какой-то лестнице долго не могло выветриться у него из головы. Оно покинуло Вадима лишь за несколько секунд до того, как самолет стал заходить на посадку.
День пятый
МИР РОЗОВЫХ КУКОЛ
Памяти Артура Пилявина, удивительного музыканта и вдохновителя группы «Квартал»
Глава 31
Танцплощадка
Вертлявый автомобиль невероятных лиловых расцветок едва не зацепил его у обочины. Вадим еле увернулся, кошкой отскочил и вовремя – водитель почти прицельно обдал его волной грязных брызг. В город пришла весна. Под стремительно зеленеющими деревьями снег таял вовсю, солнце сверкало на тротуарах нестерпимо, и только у молодого человека настроение было на нуле.
Сухопарая длинноногая кукла в костюме парижского гамена из романов Виктора Гюго прокричала ему что-то язвительное с противоположной стороны улицы, но Вадим даже не поднял головы. Что мог знать этот самоуверенный хлыщ, разряженный под оборванца, завсегдатая портовых кабачков, о ловушках и изменах? Не более чем все эти мерзкие куклы, которые и в подметки не годились Пьеру, да, пожалуй, что и Арчи. Однако Пьер попал в беду, а кипучий Арчи в поисках компаньона буквально растворился на каштановых и платановых улицах Той-сити.
К вечеру Вадим вышел на звуки флейт и саксофонов, визжащих как разъяренные фантастические коты – поклонники безумного джазового авангарда. Танцплощадка бурлила, несмотря на ранний вечерний час, когда местные «белые воротнички» еще только-только тянутся с работы. Возле джаз-банды красовался огромный фосфоресцирующий транспарант с правилами поведения на танцах. Издали они напоминали пламенные изречения-дацзыбао на улицах столицы какой-нибудь из восточных деспотий.
«На танцевальные дни и вечера трудящиеся и праздные куклы должны приходить в легкой одежде и обуви. Танцевать в рабочей и спортивной одежде строго воспрещается!
Танцующий должен исполнять движения правильно, четко и одинаково хорошо как правой, так и левой ногой.
Кукла имеет право в учтивой и корректной форме выразить неудовольствие по поводу несоблюдения партнером положенного расстояния в 3 (три) сантиметра и потребовать от партнера разумного объяснения в учтивой форме, соответственно».
Более всего на Вадима произвело впечатление строгое предупреждение: «Курить, смеяться и хохотать надлежит в специально отведенных для этого местах и помещениях!» И уже окончательно добила его фраза, которая многократно располагалась в светящейся рамке по периметру транспаранта:
«ТАНЦЕВАТЬ В ИСКАЖЕННОМ ВИДЕ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ!»
– Что бы это значило, интересно? – пробормотал он. Столь потаенным показался ему смысл этого странного и не лишенного парадокса предупреждения, которое ввиду его многократности, очевидно, было в этом странном мире кукол более чем актуально. Впрочем, и сам он, наверное, выглядел в этом мире ходячим парадоксом: за четыре с лишним часа своего неожиданного пребывания в Той-сити Вадим еще ни разу не встретил на улицах ни одного человека.
Кругом, куда ни кинь взгляд, сновали одни только куклы – разнокалиберные, многоцветные, разнообразных форм и материалов. И все – до жути одинаковые в своей неестественности, отсутствии в них плоти и крови. Вадиму иногда казалось, что он спит и видит сон, будто очутился на пуговичной фабрике, все пуговицы которой неожиданно обрели способность двигаться и совершать поступки, иметь некое подобие разума, привычки и жизненный уклад. Он вспомнил, что японцы, кажется, считают всех европейцев на одно лицо, и при этой мысли невесело усмехнулся. Теперь он представлялся и себе таким же японцем, одиноким и потерянным в кукольном водовороте широченных улыбок, глупых гримас и попросту – дурацких рож. И, значит, не стоило принимать все так уж близко к сердцу.
Когда они с Арчи прилетели в Той-сити и выбрались из расхлябанного самолетика, казалось, только чудом не развалившегося на последних метрах жутко раздолбанной посадочной полосы, Вадим уже с первых минут понял, что его представления о Веселой Резервации были, скорее, недозрелы, нежели, скажем, чрезмерны. Люди здесь работали только в аэропорту, но уже в такси, наперебой зазывавших двух одиноких пассажиров в центр столичных развлечений, за рулем и пультами управления сидели исключительно куклы. Представления о безопасности езды у всех водителей были примерно на одном пещерном уровне: по дороге в центр их неоднократно обгоняли четырех– и шестиколесные рыдваны с таким бешеным ветерком, что Вадим только нервно поеживался и всякий раз крепче ухватывался за ручку двери. Арчибальд не обращал внимания на чудеса местных виражей, он оставался мрачен, насуплен и неразговорчив.
Ситуация того стоила: судя по некоторым намекам и недоговоркам Арчи, с Пьером еще ни разу не случалось подобной беды. Хотя в переделках они бывали всяких, о чем Вадим уже был осведомлен лично. Но никогда еще Пьер не пропадал бесследно и, что называется, среди бела дня!
Судя по всему, Арчи собирался действовать в Той-сити как заправский шериф с крутыми манерами и весьма ограниченным лексиконом. Потому и вырядился соответствующе: кожаная куртка, мягкие сапоги, широченный ремень под стать охотнику-трапперу с Дикого Запада и внушительная кобура у пояса. Вадим от души надеялся, что она пуста, как и многое в этом бутафорском мире.
Неподалеку от самого центра столицы, возле квартала музыкальных магазинов, они разделились. Вадиму надлежало справиться по ряду адресов из записной книжки, которые Арчи невозмутимо выудил откуда-то из-за голенища сапога. Сам же арлекин намеревался нанести визит кое-кому из «воротил преступного мирка», как презрительно охарактеризовал местную мафию добрый Арчибальд. В назначенный час они должны были встретиться возле входа в парк консервативных развлечений «Добрые старые времена».
За время, что он провел до назначенного часа, Вадим успел акклиматизироваться. Его уже не выводили из себя физиономии, мимикрирующие под людские, с жизнерадостными улыбками, застывшими на крашеных лицах всех кукол, встреченных им до того, как Вадим выбрался на танцплощадку.
Здесь кипела жизнь. Ритмы и стили сменяли друг друга с лихорадочной быстротой, в каждом углу располагался свой состав, музыкальные вкусы которого зачастую были прямо противоположны коллегам-соседям. Приноровившись к репертуару и оглядевшись, Вадим перебрался в дальний угол, где было потише и давали неплохой кофе.
Нравы тут царили консервативные: танцевали парами, говорили вполголоса, и громкость звука была вполне приемлемой даже для непривычного уха. Полуакустический квартет ностальгически наигрывал латинский джаз и босановы. Мотивы Жоао Гилберто чередовались с мелодиями Хокинса и Жобима, гитарист напоминал Луиса Бонфа в его молодые и лучшие годы, а вдумчивый и весьма эротичный саксофон заставлял вспомнить о Стэне Гетце. Словом, здесь вполне можно было не только танцевать, но и поджидать напарника, внимая приятным мелодиям, что Вадим и сделал.
Уютно расположившись в тени танцверанды, он потягивал кофе с лимоном и лениво поглядывал на танцующие пары. Через час с небольшим должен был появиться Арчи, а пока можно было вытянуть натруженные ноги и блаженно расслабиться под мягкую, вкрадчивую гитару, лениво шептавшую что-то о преимуществах южной ночи перед северным днем и западных сумерек перед восточным трудовым утром. О востоке здесь и думать не хотелось, ибо сразу возвращались ассоциации с одинаковыми лицами, эмоциями и повадками.
В скором времени Вадим обнаружил, что вокруг немало любопытных и весьма недурственных женских фигурок. Как куколки, не раз усмехнулся он. И на нем уже несколько раз останавливались дамские глаза всех цветов, оттенков и температуры плавления страсти. Вполне можно было и потанцевать. Но для начала стоило заказать музыку. Если, конечно, здесь помнят и любят настоящее ретро.
Поэтому спустя несколько минут он поднялся с пластикового кресла, немыслимого для приличного общепита сиреневого цвета, и неторопливой походкой подошел к музыкантам. Те как раз объявили перерыв и потягивали холодное пиво, даром что оно скверно влияет на связки и драйв. Заметив клиента, саксофонист немедленно обернулся к нему с дежурной пластмассовой улыбкой.
– Вот что, маэстро, – как можно небрежнее протянул Вадим, выразительно теребя третью по счету пуговицу рубашки – место, откуда у всех приличных и серьезных людей лежит кратчайший путь к внутреннему карману. – Я – любитель хорошей старой музыки. А вся хорошая старая музыка, как известно, уже написана в семидесятые годы.
– Это так, господин, – осклабился саксофонист, не сводя глаз с Вадимовых пальцев. – Семидесятые – все верно. Это – наше всё.
– Я слушаю вас уже добрых полчаса, – сообщил Вадим, – и нахожу, что у вас неплохой вкус. Правильная музыка, которую правильно играют, – это сегодня встретишь не часто.
– Безусловно, мсье, – согласился саксофонист. – Нынче не часто встретишь хорошую музыку. Мы стараемся доставить клиентам удовольствие.
– Вот и замечательно, – кивнул Вадим. – Тогда как насчет «Вечернего города»? Божественного Майкла?
– О, сэр, у вас, безусловно, отменный вкус, – расплылся в паточной улыбке саксофонист. Так что щеки его немедленно оттопырились, будто он только что собрался взять неимоверно трудную и одновременно вкусную ноту. – Музыка маэстро Тарвердяна – неизменно в числе наших самых любимых. Мы исполним ее для вас с особенным удовольствием.
– Я исполнюсь такого же удовольствия, если в нужный момент вы сыграете эту пьесу раза три подряд, – подмигнул музыканту Вадим. – Я еще не нашел партнерши, которая бы по достоинству оценила мой музыкальный вкус.
И жесткая ассигнация с легкостью перекочевала в узкую ладонь музыканта, который коротко, но с достоинством поклонился.
– Не извольте беспокоиться, синьор, – пообещал он. – Через пять минут мы возобновим игру, и первая же пьеса будет сыграна в вашу честь.
– Вот и славно, – сухо подытожил молодой человек. – А я пока осмотрюсь.
И он медленно и с достоинством осмотрелся.
Танцплощадка в заштатном городке мало что говорит об экономике и политическом строе государства, зато многое может рассказать о национальном характере и нравах жителей. Даже если речь идет о Той-сити, городе разноцветных и разномастных кукол, в которые вы не успели наиграться в детстве.
Распознать куклу в Той-сити может только хорошо наметанный глаз. Они во всем сходны с людьми, разве что глаза чуточку ярче, манеры чуть более раскованны, а лица продолжают оставаться неподвижными при ярких и широких улыбках, на которые падки местные жители и жительницы – в особенности. Причиною тому – рот, который для куклы зачастую подменяет собой весь мир эмоций и переживаний. Оттого и уличные мимы густо красят себе ярко-красные рты на белых полотнах меловых лиц, чтобы задержать на себе взгляд прохожих, привлечь, заманить широкой улыбкой, в которой тем не менее зачастую больше грусти, нежели бесшабашной веселости и озорного куража. Человеку всегда смотришь в глаза, кукле же – в рот. Поскольку именно там у нее – глаза души.
Однако на танцплощадке, где отдыхал Вадим, царила иная мода. Дамы тут норовили краситься и одеваться «под людей», сводя почти что на нет, по кукольным, разумеется, стандартам, количество косметики и бижутерии, наносимой на единицу площади поверхности кукольного лица. Прелестницы фланировали со строгим макияжем и в пресловутых маленьких черных платьицах, которые в людском высшем свете зачастую стоят безумно дорого, а у кукол – пропорционально затраченной материи. Были и джинсовые костюмы, и пончо, и цветастые сарафаны а-ля-рюс; изредка попадались куклы-вамп в высоких сапогах со змеящимися шарфами; вальсировали дамы-бабочки с длинными развевающимися шлейфами и огромными бантами. Словом, все было чинно и слегка «по-людски». И Вадиму это в общем нравилось.
Однако там, где куклы, всегда и неизбежно возникает игра. Была она и здесь, с разными правилами и атрибутами. Одним из них были маски.
Сегодня мода на карнавалы у людей почти прошла. Уже не так бежит кровь, в другие стороны повернуты головы, иные направления у авантюр, иначе веселятся и рискуют. А между тем маска зачастую – самый безобидный и милый путь к приключению, ради которого не нужно отправляться за тридевять земель, тратить безумные деньги и ставить на кон благосостояние и привычный образ жизни. Маска чаще всего приведет тебя обратно, к самому себе, позволив побыть какое-то время вне мира, дабы вернуться уже обновленным, пристыженным и успокоенным.
Есть, есть еще пространства для любовного рывка и авантюрного маневра, достаточно лишь временно скрыть свое лицо и примерить чужую личину. Но только очень ненадолго, иначе маски имеют обыкновение прирастать очень крепко; с ними свыкаешься и можешь даже позабыть себя истинного, сроднившись с новым, чужим лицом легко и непринужденно. Можно остаться таким и навсегда, чему примеров немало найдется во все времена.
Маска видит тебя, а ты ее – нет, хотя порой и глядишь на нее во все глаза. Ведь если видишь одну маску, кто поручится, что под ней не окажется другая, третья, и так – до бесконечности? Поэтому, даже снимая маску, помни: это всего лишь – забава, игра со сменой обличия, сущность под которым всегда неизменна.
Вадим это помнил. Поэтому, когда он увидел дивную женщину, грациозно плывущую по аллее вдоль танцплощадки, он первым делом сразу попытался представить, что скрывают узкие бархатные очки, полутона макияжа на округлых скулах и почти обязательный для Той-сити легкий, слегка болезненный румянец на щеках. Собственные предположения и прозрачные догадки ему сразу понравились, и молодой человек, минуя скучающих на скамейках бездельников и вальсирующие парочки, решительно устремился наперерез обаятельной даме.
– Прошу вас, – улыбнулся он, преграждая маске путь. – Я только что заказал любимую музыку, но мне не с кем танцевать. Не составите ли компанию?
Нравы в Той-сити царили самые свободные, какие, наверное, только и могут быть в искусственной жизни искусственного города. Проходящие матросы в парадной форме и щегольских беретах весело захохотали, оглядывая маску откровенно и оценивающе. Вадим сердито загородил женщину и немедленно взял под локоть. Маска не сопротивлялась, только сделала движение, которое можно было расценить одинаково и как целомудрие, и как жеманство. Матросы прошли, балагуря и насвистывая фривольный портовый мотивчик, а Вадим и маска оказались тесно притянуты друг к другу.
