Текст книги "Курган. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Байбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

Неожиданно, резкий булькающий звук заставил его вздрогнуть. Звук несся с середины Гнилой Топи. Начинается!.. Какой-то нечистый болотный дух первым решил овладеть волшебным цветком! Не выйдет! Прозор не за этим сюда шел и ночь коротал! Он никому – никакой нечисти – его не отдаст!

Прозор, не моргая, впился взглядом в темный широколистный куст.

– Ну, кто тут может быть? – утешал себя Прозор. – Злой болотник или болотница? Они, конечно, могут придти. Это их место… Леший? Он в лесу живет – сырость не любит. Русалки-лобасты в болоте не живут. Их удел – грязные лужи и канавы… Жердяи?.. Русалки-берегини? Они добры, иной раз… Да и живут далеко отсюда. Берегини в чистой воде резвятся. Ладно – нечего страх наводить…

Но страх пришел помимо воли… Вдали вновь послышалось хлюпанье. Прозору померещилось, что там неторопливо лопаются тяжелые вязкие пузыри. Будто в огромном котле закипает-забулькивает густое варево.

Пробил озноб. Прозор и не предполагал, что станет так жутко. Неожиданность и неведомость – страшные вещи для взрослого охотника, что уж говорить о маленьком мальчишке. Загудело… Порыв ветра с глубины топи донес до носа Прозора мерзкий сладковатый и неистребимый запах. Да что там запах! Вонь! Несло падалью….

Да какое там падалью! Этого мало! Казалось, что там, в середине болота, разом всплыли десятки… сотни трупов и туш павших животных! Прозора замутило, закружилась голова, к горлу подкатилась тошнота. Такого он не ожидал! Все что угодно, только не эта невыразимая вонь… Мальчишка чуть было не дал деру, да вот вспомнил, что из круга выходить нельзя. Ни при каких условиях! Подошло время нечисти. Прозор это знал….

Неожиданно в кустах папоротника засверкала искорка слабенького, чуть видного огонька.

«Цвет! Вот он! – ожгла мысль. – Щас я его!..»

Заткнув нос подолом, чтоб хоть как-то ослабить невыносимый дух, Прозор застыл в ожидании – когда цвет войдет в силу, заиграет. Главное – не прозевать!

Со стороны Гнилой Топи неслось мерное хлюпанье: будто множество ног месило непролазную грязь. Скосив глаз, Прозор увидел, что к берегам движутся колышущиеся зыбкие тени. Мальчишку пробрало, он окаменел…

«Не боятся! Главное – не боятся! Я в кругу! Ничего со мной не будет! – мелькали обрывки мыслей. – Не смотреть! Круг-оберег спасет!»

Но против воли Прозор исподтишка косил глаза, стараясь оставить голову недвижной.

Тени приближались, и вскоре Прозор смог различить, что это люди. Да, это были люди… Но какие! Страшные, обезображенные тлением мужские и женские трупы. Дети… На них надета необычно-диковинная, у иных сгнившая и свисающая лохмами одежда. Прозор мог поклясться, что он никогда не видел столь странных одеяний. В его мире так не одеваются. И заморские купцы такое не носят, и мореходы…

В головах иных мертвецов Прозор заметил почерневшие дыры. На них черными сгустками застыла кровь. У других же, маленькие страшные дырочки шли по синюшной плоти ровными рядами. Это видно сквозь истлевшую рухлядь. Трупы тяжело шли из глубин болота, бредя по затянутым ряской омутам. Они медленно приближались к береговым валунам. Мертвецы не тонули. Наверно, не могли…

А меж тем, цвет папоротника зашевелился, заиграл. Все, как рассказывал отец Беляны. Вот-вот его надо рвать, он распускается! Будет поздно! Уйдет! Нельзя пропустить этот миг!

Прозор протянул руку к цветку. Немного задержал, и… И не совладал – сорвал набухшую почку… Раздался треск, из почки посыпались золотистые искорки. Заветный цвет оказался в руке Прозора.

Рано… Рано… Поспешил…Но как бы там не было – цвет у него в руке. А это уже что-то… И сделанного не воротишь.

Все так же зажав нос плотнейшей холстиной и стараясь дышать ртом, Прозор с торжеством взглянул на болото. Но… Людским останкам безразлично, что он сделал. Они подошли почти к краю – дальше шло сухое место – и застыли. Казалось, их держит невидимая черта. Лица покойников исказились. Прозору показалось, что в их глазах сквозит отчаяние и наворачиваются слезы. Мертвые в бессилии протягивали к берегу руки. Будто пытались отодвинуть неведомую грань. Но преграда, держащая их, была слишком сильна. Вскоре весь край болота заполнился покойниками. У Прозора лязгали зубы. Оторваться от жуткого зрелища не хватало сил. Ближние трупы смотрели сквозь него немигающими глазами. Они его не видели – он им не нужен. Им нужно другое, но что?.. Прозор этого не знал…

Тем временем из глубины топи до берега донеслись непонятные, странные звуки. Раздались обрывки незнакомых слов, крики – перемежаемые стонами и воплями. Послышались сухие редкие щелчки – будто по сухостою стучат палкой. Такие же щелчки – только частые: будто быстро-быстро барабанит дятел. К смердящему запаху падали примешался еще один – дымный и вонючий. С непонятной кислотой. Над болотом поплыли сизые пласты неведомой вони… Светало… Лес за спиной Прозора пробудился. Пропела ранняя птица…

Мертвые развернулись и, склонив головы, тихонько побрели назад – в топь, из которой вышли. В ее сердце, в середину… Почти у каждого на спине Прозор увидел страшную рану. Будто кто-то выгрыз из плоти кусок мяса. В такую дыру поместился бы кулак взрослого мужчины.

Рассвело. Мертвяки ушли. Исчез смрад и сизые обрывки кислого дыма. Затихли стоны. Начался день.

Прозор лихорадочно собрался. Бережливо завернул папоротников цвет в холстину. Внимательно огляделся. Опасности нет – можно уходить… Прозор припустил так, что только сверкали пятки! Ему всё казалось, что не все мертвяки ушли в болото, и кто-то из них нарочно остался, чтоб догнать его и утащить с собой, чтобы он тоже потом стоял у края топи и отчаянно смотрел на берег, не в силах выйти. С той поры Прозору иногда снились страшные сны. В них он шел по болоту, проваливался в него по колено, по пояс, и тогда его хватали холодные костистые руки и тянули к себе, на дно… Прозор с криком просыпался, гулко стучало сердце и боль ломила голову. Не один ведун не мог избавить Прозора от страшных снов…

– Никогда так больше не поступай, мой храбрый мальчик, – попенял ему отец Беляны. Вернувшись Прозор рассказал ему все. Только ему… Что от ведуна скроешь? Да и тайн от него у Прозора не было, только доверие. – Чтоб стать настоящим кудесником и знахарем – нужны годы обучения и терпения. Одной смелости мало… То, что ты видел и необычно, и страшно. Я не знаю, что сказать, не знаю… Не надо чтоб это вышло. Молчи. Тебе повезло – это болото настолько страшно, что даже нечисть избегает селиться рядом. Там иной мир. А то, что сорвал не распустившийся цветок – не беда! Ты ж видел его расцвет. Вот за это и получил нешуточную награду. Выйди ночью и оглянись. Увидишь, что и во тьме ты можешь видеть, как и днем. Отныне мрак тебе не помеха.

С той поры у Прозора и появился этот чудный дар – видеть в ночи, как днем. А нераспустившийся цветок папоротника он подарил Беляне. У нее тоже дар есть…

3 нежить улетает

– Какие мертвяки, Прозор? – удивленно поднял брови Велислав. – О покойниках на Гнилой Топи слухов нет.

– Маленький я тогда был, вот и сходил сдуру – мертвых посмотреть, – буркнул Прозор. – Потом как-нибудь расскажу, сейчас не буду: и так бед сегодня много выдалось. Только есть там мертвые – в Гнилой Топи, знайте. Но они не такие как наши – там мертвяки из другого мира. Видел…

Венды сгорали от любопытства, но Прозор молчал. Как только ему доводилось вспоминать, что пришлось пережить в детстве на древнем болоте, он сразу становился угрюмым и замкнутым. В остальном же редко можно было сыскать человека жизнерадостней бесхитростней чем Прозор. Вот и сейчас – раз решил, что не надо рассказывать о мертвецах, значит, ничего говорить не будет.

Добромил зевнул:

– Я уже спать хочу, сам не знаю как. Может, начнем укладываться?

– А почему бы и нет? После этаких страстей – сон самое милое дело! – радостно подхватил Любомысл. Старик тоже давно клевал носом и хотел предложить отдохнуть. – Сейчас со стола приберем, ляжем да храпака зададим. Так Велислав?

– Так-то оно так… – задумчиво отозвался предводитель. – Да я вот думаю, что надо бы этой ночью караул выставить. Хоть мы и за стенами, хоть и заложили щели чесноком, но… Вот что! – решил Велислав. – Сторожить будем по-двое. Нас пятеро, значит кто-то без напарника. Он под утро, когда рассветет, нас стеречь будет. Тебя, Любомысл утром поставлю, готовься, – улыбнулся Велислав, зная, что старый мореход из всего времени суток больше всего не любил – как он его называл – час быка: глухое, предрассветное время.

– Как пятеро? – обиделся Добромил. – А я что, не в счет?! Велислав, почему не хочешь меня в охрану поставить? Чем я хуже? Нет, я сейчас немного полежу, посплю. А потом растолкайте меня. Я тоже дежурить буду – как все. Чай не в палатах отдыхаем, щас почти как на войне. Будите!

– Хорошо, хорошо, – улыбнулся Велислав, – разбудим тебя под утро – будешь с Любомыслом караулить. А там, как только рассветет, ноги унесем. И чем быстрее – тем лучше. Вы до ближайшей деревни: там меня ждать будете. А я в другое место поеду. Потом встретимся.

– А куда, если не секрет, собрался, Велислав? – полюбопытствовал Прозор. – Может и мне с тобой? А Добромила – Борко, Милован и Любомысл до Виннеты доведут. Разделимся: они из города помощь приведут, а мы по деревенькам ведунов поищем.

Велислав задумался: предложение Прозора выглядело заманчиво. Но у него есть план лучше. «Ладно, скажу, к кому я надумал за помощью обратится, худа от этого не будет!» – подумал Велислав.

– Тут, недалеко, рядом с лесным озером, живет мудрый волхв. Его зовут Хранибор. Волхв Хранибор. Хранитель леса. Слышали о нем?

Венды переглянулись: нет, это имя им незнакомо. Хотя все вендские волхвы, живущие по лесам напересчёт. их не так уж много. Ну что ж, если Велислав надумал обратиться именно к Хранибору, значит так надо. Велислав знает, что делает.

– До других волхвов далеко, пока доберешься да пока разыщешь – время уйдет, – пояснил Велислав. – А оно дорого. Товарищи больны, нежить окрест башни объявилась. Я Хранибора давно знаю, он поможет.

– А почему мы о нем раньше не слышали? – спросил Любомысл. – Ведь мудрые знающие люди – а уж тем более волхвы – в почете, их все привечают, считают за честь с ними знакомство иметь…

– Не хочет волхв людской славы, – улыбнулся Велислав. – Ни к чему она ему. Хранибор ей хорошо цену знает. – И, помолчав, прибавил непонятные слова: – Ведь это его заслуга, что десять лет назад, когда дикари-бруктеры на Альтиду напали, наша кровь не пролилась. Прозвище Старой, что после той битвы мне люди дали, по праву волхву Хранибору должно принадлежать, не мне.

– Ой! Здорово! Расскажешь? – воскликнул Добромил. – Я о нашествие бруктеров только слышал, мал был. Такие истории знать надо

Велислав и Прозор переглянулись. Дружинники вспомнили первое в их жизни сражение. Да и сражением, как таковым, это тяжело назвать: тогда над грубой силой победил разум. И все благодаря Хранибору. Тайна волхва – не тайна Велислава. Но княжича она касается напрямую…

– Обязательно расскажу, Добромил, но не сейчас. Вернемся в Виннету и там все узнаешь. Обещаю тебе. А теперь, давайте думать, как ночь поделим? Да, отроки, гляньте-ка, что там, в тех дальних сундуках? На моей памяти – в них зимняя одежа хранится.

Вскоре Борко и Милован выгребали из сундука теплые овчинные полушубки.

Порешили так: первую половину ночи на страже стоят Прозор и Милован, оставшуюся Велислав и Борко. Любомыслу и княжичу – начать сторожить, как только засветлеет.

– Кто на страже стоит, тому луки под рукой держать! – распорядился Велислав. – Если мало ли какое-нибудь сомненье появится, то сразу – серебром…

Стали располагаться: набросали на лавки найденные в сундуках овчинные полушубки. Этими же тулупами укрыли больных. В изголовье положили оружие.

Милован загасил половину светильников, чтоб понапрасну не жечь масло. Один светильник снял и поставил на стол. Помещение погрузилось в полумрак. Парень уселся напротив Прозора и подпер щеки руками, старательно тараща глаза и вслушиваясь в ночные шорохи. Но зря он таращился. Как задремал – Милован не заметил…

Смачно похрапывал Любомысл, у стены на лавке приглушенно стонал Борко. Наверно снилось плохое: давешний упырь и во сне преследовал молодого дружинника. Прозору не спалось. Воин в охране, охотник в засаде. Нельзя…

– Милован! – кто-то тряс парня за плечо, безжалостно прерывая блаженный сон. – Проснись! Да тихо ты!

Широкая ладонь плотно придавила губы, прерывая готовый вырваться возглас. Очумелый Милован с усилием разлепил веки, пытаясь отбиться от навалившейся напасти, но все тщетно… Одной рукой Прозор намертво зажал парню рот, другая же, тяжелым мельничным жерновом, придавливала к скамье. Милован чувствовал себя немощным старцем.

– Тихо! – снова прошипел Прозор. – Тихо! Вслушайся! – И чувствуя, что Милован пришел в себя: проснулся и перестал дергаться, освободил губы парня от жесткой как доска ладони и повел глазами на лавки с больными дружинниками. – Ты ничего не чуешь? Там что-то есть? Иль мне мерещиться?

Сонный, не прочухавшийся Милован вытаращил глаза и прислушался. Да, в самом деле там твориться нечто непонятное: слышиться легкий шелест; побрякивание то ли височных женских колец, то ли монист…

«Опять волшба, или как её назвал Любомысл – магия. Тьфу – будь она неладна! – напрягся Милован. – И зачем только эти письмена смотрели?»

Раздалось хихиканье. Смеялась женщина или ребенок. Совсем, как вечером, на отмели, когда злая сила опорожнила котел с ухой. Потом раздался клёкот и шелест кожистых крыльев.

– Что там? – шепнул Милован. – Что-нибудь видишь? Хихикает кто-то.

– Нет, только воздух колышется. Как марево в жару. Значит, не почудилось.

Крылья прошелестели над самой головой. Даже вроде бы теплом обдало. Незнакомый тонкий приторный запах защекотал ноздри. Потом раздался легкий стук от одной из заложенных дубовыми ставнями бойниц. Затем тихий испуганный возглас… Почти человеческий. Будто летучая невидимка неожиданно укололась или обожглась. Серебряная куна, висевшая над бойницей качнулась. Еще раз… Еще… Словно кто-то невидимый обжегся об неё и теперь дул, пытаясь остудить…

Милован подтянул лук. Стрела бесшумно легла на тетиву. Прозор придержал парня, положив на оружие ладонь, почти не разжимая губ, выдохнул: – Обожди! Кажись, я знаю, что там. Может, ошибаюсь… Надо ставни отворить – им выхода нет…

Кому надо отворить ставни – Милован не понял. Поднявшись, Прозор бесшумно, ступая как только он один и умел, прокрался к бойнице.

Так же тихонько сняв с нее качающуюся серебряную куну, он легко вынул тяжелую дубовую ставню, и будто хрупкую драгоценность опустил ее на пол. Потом, словно тень, отодвинулся и вжался в стену. Все это Прозор проделал быстро: будто вел привычную охоту. В проем потянуло прохладой.

Теперь шелест крыльев слышался в разных концах помещения: тихий, неприятный и загадочный. Казалось, в воздухе мечутся невидимые летучие мыши или сильный ветер треплет мокрые холсты. Язычки пламени в светильниках заколебались: над ними шелестели невидимые крылья…

Снова послышалось детское хихиканье, но уже вдали от людей, у открытой бойницы. Последовал неразборчивый женский возглас и снова зашелестели крылья. Милован чувствовал, как на его голове шевелятся волосы.

Из прочной кладки сыпались песчинки и мелкие камешки. Казалось, что в сводчатый проем протискивается что-то невидимое и грузное – нещадно обдирая о камни свое туловище. Потом приглушенное хлопанье крыльев донеслось снаружи. За бойницей послышался взвизг и хриплое карканье – вроде как зов.

Опять из кладки посыпались песчинки: за невидимой первой тварью наружу последовала вторая, потом третья… Неожиданно крыло коснулось головы Милована, разметав волосы. Потом парень замер, у него появилось ощущение, что кто-то неведомый и страшный его разглядывает: будто он маленькая птичка, а этот взгляд холодный и безжизненный – змеиный. Замерший Милован насчитал семь выползов, или выходов, или вылетов – происходящему просто не было названия – неведомых тварей… Ровно по числу занемогших дружинников.

– Что это, Прозор? Что ж это такое-то такое, а?! – Очумевший Милован смог разлепить ссохшиеся губы. Парень тяжело выдохнул, видя, что Прозор вновь водружает на места тяжелую ставни и завешивает ее серебряной куной. – Откуда это? Что за жуть? Ведь все заперто было! Везде серебро, чеснок висит!

Милован затряс головой, похоже, молодой дружинник сейчас зарыдает. Прозор положил на его плечо руку и сумрачно изрек:

– Это дочери Мораны: лихоманки-лихорадки. Другого объяснения я не знаю и у меня его нет. Да вставай ты – все закончилось. Не сиди сиднем – считай, что мы в засаде и враг мимо нас прошел. И был этот враг грозен и могуч, и биться с ним не следовало: потому что пока не знаем чем его можно одолеть. А вот узнаем – тогда другое дело. Давай лучше глянем, что там с нашими – живы ль еще? Оттуда все началось. – И великан направился к больным.

Прозор тронул каждому шею: щупал пальцами яремную жилу – бьется ли в ней кроветворный живчик. Потом, хмурясь, достал нож. По очереди, приложил каждому холодное лезвие к губам. Качнул головой: трое не дышит. Затем пощупал им грудь и серебряные обереги. Склонил голову…

Милован сразу все понял.

– Что будем делать, Прозор? – тоскливо спросил он.– Еще трое. Сколько нас к утру останется? Будим Велислава и Любомысла?

– Не надо, – невесело отозвался Прозор. – Не надо никого будить. Ничем уже не поможешь. Эти лихоманки в них еще на берегу вселились. Наши бедолаги их с собой принесли. Может, ты сейчас чувствовал: в тебя что-то влезть хотело да не вышло? Было?

– Было. Мерзко. Рассматривали меня. Я думал, чудится.

– Ничего не чудится. То же самое я на берегу чувствовал. То же самое, – повторил Прозор. – Верно Любомысл молвил – серебро нас спасло. Слышал, как на бойнице одна тварь на серебро наткнулась и заверещала? Боятся они его. Для них оно – гибель. И то серебро, что мы хворым подвесили, этих тварей и повыгоняло из тел. Я куны потрогал: они горячие, жар от них идет – будто их только отлили. Да вот только жаль – не сразу наши обереги помогли – успели лихоманки у троих душу высосать. Будить никого не будем – пусть отдохнут. Проснутся – все увидят. Я заметил, лихоманки над ними не кружились. На всех серебряные обереги есть.

– Почему ты думаешь, что это лихоманки ?

– Почему, почему! – усмехнулся Прозор. – Ты вот меня послушай: думаю, теперь тебе все равно не уснуть, ну и чтоб не скучно было, расскажу, что я в детстве про это слышал.

Теперь уж Милован точно не мог сомкнуть глаз, держа в руках снаряженный лук и зачарованно слушая Прозора. Тот вполголоса рассказывал ему о дочерях Мораны-Смерти все, что когда-то ему довелось слышать от деревенского знахаря – отца Беляны.

Добромилу снился Пес… Он был большой – гораздо больше самого крупного волка, которого мальчик видел этой зимой. И шерсть на дивном звере совсем не серая – как на волках, а цвета пожухлой осенней травы с легкими буровато–серыми подпалинами.

Сначала Добромил увидел маленькое бурое пятнышко на небосводе, усыпанном необычно чистыми и яркими звездами. Пятнышко стремительно близилась, росло и приобретало очертания. Пес несся к нему огромными прыжками, прямо сквозь звезды! И вот, к мальчику, умерив бег, а потом вообще перейдя на неспешный осторожный шаг, степенно подходил чудный зверь… На его шее зверя темноватым багровым огнем горели большие самоцветные камни.

Пес несколько раз вильнул изогнутым пушистым хвостом, и уселся перед Добромилом. Глядя на мальчика, чуть склонил голову набок – рассматривая его. Потом Пес заулыбался всей пастью: его черные губы бережно прикрывали огромные белые клыки – ведь всем известно, что если скалишь зубы – то задумал недоброе…

«Ты хотел знать, кто такие Псы? – услышал Добромил. – Так вот, смотри – я один из них…

– Можно я тебя потрогаю? – спросил Добромил. – Не бойся – я не сделаю тебе неприятно…»

Пес упал на спину и, в восторге заболтав в воздухе всеми лапами, хохотал:

«Мне?! Неприятно?! Добромил! Маленький! Знай, что псы и люди самые–самые стародавние друзья! Лошади, и те пришли к вам позже нас. А уж про кошек я вообще не говорю! Жаль, что когда-то нам пришлось уйти… Мы любим людей, особенно детей, а они любят нас…

– Ты не уйдешь? – спросил Добромил. – Мне бы хотелось, чтобы мы стали друзьями…».

Вместо ответа Пес вильнул хвостом, опять уселся и протянул Добромилу мощную, толщиной с руку взрослого мужчины, переднюю лапу. Он улыбался…

4 нападение нежити

Так и не удалось замкнувшимся в башне дружинникам безмятежно и без препон дождаться утра. Жуть, ударившая вечером по маленькому отряду, и играючи, походя, забравшая несколько жизней, была лишь началом, всполохом чего-то темного и зловещего: принадлежащего иному миру. В ночь весеннего равноденствия дремавшее под покровом древнего болота неведомое зло вздохнуло и пробудилось. А толстые стены башни оказались ненадежной защитой.

Тяжелые ставни, что наглухо запирали бойницы со стороны реки, вдруг враз вышиб страшный, гулкий удар извне. Казалось, по башне одновременно ударило множество камнеметных устройств и мощных таранов, предназначенных для лома крепостных ворот. Впрочем, саженные, сложенные из крепкого серого гранита стены устояли и даже не пошли трещинами. А вот прочее…

Первыми пострадали бойницы. Тяжелые крепкие ставни, сделанные из дубовых брусьев, прогудев над спящими людьми, с грохотом ударились о противоположенную стену и разлетелись в щепу.

Вбитые в щели длинные кованые крюки, на которых крепились запоры ставен, оказались вырваны с корнем. Теперь на их месте зияли глубокие выбоины. Из краев бойниц кое-где вылетели камни.

В ослепшие бойницы с гулом и закладывающим уши непонятным свистом в помещение ворвался стылый воздух. Кружащим вихрем пройдясь по ярусу он, на своем пути смёл и расшвырял лавки с лежащими на них людьми. Ударившись о кладку печи, вихрь затих, будто впитался в нее.

В давным-давно протопленной печи неожиданно вспыхнул огонь, хотя гореть в ней просто-напросто нечему. В печи осталась лишь горстка теплого пепла. Но сквозь заслонку прорывались жаркие гудящие языки пламени. Наверно бог Земного Огня, обитающий в каждом очаге, боролся с подступающей тьмой. Светильники на стенах ослепительно вспыхнули и разом погасли.

Спросонья люди не соображали: что надо делать, куда хорониться. Никто из дружинников ни с чем подобным еще не сталкивался… Да и бежать, в общем-то, некуда, и оставаться на ногах не стоит: снаружи слышится непонятный звук – далекий гул перемежаемый суховатым треском. Он походил на шум катящихся в прибое камней.

А затем в бойницы с тяжким воем влетело несколько замшелых валунов. Ударившись о стены, они раскололись на множество осколков. По помещению заскакали обломки камней. Людям оставалось только сжаться, прилипнуть к полу. Ведь любой из этих камней запросто покалечит или убьет.

Пока Милован беззвучно разевал рот, тараща ошалевшие глаза на выставленные бойницы, Прозор, схватив молодого увальня за пояс, как пушинку отшвырнул его к стене, к бойницам, по которым пришелся удар.

Стукнувшись о камни, Милован зашипел и тихо ругнулся. Но парень сообразил, что надо вжаться и застыть у стены. Там вряд ли его зацепят валуны.

Прозор огромным прыжком махнул к Добромилу. Резко схватил мальчика и метнулся под выбитые бойницы к Миловану. Прыжок вышел славный – дальний, вровень с полом. Оба тела стремительно летели над каменными плитами, чудом не касаясь их. Как это вышло, Прозор даже потом не понял – просто иногда ему удавалось делать небывалые вещи. Возможно, помогало то, что когда-то он видел, как расцветает папоротник. А может и другое: в лесу выживает тот, кто сильней и ловчей. Ведь в любом поединке помимо отваги требуется проворство. А венды, сызмалу живущие в необъятном лесу и сроднившиеся с ним, много переняли от лесного зверя.

Со стороны казалось, будто к мальчику метнулась большая тень, накрыла его, и Добромил исчез.

Снова раздался гул и сухой треск. В бойницы влетело несколько валунов. По помещению снова заплясали обломки.

Прозор, телом прикрывая Добромила, лежал у стены, сцепив на затылке руки. Осколок очередного булыжника ударил его в спину. Прозор только прошипел что-то сквозь зубы – скорее от неожиданности, чем от боли.

Остальные, со сна не такие проворные, как Прозор, застыли прикрывая головы руками.

Последовал очередной удар. По всему помещению с грохотом разлетались булыжники. Дробясь на части, камни крушили и превращали в решето все, что попадалась по пути. Рухнул на пол крепко сработанный стол – один из осколков перебил ему дубовую ногу. Другой валун, размером с голову бычка, вломился в печной дымоход, обрушив его верхнюю часть. Ярус наполнился пластами серого дыма.

Осколки скакали по помещению, долго подпрыгивали. Не иначе в них вселилась злая сила.

Но скоро град камней прекратился и наступило затишье.

Прозор приподнял голову:

– Все целы? Башку никому не снесло?

Оглядевшись, ткнул в бок скорчившегося Милована:

– Парень, ты жив?

Милован, приподнял голову, глухо простонал:

– Жив я! Жив! Ну и хватка у тебя! Сжал меня так, что я думал будто в жернова попал! Да потом еще об стену швырнул! Бедные мои ребрышки. Цел…

Парень недовольно бурчал, но Прозор не слушал, оглядывал последствия погрома.

Кряхтел Любомысл. Старик мудро спрятался под лавкой, решив, что широкая доска тоже защита.

– Спасибо ему скажи, увалень. Подумаешь ребра. Эка невидаль. Мне вот в главу камешек угодил. Чуть пониже, да чуть точнее, и все – справляли бы по старику-баюну развеселую тризну.

Любомысл ощупывал голову – кожа повыше виска рассечена. Под пальцами мокро, но кость цела.

Лежавший Велислав огляделся, прислушался. Осторожно поднялся: неясно, закончился ли этот каменный град, или это всего лишь временная передышка.

Но пока за бойницами стояла тишина, непонятного шума и треска не слышно. Велислав поискал взглядом княжича. Увидев, облегченно вздохнул – Добромил притулился у широкой груди Прозора.

– Ты как, Добромил? Цел? – крикнул Велислав. – Все в порядке?

Из-под бока Прозора откликнулся маленький князь. Добромил так и не понял – что с ними стряслось.

– Я жив, Велислав! Только не понятно – что случилось? Спали себе спокойно, и вдруг… Раз!.. Я на полу, а потом тут оказался – у стены, а Прозор меня закрывает. А над головой камни бьются.

– Чего уж тут непонятного, – с горечью откликнулся Велислав. – Не добраться нежити до нас – серебро да чеснок не пускают, так она просто взяла и бойницы камнями выставила. Видать – очень мы лакомый кус для нее. А может – нежити еще что-нибудь надо… в башне в этой.

Любомысл подхватил:

– Да, сильно эта дрянь к нам прицепилась. Как репей какой-то. Может, не хочет, чтобы люди знали, что она тут появилась? Опасается? Так ведь так думать глупо. Чтобы нежить, да хоть чего-то опасалась? Хотя всякое бывает… Уф, чего это я горожу? Не слушайте меня, люди, – это все от разбитой башки. Надо же, как гудит…

Бережно растирая битое место, старик подтянул пояс, достал из одного из поясных карманов небольшой отрез холстины. Поднявшись, оглядываясь на бойницы, Любомысл пошел в угол, к бочке с водой. Смочив платок, старик осторожно приложил его к голове.

– Уф! Вот так-то лучше… – облегченно вздохнул Любомысл. – Мне сначала почудилось будто румийская баллиста по башне лупит. Видел их как-то: десяток таких баллист, и лежали бы мы сейчас под грудой осколков… тех что башни остались.

Прозор недоверчиво хмыкнул: – Чем же они от наших камнеметов отличаются?

– Да ничем, просто большими камнями бьют и не так подвижны. Их в разобранном виде до места довозят и собирают. Если наши устройства россыпью могут бить, то румийские только большими валунами. Вот и вся разница. Впрочем, по башне россыпью били, раз камни в бойницы летели.

Дружинники пока так и лежали на полу. Но вот Велислав поднялся. Мягко, как кот, подошел к ближней бойнице и осторожно выглянул Предводитель молчал.

– Ну, что там, Велислав? Говори же, не томи! – не выдержал Прозор. – Видишь что-нибудь?

Отойдя от бойницы, Велислав хмуро бросил: – Нет там никаких баллист, все спокойно. Только на Гнилой Топи сероватое марево набухает… Оно чуть светится. Пойду наверх, гляну.

Велислав, задумчиво почесав затылок, направился к лежащим у прохода торокам. В них лежали упрятанные до поры доспехи.

Велислав решил, что сейчас самое время облачится в броню.

– Други! Наденьте брони, и с оружием не расставайтесь. Какая ни есть, а защита. Не от нежити спасет, так хоть…

От чего защита – не договорил. И так ясно: осколки валунов валялись по всему ярусу. Велислав надел пудовую, с высоким воротом кольчугу. Препоясался турьим поясом, закрепил на нем длинный меч, боевой нож; накинув на броню плащ, повесил на плечо налучье, а за спину тул со снаряженными серебром стрелами. На голову Велислав надел золоченый, украшенный серебряными узорами шлем.

Все, кроме Борко, облачились в доспехи. Сделав знак Прозору следовать за ним, Велислав идя к ведущему на крышу проходу, увидел, что парень так и сидит на полу.

– А ты чего рассиживаешь? Досталось?

Борко не ответил, за все это время парень не издал ни звука. Сидя на корточках, он поддерживал правую руку левой и осторожно пытался ею пошевелить. Не получалось: даже во мраке видно, что лицо его бледно и покрыто испариной. Борко тяжело и прерывисто дышал.

– С рукой неладно? Что так дышишь тяжело?

Борко кивнул – да, неладно. Велислав присел около парня и осторожно тронул руку парня. Борко зашипел от боли.

– Тише ты, Велислав! – глотнув воздуха, Борко одернул руку и тут же застонал. – Осторожней! Перебита она… Сначала по животу камнем садануло. Пока воздух глотал и в себя приходил – не чувствовал, что рука задета. Только сейчас задергало. И брюхо сводит – дышать нечем…

Подоспел Прозор. Без всякой жалости – эка невидаль, это ж обычное дело! – и не обращая внимания на тихую ругань молодого дружинника, закатал рукав его рубахи. Потом сильными пальцами стал щупать руку.

– Где? Тут больно? А здесь?..

Борко только бледнел, молча кивая. Рука как ватная – не поднять – и дергает так, что… Парень сцепил зубы, когда в очередной раз Прозор схватив за запястье, выяснил, что перебито именно оно: кость можно подвигать и согнуть. Хорошо, что осколки наружу не полезли, мышцы не порвали, хотя кто знает – рука распухла. Ну а утроба? Дело серьезное, но раз кровью не плюется, значит пройдет. Ругается – жить будет. До знахарей доберутся, они мигом молодца на ноги поставят. Дело знакомое.

– Потерпи, молодец, сейчас уладим твою беду, – одобряюще сказал Прозор и повернулся к Миловану: –