Текст книги "Обратной силы не имеет"

Автор книги: Сергей Чебаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

Пастушенко: А у меня даже остатки страха вдруг улетучились. Тревога сменилась эйфорией! Ведь это я ле-чу! По околоземной орбите! А вокруг – космос! Иду на второй виток вокруг Земли!

Даже песню запел – ее еще Юрий Визбор пел, помните? (Поет):

«На заре стартую корабли,

Гром трясет окрестные дороги.

От Земли на поиски земли,

От тревоги к будущей тревоге».

Полюбовался в иллюминаторы красотами Земли. Горы, леса, реки, снова океан показался. Красиво! Невероятно красиво!

Решил на втором витке все-таки попробовать сесть. Чего зря болтаться в космосе? И орбита низкая – можно из-за торможения в верхних слоях атмосферы в любой момент сорваться вниз. Тогда придется садиться в любом случайном районе. А большинство «случайных районов» на Земле – это Мировой океан. «Купаться» же в скафандре мне не очень хотелось. Тренировок по приводнению наша шестерка не проходила.

И еще такое соображение было… Если орбита у меня все же достаточно высокая, то при какой-то неудаче сесть на втором витке, остается еще попытка на третьем витке или даже на следующий день.

Ведущий: Владислав Тарасович, а как вы переносили невесомость? Не укачивало?

Пастушенко: Нет, ничего негативного я не почувствовал. Лицо только как-то опухло; казалось, налилось кровью.

Ведущий: Ну, а на сутки в космосе задержаться не хотелось? Как Титов в шестьдесят первом, посмотреть семнадцать космических зорь.

Пастушенко: Еще как хотелось! Именно на втором витке и захотелось, когда уже чуть успокоился и привык к ситуации. Но решил не рисковать: система жизнеобеспечения «Искры» была рассчитана только на сутки работы. А если что-то пойдет не так при спуске? Машинка ведь у меня новая, еще не обкатанная, экспериментальная. Поэтому твердо решил: буду приземляться!

Ведущий: Что делали на втором витке? О чем думали?

Пастушенко: Решение о посадке принял. Поэтому слегка расслабился. Смотрел на Землю. Красиво. Вспомнил, что у меня есть «контрабанда» – старенький фотоаппарат «Чайка».  Хотел сфотографироваться на память после посадки на фоне приземлившейся «Искры». А там, на орбите, конечно же, пожалел, что зарядил фотоаппарат черно-белой пленкой и не взял запасных кассет с пленкой. Такая красота вокруг!

Сфотографировал себя – «селфи», как сегодня говорят. Но фото, как уже потом стало ясно, получились размытые, резкости нет. В иллюминатор фотографировал Землю. Эти снимки удались чуть лучше, но тоже не ахти.

Ведущий: Зато полностью сохранилась видеозапись полета «Искры» – от самого момента вашего старта.

(Видеоряд: Пастушенко в скафандре «Стриж» с открытым гермошлемом, блокнот и карандаш парят в воздухе, тигренок летает на резиночке. Пастушенко пытается наладить связь: «Степь», «Заря», я – «Прометей», «Искра-один». Вас не слышу!»

Далее видео Пастушенко, который фотографирует себя, отставив на всю длину руку с фотоаппаратом, а потом Землю за иллюминатором).

Пастушенко: Отвязался от кресла, расстегнул ремни. Решил повертеться в корабле – не получилось, внутри кораблика очень мало места. Повисел немного над ложементом. Ногами чуть-чуть поболтал.

Закрыл глаза. Ощущение, что парю в совершенно темном пространстве, еще до Большого Взрыва, до рождения нашего мира, до появления звезд и планет.

А связи по-прежнему нет. Покрутил настройку бортового приемника. Слышу множество станций на разных языках, а меня никто не слышит.

Ведущий: Те временем эвакуационная группа продолжала поиски места катастрофы объекта. Наконец, доложили на космодром свое предположение о гибели испытателя. Космодром передал информацию дальше, в «верха» – в Главное управление космических средств. Там схватились за головы. Не знают, как докладывать наверх. Сказался «эффект Руста»: в мае того же восемьдесят седьмого года немецкий пилот Руст на небольшом самолетике «Сессна» пролетел от северо-западных границ СССР и совершил посадку в Москве, почти на Красной площади. Тогда под горячую руку Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева попали министр обороны СССР Соколов и немало генералов. Сейчас генералы в Москве тоже опасались гнева руководства, боялись принять решение, выжидали.

Все уже окончательно решили, что «Искра» разбилась, испытатель погиб. Ни у кого не было и мысли, что объект вышел на орбиту и сейчас летит над Землей.

Пастушенко: Иду над Африкой. Решаю – пора тормозить. Включаю систему управления «Искрой» в орбитальном полете. Умная машина реагирует. Чуть подправляет ориентацию корабля, врубая по очереди микродвигатели.

Я закрепился в кресле, пристегнулся. Опустил стекло гермошлема и надел перчатки. Жду включения тормозной двигательной установки.

Минуты через полторы-две замигала желтая надпись на пульте: «Готовность  ТДУ» – значит, корабль готов к запуску тормозной двигательной установки.

И вдруг включается красное окошко с надписью «Авария». Тут же сбоку вспыхивает и надпись-подсказка: «Переход на ручное управление».

Ага, ясно, в миникомпьютере есть программа на спуск, но она не увязана с программой работы на орбите – ведь орбитальный полет «Искры» при этом запуске никто не планировал. Нужно решение человека-космонавта!

И снова лихорадочно вспоминаю последовательность команд – все то, что факультативно учил на занятиях по технике. Правильно говорят, что знаний много не бывает. Вот и мне пригодились те мои самостоятельные дополнительные занятия еще на Земле.

В голове какая-то звенящая ясность: включаем это, это и вот это. Щелкаю тумблерами, жму кнопки.

Секундная пауза. Мне показалось тогда, что та секунда была размером с вечность. Зажигается зеленое табло: «Прохождение команд».

Прохождение – это хорошо. Но что это значит на деле? Все идет нормально или…

Остается только ждать запуска двигателей. Сердце снова играет в «юного барабанщика» – колотится в бешеном темпе.

И еще мыслишка проскальзывает: а хватит ли топлива на посадку? Ведь движок уже включался при отделении от ракеты-носителя. И хорошо поработал. Ладно, думаю, была – не была. Я в этой ситуации уже ничего сделать не могу. Будь что будет.

Так в ожидании проходит, наверное, секунд десять. За эти десять секунд я уже успел раза три мысленно попрощаться с жизнью. И вдруг – бух! – глухой удар где-то в пространстве передо мной, за передней стенкой капсулы. Запуск! Тормозной двигатель включился!

Начинается легкая вибрация корпуса. Меня слегка выталкивает из кресла-ложемента –  небольшая перегрузка действует по линии «спина-грудь». Считаю мысленно секунды работы двигателя: «Раз, два, три…»

Досчитал до ста пятидесяти трех. Гулкое «бах»!

И снова тишина… Вибрации больше нет. А на пульте зажигается зелененькое окошко: «Штатный спуск». Ура!

Подтягиваю покрепче ремни кресла. Смотрю в иллюминаторы. «Картинка» за бортом вроде бы не изменилась. Земная синева, разбавленная белым киселем облаков, черное небо, солнце где-то чуть слева и снизу, «под ногами». В левом иллюминаторе вижу «дольку» Луны. Даже рукой ей помахал: «Привет, мол, тебе, тетушка Селена! Постараюсь прилететь в следующий раз, а теперь пора домой!»

Громкое «Ба-бах!» И снова где-то в пространстве передо мной. За стенкой, но совсем рядом. «Шарик» капсулы дергается.

Сердце мгновенно падает в бездну, но тут же соображаю – это же отделилась тормозная двигательная установка. Значит, все действительно идет штатно! Нормально!

Вспоминаю, что магнитофон должен работать. Решаю вести репортаж на спуске:

– «Заря», «Степь», я – «Прометей». Над Средиземным морем сработала тормозная двигательная установка. Все нормально. Самочувствие хорошее. Иду на баллистический спуск.

Моя капсула-шарик после отделения тормозной двигательной установки потеряла ориентацию, начала беспорядочно вращаться вокруг трех пространственных осей с очень большой скоростью. Скорость вращения была примерно градусов тридцать в секунду, не меньше. Мельтешат в иллюминаторах Земля, горизонт, черное небо, Луна и Солнце. Но беспокойства у меня уже почти нет: понимаю, что так и должно быть.

Лечу, верчусь, поглядываю в иллюминаторы. Различаю пространственные «танцы» северного берега Африки, «сапога» Италии, Средиземного моря – все четко и хорошо видно.

Потом шарик постепенно стабилизировался. Это уже значило, что «Искра» все глубже погружается в атмосферу.

Стала уходить невесомость. Мой индикатор-тигренок маятником закачался на резиночке.

И вскоре навалилась перегрузка! Так грудь сдавило, что почти дышать не могу. Перед глазами все сереть начало – тоже перегрузочный эффект. Кожа на лице потянулась от носа к ушам. Словно кто-то невидимыми руками растягивает.

Повертел головой, взглянул в иллюминатор. Языки пламени за стеклом. Горю! Точнее, горит теплозащитный слой капсулы. Так и должно быть, соображаю.

Тряска началась, как на ухабистой дороге. Мотает из стороны в сторону. Зубы даже щелкают.

И снова вроде бы наступила невесомость, но уже не такая, как на орбите, а как будто спускаешься в скоростном лифте. Падаю? Точно, падаю! Почему не выходит парашют?!

А если парашют вообще не сработает? И будет как с Владимиром Комаровым в шестьдесят седьмом году? У него тогда на «Союзе-1» парашют не раскрылся, корабль разбился и космонавт погиб.

Глухой хлопок впереди. Вытяжной парашют пошел!

Несколько секунд, снова хлопок и сильный рывок – а вот это уже вышел основной парашют! Еще секунд через пять дернуло послабее – парашют расчековался, увеличил свою площадь, развернулся из тормозного в режим штатного спуска.

И точно: в верхний иллюминатор вижу над головой часть бело-оранжевого купола, которая почти закрыла небо, только маленький голубой «кусочек» за стеклом остался.

Уже бодрым голосом продолжаю вести репортаж:

– «Заря», «Степь», я – «Прометей». Парашют раскрылся нормально. Идет штатный спуск.

Ведущий: А на Земле по-прежнему царит паника. В Москве все еще не решаются доложить наверх о катастрофе. Принимают решение: найти точное место падения «Искры» и только потом сообщить руководителям страны о гибели испытателя. Еще теплится надежда: а вдруг пилот капсулы все-таки жив?

Специальная эвакуационная группа продолжает поиски. Самолеты и вертолеты кружат в небе, облетают окрестности космодрома Байконур, ищут место падения. Никто и не подозревает, что в эти минуты капсула «Искры» штатно приземляется примерно в пятидесяти километрах к западу от Целинограда – ныне это казахстанская столица Астана.

С выходом основного парашюта начинает посылать радиосигналы развернувшаяся в парашютных стропах антенна. Почти сразу же сигнал фиксирует один из поисковых самолетов. Летчики слышат голос испытателя:

– «Заря», «Степь», я – «Прометей»!

Оператор самолета тут же отвечает:

– Я – «Степь-7», вас слышу! Где находитесь?

– Прошел баллистический спуск, – говорит Пастушенко. – Сработал парашют. Идет штатный спуск. Самочувствие хорошее.

Оператор самолета немедленно вызывает космодром:

– «Центр», я – «Степь-7». Слышу объект. Разговаривал с испытателем. Идет штатный спуск.

На космодроме не понимают, какой может быть штатный спуск, если полет в атмосфере должен был завершиться еще три часа назад?

– «Степь-7», – отзывается «Центр», – уточните местонахождение объекта и «Прометея». В каком районе они находятся?

«Степь-7» делает запрос на «Искру». Пастушенко отвечает:

– Я – «Прометей», повторяю: прошел баллистический спуск. Идет спуск на парашюте. Район посадки неизвестен. Определить визуально пока не могу.

«Степь-7» дословно ретранслирует ответ в «Центр».

Руководство запуском удивлено: объект еще в воздухе? Как это может быть? Требуют уточнить еще раз.

Пастушенко: И когда меня уже в третий раз спросили об одном и том же, я уже раздельно, едва ли не по слогам говорю:

– Лечу под куполом парашюта. Спускаюсь! Как поняли?

Спускаемый аппарат покачивается. Чуть влево, чуть вправо – вертится на парашютной подвеске. В боковые иллюминаторы уже вижу землю, степь желто-серая до самого горизонта. Соображаю, что лечу уже очень низко. Высота полтора километра – километр, не больше.

Вдруг подо мной «бум» – толчок вверх, в спину. Это мое пилотское кресло стало на пружинный амортизатор, который должен смягчить удар об земную поверхность при посадке. Значит, понимаю, все идет штатно. Сейчас будет посадка. Я сгруппировался в ложементе, поерзал спиной, устраиваясь поудобнее.

И точно – не прошло и пяти секунд, как где-то под куполом, но совсем близко бахнуло. Меня на мгновение вжало в пилотское кресло. Это вышел из контейнера двигатель мягкой посадки. Он теперь размещался под парашютным стропами.

И почти сразу мощный удар снизу.

Шарик подскакивает, заваливается на бок. В иллюминатор слева вижу высохшую траву. Совсем рядом, кажется, руку протяни и достанешь.

И тут снова рывок, но уже боковой. Шарик закачался. Скорее всего, ветер дернул парашют.

Нужно отстрелить стренгу парашюта. Жму тумблер на пульте. «Бам!» Пару раз шарик качнулся и лёг уже спокойно. Всё, понимаю, приехали. Станция Земля.

Ведущий: После посадки начал работать мощный передатчик на спускаемом аппарате. Его сигнал теперь принимала не только «Степь-7», но и практически все самолеты и вертолеты эвакуационной группы.

Командир эвакуационные группы отдал приказ как можно скоро всей вертолетной группе прибыть в район обнаружения спускаемого аппарата. Наземной группе приказано пока оставаться на месте – до района, откуда слышен голос корабельного маяка, от космодрома свыше тысячи километров.

Центр управления на космодроме принял доклад эвакуационной группы о посадке, но по-прежнему никак не мог понять, какая может быть штатная посадка через три часа после запуска?  Не мог же шарик почти двести минут болтаться где-то в небе под куполом парашюта?  И как он оказался за много километров от штатного района приземления?

Пастушенко: Когда я понял, что шарик лежит уже неподвижно на Земле, решил выбираться наружу самостоятельно. Чего ждать?  Спасателей?  А когда они будут?  Район посадки неизвестен. Ещё не ясно, когда меня отыщут.

Расстегиваю ремни, открываю крышку люка «Искры». Холодный воздух врывается внутрь спускаемого аппарата. Ну, не май месяц!

Выглянул наружу. Пионеров с цветами не видно, ковровых дорожек тоже.

Беру рюкзачок с аварийным запасом и неуклюже выбираюсь наружу. Кругом сухая степь, невысокие холмы с пожухлой травой до самого горизонта, низкие сизые тучи над головой, ветерок холодный, бодрящий такой.

Достаю из рюкзака ракетницу. Стреляю в небо.

Чтобы не замерзнуть, решаю гулять вокруг спускаемого аппарата по кругу.

Не верится, что я на Земле. Не верится, что только что, часа еще не прошло, был в космосе. И вот снова стою среди казахстанской степи. В душе восторг и трепет. Я совершил космический полет!

Слышу звук мотора. Поворачиваю голову. Гляжу, из-за ближних холмов в мою сторону на полной скорости выруливает колесный трактор. «Беларусь», кажется.  Два мужика как-то уместились в кабине, третий висит на подножке. Наверняка местное население.

Поворачиваюсь в их сторону, иду навстречу. Пара-тройка минут и они подъехали. Остановились, вышли. Один пожилой, два других помоложе. Одеты в сапоги, ватники и зимние шапки-ушанки. Стоят, смотрят, как я приближаюсь.

– Здравствуйте, – говорю громко, остановившись шагах в трех от них.

– Здравствуйте и вам, – отвечают нескладно двое, третий просто кивает.

Первым заговаривает дедок в старой ушанке и зеленом ватнике, щурится на меня подозрительно:

– А вы кто?

– Испытатель, – говорю. И смеюсь:

– Космонавт, можно сказать.

– А второй ваш где? – спрашивает дедок, все еще внимательно рассматривая меня с головы до пят. – И третий?

– Какой второй и третий?

– Космонавты нынче по двое и по трое летают, – дед выдаёт «на гора» степень своей эрудированности. – Это только при Гагарине было, что в одиночку в космос летали.

– Один я, один, – снова смеюсь в ответ. – И корабль у меня маленький! На одного космонавта!

Они смотрят в сторону моего шарика.

– А документы у вас с собой какие имеются? – спрашивает один из мужиков среднего возраста. Хмурый такой. И косится на ракетницу, которую я по-прежнему держу в левой руке.

– Военный билет, – вспоминаю, – в кармане рубашки остался, на космодроме. Так что потом покажу!

– Непорядок без документиков-то, – ворчит дедок. – Как знать, может вы и не советский человек вовсе?

– А кто?

– Руст какой-нибудь иностранный, только на ракете, а не на самолете. Или даже как Пауэрс, шпион.

– Ну, тогда вызывайте милицию, – хохочу. – Будем протокол составлять!

– Вот в милицию мы вас сейчас и доставим, – говорит хмурый совершенно серьезным тоном. – Тут у нас поселковый пост недалеко!

Опаньки, соображаю, вот меня сейчас и повяжут. И как я докажу, что не верблюд? В смысле, не иностранный шпион.

Тут на мое счастье километрах в двух от нас с грохотом вываливается из-за туч зелёный военный вертолёт. Поисковики!

Поднимаю ракетницу, стреляю.

Троица испуганно шарахается.

– Кажись и вправду наш, – озадаченно шамкает дедок, но все еще не совсем уверено.

– Наш, наш, – я бабахаю второй ракетой в небеса. Чего добру пропадать?

Вертолет садится метрах в ста от шарика. Меня и приехавших селян  обдает ветром и степной пылью. Спасатели выскакивают из люка, трое, бегут к нам. Все в синих теплых комбинезонах. У одного в руках чемоданчик с красным крестом, врач:

– Пастушенко?

– Так точно! – отвечаю.

– Нормально! Живой! – врач хлопает меня по плечу. – Где ж тебя носило?

– В космосе был! – хохочу в ответ.

– А если серьезно, лейтенант?

– Да я на полном серьезе, – улыбаюсь. – Совершил орбитальный полет!

У всех троих немедленно отвисают челюсти:

– Что? Как?

– Корабль вышел в космос. Сделал два витка вокруг Земли. Потом пошел на баллистический спуск.

Они как-то странно переглядываются.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает один. – Голова не болит?

– Хорошо себя чувствую. Не болит.

– Пойдем-ка в вертолёт.

– Ага, – киваю. – А то тут на ветру стоять холодно!

Идём. Врач поддерживает меня под локоть. Краем уха слышу доклад сзади:

– «Степь», целиноградская группа на связи, объект и испытателя обнаружили. Испытатель утверждает, что был в космосе и дважды облетел Землю.

Не верят, понимаю. Думают, что шучу. Или что сошёл с ума. Весёленькая перспективочка у меня вырисовывается!

Поднимаемся на борт. Сажусь в кресло. Вскоре из пилотской кабины появляется и командир группы:

– Приказано лететь прямо на «десятку».

Машу в открытый люк на прощание деду и его товарищам. Взлетаем. Уже в воздухе видим четыре или пять вертолетов, которые подлетают к шарику. Объект же нужно эвакуировать.

В вертолете мне помогают снять скафандр. Я переодеваюсь в комбинезон молочно-коричневого цвета, без пуговиц, на застежках липучках. Прихватываю с собой мою «контрабанду» – фотоаппарат и томик братьев Стругацких: я в полет книгу брал с романами «Полдень, двадцать второй век» и «Малыш».

Летим долго, чуть не три часа. Это мой первый полёт на вертолёте. Приятного, скажу честно, мало, это не самолёт. Тряска и грохот – это не по мне.

Врач по ходу пьесы меряет мне давление и берёт анализ крови.

Я очень устал. Под шум моторов засыпаю в мягком кресле и сплю до самой посадки.

Садимся мы в Ленинске, на аэродроме «Ласточка».

Может, думаю, меня собираются поселить на семнадцатой площадке, в  гостинице «Космонавт»? Я же теперь действительно космонавт!

Нас встречает сержант-водитель на черной «Волге». И больше никого на летном поле не видно. Врач едет со мной.

Но приезжаем мы не в гостиницу «Космонавт», а в больницу космодрома, расположенную на проспекте Науки.

– Вам нужно пройти углубленное медицинское обследование, – поясняет мой молчаливый спутник-врач.

Нужно, так нужно. Идем по больничным этажам и коридорам.

Заходим в небольшую комнату. За столом медсестричка, молоденькая такая. Врач просит меня подождать, выходит в другие двери.

Медсестричка молчит, периодически стреляет в меня полным любопытства взглядом.

Из-за двери, куда ушел, мой врач, слышны голоса, мужские и женские.

Ага, понимаю, наверное, будет комплексный осмотр сразу у нескольких врачей-специалистов. Ну, там кардиология, терапия, хирургия: все-таки я совершил космический полет. Нужно послеполетное обследование – как для всех слетавших на орбиту космонавтов.

Открылась дверь. Врач пригласил меня войти.

В комнате четверо в белых халата – двое мужчин и две женщины. Сидят полукругом на четырех стульях, перед ними стоит свободный стул.

– Присаживайтесь, товарищ лейтенант, – говорит старший по возрасту из мужчин, седовласый, солидный, в очках. Классический профессор, хоть в кино его снимай.

Сажусь на свободный стул.

– Мы хотим поговорить с вами, – с милой улыбкой произносит одна из женщин в белом.

Ну, и дальше пошли вопросы…

Я сразу понял, что все четверо – психиатры. Где столько психиатров нашлось на космодроме, до сих пор не могу понять. И зачем они были нужны? Наверное, мое начальство и вправду подумало, что я от стресса во время полета как-то повредился головой.

Этот «допрос» длился около полутора часов. Я подробно и доброжелательно отвечал на их вопросы – «нет, головных болей не испытываю», «головокружения нет», «да, я хорошо помню, как зовут мою бабушку по материнской линии» – ну, и так далее.

Я уже стал уставать, но тут распахивается дверь – на пороге сам генерал Шумилов и тот врач из спасательной бригады, который меня с места посадки доставил в Ленинск.

– Мы, товарищи, – говорит генерал без всяких предисловий, – забираем у вас лейтенанта Пастушенко. Посмотрели телеметрию. Он говорит правду.

– По нашей линии замечаний к его здоровью нет, кивает седовласый «профессор». – Вполне психически нормальный молодой человек!

Выходим, садимся в командирскую «Волгу». Проезжаем через весь город и центральное КПП. Соображаю, что теперь едем на вторую площадку, к месту старта.

– Как себя чувствуешь, космонавт? – Шумилов оборачивается ко мне.

– Нормально, – пожимаю плечами. – Устал немного, товарищ генерал.

– Ну-ка, рассказывай, как всё было.

И я рассказываю. А потом, уже на «двойке», ещё раз рассказываю – теперь уже двум десяткам генералов, полковников и гражданских специалистов. Слушают с интересом, задают множество вопросов. И так до вечера, часов до пяти. У меня уже язык начинает заплетаться. Да и есть хочется – со вчерашнего обеда и крошки во рту не было.

Наконец, меня отпускают:

– Вы свободны, товарищ лейтенант. Можете отдыхать. Только со второй площадки никуда не отлучайтесь.

Спускаюсь в «космическую пристройку», переодеваюсь в свою обычную одежду, которая со вчерашнего вечера так и провисела в шкафчике для технического персонала. Иду в офицерское общежитие. Домой.

Соседи мои – кто где. Антошка Макарьев на каком-то дежурстве. Сережка Бороздин уехал ночевать к своей подружке в Ленинск. Ужинаю разогретыми вчерашними макаронами и ложусь спать. В сон, как говорится, мгновенно проваливаюсь.

Утро начинается как обычно. Построение боевой группы в казарме. Потом наши офицеры окружают меня:

– Ну, Влад, ты как?

Но я и рот толком не успеваю открыть. На пороге казармы – капитан Монастырский, сегодняшний дежурный по части, собственной персоной:

– Лейтенант Пастушенко, следуйте за мной к командиру части.

У командира в кабинете присутствует, кроме самого полковника Чернова, наш особист. Протягивает мне лист бумаги с напечатанным текстом. Просит подписать. Читаю. Это подписка о неразглашении государственной тайны на двадцать пять лет. То есть от данного момента и до 21 ноября 2012 года.

Ведущий: Всю ночь московские руководители военной космонавтики решали, как сообщить о, мягко говоря, нестандартных результатах испытательного полета наверх. На самый верх, в Политбюро ЦК КПСС, Михаилу Горбачёву, в Совет министров.

В конце концов, пришла устная рекомендация из Министерства Обороны – от кого-то из замов нового министра Дмитрия Тимофеевича Язова – доложить в общем. То есть сообщить, что в целом испытание «Искры» прошло успешно. Оно ведь и в самом деле в итоге получилось успешным. Не так ли, товарищи? Космическая капсула отлично сработала, испытатель жив и здоров. А подробности полета мы сообщать не будем. И чтобы участники запуска не болтали лишнего, засекретим всю информацию об этом полете лет на двадцать пять.

Пастушенко: Такие же расписки о неразглашении государственной тайны обязали подписать всех участников эксперимента. Ведь всю правду мало кто знал. Испытатель жив, а то, что  слушок прошел о том, будто «Искра» добралась до космоса, – ну, так всем известно: лейтенант Пастушенко большой шутник и фантазер. Даже в полковом конкурсе  самодеятельности участвует.

Ведущий: А что было дальше?

Пастушенко (пожимает плечами): Всё, как обычно. Уже через день я заступил в наряд по монтажно-испытательному корпусу.

Ведущий: И вас даже ничем за полет не наградили?

Пастушенко: Грамотой по итогам года – «за успехи в научно-испытательных работах», вот такая была формулировка. И еще от комитета комсомола нашей части я получил книгу «Боевая вахта Комсомола», выпущенную к семидесятой годовщине ВЛКСМ.

Ведущий: А звание досрочно не повысили?

Пастушенко (грустно улыбается): Нет. Это Гагарин стартовал в космос старшим лейтенантом, а приземлился майором. Но то был первый полёт в космос. И не секретный… Правда, через неделю после полета меня все-таки в отпуск отправили на полтора месяца. Внепланово. Чтобы не мозолил глаза на второй площадке и самим фактом своего появления на людях не порождал слухи (смеется с горечью). Зато Новый год я отпраздновал дома, у родителей, в родном Полянске.

Ведущий: А государственные награды?

Пастушенко: Тоже нет, ничего. Только юбилейную медаль получил к семидесятилетию Советской Армии в феврале восемьдесят восьмого года. Как и все остальные офицеры Советской Армии. Это, кстати, моя единственная медаль.

Ведущий: Пока Владислав Пастушенко был в отпуске, началась подготовка ко второму старту «Искры». Старт был назначен на март 1988 года. На ракете-носителе вместе с грузовым кораблем «Прогресс-35» в полет отправлялась «Искра-2» – планировалось все-таки выполнить баллистический спуск аппарата на этапе выведения на орбиту.

К этому полету готовилась пара испытателей – Игорь Соколевич и Роман Семеновский. Остальные испытатели – Антоний Макарьев, Сергей Бороздин и Олег Нагорнов – готовились к третьему полету «Искры» в мае 1988 года. Предполагалась «морская посадка» в водах Каспия, отработка плавсредств для эвакуации экипажа.

Старт «Прогресса-35» и «Искры-2» должен был состояться чуть за полночь 24 марта. За день до этого государственная комиссия утвердила основным пилотом Романа Семеновского и его дублером Игоря Соколевича. Казалось, все шло нормально. Вечером 23 марта, примерно за четыре часа до старта, медики начали обычный предстартовый осмотр двух пилотов-испытателей. И тут обнаружилось, что Семеновского «слегка знобит». Померили температуру – тридцать восемь и семь. Плюс насморк и покраснение горла. Простуда, грипп? Испытателя нельзя допускать к полету! Семеновского, несмотря на его протесты и горячее желание лететь, тут же в приказном порядке отправили в госпиталь. Надевать скафандр и готовиться к полету стал его дублер Игорь Соколевич. Но и ему не суждено было занять пилотское кресло в «Искре-2».

Пастушенко: Игоря Соколевича подвели нервы. Он тоже очень хотел лететь! Жалел Ромку Семеновского, когда его отстранили, но одновременно и радовался – «я лечу!» Ну, и переволновался… Уже на второй площадке, когда Игорь стал надевать скафандр, у него закружилась голова – да так, что он потерял равновесие и упал. Врачи немедленно заподозрили неладное. Померили давление – сто восемьдесят! И пульс за сто двадцать ударов в минуту! Медики немедленно наложили категорический запрет на участие Соколевича в предстоящем полете.

Ведущий: Представьте себе ситуацию: на стартовом столе стоит полностью готовая к старту и заправленная ракета-носитель с кораблями «Прогресс-35» и «Искра-2». А пилота-испытателя для полета нет! Оба – и Семеновский, и Соколевич, – отстранены медиками. Что делать?

Теоретически, место пилота в капсуле мог занять один из оставшихся на подготовке испытателей «лиги» – Макарьев, Бороздин или Нагорнов. Но на практике это сделать было невозможно – неделю назад группа улетела в Крым, в Феодосию, где тройку будущих пилотов обучали действиям при приводнении. За два часа до старта доставить хотя бы одного из них на космодром даже на самолете не представлялось возможным. И тогда…

Пастушенко: В тот вечер я был свободен от работ по подготовке очередного запуска. Сидел в дальней комнате «космической пристройки», пил чай и читал книгу – если память не изменяет, сборник рассказов Кира Булычева. И тут распахивается дверь, появляется дежурный по монтажно-испытательному корпусу Вадик Скоморохин с перекошенным лицом и прямо с порога орет:

– Влад, давай быстро к генералу Шумилову! Он в помещении для скафандров!

Ведущий: Владислав Пастушенко участвовал в подготовке пилотов для «Искры-2» в качестве инструктора. Технику знал на «отлично». Поэтому и было решено предложить ему снова занять пилотское кресло в капсуле.

(Видеоряд: На стартовую позицию подъезжает автобус. Немного неуклюжей походкой шагает к членам Государственной комиссии молодой испытатель в скафандре «Стриж», рапортует о своей готовности к полету.