Текст книги "Обагрённые (СИ)"

Автор книги: Сергей Дмитрюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Да не хуже, не хуже, – успокоил его Чад. – Я вот думаю, что Рубина, прежде всего, женщина. А женщины они такие… Ускользающие от нашего понимания. Тут, брат, дело тонкое, сердечное.

– Так-то оно так… – пробурчал Нат и тяжело вздохнул. – Ладно. Спрошу у неё потом. Как скажет, так и будет!

Чад печально улыбнулся. При взгляде на Рубину, в его памяти вспыхнуло ослепительное, как искра, воспоминание – воспоминание о дочери. Он вспомнил даже её имя. Её звали Чели. Пять лет назад он потерял свою дочь. Чад растил её в одиночку целых двадцать лет, воспитывал девочку на самых лучших примерах, на самых светлых идеалах, которые знал. Чели выросла благодаря его стараниям замечательным человеком – добрым, отзывчивым, талантливым, стремящимся жадно познавать тайны мироздания и помогать людям вокруг себя. Чад не мог налюбоваться ею: своей кровиночкой, своей красавицей, своей умницей.

Когда ей исполнилось двадцать, Чели сама захотела пойти по стопам отца и стать учителем, чтобы дарить детям только чистое, доброе, светлое – всё, что исходило из её сердца. Именно тогда она написала свои первые в жизни стихи и поделилась ими с отцом, краснея от смущения и возбуждения:

Как будто вначале дороги

Стою, отправляясь в путь.

Крепче несите ноги,

Не дайте с дороги свернуть!

Я знаю, тропинки бывают,

Ведущие в тихий уют,

Где гадины гнёзда свивают,

Где жалкие твари живут.

Нет мне туда дороги,

Пути в эти заросли нет!

Крепче несите ноги

В мир не добытых побед!

Чад не стал переубеждать или отговаривать дочь, уважая её право на выбор своей судьбы. Но разве можно на этой планете воспитывать и учить детей добру, учить их быть героями и творцами?.. Спустя пару лет обучения Чели ясно осознала, что хорошее образование для простых людей на Гивее уничтожено существующим здесь режимом, которому не нужны творцы и добыватели великих побед, что сами учителя превратились здесь в ненужный никому мусор. Так её мечты и планы на будущее оказались разрушенными.

Это открытие стало для Чели тогда огромным ударом, за которым последовала глубокая продолжительная депрессия. Но Чад, занятый повседневными заботами – заботами, направленными на создание безопасного уюта для дочери, желанием оградить её от жестокого мира вокруг – проглядел, не заметил самого страшного. Хотя как он мог? Ведь все приметы, все подсказки были у него каждый день перед глазами. Чели вдруг похудела за несколько месяцев на два размера, она стала замкнутой и раздражительной. Она пропадала по вечерам, говоря отцу, что работает помощником у какого-то юриста. А потом и вовсе стала сторониться отца, запираясь у себя в комнате. Она избегала целовать Чада, хотя раньше готова была покрывать его ежечасно поцелуями. Даже почерк её изменился, стал неряшливым и корявым, а мысли сбивчивыми и странными.

Чад увидел это только, когда прочитал дневники, оставшиеся от дочери. Тогда он и сложил в уме все пазлы вместе, и ему открылась ужасная картина происходившего рядом с ним. Он, наконец, осознал, как мучилась и страдала его дочь, терзаясь душой, как его любовь к ней томила и угнетала её, как мучила её совесть желанием исправиться, стать прежней или лучше, чтобы ею снова могли гордиться, чтобы она, наконец, начала соответствовать ожиданиям своего отца. Глупенькая девочка! Ей просто стоило поговорить с ним обо всём, обсудить свои мысли, свои душевные терзания, но она сторонилась подобных откровенных разговоров, пряталась в затаённых уголках своей мятежной души, отгораживая отца от действительности ложью, и страдала, страдала…

Строки из её дневника встали сейчас перед глазами у Чада совершенно отчётливо. Он даже вспомнил, как плакал тогда, когда читал их, плакал, словно ребёнок:

«Мне явно стыдно перед отцом… Стыдно и страшно разочаровать его собой, не оправдать его надежд и мыслей, восприятия моей сути. Боюсь, наверное, после причинения ему страданий, потерять его ко мне любовь. И мне не важно, разлюбят меня или возненавидят меня. Мне страшно за его чувства, переживание: ненависти, разочарования, разбитости, смятений. Это я, по сути, сама я – это и есть всё то, что тормозит и преграждает. Ты должна решить всё… Нужно исправить свои ошибки до момента, когда сама сможешь себе сказать с чистой совестью, честно, объективно, что тобой можно гордиться от лица отца, любимого и любящего тебя – и тогда, до этого, и сейчас всё так же искренне всецело любящего тебя. Сделай так, чтобы этот человек не смог разочароваться в светлом через свою теплоту к тебе. Что сейчас и здесь же ты могла бы ему предложить, как ответ на ту любовь к тебе?..»

Всё произошло неожиданно, как удар грома среди ясного неба. Чели задержали на улице: остановила полиция и нашла у неё наркотики. Чад не мог поверить, что его девочка, его драгоценное солнышко, его милый пушистый зайчик, засыпавший в детстве у него на руках тёплым сопящим комочком, работает наркокурьером. Но самое страшное было не в этом – Чели сама употребляла эти проклятые наркотики. Под жёстким давлением полиции она во всём призналась, как растерянный ребёнок, не осознающий до конца, что он натворил. Ведь для неё всё казалось своеобразной игрой, в которой она могла проявить все свои не востребованные системой таланты и способности. Она не думала, что наказание за это может оказаться столько строгим и беспощадным.

Чад молил следователей отпустить его дочь на поруки под домашний арест, но её увезли в лагерь с казённой формулировкой о необходимости изоляции опасного рецидивиста. А затем суд вынес Чели суровый приговор – десять лет тюрьмы. На этом суде Чад не выдержал и выплеснул в лицо судьям весь свой гнев, боль и отчаяние.

«Кого вы судите здесь? – кричал он. – Разве моя дочь преступник? Нет! Она жертва – жертва боссов наркомафии, которые вовлекают таких вот детей в своё грязное дело! Вот кто настоящий преступник! Но таких вы не ловите, они всегда и везде остаются недосягаемы для вашего закона. Эти гады ворочают тоннами наркоты, и никто им не помеха! А значит преступники и вы все – те, кто их не ловит и не сажает в тюрьмы, кто оберегает их вольготную жизнь за солидную мзду. Вы настоящие преступники! Все вы: судьи, прокуроры, следователи, озаровцы. Вы представляете систему, это государство, которое придумало законы, в которых нет милосердия, в которых нет понятия человечности, нет места для простого человека! Люди для всех вас лишь галочки в протоколах и сводках, звёздочки на ваших золотых погонах! Вы с лёгкостью и равнодушием калечите человеческие жизни такими вот неоправданно жестокими решениями! Вы бездушно рушите человеческие судьбы! Это вы толкнули мою девочку и таких, как она к наркотикам, лишив их будущего, отняв у них надежду на достойную жизнь и счастье. Так зачем мне… нам всем такие законы и такое государство? Все вы думаете, что, заняв свои важные кресла, вы удачно устроили свою жизнь раз и навсегда? Ошибаетесь, господа! Придёт и ваш черёд отвечать за всё вами содеянное, за все злодейства против народа! Справедливость обязательно восторжествует и на этой планете!»

После такой речи Чада скрутили и арестовали на месяц за оскорбление суда. Когда же он вышел, то узнал, что его дочь не выдержала всех свалившихся на неё потрясений.

Чели всегда оставалась главным смыслом в его жизни, и когда её не стало, Чад потерял этот смысл. Жизнь тоже стала ему не нужна. Но ему вновь повезло и судьба, так жестоко обошедшаяся с ним, смилостивилась и свела его в кутузке с одним из «Серых Ангелов». И тогда Чад, наконец, обрёл новый смысл существования на этом свете. Он понял, что в его руках теперь воздаяние за смерть любимой дочери, и он вершил это воздаяние сурово и непреклонно.

Мотнув головой, словно желая стряхнуть с себя эти тяжёлые воспоминания, воспоминания из какой-то другой жизни, Чад вновь посмотрел на Рубину. Та продолжала неспешный разговор с Виром, даже не подозревая какие страсти кипят в сердцах её товарищей, издалека наблюдающих за ними.

– Значит, твоя душа оказалась здесь, в этом теле? – морща лоб, заключила Рубина, опустив взгляд как при глубоком раздумье.

– Да, – кивнул Вир, чувствуя лёгкий холодок в груди от подзабытых воспоминаний.

– Значит, ты умер там, у себя на Земле!

Девушка быстро вскинула голову от неожиданно пришедшей к ней догадки.

– Умер, – снова кивнул Вир так спокойно, что Рубина изумилась ещё больше.

– И ты можешь так об этом говорить?

– Как?

– Так просто и равнодушно!

Рубина порывисто схватила Вира за руку и придвинулась к нему совсем близко, жадно заглядывая в глаза.

– А кем ты был на Земле? Почему умер?

– Я? Кажется, я был военным… или лётчиком… – замялся Вир, в голове которого снова замелькали тусклые обрывки истёртых воспоминаний. – Знаю точно, что я собирался полететь в космос, за пределы нашей планеты. Нас долго готовили к этому полёту… Это было очень важно… А ещё…

– Что? – напряжённо спросила Рубина, с силой сдавливая руку Вира.

– Помню одну девушку… Правда, очень смутно помню…

– Твоя жена? – Рубина отступила на шаг, выпуская руку товарища.

– Нет… Нет, не жена… Возможно, подруга. Как ты… И мне кажется, она так похожа на тебя.

Вир впервые столь пристально всматривался в лицо Рубины, обрамлённое короткими медными кудряшками: узкое к подбородку, с широким лбом в объятьях крылатых бровей, с коротким носиком, на котором просматривались крохотные веснушки, и большими, глубокими как синие озёра глазами. Девушка слегка зарделась от смущения, отводя взгляд в сторону.

– Не болтай ерунды!

– Прости! Я не хотел тебя обидеть.

Вир тяжело вздохнул, уныло подставляя лицо прохладному морскому ветру.

– Ты не обидел. Нет, – Рубина снова схватила его руку. – Просто как я могу быть похожей на неё? Разве такое возможно?

– Теперь мне кажется, что возможно всё… – с печалью в голосе, усмехнулся Вир. – Тебе, наверное, трудно будет поверить, но раньше я жил совсем по-другому, в ином мире, не знавшем глухой безымённости древней жизни, эгоистических дел и чувств человека. Дел, творящихся только для личных надобностей, не делающих жизнь общества легче и лучше, не украшающих её изумительными подвигами и взлётами творческого искусства. Такова жизнь здесь… Возможно, это в большей степени вина не самих гивейцев. Разве мог я раньше подумать, что человечество и там, и здесь может оказаться под пятой чужого разума – преступного, коварного и безжалостного к людям? Этот разум искусственно разделил нас границами, языками и религиями, заставил враждовать и убивать друг друга, чтобы мы всё время фонтанировали выбросами негативных эмоций, самые мощные из которых скорбь, горе, ненависть, страх, боль и страдания. Эти невидимые чужаки питаются нашими эмоциями, негативной энергией искалеченных ими человеческих душ, как мы питаемся хлебом. Так они пополняют свою силу и получают бессмертие. Они превратили людей в живые батарейки, из которых высасывают все жизненные соки. Думаю, поэтому все массовые смерти в истории и у нас, и здесь, – не случайность. Это страшные обряды некого культа, культа жертвоприношений, – секретного некротического культа, который исповедуют эти чужаки из космоса. Они практиковали его многие тысячи лет у нас на Земле, а затем перенесли сюда, на Гивею с первыми переселенцами. По сути, те и были послушными служителями этого страшного культа, за что их и изгнали с нашей планеты.

– Откуда тебе всё это известно? – с оттенком сомнения в голосе спросила Рубина, слегка передёргивая плечами, будто от налетевшего порыва ледяного ветра. – Откуда ты так много знаешь о мире?

– Вот это, – Вир осторожно достал из-за пазухи странный тонкий обруч, блеснувший на солнце пунцовыми кристаллами.

– Что это? – удивилась Рубина, беря его в руки.

– Это помогает мне разговаривать с моими земными собратьями, получать от них советы и всю нужную информацию… Мысленно разговаривать. Понимаешь? Это как обмениваться мыслями на расстоянии.

– О! На большом расстоянии, – благоговейно закивала девушка. – Очень большом!

– Да. Сорок триллионов километров космической пустоты, – согласно кивнул Вир.

– И что это? Телекинез?

– Что-то на вроде того, – неопределённо пожал плечами Вир. – Я сам ещё до конца не разобрался, как это работает. Для этого нужны специальные знания. Земляне слишком далеко ушли вперёд от моего времени… Времени, в котором жил я.

– Получается, ты можешь связаться с ними в любое время? – догадалась Рубина. – А можешь попросить помощи… для нас?

Вир отрицательно покачал головой.

– Уже просил.

– И что? – В глазах девушки застыло напряжённое волнение.

– Сказали, что не имеют права вмешиваться в ход истории на чужой планете. Мы сами должны сдвинуть её здесь в нужном направлении. Понимаешь? Народ Гивеи должен осознать себя творцом собственной истории, изменить её своими руками. Когда это произойдёт, они обязательно придут к нам на помощь со всеми своими знаниями и технологиями. Но до того необходимо разрушить гнёт космических чужаков – древних богов-элохимов, пожирающих человеческую «жизненную энергию». Это и станет первым большим шагом к изменениям, к лучшему будущему для этой планеты и её народа. Без этого никак.

Вир взял из рук Рубины свой таинственный обруч и снова спрятал его за пазухой.

– Ты же знаешь, поэтому мы все и отправились на этот остров. Тот самый излучатель чужаков или псевдобогов создаёт нечто на вроде ряби Фарадея – стоячие волны, только не на поверхности воды, а в воздухе, вибрирующем на резонансной частоте. Эти волны, как завеса из призрачных узоров, искажают восприятие людьми окружающей реальности и позволяют манипулировать ими, подчинять их чужой воле. Уничтожив эту иллюзию, мы, конечно, не оживим души сановников и правителей этого мира, но хотя бы избавим Гивею от полчищ этих кровожадных монстров с мёртвыми душами.

– Ты действительно думаешь, что такое возможно? – засомневалась Рубина.

– Я верю в это, и моя вера подкреплена знаниями моих братьев с Земли.

В глазах Вира читалось столько храброй уверенности, что все сомнения девушки улетучились, как туман под порывами утреннего ветра, и в сердце её тоже поселилась радостная отвага.

Дрифтер заходил в залив при сильном встречном ветре, натужно преодолевая гряды плоских волн. Сон Ши старательно обходил полосы отмелей и коралловых рифов, цепко вцепившись в штурвал своего судёнышка. Наконец, «Лидия Ева» выбралась на тёмные воды глубокой впадины, и заскользила над неведомой пучиной, отделявшей остров от остального океана.

Все пятеро путешественников стояли на носу дрифтера, широко расставив ноги, и разглядывали постепенно выраставший на горизонте остров Акашима. Глядя на поднимавшиеся вдали синие горы, Вир вдруг почувствовал щемящую тоску на сердце, словно он уже был здесь когда-то и теперь возвращался в давно знакомые места.

Сон Ши подошёл к нему, сообщил озабоченным голосом:

– Сильный прибой. Нам не удастся пристать к берегу. Придётся идти в южный порт.

– Не нужно. У вас есть спасательные шлюпки?

– Есть парочка.

– Одолжите одну? – Рубина улыбнулась старому рыбаку. – Мы доплывём сами.

– В стороне есть отмель, – указал рукой Сон Ши, оставшись невозмутимым. – Держитесь этого направления. Только вам придётся сделать большой крюк пешком, чтобы выйти на плоскогорье к шахтёрским посёлкам.

– Мы не боимся расстояния, – снова улыбнулась Рубина, и старый рыбак сокрушённо покачал головой.

– Эх, молодёжь! Удачи вам тогда.

– И вам всего хорошего, Сон Ши! Спасибо за помощь, – поблагодарил его Вир.

– Чего уж! – махнул рукой старик. – Берегите себя. Вижу, хорошие вы все ребята и дело хорошее задумали. Может за вами вернуться? – неожиданно предложил он. – Скажите только когда.

– Не нужно, – покачал головой Чад. – Мы пойдём вглубь острова, чтобы выйти к вулкану Юньцзянь.

– Далёкий путь, – понимающе кивнул старик. – Ну что ж, бывайте тогда!

Он повернулся и громко крикнул двум своим сыновьям:

– Эй, Тьен, Нагис! Спустите-ка шлюпку по правому борту!

Мутные, белёсые волны громоздились на отмели, переливаясь тяжёлыми грохочущими каскадами. Ближе к побережью беспорядочная толчея волн крутила песок и пену, набегая далеко на отлогий пляж.

– Искупаться бы! – заметив его, ленно потянулась Рубина и озорно блеснула глазами.

Но под шлюпкой всплыл из глубины склон отмели, и удивительно ровное дно необычного зелёного цвета оказалось уплотнённым илом, который расплывался огромными клубами взбаламученного осадка за кормой шлюпки.

– Ну как, полезешь теперь в воду? – усмехнулся Нат, показывая на дно. – Как тебе такое купание? Увязнешь здесь с головой, доставай тебя потом!

Рубина лишь недовольно фыркнула в ответ на его слова.

Чад и Юл навалились на вёсла, вокруг закипела муть, и шлюпка с размаху бросилась на прибрежный вал песка и мелкой гальки, как неосторожная рыба, выброшенная на берег стремительной волной. Люди выбрались на безлюдный пляж и тревожно огляделись по сторонам.

– И куда нам идти? – озабоченно спросил Нат, задирая голову и глазея на прибрежные скалы, сплошь заросшие густым лесом.

– Я знаю куда, – уверенно заявил Вир. – Давайте, за мной следом! Не отставать!

– Он знает. Скажите, пожалуйста! – проворчал Нат, закидывая тяжёлый рюкзак за плечи.

* * *

Уже вскоре после похорон Менара Белла и его сподвижников горняки во всех окрестных посёлках стали стихийно создавать вооружённые рабочие отряды. Они патрулировали местность, давали отпор полицейскому произволу и террору боевиков из охранки Хамомото Хейсайо. Оружия у горняков оказалось предостаточно: от обычных охотничьих карабинов, до трофеев из захваченных полицейских складов.

К концу лета представители объединённых рабочих комитетов организовали в Четджи массовый митинг на котором Рун Хо передал губернатору Сю Фэну список социальных и экономических требований, но губернатор даже не стал рассматривать их. Рабочие закипели ещё больше, тогда перед ними с горячей речью выступил Рун Хо.

– Никаким мирным путём мы их победить не сможем! – говорил он, яростно сотрясая кулаком воздух. – Законы на острове не работают, потому что все законы направлены против простых людей, против народа Гивеи. Наши властители разорвали в одночасье прежний социальный договор, а, значит, мы тоже теперь можем не соблюдать все их преступные законы, мы им больше ничего не должны! Нам теперь нужно создавать свои законы и защищать своё право на жизнь и свободу силой оружия. Только так, и никак иначе. За нашими спинами наши жёны и дети, наши матери и отцы. Не время сейчас думать каждому только о себе. Наша сила в нашем единстве, только вместе мы что-то да можем, а порознь нас уничтожат. Всех! Ведь мы для них – мусор, стадо скотов, пыль под их ногами. Но разве мы их рабы? Разве мы не рождены свободными людьми с неотъемлемыми правами? Нет, мы – не рабы! И лучше умереть, сражаясь за свою свободу, за счастье и будущее наших детей, чем жить на коленях с покорно опущенной головой. Никому из нас не отмерено вечной жизни, так чего же нам боятся потерять её теперь, если такая жизнь хуже ада?

Речь главы рабочего комитета вызвала бурное одобрение и вскоре горняки пошли маршем по всему острову, чтобы освободить заключённых шахтёров и членов рабочего комитета. Но поход этот оказался непростым. Чтобы добраться до северной оконечности острова, шахтёрам нужно было пересечь горный хребет в районе вулкана Юньцзянь. С другой же стороны хребта отставной полковник Тао Тэ, нанятый Хамомото Хейсайо за огромные деньги, уже готовил свою армию. Тао Тэ удалось собрать крупнейшее на острове частное войско, общая численность которого насчитывала три тысячи хорошо вооружённых армейских отставников, наёмников с континента, боевиков из «Паксинг» и просто разношёрстных, жадных до денег искателей удачи. Это войско начало усиленно копать траншеи и загораживать дороги завалами. Через какое-то время к этой армии присоединились сотни бандитов из охранных агентств, а так же полицейские, прибывшие из Четджи по приказу губернатора острова.

Через две недели пять тысяч вооружённых шахтёров пришли в город Синьжень, расположенный в предгорной долине. До вулкана Юньцзянь оставалось всего пятьдесят километров. Рун Хо с тремя ближайшими соратниками отправился по окрестным посёлкам агитировать рабочих присоединиться к протестному движению, и как раз в это время в Синьжень прибыл представитель губернатора острова Лен Ган. Тот сообщил горнякам решение Сю Фэна о том, что их поход будет расцениваться, как государственная измена, если шахтёры не сложат оружие и не вернуться по домам. В тот же день несколько членов рабочего комитета, запуганные угрозами, дали шахтёрам команду возвращаться. Несколько десятков горняков послушались их приказа и повернули назад, но уже через пару дней на них напала полиция и безжалостно застрелила пятерых рабочих. Узнав о предательстве в рабочем комитете, Рун Хо пришёл в бешенство. Соглашателей выгнали из рабочего комитета, а разъярённые убийством своих товарищей шахтёры снова двинулись к горе Юньцзянь и их ряды начали только расти. Когда шахтёры встали лагерем около небольшого посёлка в десяти километрах от цели, их численность уже составляла пятнадцать тысяч человек.

Именно в это время их наконец-то нагнали Вир и его команда, немало поколесившие по острову. Высадившись в безлюдной гавани на востоке Акашимы, Вир уверенно повёл своих товарищей на северо-запад. Через три дня они вышли к отдалённым шахтам, принадлежавшим компании Хамомото Хейсайо, и горняцкому посёлку. Всё здесь казалось Виру до боли знакомым, будто он прожил в этих местах не один год своей жизни. Он вёл друзей за собой, интуитивно угадывая дорогу. В памяти вспыхивали и тут же гасли обрывки воспоминаний. Он видел какой-то дом, в котором жила невысокая женщина с двумя детьми, девочками лет пяти и двенадцати. Эти девочки – черноглазые и черноволосые, как и сама женщина – вызывали в сердце Вира странную тревогу смешанную с нежной теплотой. Потом видение дома, в котором жила женщина с детьми, сменялось мрачными картинами тесного узкого помещения с синими стенами, лишённого окон, и другая женщина в жёлтом медицинском халате склонилась над Виром, светя фонариком ему в зрачки.

С кем это было?.. Когда?.. Почему он помнит об этом?..

Вир остановился посреди улицы и тут увидел дом, тот самый, что привиделся ему минуту назад.

– Что с тобой? – удивилась Рубина, которая шла рядом с ним.

Но Вир не ответил. Из дощатой двери дома вышла женщина, держа в руках таз со стираным бельём. Между ними было шагов двадцать, не больше. Женщина заметила незнакомцев, стоявших на улице, а среди них и Вира, и таз с бельём выпал из её рук. Испуг, смятение, радость, отчаяние – всё это промелькнуло на её лице в один миг, и рыдая незнакомка медленно опустилась на колени, беспрестанно повторяя:

– О боже! Это невозможно! Невозможно!.. О боже!

– Кто это? – изумлённо спросила Рубина, с опаской поглядывая то на незнакомую женщину.

– Не знаю, – обескуражено и глухо ответил Вир и поспешил к женщине, помогая ей подняться на ноги.

– Извините! Извините! Я не хотел вас напугать. Просто дышите. Спокойно дышите.

Женщина осторожно стала ощупывать его лицо. Вир вздрогнул от её прикосновений, но не мог оторвать взгляда от полных слёз глаз незнакомки, от её надломленных бровей и дрожащих волнением губ.

– У-Син! Это невозможно… это невозможно, – повторяла она сквозь рыдания. – Ты же был мёртвый! Мне сказали, что ты умер в тюрьме. Что случилось, У-Син? Ты не узнаёшь меня? Я Шаори, твоя жена! Что они сделали с тобой?

Вир стоял в нерешительности. Он уже начал догадываться, какую злую шутку сыграла с ним судьба, но что теперь делать, он совершенно не знал. Вот почему он видел все эти видения и сны всё это время.

– Ты сволочь! – Шаори, видя его молчаливую нерешительность, набросилась на него с кулаками. – Как ты мог так со мной?! Как ты мог бросить меня одну с детьми?!

– Нет, Шаори! Нет! Перестань!

Вир уже начал приходить в себя.

– Я думала, ты умер! – продолжала отчаянно сопротивляться женщина.

– Шаори! Стой!

Вир крепко схватил её за руки. Рыдая, Шаори уткнулась лицом ему в грудь.

– Сволочь! Я думала, ты умер! У-Син! Пожалуйста, объясни мне что происходит?

Товарищи Вира издали наблюдали за происходящим, испытывая смешанные чувства. Ни Нат, ни Юл не понимали, что случилось, и лишь один Чад мог догадываться о причинах. Рубина же терзалась сомнениями и даже ревностью, всплывавшей мутной волной откуда-то из глубины её души. Но потом она успокоилась, видя, как страдает эта несчастная женщина, видимо, принявшая Вира за кого-то другого, видя, как растерян и подавлен сам Вир.

Тот осторожно взял Шаори за плечи и отстранил от себя.

– То, что я расскажу тебе… Это будет звучать очень странно… – начал было Вир, с трудом подбирая слова.

– О чём ты? Ты какой-то странный, У-Син… Какой-то не такой…

Шаори недоумённо смотрела на него покрасневшими от слёз глазами.

– Меня зовут не У-Син. Моё имя Вир и я не твой муж, хотя и похож на него… Хотя и в его теле.

Шаори испуганно отступила от него на шаг, сводя широкие брови.

– Я знаю, что это очень сложно, – продолжал Вир, неотрывно глядя на неё. – Но просто доверься мне. Хорошо?

– Ты не мой муж? Ты не У-Син? – Шаори смотрела на него широко раскрытыми, полными недоверия глазами. В голове у неё проносились странные мысли. Она обеими руками схватилась за голову, будто опасаясь, что та лопнет от всех этих мыслей.

Вдруг Шаори спохватилась, и ужас застыл в её глазах.

– О, боже мой! Ярлана!

– Что? – не понял Вир.

– Ярлана не знает, что ты жив!

– Нет, – остановил её Вир. – Это твоя дочь? Ей не стоит знать об этом… Пока не стоит. Я хочу помочь тебе и твоей дочери. Правда.

– Помочь? – Шаори повернулась к нему, прижимая руку к груди, словно прикрывая рану. – Серьёзно? Ты хочешь помочь?

– Да.

– Да? Для начала верни мне моего мужа! Помоги мне объяснить пятилетнему ребёнку, что человек, который выглядит, как её отец и говорит, как её отец ей вовсе не отец!

Шаори снова захлебнулась рыданиями.

– Как мне это снова пережить?!

– Не знаю… Я не знаю, – честно признался Вир. – Но я думаю, что без меня вам троим здесь будет сложно выжить.

– Троим? Ты сказал, троим? – всхлипнула Шаори. – Ты хоть знаешь, что наша… что моя Жужани умерла ещё года назад?.. Хотя, откуда ты вообще можешь о ней что-то знать? – Шаори с сомнением и тревогой посмотрела в глаза Виру.

– Из снов, – печально пожал плечами тот. – Вы мне снились… много раз. Наверное, это были воспоминания твоего мужа…

– Папа! – раздался радостный детский голосок.

Вир вздрогнул и обернулся. К ним со всех ног бежала забавная черноволосая кроха забавно махая ручонками и сияя от счастья.

– Папа! Я знала, я знала, я знала, я знала!

Вир почувствовал, что у него слабеют ноги. Он присел на корточки и тут же объятия девочки сдавили ему шею. Ярлана крепко прижалась к нему всем своим худеньким тельцем, и сердце Вира кольнуло пронзительной болью.

– Мама всё время плакала, а я просила её не волноваться, – шептала ему на ухо Ярлана, запыхавшись от бега. – Я ей сказала, что ты обязательно вернёшься. И ты вернулся! Я люблю тебя, папа!

Вир сглотнул, пытаясь протолкнуть застрявший в горле колючий ком.

– Я тоже люблю тебя, солнышко!

Ярлана отстранилась от него, доверчиво спросила:

– Тебе нравятся мои волосы?

– Что?

– Тебе нравятся мои волосы? Они стали намного длиннее. Правда?

– Правда. У тебя замечательные волосы.

Вир осторожно погладил её по голове.

– Тебе всё ещё плохо? – жалостливо сощурилась Ярлана.

– Мне? Нет… Конечно, нет. А что такое? Почему ты спрашиваешь?

– Ты тогда не пришёл домой. Я ждала тебя, ждала. А мама плакала и сказала, что ты заболел. Это всё из-за меня?

Вир осторожно приобнял девочку за плечи.

– Нет… Нет, что ты, солнышко! Просто папа действительно сильно тогда заболел… Очень сильно.

– Как Жужани? – догадалась Ярлана. – Она тоже сильно болела, и её увезли от нас в больницу. Я уже давно её не видела. Я скучаю по Жужани… Папа! Она поправиться? Я хочу снова играть с ней. Я люблю её, как тебя и маму!

Ярлана быстро посмотрела на свою мать.

– Мама! Почему ты плачешь?

– Всё хорошо, зайчик, – улыбнулась ей Шаори. – Просто папа забыл, когда мой день рождения. Всё хорошо… Ты пойди, поиграй пока с девочками. Папе с мамой нужно поговорить. Хорошо?

– Ладно, – с неохотой кивнула Ярлана и медленно побрела в сторону дома.

– Ну, и что нам теперь делать? – проводив её взглядом, Шаори решительно повернулась к Виру. – Кто ты такой? Зачем ты появился здесь снова?!

– Послушай! – Вир крепко взял её за запястья. – Я не прошу тебя всё это понять. Просто возьми свою дочку и отпусти меня сейчас. Остаться с вами я пока не могу. Как бы ни хотел, не могу. От меня и моих товарищей зависит судьба этой планеты. Ты объяснишь Ярлане это, как сочтёшь нужным. Когда всё закончиться, я исчезну из вашей жизни… или я вернусь сюда за вами. Если тебе это нужно. Обязательно вернусь. Обещаю.

Шаори посмотрела на него грустными глазами. Она всё ещё находилась в замешательстве.

Спросила:

– Куда ты идёшь?

– Это долго объяснять. Иду спасть всех вас… нас, этот народ. Сделать его свободным и счастливым. Избавить от рабства.

– И это опасно? – Шаори шмыгнула носом, пристально разглядывая лицо Вира, словно пытаясь запомнить его таким, как сейчас.

– Да, – честно признался Вир.

– И ты хочешь вернуться к нам?.. Потом.

– Да… Должен.

– Должен? Но почему? – удивилась Шаори. – Кто мы тебе?..

– Я обязан твоему мужу своей новой жизнью.

– А как же та девушка?

– Какая? – не понял Вир.

– Та, что пришла с тобой и смотрит на меня сейчас так…

Шаори кивнула в сторону Рубины.

– Она мой товарищ.

– И только?

– Я не знаю…

Вир понуро опустил глаза.

– Хорошо. Иди.

Шаори легонько подтолкнула его.

– Иди-иди! И не беспокойся о нас. Я справлюсь, как справлялась прежде.

– Ты уверена?

– Иди! – настойчиво повторила Шаори. – Иди, пока Ярлана не видит. Этого ей не нужно видеть сейчас.

Оглядываясь на каждом шагу, Вир вернулся к своим товарищам.

– Что это было? – насупился Нат. – Ты можешь объяснить? Кто эта женщина?

– Я не знаю, – угрюмо покачал головой Вир.

– А ребёнок? – допытывался Нат.

– Я не знаю!.. Не могу тебе ответить на это.

Вир отчаянно сверкнул на него глазами.

– Оставь его в покое! – сказала Рубина, беря товарища под руку. – Пошли!