Текст книги "Обагрённые (СИ)"

Автор книги: Сергей Дмитрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Интересно откуда это у вас такие сведения и его фотографии, – подозрительно сощурилась Алёна.

– Откуда? Слава богу, с твоей матерью и с Любой мы работали в одной школе. Правда, потом она во второй раз вышла замуж, и укатила в Ленинград. Но это не важно. Недавно в одном письме, посвящённом различным вопросам нашей действительности, Люба сообщила, что Паша в конце июля приезжает в Москву по каким-то своим делам, и спросила, не мог бы он погостить у нас пару деньков. Естественно, я ответила ей «да».

– Тётя! Мама! – Алёна с подозрением посмотрела на обоих. – Мне кажется, или вы пытаетесь сосватать мне ленинградского жениха? Мне же не сорок, в конце концов! Я сама сделаю свой выбор!

– Успокойся. Никто тебе насильно никого не навязывает. Выбор, конечно же, всегда остаётся за тобой, – успокоила её тётя Наташа. Она взяла с журнального столика увесистый фотоальбом и раскрыла его перед Алёной:

– Вот! Смотри, какой красавчик!

Алёна бросила придирчивый взгляд на фотографии. Никакой и не красавчик. Нос длинный, глаза какие-то болезненные, запалые. И смотрит как-то странно, нехорошо.

– А почему он везде снимался в трусах? – удивилась девушка.

– Ведь он же был чемпионом по волейболу, – поспешила объяснить Тамара Ивановна.

– Ну, я же говорю: спортсмен и к тому же блондин! – подхватила её сестра.

– Да? – Алёна взяла карточку в руки, пристально разглядывая человека на ней. – А мне кажется он просто рыжий! Не люблю рыжих! – фыркнула она, брезгливо кладя фотографию на место.

– Ну, ты посмотри на неё! – всплеснула руками мать. – Что с ней поделать? Был один мальчик. Два года назад. Она так ему нравилась!

– А он ей?

Тётя Наташа закрыла альбом, с интересом поглядывая на племянницу.

– Я всегда предпочитала, чтобы любили меня, – с лёгким кокетством молвила за неё Тамара Ивановна.

– Эх! Если бы любовь одного человека возникала, как ответ на чувства другого, жить было бы слишком просто, – вздохнула тётя Наташа. – Верно, дружочек?

Она нежно погладила племянницу по гладкой щеке.

– А я вот люблю простоту. Во всём! – Алёна беспечно мотнула головой. – И, наверное, так все-таки бывает…

– Что ты хочешь этим сказать? – забеспокоилась мать. – Уж не хочешь ли ты сказать…

– Да, мама! Я, кажется, люблю одного человека, – смело призналась Алёна, и щёки её стали пунцовыми.

– Господи! Когда же ты успела влюбиться? Кто бы мог подумать… Наташа!

– Один грек сказал устами Прометея: «Я от предвиденья избавил смертных», – пожала плечами та. – Не дурная мысль, правда?

Она сделала сестре знак глазами, мол, успокойся, и повернулась к племяннице.

– Так кто же этот таинственный незнакомец, что пленил твоё сердце?

– Его зовут Виктор… Виктор Бугров. Он будущий космонавт и, кажется, скоро полетит в космос.

– Да, достойный кандидат. Как думаешь, сестра?

– Пускай делает, что хочет! – обречённо махнула рукой Тамара Ивановна. – Разве её убедишь в чём-нибудь?

– Мама! Меня не нужно ни в чём убеждать. Я взрослая.

Алёна посмотрела на мать и улыбнулась, пытаясь унять охватившее её, вдруг, волнение.

– У тебя очень красивая улыбка, – заметила тётя Наташа. – Почти, как у меня. Ты знаешь, в детстве я всем говорила, что папа у меня такой красивый, а мама такая умная. И оба обижались на меня. Значит, я не красивая? Значит, я не умный? Смешно, правда?..

– Так что? – Наташа оглядела присутствующих. – Может нам стоит пригласить в гости этого таинственного Виктора Бугрова?

– А как же Павлик? – робко напомнила Тамара Ивановна.

– Ну, он приезжает только в конце недели, – напомнила сестра и выжидательно посмотрела на Алёну. – Так, когда твой кавалер сможет нас осчастливить своим визитом?

– Он свободен только по выходным, – неуверенно пожала плечами та.

– Вечерами он тоже занят? – удивилась тётя Наташа.

– Я не знаю.

– А узнать ты можешь?

– Могу, конечно.

– Так в чём же дело? Позвонишь ему, или мне это сделать? – покачала головой тётя Наташа и посмотрела на притихшую, расстроенную сестру.

– Я сама.

– Вот и замечательно. Заодно, познакомим его с Павлом… А ты выберешь из двоих одного.

– Тётя!

– Шучу, шучу. Не обижайся на меня.

* * *

Мобильный телефон «Сафир-320» бойко зазвенел в кармане и от неожиданности Виктор даже вздрогнул. Номер был незнакомый, но голос он узнал сразу. Звонила Алёна, приглашала в гости в это воскресенье. Если бы они встречались уже несколько месяцев, Виктор бы нисколько не удивился этому звонку, а тут три недели и уже смотрины у мамы и тёти…

Почему-то Виктор определил для себя это неожиданное мероприятие именно так, хотя, скорее всего, родственники Алёны просто захотели посмотреть на её неожиданного нового друга. Виктор лелеял эту мысль, надеясь, что всё так и есть на самом деле. Интересно, что Алёна рассказала матери и тёте про него?

В последние дни Виктор выматывался на тренировках до изнеможения. Старт был намечен на конец августа, и хотя конструктив нового модуля мало чем отличался от прежнего, на котором они до этого тренировались, всё же имелись некоторые нюансы, требовавшие осмысления и приноравливания, в том числе и новая электроника.

А тут этот неожиданный звонок Алёны. Он дал ей свой домашний телефон на прошлой неделе, когда они ходили в кафе потанцевать и развлечься. Правда, кроме Алёны, пришла её подруга Инга и Сева Стеклов – «жених Инги», как девушки в шутку его называли. Так что полноценного свидания тогда не получилось. Но Виктор нисколько не расстроился этому.

Инга весь вечер пыталась выведать у него все «космические тайны» страны, что заставляло Алёну постоянно конфузиться. Она-то прекрасно понимала, что Виктор не может рассказывать обо всём, что интересно болтушке Инге. Сева Стеклов иногда тоже пытался вклиниться в их беседу, но Инга всякий раз подавляла его своим темпераментом, и парень смиренно замолкал, печально потягивал через соломинку фруктовый коктейль из высокого запотевшего бокала и тоскливо посматривал сквозь очки на эстраду, где выступал самодеятельный ВИА. И, надо сказать, неплохо выступал. Лившаяся песня брала Виктора за душу:

Песни у людей разные,

А моя одна на века.

Звёздочка моя ясная,

Как ты от меня далека.

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоём вдвойне веселей

Даже проплывать по небу,

А не то, что жить на земле…

Виктор слушал и думал, глядя на своих новых знакомых: «Забавные они всё же ребята». Сейчас ему самому захотелось снова окунуться в студенческую пору, укатить со стройотрядом в какой-нибудь колхоз возводить ферму, или на БАМ. Сидеть у костра дружной, весёлой гурьбой, петь песни под гитару, смотреть на звёзды и влюбляться.

«Неужели действительно влюбился? – удивлялся самому себе Виктор. – Вон, даже Гешка заметил, что я какой-то радостный, «как будто, на облаке покатался». И почему всё-таки люди влюбляются? Вот так вот просто, без забот, с первого взгляда… Говорят, существуют флюиды… Что это за флюиды такие? Похоже на какой-то химический термин. Флюиды-альдегиды».

Виктор усмехнулся своим мыслям.

«Алёна… Хорошее имя. А какие у неё глаза! А волосы, губы!.. Но глаза, конечно, поразительные. Словно, сама вселенная смотрит на тебя во всей своей необъятной глубине!».

Да, таких глаз Виктор Бугров ещё не встречал в своей жизни… А может, просто не замечал? Вон вокруг, сколько замечательных девушек! Выходит, действительно полюбил её, Алёну? Надо будет ей об этом непременно сказать, вот в это воскресенье.

В памяти всплыли строки песни: «Знаю, для тебя я не бог, крылья, говорят, не те, как же я хочу на небо прилететь…».

Ему отрыла сама Алёна, и Виктору показалось, что она почему-то чувствует себя неловко. Он хотел спросить, в чём дело, но девушка широко распахнула дверь, делая приглашающий жест. Виктор послушно прошёл в прихожую, а затем, вслед за Алёной, в освещённую люстрой в оранжевом абажуре гостиную. Эта люстра выглядела репликой из далёких шестидесятых. В остальном же всё здесь было по-современному: и полированные шкафы в стекле из натурального дерева, и удобные мягкие кресла с гладкими деревянными подлокотниками, и большой круглый стол посередине комнаты, и телевизор в правом углу – «Рубин» последней модели с пультом и голосовым управлением.

Навстречу гостю вышли две женщины чем-то похожие друг на друга. Одна, правда, казалась чуть выше ростом и моложе. Второй было, наверное, за пятьдесят, и в коротко стриженых волосах уже просматривалась ранняя седина.

Виктор растерялся, пытаясь угадать, кто есть кто, но Алёна пришла ему на помощь.

– Вот это моя мама, Тамара Ивановна, – указала девушка на женщину постарше. – А это её сестра и моя тётя соответственно, Наталья Ивановна.

– Просто – тётя Наташа, – отмахнулась женщина, приветливо улыбаясь и не спуская с Виктора внимательных глаз. – Будем знакомы?

– Виктор Бугров.

– Что же это вы, Виктор Бугров? – шутливо покачала головой тётя Наташа. – Прямо заинтриговали всех нас своей личностью!

– Правда? – слегка смутился Виктор. – Что же во мне такого особенного?

– А вы ещё и скромны, молодой человек! – воскликнула Наталья Ивановна.

– Ну, что это за личность, надо ещё посмотреть, – неожиданно раздался мужской голос.

Виктор только теперь заметил в дальнем углу комнаты, окутанном полутенью, человека, поднявшегося из кресла возле солидного радиоприёмника «Фестиваль» рижского радиозавода. Конечно, это не был прежний ламповый аппарат, а только стилизация под славные шестидесятые, но от его присутствия, как и от абажура на потолке, веяло уютом и добротностью.

Незнакомец вышел на свет, и Виктор увидел молодого мужчину, наверное, своего ровесника, невысокого и худощавого, с волосами, словно выгоревшими на солнце, обрамлявшими худое вытянутое лицо с глубоко посаженными серыми глазами.

– Тамара Ивановна! А меня вы не хотите представить гостю? – спросил незнакомец, и в голосе его прозвучали нотки насмешливой холодности.

– Конечно, конечно! – спохватилась мать Алёны. – Прости нас, Павлик! Мы совсем о тебе забыли.

– Павел Ветров, – незнакомец протянул Виктору руку.

– Это Павлик, сын нашей давней подруги Любочки, – поспешно пояснила Тамара Ивановна. – Он только что приехал из Ленинграда. Он там работает слесарем на заводе.

– Токарем на Сестрорецком, – поправил Павел, буравя Виктора глазами.

– Понятно, – кивнул тот. – И как там поживает наш город на Неве?

– Наш поживает нормально, не жалуемся, – ухмыльнулся Павел.

– Мне кажется, или вы не слишком приветливы к новым знакомым? – спросил Виктор. – Вроде бы из культурной столицы нашей Родины…

– Я не люблю, когда меня воспитывают, – снова усмехнулся Павел. – Я с тринадцати лет сам себе хозяин. Вкалываю, будь здоров. Строю светлое будущее, ну и всё такое.

– Ну, так и я занимаюсь тем же самым, – невозмутимо пожал плечами Виктор. – Будущее-то у нас одно на всех, значит, и идти к нему нужно всем вместе.

– Это дружным строем, получается? – ухмыльнулся Павел.

– Зачем же обязательно строем? Просто плечом к плечу, помогая слабым, выдвигая вперёд сильных, как авангард.

Женщины почувствовали нарастающее напряжение между мужчинами и решили разрядить обстановку.

– А давайте пить чай? – предложила Тамара Ивановна. – Любочка такой замечательный чай прислала с Павликом! Настоящий цейлонский.

– Давайте, – охотно согласился Павел.

– Ой! Что же это я? – спохватилась мать Алёны. – Дочка сбегай-ка в магазин. Купи сахара, масла на бутерброды и конфет каких-нибудь.

– Хорошо, – кивнула Алёна.

– Деньги там, на тумбочке в прихожей возьми.

– Ладно.

– Можно я вас провожу? – попросил Виктор.

– Да здесь рядом, через два дома.

– Всё равно. Можно?

– Ну, хорошо. Идёмте.

Когда они вышли на улицу, Алёна спросила:

– Как он вам?

– Кто? Павел? – Виктор замялся. – Какой-то он странный, что ли.

– Ага. Вот и мне он не понравился совсем, – призналась Алёна. – А мама мне его в женихи сватает.

– Павла? В женихи? – удивился и заволновался Виктор. – А вы?

– Я? – Алёна подняла на него смущённые глаза. – Я не хочу такого мужа. У меня другой на примете есть.

Виктор понял, что она говорит о нём и от сердца у него отлегло. Оно забилось радостно и гулко.

В магазине почти никого не было. Алёна решительно подошла к прилавку и попросила кассиршу:

– Пожалуйста, полкило сахара, сто грамм масла и двести «Мишек».

– На севере или в лесу? – уточнила кассирша.

– На севере, – кивнула Алёна.

– Два рубля восемнадцать копеек.

Забрав покупки, они вернулись в квартиру Алёны.

Тётя Наташа и Тамара Ивановна вместе с Павлом уже сидели за столом и о чём-то оживлённо беседовали.

– Что же это вы, не дождались нас? – с укоризной заметила Алёна. – Я пойду бутербродов нарежу. Мама, тётя вам с колбасой или с сыром?

– Нам всё равно, – отозвалась Тамара Ивановна.

– А вам? – Алёна взглянула на Виктора.

– Пожалуй, с сыром, – улыбнулся тот.

– А мне с колбасой, пожалуйста! – крикнул вдогонку девушке Павел. – Если честно, обожаю с колбасой, – признался он женщинам.

– Что же вы стоите там, Виктор? – спохватилась Наталья Ивановна. – Присаживайтесь к нам.

Виктор сел на предложенный стул, по-прежнему чувствуя лёгкое смущение.

– Павел нам рассказывал презабавные вещи на житейскую тему, – сообщила Алёнина тётя. – Оказывается у них в Ленинграде жизнь сильно отличается от нашей, можно сказать, провинциальной.

– Да? – удивился Виктор. – По-моему, у нас в стране жизнь везде одинаковая. Или я чего-то не знаю?

Он внимательно посмотрел на Павла. Тот усмехнулся в ответ на его слова.

– Одинаковая-то она одинаковая. Просто иногда задумаешься… Как странно получается. Вот мы сидим тут, собираемся пить чай, а ведь где-то совсем другая жизнь. Где-то идёт война, на Марс летят ракеты, а Лужниках сто тысяч зрителей смотрят футбольный матч… Интересно, кто будет чемпион Союза?

Павел посмотрел на Виктора.

– Конечно, «Спартак», – беспечно пожал плечами тот.

– Неа. Мне кажется, что «Пахтакор», – сообщила Алёна, входя в комнату и неся тарелку с бутербродами и хрустальную конфетницу с «Мишками».

– Почему? – удивился Павел, недоумённо глядя на неё.

– Не знаю, – пожала плечами девушка, подсаживаясь к Виктору и протягивая ему бутерброд с сыром.

– Нет, ну всё же, – допытывался у неё Павел. – Я вот лично за «Зенит» болею.

– «Зенит» нынче на чемпиона не тянет, – со знанием дела сказал Виктор, откусывая бутерброд и запивая его чаем, заботливо подлитым ему в чашку Алёной.

– А вы, почему за «Спартак» болеете? – не унимался Павел, которого задели слова Бугрова. – Вам же, вроде как, за «армейцев» болеть положено.

– Почему? – в свою очередь удивился Виктор. – Что за странные стереотипы: если милиция, то обязательно болеют за «Динамо», если военные, то за ЦСКА… Кстати, я-то не военный, совсем, – добавил он.

– Странно, – усмехнулся Павел. – Насколько я понимаю вы…

– А что вы думаете о себе? – перебила его Алёна, которую начала уже раздражать неоправданная колкость их ленинградского гостя.

– О себе? – удивился и немного растерялся Павел. – Ну что о себе думать можно? Я так думаю – жить надо на всю катушку, весело жить. Я правильно говорю? – Он посмотрел на Тамару Ивановну и её сестру. Те тактично не вмешивались в разговор молодёжи.

– Весело жить не запретишь, – осторожно пригубила горячий чай мать Алёны.

– Веселиться, значит? – понимающе закивала головой девушка. – Баловать себя, любимого?

– А вот воспитывать меня не надо, – покачал головой Павел. – Газеты я читаю. Только идеи идеями, а человек сам по себе.

– Как же это он сам по себе? – удивился Виктор. – Мы же не в лесу живём. Вон вы на большом заводе работаете, люди вокруг вас каждый день, много людей. И что же они соцсоревнования ради себя самих устраивают, план перевыполняют, за качество борются, рацпредложения вносят, новые профессии осваивают? Может всё-таки ради страны, ради всех нас, ради детей наших и внуков?

– Ну, зарплату тоже никто ещё не отменял, – поморщился Павел. – Опять же, премии, почёт, всеобщее внимание, слава. Это при коммунизме все за идеи работать будем, а пока…

– Вас послушать, так люди сейчас на сибирские стройки едут тоже ради денег и славы? – нахмурилась Алёна, и на щеках у неё проступили красные пятна. – Железные дороги тянут по вечной мерзлоте, каналы в Средней Азии роют, заводы возводят на Украине, термоядерные электростанции строят за Уралом?

– Понятное дело, за длинным рублём гонятся, – ухмыльнулся Павел. – Рабочий человек он, понимаете, тоже человек – Хомо Сапиенс!

Тут уже тётя Наташа не выдержала.

– Нет, Павлик, ты не прав. Человеку очень важно понять простейшую вещь – своё предназначение, своё назначение в обществе. Мы все звенья в одной цепи. Нужно просто проследить до конца эту цепочку и найти в ней своё место. Тогда любая работа станет по душе.

– Как у вас всё просто получается, – усмехнулся Павел. – Пойми, что ты звено в цепочке и будешь радостно трудиться. Но разве жизнь это только работа? Есть же и другие великолепные вещи: музыка, стихи, вино, автомобили.

– Всё это создано трудом, – покачала головой Тамара Ивановна. – Да, да. Именно так.

– А море, закаты, горы, женщины, – не унимался Павел.

– Так ведь подлинная ценность всего этого недоступна бездельникам, – резонно заметила тётя Наташа. – Им только кажется, что они живут на полную катушку. А в конце никто из них не избежит пустоты.

– А кто её вообще избежит? – отмахнулся Павел. – Человек подходит к концу и думает: «А что я делал здесь? К чему всё это?». Мы вот боремся за передовые идеи, а, в конце концов, превращаемся в химические элементы. В народе вот говорят, что все будем там – и передовики производства, и бездельники, и благородные люди и подлецы. А где это «там»? Нет его. Одна тьма… Да и тьмы нет. Тьма это ведь тоже жизнь! Так какое мне дело до всего на свете, если однажды я исчезну навсегда, и никто не вспомнит обо мне?

– Вопрос в том, способны ли вы сделать что-то такое, чтобы о вас вспоминали, – сказал Виктор, спокойно глядя в глаза Павлу.

– А Виктор прав, – согласилась тётя Наташа. – Мы вот с сестрой скоро уже будем стариками…

– Наташа! Что ты такое говоришь? – отмахнулась от неё Тамара Ивановна.

– Говорю, что думаю. Так вот. Нам ли не смотреть назад, чтобы понять, что мы делали здесь? Я вот всю жизнь работала учителем и сестра тоже. Она у меня ещё к тому же и депутат местного Совета. Много чего хорошего принесла она людям – чужим, незнакомым людям. Мы обе просто работали. Работали для своих и чужих детей, для вас и для ваших будущих детей и их детей тоже. Понимаешь? И нам с ней не страшно. Правда, сестра?

Тамара Ивановна согласно кивнула в ответ и опустила глаза.

– Ты, Паша, представляешь себе, чтобы случилось, если бы человечество поддалось панике, какой поддаёшься ты? – продолжала рассудительным тоном тётя Алёны. – Дикость, разгул животных инстинктов. А что потом? Алкоголизм, маразм, деградация?

– Опять вы с вашей идейностью, – пренебрежительно махнул рукой Павел.

– Да, в людях должна быть идейность, – уверенно кивнула Наталья Ивановна. – Если хочешь, это святое на все времена и для всех народов. А тот, кто пытается опошлить человеческую идейность, загрязнить души паутиной мещанского равнодушия, тот поднимает руку, ни много, ни мало, на самого человека. Идейность это и есть подлинная человечность, и всякий, кто отрицает идею, остаётся при одних ощущениях. Значит, попросту превращается в животное.

– Ой, боже, ты мой! – театрально воскликнул Павел. – Сколько митингового пафоса!

– Послушайте, вы! – не выдержал Виктор, но Наталья Ивановна остановила его.

– Не нужно. Я сама.

Она строго посмотрела на Павла.

– Я знаю, Паша, такие минуты бывают у каждого, особенно в молодости. Но ведь человек он на то и человек, чтобы жить не только для живота своего. Если во имя идеи люди готовы идти на смерть, то общество, породившее таких одухотворённых идеей людей, имеет шанс выжить при любых катаклизмах, выжить и развиваться. Только благодаря идее человек обретает свою личность, проявляет себя в творчестве, становится подлинным творцом и могучей силой.

– Ну да. А ещё банальным капиталистом. Ведь идея обогатиться за счёт других, это тоже идея? – Павел скривился в усмешке. – Бросьте! В конечном счёте, всякая идейность банально разбивается о деньги, стремление к личному успеху и славе.

– Да перестань болтать, мальчишка! – гневно воскликнула Наталья Ивановна. – По-твоему, Гагарин в космос полетел, жизнью рисковал ради славы или денег? А комсомольцы в тридцатые Магнитку и Днепрогэс строили – за длинным рублём гнались? А Комсомольск-на-Амуре такие же ребята-энтузиасты ради собственного веселья возводили? А те, что героями в войну полегли за нашу советскую Родину, за торжество социализма – от пуль врага, замученные в концлагерях, повешенные, сожжённые заживо фашистами – солдаты, партизаны, простые люди? Пионеры, комсомольцы, коммунисты. Все они – наши отцы и деды?.. Вот они, как ты говоришь, «на полную катушку» жили! Потому что настоящая жизнь ценна не деньгами… Да и многие сейчас так живут. Оглянись вокруг. Или ты совсем слеп? Ты же сын советской женщины!

– М-да…От героев былых времён не осталось порой имён…

Павел тяжело вздохнул. Наступило тягостное молчание. Затем ленинградец решительно поднялся со своего места.

– Спасибо вам, тётя Тамара и тётя Наташа за тёплый приём. Не смею больше отягощать вас своим присутствием.

– Как же так? – засуетилась мать Алёны. – Павлик! Куда же ты, на ночь-то глядя? Оставайся у нас. Постелем тебе в Алёниной комнате, а мы с ней здесь, в гостиной ляжем.

– Спасибо. Я в гостиницу.

– Хотите, подвезу до города? У меня машина внизу, – предложил Виктор.

– Благодарю. Я как-нибудь на такси. Тётя Тамара, я позвоню от вас, можно?

– Конечно-конечно! Телефон там, на тумбочке в прихожей.

Когда Павел ушёл, тётя Наташа грустно вздохнула:

– Как-то нехорошо получилось с Павликом.

– Ну, сам виноват, – парировала Алёна. – Нечего было так задаваться и чушь всякую нести!

– Да, пожалуй, – задумчиво протянула тётя. – Кажется, Люба чего-то не доглядела… лет двадцать назад.

Наталья Ивановна посмотрела на племянницу и Виктора.

– Ну, а вы, молодые люди, что думаете делать?

– Прямо сейчас или вообще? – уточнила Алёна.

– Сейчас разумеется. Я так подозреваю, наша старушечья компания вам тоже не подходит.

– Если вы не против, мы поедем, покатаемся, – улыбнулся Виктор. – Покажу Алёне свои родные пенаты.

– Я-то не против. А она?

Тётя Наташа кивнула на Алёну.

– Я тоже, – смутилась та под её пристальным взглядом.

– Ну а ты, сестра, «за» или «против»? – тётя Наташа посмотрела на Алёнину мать. – Давай, отвечай, как депутат районного Совета!

– Чего уж там, – отмахнулась Тамара Ивановна. – Делайте, что хотите. Взрослые ведь.

* * *

– Знаешь, я люблю смотреть на освещённые окна, – признался Виктор.

Они стояли на балконе его квартиры в тихих прохладных сумерках. Гешка давно уснул беззаботным пионерским сном, и они с Алёной, наконец-то, остались наедине.

– Почему? – тихо спросила девушка.

– Мне кажется, я знаю, что там происходит. Вон, видишь освещённое окно рядом с балконом? Мужчина ходит, руками размахивает…

– Стихи читает, – мечтательно предположила Алёна. – Или ругается, – хихикнула она.

– Нет. Он с женщиной разговаривает, – убеждённо сообщил Виктор.

– Почему ты так думаешь? Почему с женщиной?

– А вон, смотри!

Из-за занавески действительно появилась женская фигурка – незнакомка упёрлась локтями в подоконник и выглянула через распахнутые створки во двор.

– Угадал, гляди-ка! – звонко рассмеялась Алёна.

– Интересно, сколько разных людей живёт в этом доме, – задумчиво продолжал Виктор, оглядывая окна соседнего здания – то тёмные, то ярко освещённые. – Иногда бывает, они годами живут в одном подъезде и не знают друг друга. Даже бывает, не встречаются. И вдруг происходит какое-нибудь событие: радость какая-то, общая, или беда. И все вдруг оказываются вместе, и уже не важно, знакомы или не знакомы.

– Да, верно, – согласилась Алёна.

Виктор повернулся к ней.

– Алёна! Ты знаешь, я с первого раза, как только увидел тебя там, на обочине, и потом, когда мы танцевали в кафе…

Виктор взял девушку за плечи и слегка притянул к себе. Она не сопротивлялась, только потупила взор. Виктор почувствовал, как участилось её дыхание. Да и сам он едва не задыхался от волнения, пытаясь подобрать нужные слова.

– Странно, наверное… Я люблю тебя!

Алёна быстро подняла на него глаза, и в полумраке Виктор разглядел, как горят румянцем её щёки.

В комнате было тихо и темно. Только в углу тускло светился зелёный глазок радиоприёмника и мужской голос читал стихи:

Благословен и год, и день, и час,

И та пора, и время, и мгновенье,

И тот прекрасный край, и то селенье,

Где я был взят в полон двух милых глаз.

Благословенно первое волненье,

Когда любви меня настигнул глас,

И та стрела, что в сердце мне впилась,

И этой раны жгучее томленье.

Благословен упорный голос мой,

Без устали зовущий имя донны,

И вздохи, и печали, и желанья,

Благословенны все мои писанья

Во славу ей и мысль, что непреклонно

Мне говорит о ней – о ней одной…

Голос читавшего смолк под тихую протяжную музыку и диктор сообщил: «Вы слушали литературную передачу «Сонеты Петрарки». Читал Владимир Герцин. Товарищи радиослушатели, напишите, понравилась ли вам наша передача…»

– Вот интересно, зачем стихи пишут? – тихо промолвила Алёна на груди у Виктора.

– Ну, наверное, потому, что душа требует, – отозвался тот, нежно прижимая к себе её горячее тело.

– Витя!

– А?

– Как ты думаешь, что будет через год, через два?.. С нами будет?

– А ты чего хочешь, чтобы было?

– Что б мы с тобой расписались, хочу. Чтобы свадьба была, чтобы на всю жизнь запомнить! Платье хочу, белое, шёлковое с фатой. Туфли хочу тоже белые, на гвоздиках. Знаешь, Вить, я такие серьги видела в магазине для новобрачных… Знаешь, такие длинные и тоже белые…

– Распишемся… Обязательно распишемся, – одобрил Виктор. – Мне вот только в космос ненадолго слетать надо, а тогда и свадьбу закатим.

– Обещаешь?

– Обещаю… Ты верь мне, маленькая моя. Мне можно верить… Людям, вообще, нужно верить всегда… и в людей верить тоже.

Виктор поцеловал девушку в горячий сухой лоб и тихонечко пропел:

– Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперёд от звезды до звезды. На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы… Понимаешь?

– Угу, – пробурчала Алёна.

– Всё, давай спать, а то завтра просплю на работу обязательно…

Голос Виктора звучал глухо и далеко, откуда-то из глубины его грудной клетки. Алёна слушала его, и на душе у неё становилось легко и тепло. Может, и в самом деле, они когда-нибудь пройдутся по тем тропинкам на чужих планетах – вместе с ним, рука об руку, живя долго и счастливо, до самой смерти?

Веки у неё медленно тяжелели и смыкались, а по телу разливалась сладостная истома.