Текст книги "Курган. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Сергей Байбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

Велислав махнул рукой – мол, давай. Остальные чуть отодвинулись от стола, когда Любомысл поддел кончиком ножа смолу и сковырнул печать. Лица у вендов стали напряженными, на них читалось сильнейшее любопытство.

Любомысл вытащил просмоленную пробку, и опрокинул кувшин горлышком вниз. Ничего не произошло. Тогда он с силой потряс его. На стол с легким шуршанием, тихонько стукнув по дереву, упало несколько туго скатанных в трубку листов черного пергамента.

– Ну вот, так я и думал, – разочарованно протянул Борко, – ничего интересного.

– Ничего интересного, потому, что ты грамоте не обучен, – возразил Любомысл, – а я так думаю, что за эти письмена любой мало-мальски знающий ведьмак или колдун много чего отдаст… А ну-ка давайте глянем!

Листы осторожно развернули, и разложили на столе. Всего шесть листов пергамента с истершимеся краями. Листы покрыты малопонятными значками и рисунками.

– Нехорошие тут знания и сила древних, должно быть, – высказал свое соображение Прозор. – Никогда не видел черные листы с белыми письменами. Диковинные листы.

– Тут ты прав, Прозор, – согласился Любомысл, – цвет действительно наотличку. Добрый человек не станет на таких мрачных листах что-то хорошее записывать. Но ведь это аласунский маг писал, а у них добро не в по-чё-ёте, – протянул старик. – Дай-ка я вот на этот взгляну – самый верхний… Да, так и есть – это аласунские письмена, только какие-то не такие, – но разобрать, что тут написано, можно. Сейчас попробую прочесть.

Листы пергамента пошли по рукам. Они оказались мягкими и прохладными на ощупь.

– Странно, – заметил Милован, – какие-то они холодные, будто изо льда. Рисунки непонятные…

И Милован, вместе с Борко, стал разглядывать рисунки, что покрывали несколько листов: какие-то странные линии со стрелами; причудливо выписанные значки; нарисованные человеческие руки – с разнообразно изогнутыми пальцами – как бы делающими какие-то знаки.

Меж тем Любомысл склонился над своим листом, и стал медленно, немного запинаясь читать: «О пришедших со звезд».

– Так, – сказал старик, – это заглавие. Даже не знаю, стоит ли читать, может, лучше пусть какой-нибудь знающий волхв займется?

– Хорошо, допустим, отдадим это волхвам, – сказал Прозор. – А аласунский язык они знают? Ты как думаешь? Все равно, что тут написано, кроме тебя, никто не разберет. Читай уж, мудрый старец.

Любомысл опустив глаза на черный лист, повел пальцем по мелким рядам непонятных значков, похожих на запутанную вязь.

– Стой, – остановил его Велислав, и положил руку на пергамент, прикрывая значки. – Знаешь что, Любомысл, ты читай, но смотри: если увидишь, что перед тобой какое-то заклинание колдовское написано, то лучше остановись. Сам знаешь – слова великую силу имеют.

– Хорошо, – согласился Любомысл, – я сначала про себя прочту, а потом уже вам. Никаких заклинаний произносить не буду.

Затем медленно, осторожно разбирая вязь, – чтобы ненароком не сказать что-нибудь не то, он продолжал: «Много столетий назад сошли повелители огненных единорогов со звезд, и было их множество, и не стало спасения ни на земле, ни на островах в океане. И тьма воцарилась над землей.

Воздвигли они города и крепости, возвели храмы, и денно и нощно приносили там кровавые жертвы своим богам. И порождения их наводнили всю землю, и жили они долгие века. Пирамиды – творения их, ибо заставляли они огромные камни возноситься в вышину по желанию их. Стерегли их покой Дикие Псы Смерти».

– Стой-стой, Любомысл… – перебил старика Прозор. – Дай осознать: ничего не понятно! Как это – заставляли камни возноситься? Можешь разъяснить?

– Знаю не больше твоего, – ответил Любомысл, – первый раз слышу, вернее читаю. Про пирамиды слышал, только сам ничего не пойму. Как тут написано, так и говорю. Заклинаний не читаю. Не отвлекай…

«Жестокая их власть над людьми была велика, и все склонились пред их могуществом. Нечестивые жертвы несли они на алтарь своей злобы, и смерть воссела рядом с тронами их.

И тогда боги увидели всю мерзость тех, кто свирепствовал на земле, вняли они мольбам слабых людей. Но и слабость должна быть наказана. В гневе своем наслали боги огонь и бурю на землю. Волны омывали вершины гор. И за один день и одну ночь исчезло царство пришедших со звезд. Вырвали они землю, где поселились пришельцы, и ныне она – за гранью мира. И никто той черты запретной не осмелится пересечь.

Отныне пришедшие со звезд обитают там, и забыли о них люди, оставшиеся после бури. Но не все позабыли знания пришельцев, коим тьмы веков. Говорят, что пришедшие смогут вернуться на землю, когда придет урочный час».

– Хватит уж, Любомысл! – взмолился Прозор. – Ты читаешь, а нам непонятно. Ну их – эти письмена. Давай, ты их какому-нибудь грамотею наедине честь будешь. Пусть он голову ломает, про что тут речь ведется: пришельцы какие-то, опять же – боги. У нас свои боги есть. Верно, Велислав?

Но предводитель на сей раз не поддержал дружинника, он смотрел мимо него, куда-то вдаль. Казалось, Велислав что-то понял из прочитанного Любомыслом, и сейчас в своем уме пытался перевести услышанное на более простой язык.

– Не мешай, Прозор, – досадливо ответил он. – Тут хоть многое и непонятно, но общее-то разобрать можно! Что там дальше, Любомысл?

«Когда дни человека пройдут, – продолжил чтение Любомысл, – ослабнет воля сковавших их богов, и пришедшие со звезд снова воцарятся в былых чертогах. И проклятие их обрушится на землю…»

– Стойте, – вдруг испуганно воскликнул Добромил, – смотрите, что там!?

И он указал рукой в дальний конец яруса – на лавки с безмолвными хворыми дружинниками. Там, над ними, неторопливо сгущалась зловещая тьма. И эта тьма медленно расползаясь в стороны вязкими языками стекала на каменный пол.

Воздух стал густым и мутным, в нем ощущалось какое-то зловещее шевеление. Язычки пламени в масляных светильниках заколебалось, будто от дуновения легкого ветра. Казалось, какие-то невидимые, бесформенные тени мечутся в сгущающейся тьме, что-то выискивая и не находя.

Ощущалось, как что-то медлительное, и злобное заполняет собой ярус – неторопливо вползая в него из иного, совсем не людского мира. На мгновение, в наползающем сумраке, мелькнула далекая гора, на вершине которой, озаряемый вспышками синих молний, стоял величественный замок. Вокруг него клубились темные облака, а на стенах мерцал свет древних звезд…

Из тьмы доносился отвратительный клекот и далекие завывания неведомых чудовищ. Вендов обдало пронизывающим ветром ледяной пустыни.

Оцепеневшие люди безвольно глядели, как тьма неотвратимо ползет на них.

И вдруг, все исчезло. Будто и не было никакой тьмы, никакого наваждения и морока. Наступила тишина. Сколько она длилась – никто бы сказать не мог.

Любомысл дрожащими руками собрал листы пергамента и стал свертывать их в трубку. Велислав не отрываясь, смотрел на то место, где мгновения назад возникла тьма, и в ней появилось видение древнего замка… У остальных дергались губы и слегка постукивали зубы.

– Ну их к Чернобогу – эти письмена, – переводя дыхание, вымолвил Любомысл. – Ты прав Велислав… не стоит это читать. Пусть волхвы разбираются. Да вообще: надо их выбросить, а еще лучше – сжечь! Чтоб никто больше их не видел, и прочесть не смел! Что же это такое я чуть не призвал? А? Тьма, замок какой-то… холод. Не людское это дело. Старый пень! – выругал себя старик. – Ведь говорил же ты мне, – скорбел Любомысл, – говорил! И чего я тебе не послушал, старый дурачина?!

Милован сглотнул застрявший в горле комок и жалобно просипел:

– Любомысл, это не ты вызвал – это я виноват… Меня ругай. А лучше – стукни чем-нибудь. Мечом, например. Плашмя – по башке… Как ты каждое утро по нам стучишь…

Велислав, приподняв бровь, искоса глянул на него. Причем тут Милован? Уж не заболел ли парень внезапно – от пережитой-то страсти? Может, в разуме что-то сдвинулось? Такое бывает. И не у таких как он голова перестает соображать. Даже люди, известные спокойствием и неустрашимостью, и те порой полностью не могли совладать с собой, – особенно после внезапного испуга. Тоже начинали заговариваться, как вот сейчас Милован, но это быстро проходило. Такое случалось, но правда редко: и сильные люди в этом сами признавались, ведь до конца безумно смелых и отчаянных людей нет. А тут… Милован – он еще зелен, хоть и княжеский дружинник. Отрок он еще – по сути и в переделках не бывал. Он, да Борко.

– Ну, и как же ты этот морок вызвал, Милован? – поинтересовался Прозор, наверное тоже решивший, что с Милованом не все в порядке. – Заклинаний ты никаких вроде не знаешь, да и вообще: все слушали, что Любомысл читает с этих свитков. Выпей-ка лучше чуток хлебного вина. Сейчас оно никому не повредит. Я и сам немного отопью – авось полегчает.

С этими словами он плеснул в свою чарку чуть-чуть водки и махом опрокинул ее. Потом налил Милославу:

– На-ка, выпей парень, сейчас тебе это надо – как и всем нам.

Но Милослав отстранил подношение, судорожно вздохнул и сказал:

– Нет, спасибо, Прозор. Сейчас не буду, пока ни к чему. А эту тьму я вызвал так: пока Любомысл читал и переводил первый лист, я на другом рисунки рассматривал. Ты вот, Любомысл, не сворачивай пока эти листы: дай – я покажу как все произошло. Только делать то, что я делал, я в жизни больше не буду. Вы не бойтесь – я словами объясню.

Милован взял из рук Любомысла уже скрученные листы, развернул, перелистал, и вытащил один – нужный. На нем как раз и были нарисованы переплетения прямых линий со стрелами, непонятные знаки и человеческие руки, причудливо изгибавшие пальцы.

– Я ничего делать не буду, – предупредил молодец еще раз, глядя на напрягшиеся лица своих товарищей, – я просто расскажу.

– Да ты уж постарайся! – буркнул Прозор. – Только не хватало чтоб ты еще кудесником-неумехой стал! Постарайся без этаких страстей обойтись. Ты уж лучше с нами оставайся: придет время станешь справным воином. Я это тебе обещаю. А так – ни то ни сё: и там и тут недоучка.

Милован только отмахнулся. Прозор нес какую-то околесицу. Иногда на него такое находило.

– Вот! На этом самом листе, я этот рисунок разглядывал, – начал парень осторожно скосив глаза на необычное переплетение линий. – А потом, я невзначай стал по нему пальцем водить: что тут начертано повторять. Ну вот, гляньте – тут как бы самое начало. Ну, раз провел, другой… ничего… я ведь Любомысла слушал, как и вы. Да я и не ждал ничего. Просто вслушивался, что он там читает. А потом, я взял и пальцы сложил, как вот тут нарисовано. Видите четыре руки нарисованы, и у всех пальцы хитро и по-разному изогнуты. Так вот, как вторая рука нарисована, так я и сложил.

Он кивнул на рисунок руки с выпрямленной ладонью – на этой руке, которая казалось исхудавшей и болезненной, большой и средний палец были прямыми и отставленными, а остальные согнуты в верхнем суставе.

– Как только я их скрючил, – точно, как тут нарисовано, все и началось.

– А как началось? – спросил Велислав, – ты почувствовал что-то? Или, как еще иначе? Тоже самое, что мы ощутил? Или как?

– То-то и оно, что или как… Прежде чем Добромил успел крикнуть, что тьма нависает, передо мной вдруг тень людская возникла. Она, ну совсем как человек, только почему-то этот человек прозрачный. А потом вдруг стал весь красный, а на голове у него железная корона надета. Он вроде бы что-то начал говорить, только я ничего не понял. Слова какие-то булькающие. И ко мне направляется – и руку тянет. Я испугался – жуть! Стал вроде бы как от него отстранятся: рукой отводить. А сам чувствую – меня рука не слушается. Пальцы на ней будто окаменели, и с них в ту сторону, где тьма возникла, какие-то искры, или даже будто молнии летят! Но почему-то невидимые. Но я это чувствовал! А этот – с железной короной совсем рядом уже! А остальное вы видели: тьма, замок какой-то древний появился… Холод, завывания…

– А чего ж ты руку-то обрат не разложил? Чего пальцы не распрямил? – досадливо спросил Любомысл. – Раз видел, что такая жуть началась! Не сообразил, что ли?

– Все я сообразил, Любомысл! – воскликнул Милован. – Говорю же вам: рука как каменная стала, и меня перестала слушаться! Знаете, такое во сне иногда бывает: бежишь, бежишь – а все на одном месте топчешься, и поделать ничего не можешь! Да все и было как во сне.

Любомысл взял лист, который по уверению Милована вызвал наваждение, разгладил и молча углубился в изучение. Смотрел он на него довольно долго, и видать что-то про себя соображал. Венды терпеливо ожидали, когда старик закончит. Попутно тишком озирались – не начнется ли опять какое-нибудь наваждение? Вроде все обошлось: Любомысл крякнув, присоединил лист к остальным, туго скатал, встал, снял с крюка свою наплечную суму, достал оттуда кусок беленого холста, и завернул в нее рукопись. После чего, с тщанием упрятал сверток на самое дно.

– Так спокойнее для всех будет, – разъяснил он. – Пусть пока ЭТО у меня лежит.

– Может, лучше их сразу сжечь? – спросил Милован. И пояснил: – А то попадет невзначай кому-нибудь в руки, тот как я пальцы сложит, и… Или вдруг, не допусти этого Род, к злому ведьмаку попадет. Борко, ты не против, если мы твою находку спалим?

Борко пожал плечами, про себя подумал: «А мне-то что? Жги! Самому виденье не понравилось. Лучше от этого подальше держаться. И безо всяких чудес неплохо живется…»

– Любомысл, я находку в печь пихаю. Ты как?

– Хорошо, – вдруг неожиданно согласился Любомысл, – жги…

Старик вытащил сверток, развернул и протянул черные листы Миловану.

– Жги, – повторил он, – печь вон там. Не промахнись!

Дважды повторять не пришлось. Милован схватил рукопись, вскочил, и бросился к печи. Отворив заслонку, он засунул в пылающее жаром устье рукопись, и для верности кочергой пропихнул ее подальше. Потом, подумав, подбросил пару поленьев. Туда же последовал и узкогорлый кувшин.

– Все, – торжественно сказал Милован, – больше никакой красный человек, с железной короной, никому не явится. Мне-то уж точно!

Неожиданно печь загудела, будто Милован к сжигаемому свитку плеснул того горючего масла, которое заливают в светильники.

Любомысл грустно усмехнулся. Если бы так просто можно победить все зло на земле, как это сделал Милован. Но… Умудренный жизнью мореход уже кое-что сообразил.

Вскоре огонь перестал гудеть, утих: вроде бы все прогорело. Довольный собой Милован направился к столу.

– Только ты знаешь что, Милован? – неожиданно сказал Любомысл. – Ты пока не очень-то надейся, что ты эти листы спалил. Не так уж легко все это делается! Думаю, и без тебя охотников такое сотворить находилось. Хотя, вряд ли: кувшин запечатан был.

– А что? – непонимающе спросил Милован. – Все! Готово! Небось один пепел в печи остался. И вообще, хватит загадками говорить, Любомысл!

Потом парень вдруг сообразил, что старик неспроста сразу отдал ему черный пергамент: наверное решил, что лучше уж сразу показать всем, что из этого выйдет, чем объяснять.

– Ты хочешь сказать, Любомысл… – начал он, и осекся.

– Да, Милован, не горит это, – невесело сказал Любомысл, – Не должно гореть. Слышал, как печь сразу загудела, будто там дров под завязку? Думаю, бог Огня уже имел с этим дело. Поди проверь. Там листы, ничего с ними не стало! Хотя, как бы мне хотелось ошибаться.

Милован подошел к печи, пошуровал средь угасающего пламени кочергой, и выдернул из устья целые и невредимые листы. С легким стуком пергамент упал на каменный пол. На листах даже не было ни единой подпалины. Милован, присев на корточки и послюнив палец, осторожно прикоснулся к свитку.

– Они даже не нагрелись, Любомысл, – изумленно сказал он. – Холодные!.. – Потом заглянул в печное устье: – А кувшина-то и в помине нет, выгорел весь.

– Как ты это понял, Любомысл, – тихо спросил Велислав. – Знал?

– Нет, не знал. Сначала предположил: знаете, бывает такое – как озарение на тебя находит. А потом кое-что из прочитанного начал понимать. Это даже уже не аласунская магия, это гораздо страшнее и старее. Это Вход в Мир Древних. Уничтожить его невозможно – этот вход… Вот я эти листы и решил к себе в суму спрятать. Пусть уж они у меня пока побудут, так спокойнее. А потом пусть более знающие чем я решат, что с ЭТИМ делать. Только, думаю, таких не найдется. Это не людское дело. Тут кто-то посильнее наших волхвов нужен. Это дело тех, кого мы чтим и кому поклоняемся.

Что сказал старик, дошло не сразу. Потом поняли – это дело богов, пусть они решают, как поступить с черным пергаментом. Только как Любомысл собрался передать им эти листы? Богов-то никто не видел. Это волхвы могут с ними беседовать, да советы у них спрашивать. А что простой человек может? Да ничего! Только если принести жертву. Что люди и делали. Или дать что-нибудь особо ценное наиболее почитаемому…

Прозор прокашлялся:

– Любомысл, ты конечно человек знающий и в грамоте весьма силен. Знаешь что, если сможешь – проясни нам все, до чего ты додумался. Мы тоже понять хотим. Кое-что до меня дошло, но не все. Поясни – если сможешь.

– Хорошо, – кивнул старик. – Постарайтесь понять. Хотя я и сам вроде бы все как через пень в колоду понимаю! Ну так вот: – Милован, когда пальцы складывал, сделал знак Киш: там аласунскими письменами так написано. Он разрушает все преграды и открывает врата Предельных Сфер. А призвал он Элигора – это красный человек с железной короной на голове. Хорошо, что заклинания произнесены не были. Там на пергаменте еще колдовские слова начертаны. Заклинания… Элигору подчиняются войны и раздоры.

– Слушай, Любомысл, – перебил Велислав, – а как же наши боги? Ведь то, с чем мы сейчас столкнулись… Ведь про это никто не слышал: про этих древних!

– Думаю, что наши боги – это как раз и есть Старшие Владыки, которые заперли Древних вне миров. В этой рукописи про них написано – про Старших Владык, в самом начале. Мы же не можем знать всего – не дано этого людям. Думаю, что маг при помощи этой рукописи призывал к себе Древних. А может, что и еще похуже хотел сотворить. Конечно, никто не знает, кто этот маг, что с ним стало, и откуда вообще он эти листы взял. Думаю, добром он не кончил. Но, то, что мы пока живем и даже вроде бы здравствуем – я имею в виду вообще всех живущих людей – говорит о том, что ворота в Другой Мир пока закрыты. До поры до времени. Ну и хорошо, – скупо улыбнулся Любомысл. – Я хочу спрятать этот пергамент так, чтобы его никто никогда не нашел. Думаю, уничтожить его невозможно и ни у кого это не получится. И попались они Борко не просто так. Он же сам сказал, его притягивал к себе кувшин, в котором листы лежали. Не Борко, так кто-нибудь другой все равно бы их нашел: и тогда вообще неизвестно, что бы началось. Остается только гадать. Вот – смотрите!

Любомысл достал нож и попытался разрезать свиток на две части. Ничего не вышло: нож прошел сквозь черные листы как сквозь воздух и даже не оставил на них никаких следов. Совсем никаких… Нож просто разрезал пергамент будто воду, – которую, как известно, резать и бесполезно, и невозможно: она сразу затягивается и место разреза никогда не увидишь. То же самое воздух. Вода есть вода, воздух есть воздух. И тут получилось так же: клинок просто беззвучно проходил сквозь черные листы, как ни кромсал их Любомысл.

– Видели? Вот так-то! Все бесполезно! Что-либо сделать с этим пергаментом нельзя. И вообще, я думаю это не пергамент. – После этих слов Любомысл опять завернул листы в холстину и уложил на дно сумы. – Потом придумаем – как с ними лучше поступить. Давайте-ка лучше продолжим ужин.

С этими словами старик положил в миску чуток соленых груздей. Дружинники последовали его примеру: надо доедать то, что стояло на столе – а то когда еще придется поесть? Слишком уж много чудес выпало в последние часы. Какое-то время стояла тишина – венды размышляли над увиденным и услышанным.

– Дядька Любомысл, а что такое – предельные сферы, – спросил Добромил. – Я никогда не слышал такого слова: сфера. Что это такое?

– Это означает как бы небо, или иной воздушный мир. Он называется сфера. Допустим, мы же говорим на небесах, или, к примеру, седьмое небо, – последовал незамедлительный ответ. – Сфера это по-румийски.

– А кто такие дикие псы? – спросил Прозор. – Ну, дикие – это понятно, а кто такие псы?

– Не знаю, Прозор, – честно признался Любомысл. – Но попробую ответить: у вестфолдингов, в их Пекле, хотя там у них совсем не жарко, а даже скорее наоборот – вечный лед и небывалый холод, обитают страшные чудовища. Их называют Гармы. Вот эти Гармы вроде бы еще именуются адские псы. Ад – это такое место у разных народов – вроде нашего пекла. Там грешники наказание отбывают. В общем, вестфолдинги иногда ругаются так: чтоб тебя Гарм – адский пес пожрал. Так что Дикие Псы, про которых речь ведется в этих листах – наверное, какие–нибудь страшные звери. Что еще может быть? – пожал плечами старик.

– А вот в нашем роду, у рысей, есть такая сказка. Прозор, ты из другого рода знать не можешь, и поэтому спрашиваешь, – сказал Велислав – Мне ее моя бабушка рассказывала. Слушайте: «Говорят, что когда-то, очень-очень давно, мир был единым, пока не случилась битва между добрыми и злыми богами. И когда злых богов повергли на землю, то земля раскололась на несколько миров или земель. На каждой земле осталось что-то от прежнего, общего мира, но не всё: многое просто исчезло и сейчас живет где-то в ином мире. То что ушло, то забылось, исчезло из памяти людей. Вот и псы после битвы остались в какой-то другой земле. Пес, – говорила бабушка, – он очень похож на волка, но только больше, добрее, и очень предан людям. Пес всегда незаменимый помощник человеку в охоте и в иных делах. И еще он очень большой друг… И когда-то, когда земля была едина, у каждого человека был свой пес, или собака – иначе их еще называли собаками. И вроде когда-то жил такой Огненный Бог: Крылатый Пес. Его звали Семаргл. Он тоже после этой битвы ушел в другую землю и за ним ушли все псы. Ведь они его слуги и не бросили своего владыку…» Вот какую сказку я слышал в детстве. Интересная, да?

– Очень! – с восторгом отозвался Добромил. – Вот бы мне пса увидеть, или еще лучше – заиметь! Знаешь, сколько я не пытался приучить кошку меня слушать, не хочет и все! Тяжело с ней. Только и умеет, что лапкой трогать, когда ей что-то надо, да мяукает. А так, здорово – большой волк! У нас же что волк, что лиса – почти одно и то же, только волк чуть больше. Интересно насколько пес больше волка?

– У нас тоже похожие сказки, есть, – отозвался Прозор, – действительно говорят, что земля раньше была всего лишь одна… Хотя кто знает? Ведь других-то земель никто не видел, про них ничего не известно. Если только из преданий. Но про псов я точно ничего не слышал. А интересно их посмотреть, – тут Добромил прав. Говоришь, Велислав, как большие волки? А окрас у них такой же?

– Не знаю, Прозор, не знаю, – вздохнул Велислав, – люди, они много чего говорят. А вот, к примеру, что именно сегодня на Гнилой Топи произошло? А? Знаете, что по преданию, именно тут когда-то упал с небес предводитель недобрых богов. Вы про это слышали?

– Слышали, слышали, – в один голос отозвались Борко и Милован. – Про это все венды с детства знают.

Прозор дополнил:

– Именно на этом месте он под землю ушел. Ты прав, Велислав. С небес упало пылающее облако, когда злое божество проиграло битву и прошло сквозь землю. А потом и появилось это болото. Говорят, что еще где-то есть такие же недобрые топи. Но не знаю, чего не видел – того не видел. А на наше болото я как-то сдуру зашел один раз… еле выбрался.

– А что так? – ехидно спросил Любомысл. – Охотник ты известный, что для тебя какое-то болото? Иль тебя не предупреждал никто, что нечего туда шастать? Заказано это.

– Да конечно предупреждали! У нас, в роду, это место всегда запретно. Тут ты прав. С детства всех вендов учат, чтоб никто никогда туда не совался. Да вот вишь, интересно мне стало, ну я и забрел не подумавши.

– А что там, Прозор? – полюбопытствовал Борко. – Что там такого, что туда никому хода нет? Ну, по доброй воле не пойти – это понятно. Но ведь всякое бывает, можно и невольно там оказаться. А то я как-то тоже собрался глянуть, что это за местечко такое – мерзостное. Да как-то не получилось – то одно, то другое.

– Вот именно, что мерзостное! Это ты верно подметил, – кивнул Прозор. – Мало того, что там дух болотный сильней, чем на других топях, где я ходил. Так он просто с ног сшибает если вздохнешь поглубже! Он не такой. Не наш что ли…. А еще, чтоб вы знали, там мертвяки ходят…

* * *

Прозор никому не рассказывал, что как-то в раннем детстве он, на спор с другими деревенскими мальчишками, провел ночь на жутковатом болоте – Гнилой Топи. Не на самом, конечно, болоте. У края. Но сути это не меняло.

Сделал Прозор это отчасти из любопытства и озорства, а отчасти – из глупого мальчишеского тщеславия. Хотелось доказать другой ребятне, что все-таки самый-самый – это ОН! Он самый смелый, и самый отчаянный! С ним никто не сравнится!

Но основной причиной, в которой Прозор боялся признаться даже себе – было другое… Его толкнул на смелый поступок взгляд голубых глаз рыжей, конопатой девчушки Беляны, младшей дочери деревенского ведуна, доброй и маленькой: аж на пять лет младше его. Как тут не показать свою удаль! Вот в основном из-за этих необычайно ясных глаз мальчишка и отправился на зловещее болото. Ему надо это сделать – во что бы то ни стало! Надо сорвать цвет папоротника, расцветающий, как известно, в самую короткую летнюю ночь…

Прозор частенько заходил в избу к знахарю. И там, они с Беляной, слушали нескончаемые рассказы о чародейских наговорах, о целебных лесных корешках, о чудных колдовских травах. Оказалось, что просто так их собирать нельзя! Травы добывались с великим бережением и наговорами. И брать их следовало в обусловленное время: или утром – по росе, или даже глухой ночью – в грозу. Еще отец Беляны умел толковать сны и знал несчетное число примет на любой случай жизни.

Прозору особенно нравился рассказ о чудной траве кочедыжнике, или, как его звали сведущие люди, – папоротнике.

«…Кочедыжник, или папоротник, – нараспев говорил знахарь, – просто так рвать нельзя. Цвет папоротника добывают в ночь летнего солнцестояния и берут с особыми обрядами и наговорами… Он появляется только в эту ночь и охраняется нечистой силой. Сила чародейская да великая заключена в дивном цветке. В злую, глухую темень из куста папоротника показывается огонек, – это и есть его цветок. Он, то движется взад–вперед, то как бы замрет и потухнет, то снова вспыхнет жаром, то угаснет как уголек. Все это потому, что хочет нечистая сила скрыть от людского взора драгоценный цветок. Скоро настанет самая короткая ночь, боги спустятся на землю для борьбы с темной силой, и ведуны и знахари пойдут в лес рвать цвет папоротника. Только мало кому он достанется – тяжело его взять. Тяжело и опасно…»

Потом Прозор с Беляной долго обсуждали услышанное:

– Вот бы нам такой цветок заполучить! Мы бы с тобой невидимками становились, клады отыскивали… Нечистым духам приказы б отдавали!.. Я его сорву, Беляна!

– Ой, как страшно, Прозор! – доверчиво обратив к нему мордашку, шептала Беляна. – Не надо злых духов! Ты слышал – батюшка говорил, что только чародей или сильный ведун могут рвать этот цвет! А другому злые духи голову открутят… И еще слова знать надо…

– Обойдемся без слов! – хмыкнул Прозор. – Главное – не бояться. Подумаешь – нечистая сила! Вот пойду на Гнилую Топь и нарву там цветков. В короткую ночь пойду, в солнцеворот, когда боги спускаются на землю. Уж в этом болоте точно нечисти полно! Значит, и цветы будут!..

Такие разговоры не кончались. Слух о том, что Прозор собрался идти на запретное болото, да не просто днем, а в самую что ни на есть нечистую ночь, быстро разлетелся среди деревенских ребятишек. Прозор вырос в их глаз. Стал сказочным героем…

…Когда к вечеру Прозор добрался до Гнилой Топи, он уже жалел о своем опрометчивом поступке. Но отступать поздно и нельзя – тогда он перестанет себя уважать. И сразу же потеряет уважение сверстников, если вскроется, что на болоте Прозор не был, а просто-напросто переночевал в лесу. Этого мальчишка допустить не мог. И самое главное: ему так хотелось поднести цвет папоротника Беляне, а потом вместе становиться невидимками, творить разные чудеса и отыскивать клады…

Болото встретило мальчишку мертвящей тишиной. Недаром это место считалось гиблым: в нем даже лягушки не жили. Подойдя к краю, дальше начинались зыбучие кочки мха, Прозор остановился.

«Вот ты какая, Гнилая Топь…– подумал он. – И что ж в тебе такого страшного-то люди нашли? Болото – как болото. Только огромное. Тихое… Ну и как дальше быть?»

На многие версты простерлась мутная гладь великого болота. Вдали виднелись редкие, поросшие осинками и низкорослыми елями, островки. Кое-где из воды вылезали облепленные мхом валуны. Тишина… Ни звука… Даже комаров нет.

У вендов болото считалось непроходимым и нечистым. С топью издавна связывалось предание, что на это место, проломив землю сокрушительным ударом, рухнуло древнее злое божество. Оно проиграло битву светлым богам. За злобным божеством в этот провал ушли все его нечистые порождения и слуги. Со временем провал затянулся, зарос. На его месте выросло болото. Так говорили… Это было давно…

Никаких продуманных действий у Прозора не было. Главное – добраться до болота. А там видно будет! Кривая – куда–нибудь, да вывезет. Прозор забрался на верхушку мшистого валуна. Исполинский округлый камень врос в край топи. Повсюду, на сколько хватало глаз, тянулась гряда подобных валунов. Будто топь лежала в невиданном обрамление–ожерелье.

Грезилось: чья-то исполинская рука щедро сыпала камни. Где ни попадя! Все равно куда – лишь бы в топь легли. Необычно, что болото их не затягивало. Они, вроде как плавали в бурой ряске. Но это какой-то непонятный обман: валуны должны тонуть. Так происходит везде. Место валунов на дне…

«Нет, в глубь даже не сунусь – там сгинуть проще простого. Только пузыри пойдут, мои – прозоровские. Да и все равно – никто в глубь не ходил. И дороги туда нет. Скоротаю ночку у края. Посмотрю, что и как. Да и обратно! Главное – куст волшебный найти. Да круг очертить, чтоб куст мой, да и я сам нечисти не достался…»

Развесистый папоротник найден. Благо – любит тень, сырость и укромное место. А этого – окрест болота – в достатке.

Прозор очертил круг. Подумав – очертил вокруг папоротника и добавил еще один – общий и большой. Теперь нечисти он не по зубам!.. Стал дожидаться короткой летней ночи. Незаметно для себя уснул…

…Пробуждение оказалось неприятным. Несмотря на дневную жару с болота натянуло сырость и холод. Можно подумать, что сейчас не разгар лета, а промозглая осень. Прозор плотней укутался в нехитрую одежку. Понемногу одолевал страх: вдали ухает филин, во тьме леса сверкают бродячие огни… Кто знает – кто там? Лесного зверья Прозор не боится, а вот неведомые духи и нечисть – это другое…